Наша жизнь – это игра, правила которой
нам неизветсны
Глава 1
Знакомство
С началом перестройки и стремительным приближением девяностых, молодому поколению трещавшего по швам СССР вдруг резко понадобились деньги на так называемые «карманные» расходы. Причина была проста – появилось куда их тратить. Одним из редких легальных заработков ленинградской молодёжи того времени стала разгрузка фур и вагонов предприимчивых «новых русских». Там, разумеется, детский труд эксплуатировался на полную катушку, как рабы в древнем Египте, но зато в конце дня школьникам выдавали пусть и небольшие, но настоящие, честно заработанные своим трудом деньги. Именно на тех галерах Санёк не понаслышке прочувствовал на своём горбу, что значит выражение «усталые, но довольные они возвращались домой». Именно тут Сашка быстро понял сколько стоит трудовая копеечка, а также то, что тем не менее тяжёлый каторжный труд грузчика гораздо более прибылен, нежели походы в библиотеки и литературные кружки.
На одной из таких разгрузок вагонов Санёк познакомился с Толяном, настоящим, хрестоматийным бродягой, словно сошедшим с экранов старых чёрно-белых детективов, в которых доблестная советская милиция ловит злодеев. Новый знакомый, с его слов, полжизни находился во всесоюзном розыске, а потому кочевал по бескрайним просторам Союза и перебивался то случайными заработками, то криминалом, то и тем и другим. Вместе с Толяном тёрся тип по кличке «Сержант», беспрекословно выполнявшего все его поручения. Оба они, и Толян, и Сержант, были очень невысокого роста, жилистые, похожие друг на друга, как братья, отсутствием зачатков какого-либо интеллекта в выражении загоревших лиц. Один с короткими, чёрными, жёсткими, как проволока, волосами, второй – со светлыми, как будто специально подобранными для гармоничности. Ни дать, ни взять – два низкорослика из книг Толкина.
*****
В тот день поработали на славу, разгружали целый железнодорожный вагон с поддельной «Кока-Колой». Надо сказать, Толян с Сержантом работали как все остальные, не отлынивали, но на первом же перекуре, проявив свою криминальную сущность, моментально разработали схему экспроприации экспроприированного у экспроприаторов. Тут же палетки с фальшивой «Колой» полетели не только в сторону фуры, но и вниз, под вагон, где вёрткий Сержант таскал их в соседний овраг.
За время работы и перекуров в тот день они сблизились с Толяном, который за словом в карман не лез и оказался знатоком во многих вопросах, человеком бывалым, но вместе с тем не заносчивым и лёгким в общении. Новый знакомый был в Питере второй день, но знал уже здесь все криминальные расклады. Когда Толян в ходе разгрузки вагона снял пропотевшую майку, он обнажил худощавую фигуру, на которой бугрились рельефные, небольшие, как грецкие орехи, мышцы. При этом обнаружилось, что всё его тело испещрено разнообразными зоновскими татуировками, чем он подтвердил статус человека, тесно связанного с уголовной средой. Санёк, обратившись во внимание, покосился на обнажённый торс нового знакомца, грудь и спина которого были синими вдоль и поперёк, пытаясь разгадать значение татуировок. Он тут же подумал, что Толян, как человек явно опытный, может быть ему полезен в давно мучившем его вопросе…
В то время каждый питерец слышал про вьетнамский квартал на окраине Северной столицы, в котором нелегальные мигранты из страны Хо Ши Мина торговали всякими криминальными дефицитными товарами, а также занимались скупкой вещей, не вдаваясь в подробности их происхождения. Вхожи в это закрытое гетто, ленинградский Гарлем, были только единицы. Остальным оставалось только в нетерпении ждать, рискуя собственными деньгами или отданными вещами, каждую секунду мучаясь вопросом – приедет ли обратно всемогущий ходок во вьетнамские курмыши или кинет? Ходоки, их ещё называли «сталкеры», держали маршрут к заветным вьетнамским притонам в секрете, потому что знание тайного фарватера гарантировало им стабильный заработок и уважение, терять которые ой как не хотелось. Знакомство с вьетнамской диаспорой открыло бы Шурику новые горизонты и могло приносить большую прибыль, ведь фуры каждый день разгружать не будешь, скоро скопытишься. Потому Санёк давно в тайне мечтал стать сталкером, но возможность всё никак не представлялась, а тут смотри-ка, свела судьба с нужным человеком.
Во время коротких бесед, слово за слово, дело коснулось вопроса про вьетнамцев, и секретных троп к ним.
– Что, ты хочешь с этими вьетконговцами познакомиться? Чтобы я тебя к ним ввёл? Да без базара, приезжай завтра, как проснёшься, на «Ваську», там найдёшь адрес – Шестой тупик, дом 6, где мы с Сержантом пока временно обитаемся. Приедешь, я тебе всё покажу и расскажу, – запросто откликнулся Толян на осторожный вопрос Шурика.
Разгрузка вагона с палетками двухлитровой «Колы» – дело весьма энергозатратное и утомительное, поэтому, когда это погрузо-разгрузочное мероприятие с наступлением темноты всё-таки закончилось, никто из участников не чувствовал ни рук, ни ног, ни головы. Санёк спросил сколько время у старшего, высокого, толстого, надменного мужика в очках и клетчатой рубахе навыпуск, контролировавшего весь процесс. Оказалось, два часа ночи. Работа была окончена и подъехавший на вишнёвой «девятке» высокий, бритоголовый, плотный человек в чёрной рубашке и, почему-то, солнцезащитных очках, несмотря на ночь, расплатился с бригадой за рабский труд по сути грошами, но и они грели души школьников, бичей и беглых каторжников.
Потом Санёк с Толяном и Сержантом поделили честно награбленную «Колу», Шурику досталось аж целых четыре палетки, каждая по шесть двухлитровых бутылок. Он тащил эту непосильную ношу с вокзала по ночному городу, а путь его проходил ровно рядом с привокзальным РОВД, у входа в который стояли дежурные. Один в каске с автоматом, второй в усах и фуражке. Таща четыре ящика лимонада, Санёк оступился и попал ногой в отсутствующий люк канализации, прямо напротив входа в РОВД и курящих милиционеров.
– Это надо же, – ругнулся про себя Сашка, – люк стырили прямо от милиции! Вообще бомжи страх потеряли.
Надо сказать, в то время металлические люки городской канализации пользовались большим спросом и являлись предметом охоты и вожделенной добычей шаромыжников самого низкого пошиба. Все они неминуемо оказывались в ближайшем пункте приёма металлолома, в этом не было ничего удивительного. Но вот чтобы так, в наглую, прямо от РОВД…
Мирно курящие на крыльце милиционеры, которые до этого стояли спиной, тут же повернулись на звук. Их взору предстали рассыпавшиеся по тротуару рядом палетки с «Колой» и бедолага Шурик на четвереньках, с одной ногой в глубине колодца. Время было ровно три часа ночи. Тёмное ночное небо начинало светлеть отблесками зари.
– Эй, разбойник, это ты что ж, из колодца канализации вылез? – спросил усатый сотрудник, званием повыше, явно что-то заподозрив.
А ведь и действительно, внешне было очень похоже, что вылез Санёк ровнёхонько из этого колодца.
– А «Колу»-то где взял? Поди из вагонов стырил? Вот, как говорится, на ловца и зверь бежит. Никола, смотри, как мы с тобой лихо преступление раскрыли! Оформляй злодея.
– Дяденьки милиционеры! Да из какого колодца? Я вагон разгружал, а хозяин с нами вот лимонадом расплатился, не надо меня оформлять, чес.слово!
Милиционеры внимательно осмотрели паренька:
– Да… На вылезшего из канализации не похож, не пахнет, – расстроенно сказал усатый, принюхиваясь, как гончая по ветру, – а ну, гражданин малолетний преступник, давай отсюда мухой, что встал у РОВД? Вали давай отседова, это тебе не музей, а объект стратегической важности!
Услышав команду, как и было сказано, мухой, подхватив неподъёмные палетки, словно невесомый эфир, Сашка со всех ног побежал, можно сказать полетел, в сторону дома. На дворе ночь, точнее уже ранее утро, транспорт ещё не ходил, поэтому он остатки дороги, то и дело вставая и переводя дыхание, упорно нёс упаковки лимонада на собственном горбу. И, надо сказать, таки донёс их, три продал в ближайшем комке, а одну оставил себе. Правда оказалось, что «Кола» с каким-то химическим приторным вкусом, кроме как цветом и этикеткой, она ничем не напоминала оригинал, а вдобавок от неё жутко разболелся живот…
*****
Адрес, который дал Толян, был очень странным, Шурик никогда не слыхал и даже представить себе не мог, что в его родном Ленинграде есть «Шестой тупик». По всей вероятности, место это находилось в самых что ни на есть захолустных злачных районах и барачных гетто. Единственным завзятым знатоком истории и географии города, которого знал Санёк, был его сосед снизу, дядя Кеша, по совместительству краевед и экскурсовод, колоритный высокий худой человек в берете, очках и старом поношенном плаще. Ничего другого не оставалось, как обратиться к нему с вопросом как, собственно, добраться до злополучного «Шестого тупика». На удачу дяде Кеше было некогда разбираться что да как, он спешил с нагрянувшим к нему московским родственником за пивом и на дачу, посему они просто подвезли Шурика куда-то в пригород, куда до этого его нога не ступала.
Местом, где краевед и его родственник высадили незадачливого исследователя заброшенных Богом уголков города Ленина, оказался частный сектор на окраине «Васьки», с деревянными избами, неприглядными лачугами, обитыми фанерой, вездесущими курами и залитыми помоями грунтовыми извилистыми улочками. Самое место для разного рода малин, отбросов общества и опустившихся слоёв населения, Горьковское «дно». Дядя Кеша лишь укоризненно посмотрел вслед Саньку, зло сплюнул и произнёс:
– Вот дёрнул же тебя чёрт сюда, паренёк. Сколько я историей края занимался, сколько экскурсий водил, а об этом месте даже не подозревал. Это ж натуральная Марьина роща какая-то… По всему видать ничего хорошего ты отсюда не вынесешь. Но взрослый уже, сам вляпаешься – сам будешь расхлёбывать. Бывай.
Он закрыл окно, нажал на педаль газа красной «копейки» и скрылся за поворотом, оставив только облако плотного и едкого дыма из выхлопухи от прогоревших в двигателе прокладок.
Слова соседа и вправду оказались пророческими и Санёк, правда не сразу, спустя пару лет, но всё-таки «вляпался», как метко подметил дядя Кеша, и потом долго расхлёбывал результаты своего путешествия по злачным ленинградским трущобам. Мечта о сказочном вьетнамском Эльдорадо, где творились всякие небывалые чудеса, о котором все знали только по байкам бывалых дворовых авторитетов, прочно втемяшилась в неразумные подростковые головы и слепила глаза, как тёщины сокровища, спрятанные в «Двенадцати стульях» Ипполиту Матвеевичу. Так что отступать было некуда, да и незачем? Впереди Александра ждали только сказочные приключения и возможно столь же сказочные проблемы…
Испытывая лёгкое волнение, свойственное всем юношам, и одновременно нутром ощущая абсолютное отсутствие чувства самосохранения и мозгов, Сашка стал разыскивать в Шестом тупике дом номер «6». Все халупы в трущобах частного сектора, а точнее их нумерация, не поддавались никакой человеческой логике. Казалось, что безумный нумеролог, естественно, как и все здесь, бухой до полной невменяемости, просто взял номера домов, перемешал, кинул куда судьба послала, и свалился тут же спать. А цифры эти перемешались, как языки в Вавилоне, и теперь найти злополучный «номер шесть» без проводника в лице местного аборигена, было задачей практически немыслимой и невыполнимой. Шурик слонялся между домом №26, тут же возникающим №14, и стоящими ровнёхонько напротив них девятым и двенадцатым. Ряд домов попросту отсутствовал напрочь, видать был утерян, или тот самый нумеролог не знал некоторых цифр, не доучился или позабыл.
Сашка ходил между хибарами, заглядывал в незакрытые калитки и вдруг, зайдя в один неприметный с виду двор, лицом к лицу, точнее к затылку столкнулся с качающимся на ветру Толяном, в майке и обвисших триконах. Толяна явно штормило. Он облегчался, не взирая на чины и звания тут же, рядом с покосившейся избой, прямо в грязную лужу. Шурик терпеливо молча дождался окончания немой сцены. Толян повернулся и обомлел.
– Санёк, мать твою ети, это ты. Ну ни хрена ж себе, приехал всё-таки, чертеняка. А я тут после стакана…
– Ты что, самогон гнал?
– Да какой самогон, спиртом разжился. Ну ладно, что кота за одно место тянуть, лавэ с собой? Ну подожди, я накину что-нибудь и почапали, покажу тебе все потаённые тропы, мне для товарища ничего не жалко.
Толян накинул колхозный, видавший виды пиджак, невесть откуда взявшиеся классические туфли, очень изящно смотревшиеся под триконами с обвисшими коленками, вылил себе на опухшее лицо ковш мутной жидкости, который набрал тут же, из ржавого ведра с дождевой водой.
– Ну что, брателло, пошли, – в этом экстравагантном виде Толян стал похож на карликовую версию тракториста из мультфильма «Возвращение блудного попугая».
Санёк как будто окунулся в атмосферу чёрно-белых фильмов про революцию. Казалось, здесь, неподалёку, где-то в зашифрованной избе, должны были проводить свои сходки революционеры-декабристы. Вот тут они должны бежать огородами и чердаками от царской охранки, раскидывая листовки и газету «Искра». Да, собственно, в этом тупике, на отшибе жизни, мало что поменялось с 1917 года. Толян с радостью передавал секреты криминальных троп до вьетнамского кочевого табора-посёлка.
– Всегда надо иметь с собой или пиджак, куртку, или пакет, – учил он Санька по пути к остановке, – потому что ежели бебехами у узкоглазых разживёшься от вольного, куда-то надо всё заныкать.
– А что такое бебехи? – с удивлением спросил Санёк, в молодёжном сленге такого слова он ещё не слышал.
– Эх молодо, зелено… Вещи такие специальные, можно сказать волшебные… Хабар, кабанчик, да как их только не называют, а суть всегда одна и та же. Да скоро сам всё поймёшь…
Они вышли из частного сектора к одинокой остановке.
– Вот, – продолжал делиться секретами Толян, – нам нужен автобус номер 6. Шестёрка. Запомнил? Он идёт от самой Васьки через пост, через вьетнамцев и на Пряжку.
Интересный пункт назначения… Ведь Пряжка – это район, в котором расположен местный дурдом. Потом на долгие месяцы этот самый автобус номер шесть, который ехал по окраине, через острова, посёлки, дачи и поля, по пригородам мимо городского кладбища, стал для Шурика родным. Старый ПАЗик, того и гляди стремящийся развалиться, с обмотанной изолентой ручкой, которой открывалась передняя дверь, двигателем, торчащим прямо в салоне, дутой полукруглой формы, и дерматиновыми коричневыми сидениями, изо дня в день уверенно шёл по маршруту, как пони по кругу. В нём, диссонируя с пожилыми дачниками и пенсионерами с корзинками, с завидной периодичностью встречались подозрительные личности типа Толяна. Они все как один носили куртки, одетые на майки-алкоголички, кепки с длинными козырьками, трико с оттянутыми коленками и нервничали на каждой остановке при заходе нового пассажира.
Глава 2
Мёртвое село
Как известно, летом в салоне ПАЗика всегда ужасно душно и жарко, а зимой безумно холодно. Лобовое стекло такого автобуса обязательно по традиции должно быть обрамлено старыми CD-дисками, которые по поверью должны были уберегать от ГАИ-шных радаров, и красными вымпелами с золотыми кисточками и портретами Ленина, напоминающими о временах комсомольской молодости и победах в соцсоревновании. Не являлась исключением из общего правила и легендарная «шестёрка» до Мёртвого села.
Автобус №6, выпуская клубы вонючего сине-серого дыма, подъехал к разбитому загаженному подобию остановки на краю Шестого тупика, пахнул в лицо бензином и маслом, скрипнули тормоза, и водитель открыл дверь. Санёк с Толяном поднялись по ступенькам и сели на мягкие, удобные сиденья, автобус закрыл двери и тронулся. Они отправились в путь среди бабок, дедов с удочками и котомками, тётенек с детьми и прочего пригородного люда. Толян был здесь, как рыба в воде. Он балагурил с тётками, делал козу детишкам и вообще чувствовал себя уверенно и непринуждённо. Шурик же, честно говоря, сидел, как на иголках в преддверии неизвестности. За билеты они, разумеется, не платили, во-первых, у Санька все деньги были считанными до копейки, во-вторых его проезд, как школьника, вообще не подлежал оплате, а Толяну было попросту по фигу.
Пока они ехали, чтобы чем-то занять время и отвлечься от нервного напряжения, Сашка спросил Толяна:
– Толян, слушай, а почему вьетнамцы? Откуда они здесь, у нас в Питере, вообще взялись? Это ж не финны, не шведы, даже не казахи? Каким боком они здесь очутились?
– О, ты что же, коренной ленинградец, а историю родного города не знаешь, темнота. Питер – его же в народе «город трёх революций» называют. А на самом деле – это секретная столица тридцати трёх. Когда революция в России свершилась, Зимний взяли, так большевикам этого мало оказалось, парни с амбициями все, крутые, заряженные. Опять-таки вожди какие, теперь таких не делают. Решили они коммунистический интернационал, Коминтерн по-простому, по всей планете распространить. Пролетарии всех стран, объединяйтесь, мать вашу. И СССР в тридцатые годы, как только страна от разрухи начала с колен вставать, сразу своих агитаторов по всей земле разослало. В Африку, Европу, Азию. Даже на Северный и Южный Полюса. Отважные люди были, самоотверженные, за идею боролись, жизни не жалели, а речи какие говорили на всех языках пламенные… Заслушаешься. Счастье хотели на всей земле народам подарить. Ну и много стран разных необычных поверило в эту идею, революции совершили, царей да монархов посвергали, стали на социалистический путь развития. Китай, Куба, Корея, Венесуэла, Испания, да даже Германия первое время. И везде были свои герои, а смена власти, сам понимаешь, требовала войн и денег. Вот и штамповала СССР для них для всех лидеров, вождей революции и прочих пламенных борцов. Тогда же профессора из ГУЛАГа первые технологии клонирования человека в секретных лабораториях МГБ апробировали. Геном вождей революции разным нациям прививали. А тогда попробуй открытие не сделать или теории научного коммунизма противоречить – сам знаешь, долго не церемонились с диссидентами, да профессурой. Не открыл чего-нибудь по заданию партии – всё, в расход, без суда и следствия.
Так вот клоны-лидеры эти, искусственно выращенные, всех народностей и мастей, у нас обучение проходили и потом, если что, отсиживались временами. И ведь главное – все как один чем-то на вождей наших, только с национальным уклоном. Тут тебе и узкоглазые в кепках, и чёрные вожди с бакенбардами и кудрями, и кубинские революционеры с хитрым прищуром, и краснолицый Ио с острова Святого Иосифа и халиф Аль Ле Нин, аж в глазах рябило от такого изобилия и фантазии наших селекционеров-мичуринцев. И попробуй не выведи – сразу на пятнадцать лет на Колыму без права переписки, хорошее время было, правильное. Не то что сейчас – сидят профессора в университетах, только воздух коптят, да штаны до дыр просиживают, а выхлопа – нуль.
Откуда ты думаешь пошли чучхе, великий кормчий, эль-кабальо, да вожди воинов-бедуинов? Все они обучались здесь, в секретных школах МГБ, лично глава НКВД этот вопрос курировал. Здесь же на Ленинградских государственных дачах и в закрытых пансионатах отсиживались, уходя от гонений. Они ж на самом деле все наши, питерские пацаны, кто чувашин, кто мордвин, кто узбек. Просто внедрённые. Вот и Вьетнам, не стал исключением. Сейчас там Вьетнамская Социалистическая Республика, а до этого – те же цари, как и у нас, только маленькие, жёлтые и глаза как щёлки. Злющие, говорят были, жуть. Империей мандаринов себя называли.
Сразу после войны, в сорок пятом, СССР решило, что хватит под боком у себя капиталистическую гидру терпеть, и направило во Вьетнамскую Империю, так называемую, агента секретного. На самом деле агент тот Володька Хошимин это был, чистокровный русский, только папа киргиз, на заводе Путиловском слесарем работал, пока в НКВД не решил податься. Ну и состряпал Володька там августовскую революцию, по-быстрому сверг ихнего Императора, власть советскую везде провозгласил. Обжился там как полагается, не без этого, жену себе нашёл, красавицу, правда тоже вьетнамку, а где там других найдёшь. В награду его всей семьёй пригласили отдыхать, сюда к нам, на Валаам, места там благодатные, лечебные.
И уже не знаю, как там, да что, да только его срочно обратно в Сайгон выслали, революцию спасать, а семья здесь осталась. А вьетнамцы они же как кролики, на пять минут отвернись – глядь их уже вдвое больше. Вот и пустили они корни здесь, года не прошло, как уже того, ассимилировались. А Володька Хошимин, как всё в стране наладил, беловьетнамские бунты подавил, вернулся обратно в Питер, приехал в тот закрытый пансионат, где жену оставил и… Ахнул. Сначала его удивило, что по дороге одни узкоглазые встречаются, он только от них уехал из Сайгона, а как будто и не уезжал, все тут как тут. Водитель в его ЗИСе – вьетнамец, дежурный на входе из НКВД – вьетнамец, садовники – въетнамцы. Что за небывальщина? Заходит Володька в главный корпус, а там жена его сидит, а вокруг неё дети, человек пятьдесят, и все как хором закричат: «Папка! Папка», и руки тянут. Обалдел от этой картины Хошимин и дал дёру, сбежал обратно во Вьетнам и жил там до конца жизни, его ещё «добрый дедушка Ху» прозвали. А многочисленное желтолицее семейство Хошимина пустило корни и расплодилось в неограниченных количествах.
Так вьетнамский квартал в Ленинграде и появился. Кстати есть одна тайна большая, которую никто не знает. Самыми страшными бойцами вьетнамской революции, ты не поверишь, были вьетнамские цыгане, это информация под грифом «Секретно», только недавно архивы открыли и то не всем. Они у них по типу черносотенцев, главы вьетконга, вьетнамских партизан. Откуда во Вьетнаме цыгане, спросишь ты? Эх, Санёк, надо географию было учить. Вьетнам же это что? Это Индокитай, а цыгане кто? Правильно, индусы кочевые. Вот эти индусы, из касты неприкасаемых, в Китае в монастырях понабрались боевым искусствам, каратэ-шмаратэ всякого, да и примкнули к Хошимину, Володьке нашему, и в ихнем Сайгоне, это аналог вьетнамского Питера, дворец императорский взяли. Поэтому во вьетнамском квартале Ленинграда, самое опасное место – там, где вьетнамские цыгане живут. «Мёртвое село» так оно называется, да мы как раз туда и направляемся…
Тем временем автобус пересёк странный покосившийся мост, наполовину иссохшую речушку и, жалобно засвистев колодками и кривыми тормозными дисками, скрипнув и завибрировав всем кузовом, затормозил. Водитель, молча смотря в сторону и куря в окно «Приму», дёрнул рычаг вправо, дверь открылась.
– Ну всё, приехали, вылезаем, – наконец сказал Толян.
Они протиснулись сквозь недовольный народ и тяжело спустились с подножки. ПАЗик стрельнул на прощание выхлопной трубой, пустил клуб чёрного дыма и, переваливаясь и грохоча, поехал дальше. Санёк с проводником в неизвестность, остались на остановке. «Мёртвое село», прочитал Сашка на покосившемся указателе. Вместе с ними из автобуса вывалилась ещё парочка подозрительных личностей, толи переодетых КГБ-шников, толи товарищей по промыслу, не поймёшь. За оврагом, позади, виднелась тухлая иссыхающая речушка, погрязшая в дикой растительности, справа – мост, а через дорогу – очередной частный сектор с покосившимися избами, местами сожжёнными до головёшек. Сразу за посёлком расстилалось поле песка, с огромными барханами и песчаными горами, напоминавшее кусочек пустыни. «Место где живёт леопард», как сказал бы главный герой кинофильма «Курьер». За пустынными барханами карьера раскинулись новостройки, по всей видимости советские долгострои, с одиноко торчащими, покосившимися кранами и коробками недостроенных домов. Ровно через дорогу начиналась грунтовка, ведущая в глубь посёлка. Картина постапокалипсиса во плоти, Саньку сразу вспомнился фильм «Сталкер».
– Ну что застыл, пошли, нам туда, – подтолкнул Санька Толян, – или что, струсил? Нет? Ну погнали, а то меня чот с похмелья колбасить начало, надо срочно подлечиться. Ты смотри, паря, здесь такая хитрость – сюда едешь по прямой, а обратно так уже нельзя. Если обратно по этой же дороге пойдёшь, могут тебя выпасти. Идти надо через пески, к новостройкам и там садиться на встречный автобус, на следующей остановке, будь тут осторожен. Мне-то что, я опасность нутром чувствую, а вот тебе по малолетке надо быть очень осмотрительным. Примут – не успеешь оглянуться.
Санёк посмотрел на Толяна. Так вот он на кого похож! Ну конечно, как же он сразу не догадался, те же нечеловеческие глаза, та же странная внешность… Толян был уменьшенной копией актёра, который играл в «Сталкере» главную роль. Странно, что он раньше это не понял, как будто внешность сталкера изменилась под ситуацию… Слова Толяна оказались пророческими, но это было уже гораздо позже, а пока о плохом и думать не хотелось, потому что впереди было только лето, солнце и приключения. Они увязались за вышедшей из автобуса подозрительной парочкой, похожей на переодетых партизан, перешли шоссе с редкими автомобилями, и пошли по грунтовке внутрь посёлка.
Страшно было до жути, а бухому Толяну-сталкеру всё ни по чём. Шурик ловил измены и трясся, как осиновый лист, идя как по эшафоту между покосившихся оград вьетнамско-цыганского посёлка под говорящим названием «Мёртвое село». Вот где-то хлопнула дверь, вот скрипнула ставня. Вообще создавалось впечатление, что это и в самом деле деревня мертвецов. Сашка начал терять грань между реальностью и иллюзией… Нигде не было видно ни одного человека, ни играющих детей, не слышно даже кудахтанья кур и лая собак. Всё вокруг выглядело пустым, заброшенным, и при этом он явно ощущал на себе пристальный взгляд. За ними внимательно и неотрывно наблюдали.
Вот вроде кто-то промелькнул в окне полуразваленной халупы, вон тень в сгоревшем доме на углу, а нет, это кажется собака пробежала… Адреналин просто наполнял всё тело подростка изнутри, заставляя руки трястись, а сердце ускоренно биться. Но он не останавливался и всё-таки упорно шёл дальше по кажущемуся мёртвым посёлку, где из-за каждого угла за нами наблюдал невидимый взгляд. Одному Толяну всё было трын-трава. И только потом Александр понял почему. Тот был прожжённый, видавший виды, не раз сидевший зек, твёрдо знавший главное правило – никогда не бери ничего в руки, за что можно получить срок, пусть всё опасности несёт на себе кто-нибудь другой. У него самого с собой ничего не было: ни денег, ни паспорта, ни даже сигарет. Снова в места «не столь отдалённые» он пока не собрался, до зимы ещё далеко, так что был перед законом чист и непорочен, как дитя. Санёк же ожидал всего чего угодно от этой дороги в никуда: от выстрела из охотничьего ружья, до наручников на запястьях.
Наконец-то узкая сельская дорога их вывела к деревенской развилке-рогатке, в центре которой стояла изба, вроде такая же, как и все остальные, но чем-то отличающаяся, кажущаяся более обжитой. Около неё уже толпились серые личности, что-то ожидая и нервно куря. Толян как свой, будто рыба в воде, сунув руки в карманы пиджака, подошёл к ним:
– Здравствуйте, граждане тунеядцы-шаромыжники, что не пущают вас? Это вы правильно звать не уме-е-е-те. – он зачем-то начал театрально заикаться, как будто кого-то передразнивал, – учитесь, сейчас всё будет!
Сложив руки лодочкой, громко крикнул:
– ДубрИдин! Лан Злата, Злата Ким! Сыр ту дживЭса? Яв дарИк.
На его призыв из покосившейся избы, придерживая дверь, чтоб не отвалилась, вышла молодая цыганка, нереально красивая. В принципе больше никогда в жизни Санёк столь красивых цыганских девушек не видел. Вьетнамские корни, смесь двух разных народов, жёлтого с чёрным, делали её красоту необычайно экзотичной. Раскосые глаза, жёлто-чёрная кожа, миниатюрная фигура… Ради таких, наверное, и устраивают войны. Чёрные, как смоль, волосы ниже пояса, полные абсолютной, изначальной красоты смуглые черты лица, стройное девичье тело, одетое в национальные разноцветные платья, молодая грудь, очерченная сквозь кофту, всё это наводило на мальчика столбняк.
«Шамаханская царица», – одна мысль крутилась в голове Шурика.
Вьетнамская цыганка с идеально ровной осанкой плавно подплыла к Толяну.
– Бахталэс, Толян, сыр ту дживЭса?
Сказочная принцесса встала прямо рядом с молодым человеком, и он замер, раскрыв рот, ошарашенный её красотой.
– Да я тут с другом, Злата Ким. Ну ты что застыл, давай лавэ! Что, Злата понравилась? – хитро спросил Толян, вогнав молодого приятеля в краску.
Санёк достал из заднего кармана джинс честно заработанные на разгрузке вагонов скомканные двадцать пять рублей и протянул красавице. Та, одарив его взглядом своих прекрасных чёрных раскосых глаз, которые не могли оставить спокойными ни одного мужчину на земле, поплыла-полетела над землёй дальше к скапливающейся толпе и собрала деньги.
Всё это действие происходило как в тумане и казалось, что Санёк очутился сказке, в кино. Революционные деревни, вьетнамцы, цыгане, мёртвые посёлки, восточная красавица, собирающая дань, всё это было нереально, ярко, будоражащее.
*****
Удивительно, но после, когда Шурик снова и снова приезжал в «Мёртвое село» один, без Толяна, он больше никогда не встречал прекрасную Злату Ким. Вместо неё на крики выходила старуха Нгует, по-нашему Ворона – старая, страшная вьетнамка с гримасой ненависти на смуглом, почти тёмно-жёлтом лице. Сказка закончилась так и не начавшись. Санёк даже осторожно пытался спросить её, где Злата Ким, на что получил только угрюмый ненавидящий взгляд и каменное молчание.
– А я и есть Злата Ким, что нравлюсь? – прокричала-прокаркала в ответ отвратительная вьетнамка беззубым ртом и захохотала, как смеются вороны.
Старуха была столь страшной и уродливой, что наверняка являлась раглаем из племени вьетнамских ведьм. Правда у Александра была ещё одна версия, он думал, что колдунья обернулась красавицей на время, пока он только входил, благодаря Толяну, в этот страшный дом и ближний круг необычного кочевого народа. А потом попросту скинула, как морок, шагреневую кожу, обманное обличье и стала тем, кто она есть на самом деле. А может была и ещё какая-то страшная тайна, это уже неизвестно. Совершенно точно одно, что такое количество молодых душ и судеб было погублено в том месте, просто не счесть, что без вьетнамской чёрной магии не обошлось. Говорят, женщины-раглаи вместе с Тай-папами, мужчинами-ведунами, делали здесь фигурки людей из соломы или дерева, вдыхали в них жизнь и приказывали выполнять самую чёрную работу.