000
ОтложитьЧитал
Глава 9. В которой Ваня и Маня толкуют о домашних животных и приходят к выводу, что подкова иногда может принести счастье, если, конечно, ты не лошадь, а также пытаются понять, почему лошадь, на которую ты поставил всё, убегает с этим всем…
Возле Измайловского парка Ваню и Маню поджидало удивительное зрелище. Через светофор дружно перебиралась маленькая кавалькада из понурой лошадки с маленьким разноцветным возком и двух флегматичных пони с равнодушно-осоловевшим видом, плетущихся позади этой повозки. Руководящей и направляющей силой всего этого безобразия являлись две шустрые девицы, визгливо покрикивающие на зашуганных животных.
Маня заинтересованно приник к окошку автомобиля, наблюдая за этим необычным зрелищем.
– Это в парк… На заработки… – объяснил Иван. – Детишек катают…
– Понятно, – откликнулся Маня. – Жалкое это всё-таки зрелище… Как низшая ступень падения у человека – бомж, так и у лошади, такое вот состояние – это её нравственный конец. Ты, Ваня, помнишь. что сказал сенатор Второй империи и главный инспектор исторических монументов Франции, личный друг Стендаля и Наполеона III писатель Проспер Мериме, к слову, блестящий переводчик Пушкина, Гоголя, Тургенева: – «В мире нет ничего прекрасней фрегата под полными парусами, танцующей женщины и лошади на полном скаку». Лошадь – это высокая поэзия в движении. Как это не покажется странным, вместе с конём из нашей жизни исчезает частица красоты. Это как алые паруса вдали, символ романтического и необычного, волнующего и несбыточного, манящего своею лёгкостью и красотою, то, во что верим и что чувствуем на уровне генетического подсознания. Это удивительное животное, превосходящее остальных домашних животных. Её слух лучше, чем у кошки, обоняние тоньше, чем у собаки, она лучше петуха ощущает ход времени и перемены капризной погоды, её память превосходит в разы человеческую, а врождённому чувству ритма позавидует любой профессиональный танцор.
Человек приручает лошадь в течение десяти тысяч лет, но с каждой новой лошадью всё начинается заново. Думаю, в первом акте приручения лошади участвовали самая смирная лошадка и самый смелый мужчина. Десять тысяч лет человек настойчиво пытается её приручить, десять тысяч лет поднимается и падает, поднимается и падает, опьянённый счастьем этих нескольких минут… Это какое-то наваждение, магия действа, необъяснимое волшебство. Если лошадь захочет, она сбросит Вас, со шпорами или без, раньше или позже. И только союз, негласный договор между лошадью и всадником может создать это чудо. Каждый из них делится чем-то своим самым сокровенным, человек должен умерить свой гипертрофированный эгоизм и тогда лошадь поделится с ним частицей своей грации, станет его всепонимающим верным другом и защитником. Лошадь меняет к лучшему характер всадника, ведь он становится на полтора метра выше к небесам, чище и добрее…
И вот ещё, ты никогда не задумывался почему так много памятников всяким царям и императорам, восседающим на лошади. Что это? Недостаточная значимость самого персонажа и его общая жалкая субтильность, когда без лошади вы не можете обосновать его значительность и монументальность? При этом все почему-то говорят, как удачно отлита лошадь, а о сидящем на ней или совсем забывают или вспоминают во вторую очередь.
Наверное, больше других поняли этих животных цыгане, эти последние в мире кочевники, которые не смогли продать свободу и волю за манящие разноцветно-пустые блага цивилизации, для которых личная собственность – неподъёмные оковы, а ветер странствий не пустой отзвук выхолощенных легенд. Они единственное уцелевшее звено между звёздами и землёй, между пылью дорог всего мира, клубящейся из-под копыт, и скрипящих колёс вереницы телег, тянущейся за горизонт, и раскинутым бесконечным шатром над головою небом, с любовью смотрящим на своих босоногих детей. Цыганское золото не звенит в кармане, а блестит стекающими струйками воды с крупа и ржёт в ночи. Они-то знают, что земной рай можно найти только в словах мудрости, на спине лошади и в сердце женщины. Они знают, что изъяны коня снаружи, а пороки человека внутри, поэтому ещё не известно, кто из нас больше люди – лошади, или мы…
Ты может быть удивишься, Ваня, но знаменитая фраза короля Ричарда III «Коня, полцарства за коня!» в оригинале у Шекспира звучит иначе «A horse, a horse! My kingdom for a horse!». Конь не разменивается на две части, как нельзя быть слегка беременным и любить наполовину. Всё или ничего! Царство за коня! Царство и никак иначе! Лошадь не стоит меньшего…
Человек всегда завидовал лошади. Это зависть ползающего к паряшему. Да, рождённый ползать летать не может, но почувствовать это пьянящее чувство, это фантастическое перемещение в иное измерение можно. Это чувство дарит всаднику лошадь. Именно дарит. Это царский подарок недостойному, в общем-то, существу. Аванс с верой в его преображение… Мне, почему-то, кажется, Вань, что кентавр – это не реализованное желание человека стать лошадью… Встать вровень с чудом, измениться, хотя бы на мгновение…
Ну, а легендарная ипостась лошади – единорог. В талмуде записано, что, когда Яхве поручил Вашему предку Адаму дать имена всем райским животным, первым из наречённых оказался единорог. Когда же после неудачной яблочной дегустации в раю Адам с Евой были с позором изгнаны, Бог предложил единорогу выбор – остаться в Эдеме или покинуть его вместе с людьми. Единорог ничтоже сумняшеся выбрал худшее – изгнание, но всё равно был благословен Богом за верность и сочувствие к людям. В средние века единорог был символом Благовещенья и эмблемой Девы Марии. Его рог воплощал мощь и единство Отца и Сына, а небольшие размеры самого единорога символизировали кроткость и смирение Христа. В эпоху Возрождения фигурку единорога помещали над аптеками и цирюльнями. В древней Московии единорог был символом книжной учености, а его изображение украшало фасад Печатного двора. Позже барельеф с тремя единорогами был замечен на восточной стене Покровского храма Марфо-Мариинской обители, куда его поместил архитектор Щусев и тоже, видимо, не случайно…
На золотых российских монетах единорог чеканился начиная со времен великого князя Московского Иоанна III и оканчивая правлением царя Алексея Михайловича Романова. С 1562 года единорог изображается на груди двуглавого орла, наравне со Святым Георгием. Символ единорога содержится на двусторонних государственных печатях царя Ивана Грозного, Бориса Годунова, Лжедмитрия, Михаила Федоровича, Алексея Михайловича и Михаила Федоровича. Печатью с единорогом скреплялись письма Ивана Грозного, носящие личный характер, например, его переписка с Кирилло-Белозерским монастырем. Единорог был изображен на спинке трона царя Ивана Грозного, на церемониальных топорах, сёдлах, оконных наличниках дворцов, на гербах российских дворянских родов Баташевых, Бонч-Бруевичей, Веригиных, Кудрявцевых, Мансуровых, Остафьевых, Романовских, Стрекаловых, Тургеневых, Шуваловых, а как щитодержатель включён в гербы Болтиных, Ермоловых, Козловских, Салтыковых, Лорис-Меликовых. Пара единорогов является щитодержателями и в гербе Шотландии, а по одному – в государственных гербах Великобритании и Канады…
Сюжеты о единороге излюбленная тема средневекового изобразительного искусства. Вспомни о гобеленах 15 века музея Клюни в Париже «Девушка и единорог» или «Охоту на единорога» из Метрополитена в Нью-Йорке. А загадочный Иероним Босх, произведения которого любил и собирал испанский король Филипп II, одна из ранних картин художника – «Семь смертных грехов» – висела в спальне короля, а повторение «Воза сена» – над рабочим столом? В своём триптихе «Сад земных наслаждений» Иероним изобразил несколько фантастических видов единорога – в левой части его триптиха три единорога: белый, «шотланский», бурый, оленеподобный с изогнутым рогом, и с туловищем рыбы, плавающий в пруду. Также единороги стоят вокруг пруда, посреди людей и животных. У одного рог усеян короткими острыми шипами; у другого туловище оленя, длинные уши и бородка козла, у третьего рог расходится на два отростка… Увидишь ты единорога и на центральной части Босховского триптиха «Святые отшельники», где возле святого Иеронима присутствует загадочная сфера, в которой человек пытается оседлать единорога…
Ну, а если февральской безоблачной ночью задрать голову, то среди холодной звенящей тишины внутри зимнего треугольника, образованного яркими звёздами – голубым Сириусом, желтовато-белым Проционом и красным сверхгигантом Бетельгейзе, можно увидеть созвездие Единорога, одиноко бегущего в одному ему ведомую даль… – Маня эффектно замолчал. Иван зачарованно слушал эту оду лошади. Нет, Оду ЛОШАДИ…
В собственной голове почему-то крутилось только непонятно откуда взятое «носорог – согрешивший единорог». Что и говорить, для современного человека лошадь – явление архаичное, сродни бабушкину сундуку. Ивану почему-то вспомнились бабушка и дедушка. Далёкое голожопое детство. Удивительный мир спокойного, безмятежного счастья. Небольшой, уютный домик с белоснежными стенами, которые они с дедом мазали белилами каждый год, в небольшом яблоневом саду, пёстрым зелёным одеялом, окутывающим этот дом, спасая его от летней жары и создавая купол замкнутости и тишины. Кроме людей, население этого деревенского оазиса состояло из массы разнообразной живности – ультрапёстрых кур, грациозных в своей неуклюжести уток, шкодливых бородатых коз, преданных в своей ушастости кроликов, угрюмой коровы с неслабым колокольчиком на шее и старой лошади. Лошадь звали Куклой. Добрая и очень умная, она была всеобщей любимицей, ну, а если у лошади косички в гриве и все причиндалы расписаны, как хохлома, то и имя, данное при рождении, не вызывает никаких вопросов. Ивану вспомнилось, как он неторопливо, словно на волнах, лежит в возу душистого сена, впереди маячит широкая спина деда, а над головой маятником часов мерно качается необыкновенное сине-голубое небо. Ивану очень нравится Кукла и он говорит с дедом только о ней.
– Деда, а вот когда ты станешь стареньким, что будет с Куклой…
– Так я уже, Ваня, и так старенький… А вот когда умру, то и лошадь, и телега всё тебе достанется… Будешь заместо меня ездить…
Ваня помолчав, довольно сопит:
– Это хорошо… Деда, а скоро ты умрёшь?..
Дед озадачено фыркает и почему-то довольно говорит:
– Ну, это Ваня когда Бог позовёт! А ты что, скучать без меня не будешь?
Ваня задумывается – он очень любит деда, но Куклу тоже хочется. И он озадаченно спрашивает:
– Деда, а как с ним, с Богом, можно договориться?..
Ване почему-то вспомнилось, как аккуратно-нежно брала Кукла с его рук кусочки украденного со стола сахара и щекотно дышала в ухо, как приятно было на глазах взрослых прижаться к этой тёплой, мускулистой махине и покровительственно бормотать, копируя дедовскую интонацию:
– Ну-у-у, стой спокойно! – А вокруг все смеялись и показывали пальцами, и Ваня становился на несколько минут центром всеобщего внимания. Лошадь в деревне второй после человека по важности субъект, всё на ней – пахота, перевозка всего и всех, первый путь, последний путь…
Умерла как-то соседская бабка Агафья… Жила одна, родители давно померли, замужем не была, детей и родни не было, хоронить некому…. В сельсовете сначала повздыхали – жалко Агафью, ещё б пожила, потом порадовались – наследников нет, а у Егоровых молодая семья – жить не где, а тут домишко освободился, потом снова огорчились – хоронить то некому… Делать нечего, сельсовет решил всё сделать самим… Нанял троих деревенских алкашей Чекушку, Гришку Сизаря и деда Черчиля выкопать могилу, а у деда для общественно-полезного дела взяли Куклу. Тот сразу разрешил:
–Да, берите, конечно, только обратно пригоните… С тебя, Викторыч, спрос, – сказал он председателю, – С этой алкобратии, какой спрос?..
Да и правду, молодцы один к одному. Чекушка, ясен пень, всё, что ни делает такса одна – чекушка водки. Так и прилипла кликуха, а имя за давностью лет все позабыли. Гришка Сизарь, сорокалетний мужик был известен больших размеров сизым носом, отличался среди мужиков одним удивительным качеством, водку или самогонку он мог найти абсолютно везде. Как говаривал председатель, если бы Сизаря запустить на Луну, то он быть и там выпить нашёл. Особо стоял дед Черчиль, тот перевёл обычное бухло в разряд просвещённого искусства и если от Сизаря и Чекушки все дружно отпихивались, куда бы они не заглянули, то Черчиля приглашали все сами. Дед Черчиль обладал феноменальной памятью и талантом аналитика. Он знал абсолютно всё обо всём в этом мире. Для него не было секретом ни положение несчастных негров в империи зла США, ни проблемы коллективизации однопартийцев из Китая, ни решение кроссвордов на последней странице «Огонька». Если председателю требовался доклад о международном положении для отчёта в городе, вызывали деда Черчиля. Секретарша Марина выставляла пузырь запотевшей водки с малосольными огурчиками и толстыми ломтями чёрного хлеба с салом и скрывалась за печатной машинкой, а Черчиль солидно устроившись за столом председателя диктовал нужный доклад, не забывая потреблять угощение. Удивительно, но пузырь кончался точно к концу доклада, в чём неоднократно убеждались все присутствующие. Любили приглашать Черчиля и просто по домам, банальная пьянка сразу превращалась в обсуждение вестей со всего мира с экскурсами в историю и политологию, затягивая допоздна. Особливо это было востребовано при отсутствии электричества, что случалось нередко и здорово ограничивало течение жизни деревни.
В общем, после беседы с председателем, вместо одного Харона от деревни были выделены сразу трое – Чекушка, Гришка Сизарь и дед Черчиль. Прощание с Агафьей выдалось кратким. Зима, метель. Старухи всё приготовили, прочитали над покойницей псалтырь. В отсутствии священника отца Никифора, как на грех оказавшегося в больнице с обострением геморроя, последние слова сказал представитель власти, председатель колхоза. Он был лаконичен и значителен:
– Сегодня мы провожаем в последний путь Агафью… Жила она хорошо, никому не мешала, сама справлялась со своим хозяйством и ничего у колхоза не просила… – тут он сделал многозначительную паузу, видать по всему, в его глазах Агафья была идеальным колхозником. – Спи спокойно, Агафья! Земля тебе пухом! Мы о тебе будем помнить, и дом твой не останется без хозяина!..
Он вновь сурово оглядел, зашушукавшихся было селян. Затем махнул рукой и по-гагарински рыкнул: – Поехали!..
Люди начали проходить в дом на скромные поминки, а трое проспиртованная троица с гробом, снабжённая спиртным и закусками, на санях отправилась в последний путь… Метель не унималась. Новый погост располагался в 5 километрах, за заливными лугами. Подъехали к кладбищу только часа через полтора. Свежевыкопанную с таким трудом вчера могилу с верхом занесло снегом. Сани с Агафьей мужики оставили у входа на кладбище, а сами начали расчищать засыпанную могилу… Предложение Черчиля помянуть усопшую было принято без обсуждения, ну, а пить без разговоров дед Черчиль не умел. Сели на поваленную рядом берёзу, разложили снедь и водку, разговорились… Через час насущных споров и литра водки, Чекушка вспомнил зачем приехали и предложил сделать перерыв в поминальной трапезе для собственно похорон усопшей. Тут-то друзей и ждало жестокое разочарование – ни покойницы, ни саней с Куклой не было. Видимо, Кукла, постояв, помёрзнув у ворот кладбища развернулась, да и пошла обратно домой, благо, была не привязана… И ведь почти дошла до дома… Но не дойдя три избы, зацепилась уздечкою за дерево у калитки и встала… А у Куклы была закадычная подружка беспородная, приблудная собака Топа. Топу деду подарила пересмешница судьба в виде довеска после очередной поездки в город. Вернувшись домой, после одной такой поездки дед с удивлением обнаружил, что возле ворот рядом с Куклой лежит мелкая чёрная собачонка со смешными ушами, одно из которых всегда стояло, а второе всегда лежало. На топанье ногой и крик деда, она практически не реагировала и отбежав возвращалась обратно. Удивительно, но Кукла почему-то сразу вступилась за неё, едва не укусив деда. Пару дней Топа, как прозвали её позже, прожила у дверей дома, старательно облаивая приходящих и преданно виляя хвостом перед дедом и всеми домашними, как она их узнавала среди других людей, было непонятно. Дед повздыхал, и уступив всеобщему напору, махнул рукой, пусть живёт. Хоть гавкать при чужих кто-то будет… Так Топа и осталась…
Так вот, Топа почувствовала Куклу и принялась гавкать, и рваться на улицу. Дед её сначала пытался утихомирить, но видя, что Топа никак не успокаивается, вышел на улицу, посмотреть, кого нелёгкая принесла. Глядь, стоит Кукла у соседского забора.
– От люди! – Заголосил дед, – Мало того, что нажрутся, так и скотину обратно лень привести…
Да и осёкся… Глядь, в телеге приоткрытый гроб. Бедная Агафья почти вывалилась из храмины, вся запорошена снегом. Как не перевернулась только… А дед, покойников очень боялся. Позвал жену. Кое-как с охами и ахами запихнули бабку Агафью обратно в гроб, забили крышку. Дед поорал на всех, да делать нечего, повёз Агафью обратно. Всю дорогу матерился и боялся обернуться…
В это время Чекушка, Гришка Сизарь и дед Черчиль, уже основательно протрезвев, искали по всем весям сани с Агафьей, матеря почём свет Куклу… Два одиночества встретились на полпути, и страшно обрадовались друг другу… От души поматерившись и поорав, они наконец-то предали многострадальную Агафью матушке-земле, ещё раз выпили за её упокой, предварительно как следует привязав Куклу к одной из оград. И толпой завалились в просторные сани. Кукла вновь притащила заснувшую после хлопотного дня похоронную процессию в деревню… Так бабка Агафья накаталась на своих похоронах….
Иван почувствовал, как в груди поднялось тёплое и одновременно щемящее чувство. Да, такая вот странная эта вещь – память, садомазохистское состояние души, когда близкие, родные воспоминания вызывают нестерпимую боль, непроходящую с годами, но остающуюся главным на всю оставшуюся жизнь…
Давно не стало Топы. Этого маленького лохматого клубочка миллиона собачьих эмоций и безмерной верности. Топа всегда сопровождала везде своего друга Куклу и однажды, когда дед поехал в город, как обычно увязалась за ними. Около двух часов Топа ждала деда с Куклой возле колхозного рынка на противоположной стороне дороги, а когда они поехали обратно домой, побежала за ними и перебегая дорогу была сбита проезжавшей машиной. Целую неделю Кукла отказывалась от еды и призывно ржала. Топу похоронили возле большой, раскидистой сливы, где она любили лежать. Ранней весною слива радовала всех удивительным белоснежно-розовым покрывалом своих цветов…
Наступление цивилизации резко уменьшило диапазон работы Куклы. В поля вышли тракторы, машины полностью заменили лошадей, оставив только под капотом воспоминания в виде лошадиных сил. Кукла ушла на заслуженный отдых. Её кормили и лелеяли, как заслуженный ветеран, она возила ребятишек и молодых на свадьбах. И вот однажды она стала задыхаться. Ветеринар Семёныч, основательно осмотрев кобылу, соболезнующее посмотрел на деда и сказал:
– Иван Петрович! Жир и покой – худшие враги лошади, а ещё старость… Всё, отбегалась Кукла… Тут, Петрович, медицина бессильна… По-научному – сердечная недостаточность… В общем, как ни печально – на мясо…
И предваряя все увещевания деда, добавил:
– Сам знаешь, для меня она самая лучшая в деревне лошадь… Она ж мне жизнь спасла… Помнишь три года назад я у тебя её брал жену в роддом в город отвести… Так на радостях на обратном пути с Ефремом, свояком поддали и помчали, а перед мостом Кукла резко встала, мы чуть с телеги не полетели. Ну, я давай её хлестать, а она ни в какую. Слез с телеги – глядь, а мост разобран посередине. Ремонт… Так и живые остались… спасибо Кукле!.. Но здесь, Петрович, ничем помочь уже не смогу… Так, что извини…
Дед долго не находил себе места, бабка, узнав, заголосила в голос… Ваня вспомнил, как от них, детей, всё это тщательно скрывали, и в один из дней Кукла исчезла… Дед сказал, что её увезли на лечение в какой-то лошадиный санаторий и что, когда она поправится, то обязательно вернётся… Только при этом, он подозрительно сопел и тёр глаза… Приехав в деревню на следующий год, Иван от соседского Гришки узнал, что Куклу продали цыганам… После этого известия он бросился к деду с расспросами. Дед сурово осадил весь Ванин обличительный пыл и пообещал выдрать Гришку, как сидорову козу, чтобы меньше болтал всякие глупости, но внутренним чутьём Ваня понял, что это правда и довольно долго не разговаривал с дедом… Уже будучи взрослым, он узнал от бабушки, что дед не смог отвести Куклу на живодёрню и продал цыганам, которые клятвенно обещали, что с помощью трав подлечат Куклу и она ещё немного побегает в табуне. Получилось как у Пушкина в песне о вещем Олеге… Дед даже приплатил им денег, чтобы кормили Куклу до самой смерти… Действительность оказалась, как обычно прозаичнее… Цыгане погнав её с табуном, увидели, что она выдержать общий ритм не сможет и через несколько километров Куклу зарезали на мясо, оставив освежёванные кости в овраге… Через несколько дней останки Куклы обнаружили деревенские ребятишки, и дед с ветеринаром предали их земле на Лошадином холме, удивительном природном возвышении, в трёх километрах от деревни, с которого открывается удивительный вид на деревню и окрестности…
В салоне автомобиля стояла подозрительная тишина…. Маня переместился на заднее сидение и деловито устраивал свою голову на салонной подушке…Он понимающе посмотрел на Ваню, увлажнившиеся глаза которого подозрительно поблёскивали в зеркале заднего вида:
– Время, Ваня, субстанция подвижная и остановить её, увы, не в наших силах. Но мы не так уж и беспомощны в борьбе с ним… У человека есть удивительная вещь – память… С её помощью, мы будем всегда рядом с теми, кто нам близок и дорог… Эти стоп-кадры замороженного времени только наши и даже всемогущее время не в силах отнять у нас этот непостижимый дар… Это самое ценное и дорогое что есть у нас… Надо только помнить главное – грустить, но не убиваться, помнить и радоваться, радоваться, что нам так повезло, что это случилось с нами, и в настоящем быть достойным своей памяти, достойным памяти своих близких… Как это ни парадоксально, Ваня, но внешние обстоятельства часто вытекают из внутреннего мира человека. Мы делаем этот мир под себя, хотя часто кажется, что всё происходит наоборот, поэтому оставаться хорошим существом – это, по большому счёту, твой вклад в преображение этого бренного мира в лучшую сторону. А те твои самые тёплые воспоминания – это твой вечный НЗ, неприкосновенный запас самого доброго и лучшего, что остаётся в твоём сердце навсегда…