Сколь редко можно встретить в человеке любовь, подобную той, что король дон Педру[1] питал к донье Инес, потому и говорили древние, что лишь та особа истинно любима, память о смерти которой не сотрет проходящее время.
Фернан Лопиш
Часть I. Тринадцатая дочь купца
Тихо светит на столе одинокая лампада. Давно уже нужно бы добавить масла, но не могу себя заставить – устала. Да и запас масла тоже, похоже, закончился. Скоро силы света иссякнут, и комната погрузится во мрак.
Ночь светится. Ночь всегда светится – ее свет особый, колдовской. Луна на исходе, на изломе мать Луна святая Селена. Скоро закончатся силы Луны, и мир погрузится во мрак.
Марокканская подушка, которую я вышила по приказу графа, уже закончена. Цвет свежей крови сочетается на ней с цветом запекшейся, а зеленое с серым.
Графиня не любила ярких цветов. Она вообще ничего яркого не любила, а я – наоборот. Зато и вышивать она умела – знатная мастерица позавидует. Не то что я. С моими ручищами лес валить, конем управлять, а не иголочку серебряную держать.
Но граф Альвару приказал вышивать шелками, и я вышиваю, подбирая цвета, которые могли бы понравиться госпоже. Вышиваю и ненавижу свою работу. Но граф Альвару… его кулачищи кого угодно переубедят. Вот я и сломалась, ради него живу, ради него умру. Скоро умру. Знаю. Дни мои на исходе.
Повидаться бы с детьми, но, должно быть, уже не успею, да и примут ли они меня после всего, что я сделала, после того, что обязана рассказать? Примет ли меня наш сюзерен и дофин Жуан, славный сын госпожи Инес[2], которого я спасла от смерти и на которого мы с Альвару возлагали такие надежды? Простит ли, узнав, кто я и кем заставила меня быть судьба? Простят ли меня люди, пожалеет ли Господь?..
Мои соседи, эти ограниченные и видящие не дальше своего носа простолюдины – горожане, ремесленники, торговцы, называют меня графиней Альвару. Вот кому моя история доставила бы истинное наслаждение посплетничать. Судебные приставы, церковный суд… Как же удивились бы они все, услышав, что на самом деле я никакая не графиня Альвару!
Я – Франка, тринадцатая дочь купца Эдмонда Сорья. Девочка, у которой судьба изначально отобрала всякую надежду и которую одарила самыми необыкновенными приключениями, оставив на душе и теле неизгладимые шрамы.
Но начну обо всем по порядку.
Глава первая. О том, как девочка превратилась в мальчика
Мой отец купец Эдмонд Сорья и моя мать Марианна мечтали иметь наследника мужского пола, в то время как Господь даровал им только девочек. Моих двенадцать сестер и так было нечем кормить, когда родилась я, потому никто и не обрадовался этому событию.
Отец пытался вкладывать средства то в постройку купеческих судов, то в товар, но все как-то неудачно. Его проекты только уносили деньги из дома, в то время как крохотная лавчонка, на доход с которой мы жили, не могла покрыть всех издержек. Как старший сын старого Гарсия Сорья, он надеялся прибрать к рукам торговлю своего отца, но не мог, так как по правилам должен был иметь сына, которому в свою очередь досталось бы семейное дело. Отец и дед находились уже пятнадцать лет в размолвке, и отец не смел явиться к нему без наследника.
Когда мне исполнилось шесть лет, отец наконец-то получил вести из отчего дома. В письме, которое доставил знакомый купец, говорилось, что пришло время семье собраться вместе и решить, кому достанется дело и основной капитал, так как дед желает распорядиться своими средствами и имуществом при жизни, находясь в здравом уме и твердой памяти.
Увидев, что час пробил, отец сперва схватился за голову, лицо его сильно покраснело, так что матушка решила поначалу, что у него удар. А потом, вылив себе на голову ушат колодезной воды, он заметался по комнате, извергая проклятия, оставляя лужи и то и дело стуча кулаком в стену. Так он делал всегда, когда был сильно расстроен.
Мы с сестрами и матушкой забились в углу у очага, не смея слова молвить. Вдруг взгляд его остановился на мне. Одним прыжком отец оказался возле нас и схватил меня за косу. Я вскрикнула, он пригнул мою голову к своим коленям и, взяв со стола нож, начал отрезать мои волосы, так, словно это была не коса, а плетеная веревка в его лавке. Матушка и две старшие сестры упали на колени перед отцом, умоляя его пощадить меня, но тот обозвал их дурами и продолжил начатое.
Рывком поставив меня на ноги, он обрезал тем же ножом мою рубашку, так что она сделалась почти такой, как носят мужчины.
Оставив меня стоять посреди комнаты, отец пошел на конюшню. Поймав там сына конюха, он содрал с него штаны и шляпу и, принеся все это в дом, велел мне одеваться. Сообразив, что меня сегодня никто не собирается убивать, я быстро успокоилась и переоделась в мужское.
Отец отошел к стене, с довольным видом разглядывая свое творение.
– Запомни, теперь тебя будут звать Ферранте. Ты мой сын, Ферранте Сорья. Понял?
– Поняла, – кивнула я и тут же получила пощечину.
– Не поняла, а понял. Теперь ты мальчик. Будущий мужчина. Понял?
– Понял, – я плакала, утирая слезы грязным кулачком, отец возвышался надо мной.
– Как тебя зовут?
– Франка Сорья.
Новая пощечина свалила меня с ног. Я упала, ощущая запах деревянного пола, из носа пошла кровь.
– Ты же убьешь ее! – попыталась защитить меня мама, но отец тут же ударил и ее.
– Не ее, а его! Пойми же ты, дура, что теперь Франку следует называть Ферранте. Это наш сын. Наш наследник. Поняла? Сейчас я пойду в лавку жида Измаила и куплю ему приличествующий наряд. А потом мы отправимся в Вила Реал на встречу с моим отцом, и так как я старший сын и имею мужского наследника, то должен получить семейное дело. Понятно? – он зло посмотрел на маму. – Всем понятно?
– Но если обман откроется – твой отец, он… – мама прикрыла лицо, опасаясь очередного удара и одновременно прижимая меня к себе.
– Если это отродье не проболтается, откуда ему узнать?
– Но Франка, то есть Ферранте, еще слишком мала. Она, то есть он, ребенок. Дети не умеют хранить тайны!
– Зато из всех моих ублюдочных дочерей она больше всех похожа на пацана. Она резва и неугомонна. Она постоянно играет с мальчиками и знает все их забавы, в то время как куклы и шитье не привлекают ее. Даже если старик начнет догадываться и попытается поговорить с ней, она не ударит в грязь лицом и покажет себя настоящим постреленком. Проскочим! Я не собираюсь уступать принадлежащие мне по праву деньги моим братьям! Ферранте!
Я подняла голову и посмотрела на отца.
– Назови свое имя.
– Ферранте Сорья, – четко проговорила я. В голове мутилось, рот был полон крови.
Лицо отца озарила счастливая улыбка. Он сгреб меня с пола и крепко обнял, утирая своим рукавом кровь.
– Господь услышал мои молитвы и подарил мне сына! Мой тринадцатый ребенок будет самым счастливым. Он принесет нам тысячи золотых реалов.
В тот же день отец купил для меня вещи, а еще через неделю мы выехали в Вила Реал.
Глава вторая. О том, как Ферранте встретился с родней
Надо ли говорить, что из Вьяна-ду-Каштелу, так назывался наш городок, он вывез меня в женском платье, чтобы соседи не подняли шума, а за городом я переоделась и снова стала Ферранте.
Никогда в жизни я не чувствовала себя настолько хорошо, как в ту поездку. Всю дорогу отец рассказывал мне о своей семье. О прекрасном Вила Реале, в котором он жил с самого рождения.
Оказывается, мой дедушка был не злой и не вредный старик, как до этого говорил о нем отец. Дед много работал, но зато и все свое свободное время проводил с тремя сыновьями.
Мой папа был старшим, поэтому отец уделял ему больше сил и времени. Вместе они ездили на ярмарки в Брагансу и Гуарду. Отец обучал его верховой езде и владению оружием, так как купцы не должны полагаться только на свою охрану, а обязаны при случае постоять за свое добро и свою жизнь. Вместе со своим отцом мой папа часто ходил на ночную рыбалку, где они жгли костер и пекли рыбу прямо на углях. С самого раннего возраста дети в семье обучались премудростям торговли, а мой отец так и вовсе стоял за прилавком и общался с заказчиками, в то время как его младшие братья помогали доставлять товар и подавали прохладительные напитки гостям и клиентам.
Невольно я завидовала детству своего папы, представляя, как бы была счастлива, окажись я на его месте. На привале отец дал мне кинжал, и мы фехтовали. Было очень весело!
Подъезжая к Вила Реалу, отец велел мне надеть туфли, которые купил перед отъездом и на которые я смотрела как на какие-то диковины. В нашем доме обувь имелась только у родителей и четырех старших дочерей, что уже были на выданье.
Сам он облачился в черный строгий костюм с перламутровыми пуговицами и новую широкополую шляпу с серебряной пряжкой. Мне тоже досталась широкополая шляпа, которая была велика и то и дело сваливалась на глаза.
Оглядев меня с ног до головы и найдя, что я выгляжу достойно, отец еще раз допросил меня, как я должна отвечать, если меня будут спрашивать, и я выдержала экзамен.
Дом деда оказался каменным, широким в боках и каким-то невероятно добрым. Мне сразу же понравилось, что широкие ставни были расписаны красными конями, поднявшимися на дыбы. А у колодца стоял немыслимой красоты журавль, весь покрытый мелкой резьбой, точно дерево оплетали виноградные лозы.
Красота ожидала нас и в доме. Изящные коврики красной шерсти лежали буквально повсюду. Подушечки, игольницы, многочисленные вышитые салфетки, о назначении которых я понятия не имела. Кроме того, в гостиной дедушки и бабушки стоял дубовый буфет, полный разнообразной посуды. Их закрома ломились от обильной снеди, а на лавках громоздились здоровенные лари с выпечкой, которую можно было брать по желанию и даже не во время общей трапезы, а просто когда захочется чего-нибудь пожевать.
Во дворе нас встречала бабушка. Она обняла моего папу и долго причитала, прижимая меня к сердцу. Заплаканная, она утирала слезы кружевным платком, но они все равно текли и текли. Так что моя щека и волосы скоро сделались влажными. Отец волновался, я видела, каких усилий ему стоила встреча с матерью, которую он не видел двадцать лет.
Я думала, что и все остальные будут плакать. Признаться, сама я плакать не хотела. Напротив, мне понравился дом, и я мечтала вырваться из объятий моих вдруг обретенных родственников и побегать по нему. Кроме того, утром отец дал мне только кусок черного хлеба и рыбку, оставшуюся с ужина, так что я была голодна.
Дед ждал нас сидя в красном углу самой большой и светлой залы. Он встал, быстро обнял отца, а затем, повернувшись ко мне, улыбнулся и вдруг поднял меня на руки и закружил по комнате. От него приятно пахло свежей выпечкой. Борода была мягкой и не кололась.
Вскоре мы все, к моему удовольствию, сели за стол. Взрослые вели свои разговоры, в то время как я болтала с кузенами и кузинами. Мои дядья привезли с собой и мальчиков, и девочек, в то время как мой отец взял только меня. Взрослые не стеснялись показывать, как они любят своих детей, и дети, не смущаясь, обнимали своих родителей и ластились к дедушке и бабушке. Удивительно! Я-то все время думала, что у меня есть только сестры, и мы одни на целом свете. Теперь я ясно видела, что у меня огромная семья, и это было прекрасно.
Перед тем как мы добрались до дома дедушки, отец предупреждал меня о том, что я не должна болтать лишнего, так как любой из его братьев мечтает заполучить львиную долю отцовского дела. «Все они враги! – внушал он мне, брызжа слюной мне в ухо и больно дергая меня за волосы. – Запомни, Ферранте, если ты проговоришься и наш обман будет раскрыт, я придушу тебя на обратном пути, так что ты издохнешь без покаяния. А труп закопаю у дороги. Не будет тебе ни мессы, ни самой дешевой свечки. И ты никогда не достигнешь блаженства!» Я кивала, трясясь от страха. В том, что отец убьет меня, если это пообещал, я была более чем уверена.
Теперь же я болтала, сидела на коленях у младших братьев моего отца, думая только об одном, чтобы отец поскорее умер и кто-нибудь из этих добрых людей забрал меня вместе с сестрами к себе. Мечтая о лучшей жизни, я, однако, старалась не забываться, продолжая играть роль мальчика.
На следующий день дед взял меня за руку и повел в лавку, где, поочередно тыча палкой в расставленные там тюки и ящики, расспрашивал меня о товарах, где их производят и откуда привозят.
Тут я могла порассказать ему немало, так как постоянно с сестрами помогала отцу в лавке, прибираясь там и выполняя всякую черную работу. Правда, по младости лет я еще ни разу не стояла за прилавком, но зато отлично знала, какие ткани были привезены из какой страны или города. Где крутят лучшие в мире веревки, а где следует покупать черенки для лопат. Во время игры мы с сестрами экзаменовали друг друга и знали весь товар уж получше, чем сыновья купца Санчо Балахеса из Вила-Нова-ди-Гая, что недавно переехал в соседний с нами дом. Так что для меня все это не в новинку, дед был в восторге. Когда же я запнулась, увидев незнакомое мне торговое клеймо, он тут же начал поучать меня, рассказывая о товаре все, что знал сам.
Потом мы гуляли вдоль недавно прорытого канала, и дед купил мне запеченное в тесте яблоко. Было приятно впиваться зубами в еще теплое нутро кисло-сладкого счастья, во все глаза смотря на деда и моля Всевышнего, чтобы это никогда не кончалось: солнце, светящийся радостными зайчиками канал, лотки со сладостями, и дед, которого я сразу же полюбила всем сердцем…
Дедушка подробно расспрашивал меня о нашей жизни во Вьянна-ду-Каштелу, сетуя на то, что отец не привез с собой двенадцать старших дочерей, с которыми он мечтал познакомиться.
Я спросила, не хочет ли дедушка сказать, что женщины небесполезные существа и он смог бы полюбить меня, если бы я, скажем, оказалась девочкой? На что дедушка только рассмеялся в усы, сказав, что одинаково любит всех своих внуков, которыми одарил его Господь. После этих слов я чуть было не призналась в том, кто я есть на самом деле. Но страх перед отцом замкнул мне уста, и я промолчала.
Тогда дед начал расспрашивать меня о том, как мы проводим время. Ну что я могла сказать? Добрый дедушка не принял бы нашего образа жизни, поэтому я начала пересказывать ему все то, что услышала по дороге от моего отца, переиначивая истории под себя. Увлекшись, я сделала из своего отца почти что святого или, точнее, отца, о котором всегда мечтала. Дед кивал головой, время от времени перебивая мой рассказ вопросами.
В конце прогулки он подошел к моему отцу и с чувством сжал ему руку.
– Признаться, Эдмонд, я не ожидал того, что ты сумеешь когда-либо открыть свое сердце. Когда ты был мальчиком, я много раз задавался вопросом, откуда в тебе злость и жестокость? И как мне с тобой поступить, чтобы, держа ответ перед Создателем, не ударить в грязь лицом? Теперь я вижу, что ты стал великолепным человеком, благородным и любящим отцом и достойным мужем. Отныне большая доля моего наследства и семейное дело переходят в твои руки. Переезжай с семьей к нам или покупай дом в Коимбре, где у нас основная торговля. Отныне мой дом снова открыт для тебя и твоей семьи.
Вернувшись домой, я опять обратилась в девочку, но переодевалась в мужское всякий раз, когда нужно было встречаться с дедом или другими родственниками.
Вскоре отец действительно купил дом в Коимбре, куда и перевез нас.
Глава третья. О том, как Франка пыталась устроить свою судьбу
Мне исполнилось пятнадцать, когда мой отец выдал замуж пять моих сестер, так что семья чуть было не пошла по миру, рассчитываясь с приданым. Еще три мои сестры отправились в монастырь, так как плата там хоть и была достаточно приличной, но тем не менее не шла ни в какое сравнение с расходами на свадьбы.
К сестре Лютиции сватался было кузнец, но отец заупрямился: не такой судьбы хотел он для своей дочери. Лютиция захирела от любовной тоски, заболела и слегла. Кузнец приходил к отцу просить отдать за него Лютицию без приданого, понимая, что причина отказа не в его низком положении, а в невозможности дать за невестой сколько-нибудь денег. Жили мы по соседству, и он прекрасно знал, что мы испытываем нужду, но отец счел такое предложение оскорбительным и прогнал претендента.
С ужасом для себя я осознавала, что в списке счастливых невест или устроенных монахинь занимаю самое последнее место. А значит, следовало самой позаботиться о своей участи.
Кармелина, которая была старше меня на три года, сошлась с веселым трубачом из личного отряда герцога Мондего и сбежала с ним. Для вида отец собрал нашу церковную общину и потребовал, чтобы ему помогли в поисках блудной дочери, но дальше обыкновенных разговоров дело не пошло. Помню, отец тогда ругался, что, мол, святой отец отнесся к его просьбе без должного рвения. Собрав соседей, он просил пешком обойти округу, хотя понимал, что дочь уже далеко, а значит, догнать ее смогут только всадники. На самом деле всем было понятно, что он сам в первую очередь не желает возвращения беглянки, пристроить которую не в силах.
Я тоже начала подумывать о том, чтобы найти себе любовника и убежать с ним куда глаза глядят. Наконец, приняв решение, я отправилась на постоялый двор мамаши Софьи, где в ту пору квартировали воины барона Визеу, приехавшего на турнир в Коимбру.
Вымывшись в корыте и вплетя в волосы садовые цветы, я раздавила вишню и подкрасила ее соком губы. Потом, помолившись и в последний раз обойдя дом, я тихо проскользнула через калитку – и была такова.
До постоялого двора нужно было пройти через площадь, где у отца имелось много знакомых среди купцов, но никто не обратил на меня внимания, потому как я бывала здесь и прежде – и с сестрами, и одна. При этом я ужасно трусила. Шутка ли сказать: дочь купца Эдмонда Сорья вот-вот станет или женой, или шлюхой простого солдата?!
Казалось, что все вокруг знали о моем решении и осуждали меня. Уличные мальчишки исподтишка показывали на меня пальцами, хихикая и приплясывая на одной ножке. Старуха, торгующая рыбой, укоризненно качала головой, жид из лавки оружия плюнул на землю. Все это ранило меня, заставляя щеки пылать. Я даже хотела повернуть домой, но всякий раз одергивала себя: нужно сделать то, на что решилась! Я должна заставить свою судьбу проснуться и полететь во весь опор, как срывается с места мул, укушенный во сне оводом.
В ужасных видениях я уже представляла, как работаю шлюхой в каком-нибудь кабаке, где меня бросил любовник, или, проданная в веселый дом, горюю об утраченном. Стоп! О каком еще утраченном? Разве было в моей жизни что-нибудь такое, за что следовало бы теперь держаться?! А раз не было, то, даже если сейчас меня убьют в пьяной драке, – все это станет избавлением от ужасного сна – моей жизни.
Я добралась до постоялого двора, когда в кабаках и лавках начали зажигать огонь. Слышалась музыка. Веселые компании пили за большими столами, грязные девицы подавали им кружки с вином и губы для поцелуев. Я съежилась и хотела уже пройти мимо, как вдруг кто-то дотронулся до моей руки. Я вздрогнула.
Передо мной стоял красавчик-копейщик, я поняла это по нашивкам на одежде, точно таким же, какими любили себя метить стражники замка.
– Пойдем потанцуем? – предложил он, и я улыбнулась ему в ответ, позволив увлечь себя в огороженный дворик, где были подвешены фонари и кружило уже несколько пар.
Мы протанцевали три танца, после чего Джордж, так звали моего кавалера, предложил мне выпить с ним. Я согласилась, и мы отошли к столу, за которым спал один его приятель, а еще двое резались в карты.
Джордж налил мне полную кружку вина. Легкая музыка приятно веселила голову, вино оказалось кисловатым, но приятным на вкус. Я села, оглядывая беззаботное собрание. На самом деле прежде я ни разу не была в таком месте.
– Ты красивая девочка, – Джордж засмеялся, трогая мои косички, – молоденькая и шустрая. Сколько тебе?
– Семнадцать, – соврала я, стараясь меньше смотреть на копейщика и больше пить.
Вдруг музыка смолкла, и вышедшая на середину зала певица завела песню о любви простого солдата и дочери гранда. Все слушали вздыхая и то и дело поднимая молчаливые тосты во славу любви.
– Дочь гранда, стань моей любовью! – опустился передо мной на корточки копейщик. – Видишь, я простой солдат. Враги нашего графа могут убить меня в любой момент, и я умру, так и не изведав женских ласк. Дочь гранда, выходи за меня!
– Мой отец купец, а не гранд, – поправила я солдата, отстраняясь от него. Песня захватила меня целиком, так что я не могла воспринимать ничего вокруг, покуда лился чарующий низкий голос певицы и звенела испанская гитара.
– Вот именно, богатый купец не согласится отдать за меня такую красивую девушку. Вы, богачи, всегда гнушаетесь истинной любовью, ты тоже мечтаешь выскочить по расчету, а как же любовь? Как же песни? Неужели все это неправда?
– Нет у меня богатого жениха, а любовь – кто же ее не хочет?.. – попыталась я оправдаться перед копейщиком.
– Все вы так говорите, а как до дела… Пожалей меня, дочь купца-молодца. Стань моей на эту ночь, а то завтра, может, судьба мне в сырую землю лечь, а ты потом начнешь локти кусать, волосы на голове рвать, что не послушала верного сердца.
Неохотно я встала и пошла увлекаемая копейщиком.
Мы миновали кухню постоялого двора и оказались на заднем дворе, где Джордж тут же прижал свои губы к моим. Кружилась голова. Я попыталась было отбиться от него, но солдат поднял меня на руки и понес, целуя и прижимая к себе. «Ну вот и все. Добилась, чего хотела», – подумала я в сердцах, а солдат тут же уложил меня на солому, плюхнувшись рядом.
Какое-то время мы целовались. Помню запах соломы и теплый винный дух, исходивший от моего любовника. Потом он лег на меня, задирая мне юбку. В последний момент я опомнилась и сжала ноги.
– Не надо! Пусти меня! – зашипела я, уворачиваясь от поцелуев.
– Да что с тобой?! Ты же сама хотела! – копейщик сжал меня сильнее в объятиях.
Мы молча боролись. Я боялась позвать на помощь, так как о случившемся сразу же доложили бы моему отцу.
Потом солдат вдруг охнул и обмяк на мне. С трудом я выбралась из-под бесчувственного тела, и только тут увидела троих парней, которые пьяно глядели на меня. Один из них тут же схватил меня за руки, другой задрал юбку, третий развязал тесемку штанов и притиснулся к моим бедрам.
Я заорала. Стоявший передо мной парень вдруг взвизгнул и упал на землю пронзенный стрелой. Двое других бросили меня рядом с Джорджем и кинулись на возникшего неизвестно откуда лучника, но тот выпустил еще две стрелы, которые сразили насильников.
Медленно и вальяжно лучник подошел ко мне и подал руку, помогая подняться. Я заметила, что одет он в зеленый дорогой костюм и синий плащ из настоящего шелка, каким мой отец очень дорожил в своей лавке.
Незнакомец приложил палец к губам, и я кивнула в знак покорности. Тихо он вывел меня с заднего двора, обнимая за плечи. Бросив кошелек хозяйке и не слушая слов благодарности, он дождался, когда слуга привел ему коня, и, подсадив меня в седло, быстро дал ходу.
Слуга бежал рядом. Мы молчали, господин то и дело оборачивался, будто ожидал погони.
Когда мы оказались вблизи университета, мой спаситель приказал мне слезать с коня и, спешившись сам, велел идти с ним в поле. Слуга остался охранять коня.
Пройдя расстояние не больше полета одной стрелы и убедившись, что большое дерево скрывает нас от дороги, он расстелил на земле свой плащ и, велев мне лечь на спину, без церемоний овладел мной.
Потом он знаком приказал мне встать и, забрав изрядно помятый плащ, бросил мне в подол золотую монету. После чего ушел не оборачиваясь. Вскоре я услышала стук копыт и поняла, что мой кавалер уже далеко.