Воины Посейдона

© Николай Калиткин, 2021

© Общенациональная ассоциация молодых музыкантов, поэтов и прозаиков, 2021

Глава 1

Город Королёв. Центр управления полётами. По коридору подземного бункера быстрым шагом шли трое немолодых мужчин. Они повернули за угол и подошли к тяжёлой металлической двери специального бокса секретной телеметрической связи. Бронированная дверь не имела ни электронных замков, ни кодового шифра. Именно в целях безопасности и надёжности она открывалась и закрывалась вручную. Мужчинам пришлось ждать несколько секунд, пока дежурный офицер крутил хромированную ручку, убирая внутрь двери мощные засовы. В помещение один за другим вошли два генерала. У первого на плечах были погоны генерал-полковника, у второго – генерал-лейтенанта. Генерал-полковник был рослым и статным, с правильными чертами лица. Повесив фуражку, он привычным движением пригладил ладонью густые аккуратно подстриженные седые волосы. Второй, полная его противоположность – небольшого роста, круглолицый и коренастый, в очках. Накинув фуражку на крюк вешалки, он обнажил заблестевшую под яркими лампами «ленинскую» лысину. Последним вошёл высокий, сухопарый мужчина в штатском, с усталыми глазами на бледном «профессорском» лице.

В тревожном ожидании все трое через толстое стекло, разделявшее помещение на два отсека, молча наблюдали за работой операторов связи. Резко пододвинув к себе кресло, седовласый генерал опустился в него и стал напряжённо вглядываться в монитор, стоявший в центре стола. Оба его спутника также подсели к столу. На экране монитора прерывистой нитью быстро пробегали зелёные цепочки цифр и символов. Наконец, они замерли в определённой последовательности. Оператор в массивных наушниках, слегка подавшись вперёд, произнёс в микрофон:

– «Сокол», сверка завершена, Центр готов принять доклад.

Он быстрым движением переключил два тумблера на пульте и, повернувшись в сторону седого генерала, произнёс по громкой связи:

– Товарищ генерал-полковник, «Сокол» на связи.

По ту сторону стекла на центральном, самом большом мониторе начала пульсировать с секундным интервалом надпись «Связь». Затем на экранах мониторов появилось изображение космонавта. Это был смуглый брюнет с раскосыми глазами и скуластым лицом.

Трое сосредоточенных на мониторе мужчин надели лежавшие на столе наушники с гарнитурой.

– «Сокол», я «Кедр», здравствуйте! Слушаю вас, – хрипловатым голосом произнёс генерал.

Командир российско-американского космического экипажа, Герой России полковник Равиль Муртазин начал свой доклад…

Хотя сам по себе доклад не занял много времени, но за его лаконичностью скрывалась длительная и напряженная работа. Шестимесячная полётная программа, наконец, подошла к завершению. За долгую космическую вахту был собран бесценный научный материал по исследованию земной коры. С помощью уникального оборудования удалось прозондировать буквально каждый метр планеты Земля. Были открыты сотни новых месторождений полезных ископаемых с чётко очерченными границами, точной глубиной залегания и объёмами. Полученные сведения давали возможность предсказывать зарождающиеся землетрясения, цунами и извержения вулканов.

Была ещё одна причина, по которой возвращение космической экспедиции ожидалось правительствами двух стран с особым нетерпением. Дело в том, что многофункциональное оборудование, над которым учёные обеих стран работали не один год, позволяло также путём глубинного сканирования и точнейшего спектрального анализа определять места хранения ядерного оружия и его компонентов по всему миру. В рамках совместной борьбы с международным терроризмом были выявлены места расположения подпольных лабораторий по изготовлению химического оружия, скрытые базы боевиков. На территориях различных стран были обнаружены подземные пустоты в виде лабиринтов и гротов, где хранилось оружие, снаряжение, боеприпасы террористов и экстремистов всех мастей. Там же могли скрываться и их лидеры. Но весь этот огромный массив полученных данных ещё предстояло доставить на Землю, расшифровать и тщательно изучить.

Участники проекта «Пирамида» в России и США понимали, что результаты проделанной работы превзошли самые смелые ожидания. Обладание уникальной информацией уравнивало шансы двух ведущих ядерных держав, отнюдь не заинтересованных в дальнейшем распространении термоядерного или любого другого вида оружия массового поражения в других странах. В то же время одностороннее владение результатами этих исследований поистине сделало бы их обладателя властелином мира. Поэтому каждая из заинтересованных сторон прикладывала максимум усилий, чтобы обезопасить себя и не допустить подобного развития событий.

Закончив сеанс связи и пожелав экипажу успешного возвращения на Землю, генерал медленно снял наушники, вытер платком выступившую испарину и многозначительным взором оглядел своих спутников. Оба молча, с какой-то особой торжественностью смотрели на него, ясно представляя масштаб и значимость проделанной работы. Генерал, продолжая неподвижно сидеть в кресле, какое-то время напряжённо размышлял о чём-то, остановив свой взгляд на только что снятых наушниках. Наконец, шумно выдохнув, он повернулся к генералу в очках и решительно произнёс:

– Ну что… пошёл докладывать.

Тот, в ответ кивнув круглой головой, проговорил густым баритоном:

– Давай, Георгич… с Богом! – после этих слов он извлёк из кармана коробочку с пилюлями и быстро отправил одну из них в рот.

Седой генерал подошёл к правительственной «вертушке». Поднял трубку, представился:

– Генерал-полковник Томилин… Здравствуйте, Сергей Василич! Только что получили доклад от Муртазина. Все члены экипажа здоровы, чувствуют себя хорошо. Полётная программа выполнена полностью. Все системы станции работают в штатном режиме. В настоящий момент экипаж занят обработкой и кодированием полученных сведений по проекту «Пирамида». После чего займётся размещением блоков с полученной информацией в спускаемом модуле.

Генерал прервал свой доклад, слушая собеседника на том конце провода. Через некоторое время убеждённо продолжил:

– Да… да, Сергей Василич, я понимаю всю меру ответственности… Да, спускаемый аппарат нового поколения изготовлен специально под эту программу, но, как уверяет «наука» и инженеры, степень его надёжности очень высокая, – в этот момент он, вскинув брови, резко повернулся, как бы ища поддержки и подтверждения своих слов, к другому своему спутнику в штатском. Тот в ответ на этот жест и сказанные генералом слова, приложив ладонь к груди, утвердительно кивнул. На его узком аскетичном лице застыла маска спокойствия и уверенности, но скрытое волнение и нервное напряжение выдавали пальцы левой руки, беспрерывно отбивавшие барабанную дробь на поверхности стола.

– Да, конечно, Сергей Василич, ещё раз всё просчитаем и перепроверим. Всё идёт строго по графику. Мы думаем, к исходу дня всё будет готово к отправке экипажа на Землю… Да, связь с Хьюстоном поддерживаем постоянно, у американцев так же всё готово. Принимать будем, как и договорились, в Казахстане. Да, только совместный поиск… Казахстанская сторона гарантирует безопасность. Район приземления контролируется со спутников… Да, запасные варианты отработаны и просчитаны. Сразу же после приземления, если всё будет штатно, переправим их на объект «Урал», – генерал умолк, напряженно глядя перед собой, какое-то время внимательно слушал собеседника. – Да, Сергей Василич, мы понимаем всю серьёзность и значимость этого момента… Привлечены все необходимые силы и средства.

После паузы продолжил:

– Уверен… я вас заверяю, что каждый, кто задействован в этом проекте, сделает всё от него зависящее, – слово «каждый» он произнёс отчётливо и с нажимом. Видимо, последняя фраза удовлетворила его собеседника, потому что генерал уже более спокойным тоном закончил разговор:

– Да, каждые два часа, Сергей Василич… Сделаем… Спасибо.

Генерал положил трубку. Носовым платком снова вытер выступившую испарину со лба и шеи. Бросил взгляд на вереницу часов с названиями российских и иностранных городов. Проговорил чуть подсевшим голосом:

– Министр обороны поехал на доклад к президенту.

Его спутники встали и, о чём-то тихо переговариваясь, пошли к выходу. Генерал резким движением переключил тумблер и окрепшим голосом приказал:

– Говорит Томилин, уточните персональный состав участвующих с американской стороны в сеансе телеметрии с Хьюстоном. Как только у вас будут эти сведения, немедленно мне доложить!

Он так же быстро вернул тумблер в исходное положение.

* * *

В безбрежном космическом пространстве, наматывая очередной виток вокруг Земли, вращалась по заданной орбите международная космическая станция. Российско-американскому экипажу из четырёх человек оставалось всего несколько часов до завершения напряжённой шестимесячной работы. А дальше… а дальше истосковавшиеся по твёрдой почве, родным и любимым лицам, смертельно уставшие мужчины отправятся в спускаемом аппарате домой, на Землю. А пока продолжалась уже ставшая привычной для них исследовательская работа.

Двое космонавтов прильнули к внутренней части сложного приборного комплекса. На их комбинезонах нашивки со звездно-полосатыми флагами. Изредка переговариваясь, они работали чётко и слаженно. Ещё один космонавт, с гербом России на комбинезоне, следил за работой бортовых компьютеров, контролируя полет станции. Из смежного отсека «выплыл» четвёртый космонавт – командир экипажа Равиль Муртазин.

Муртазин, посмотрев на часы, «подплыл» к сидевшему за компьютером космонавту.

– Лёня, как у тебя? – обратился он к бортинженеру Леониду Тобольцеву.

– Порядок, командир, все системы работают в штатном режиме, через 19 минут войдём в зону коррекции орбиты.

Муртазин удовлетворённо кивнул и, оттолкнувшись от его кресла, «поплыл» к американцам.

– Ну, а как у вас, братцы-кролики?

Сидевший слева румяный блондин ответил на русском языке, но с заметным американским акцентом:

– Заканчиваем набивать последний блок…

Над левым карманом его комбинезона было вышито: «Кевин Линдгрей, астронавт-исследователь НАСА».

– …И сворачиваем лавочку, – добавил второй, черноволосый смуглый американец, ловко стуча пальцами по клавиатуре пульта.

Нашивка на его груди гласила: «Дональд Витковски, астронавт-исследователь НАСА».

– Так, кажется, у вас говорят? – Дональд с серьёзным лицом бросил короткий взгляд на командира. Муртазин, широко улыбаясь, придвинулся ближе к американцу, с напускным удивлением произнес:

– Слушай, Дон, ты делаешь грандиозные успехи! К концу четвёртого месяца полёта ты стал понимать наши анекдоты и даже иногда смеяться. К концу шестого заговорил как настоящий русский! Старик, может, после полёта ты останешься у нас? – он озорно подмигнул улыбавшемуся Леониду. – Женим тебя, дом построим с русской банькой, на рыбалку будем вместе ходить… А, Дон? – Муртазин хлопнул его по плечу. – Заманчиво?

– Нет, Рав, дом с банькой – это, конечно, хорошо, – ответил Дон с непроницаемым лицом, – но лучше я буду у себя во Флориде в бассейне плавать. У вас бывает очень холодно, боюсь мозги отморозить.

– Только мозги? – заинтересованно переспросил Кевин.

Сосредоточенное лицо Дона расплылось в улыбке, он повернулся к Кевину и укоризненно покачал головой. Муртазин проворно переместился и завис между ними.

– Не думал я, что ты такой мерзляк! Ну, как хочешь… Моё дело – предложить…

Муртазин, продолжая благодушно улыбаться, в то же время заинтересованно разглядывал некое подобие пчелиных сот на вытянутом тёмном дисплее. Быстрые пальцы Дона бегали по клавиатуре пульта, и «соты», мерцавшие матовым тёмно-синим светом, вдруг становились ярко-жёлтыми, образуя причудливые узоры с шестизначными цифрами внутри каждой ячейки.

Бортинженер доложил Муртазину:

– Командир, через пятнадцать минут входим в зону коррекции орбиты.

– Иду-иду, – отозвался Равиль. Пробираясь к Леониду, он бросил взгляд в иллюминатор. За прочным стеклом светилась в голубоватой дымке сфера Земли с очертаниями Евразии. На секунду задержавшись, со счастливой улыбкой разглядывая Землю, он тихо прошептал:

– Ну, вот и всё! Скоро будем дома…

Глава 2

Тихим летним вечером за большим столом, заставленным всякой снедью, под старой раскидистой яблоней ещё крепкая и живенькая пенсионерка Вера Николаевна, созвав соседей, отмечала долгожданный приезд сына Сергея.

Уже стемнело. Над столом горела тусклая лампочка с металлическим отражателем, освещая только стол и небольшое пространство вокруг него. Захмелевшие гости вразнобой пели почти забытую песню «Виновата ли я». На ступенях открытой террасы с самоваром в руках появился сын хозяйки дома. Это был плечистый, крепкого телосложения мужчина лет сорока. У него было мужественное волевое лицо, но когда он улыбался, оно сразу становилось по-детски открытым и добрым. Сергей поставил самовар в центр стола.

– Спасибо, сынок… – Вера Николаевна прервала пение, ласково посмотрела на сына и мягко коснулась его руки.

– Ну что ты, мам! – поднял брови Сергей, после чего наклонился и чмокнул её в щеку. Его жена Света, усилив голос на словах песни «…виновата ли я, что люблю», потянула его за руку, усаживая рядом с собой на стул. Заканчивая куплет, она со счастливой улыбкой прильнула к его плечу щекой. Сергей в ответ нежно поцеловал её в макушку, прерывисто вздохнул и обвёл добродушным взором сидевших за столом гостей. Песня закончилась. Улыбаясь чьей-то шутке, Сергей разлил водку по рюмкам и, поставив бутылку, попросил Веру Николаевну:

– Мам, спойте мою любимую!

Женщина и две её соседки затянули старинную русскую песню «По Муромской дорожке». Сергей, звонко чокнувшись с мужиками, махом опрокинул рюмку и поставил на её стол, не закусывая. Скрестив мускулистые руки на столе, он с любовью и затаённой грустью в глазах смотрел на постаревшую мать, которая с подругами так красиво выводила печальную, но почему-то с детства любимую им песню.

Жена Светлана поднялась и стала разливать по чашкам чай. Она старалась приветливо улыбаться, потчуя гостей. Но было видно, что эта песня ей явно не по нраву. Она в ней слышала свой, только ей известный подтекст.

Слева от Сергея сидел, подперев щеку рукой, уже изрядно захмелевший седой морщинистый старик с орденом Великой Отечественной войны на лацкане пиджака. Он надтреснутым басом пытался подпевать соседкам, но за звонкими женскими голосами его почти не было слышно. Махнув рукой, он оборвал песню и, подсев к Сергею, обнял его за плечи.

– Что же ты, Серёжа, к нам так редко приезжать стал?

– Да времени нет, дядь Вань… работы много… вот отпуск дали – и я сразу к вам.

– Да-а, понимаю… понимаю… – вздохнул Иван Егорыч – так звали старика – и вдруг, озорно прищурившись, спросил:

– А помнишь? Мы с тобой и батькой твоим Петром за раками ходили. Тогда тебе лет десять было… Ты в речку голым полез, а деревенские девчонки твои трусы спрятали. Ох и крику тогда от тебя было, когда ты по берегу нагишом с выпученными глазами бегал, – старик зашёлся хриплым дробным смехом.

– Помню, дядь Вань, помню… – заулыбался Сергей и в свою очередь заинтересованно спросил, – а ты другую историю помнишь?

– Ну-ка… – старик утёр кулаком прослезившиеся от смеха глаза.

– Мы с пацанами у Кузьмичихи яблоки воровали, – он повернул голову к жене, которая пила чай и с улыбкой слушала их беседу, – хоть у каждого и своих полно было… Она за нами погналась, в темноте подвернула ногу и прямиком в навозную яму завалилась. Ты её в больницу на своём мотоцикле отвёз, а нас потом заставил свой «Урал» от навозного запаха отмывать. И когда мы его отдраили, он такой чистенький стоял, блестел весь! А я взял и сдуру белой краской на коляске написал: «Вперёд на Берлин!» – Все опять дружно засмеялись. – Ох и влетело мне тогда от отца!

– Да-да… – закивал старик. – Шалопутный ты был! – Егорыч шутливо взъерошил волосы на затылке Сергея.

Светлана, переводя дух от смеха, налила мужу чашку чая и подвинула ему розетку с вареньем. Следующую чашку она передала Егорычу.

– А Кузьмичиху-то года два как схоронили… – посерьёзнев, продолжил Егорыч, глядя на дымящийся чай в своей чашке.

– М-да-а… – в скорбной задумчивости он стал размешивать ложечкой сахар. – А теперь вот её внуки часто приезжают; домик хороший на участке поставили, тёплый… и зимой жить можно.

Сергей, зачерпнув варенье, одобрительно кивнул, отпивая горячий чай из чашки.

– А я вот на всю зиму опять в город уеду, – с горечью промолвил старик. – На мою пенсию разве тёплый домик построишь? Вот и коротаю тёплые денёчки в дощатом домишке, так и тот, говорят, могут отнять вместе с землицей нашей. Вроде как трасса какая-то здесь должна пройти… – Он вскинул глаза на Сергея, – Сергунь, а ты ничего об этом не слыхал? Будто бы наши сады сносить собираются?

– Мать что-то говорила, но-о… – пожал плечами Сергей.

– Нешто мы не люди?! – дед не дал ему договорить, всё больше распаляясь. – Здесь же одна глина была! Мы в неё, в землицу эту, сколько крови и пота влили! Мария моя на этой земле померла, царствие ей небесное… А теперь у нас её отнять хотят? – В глазах у деда заблестели слёзы, голос дрогнул, и он заговорил как-то обречённо и тихо: – Я сорок лет на стройках отработал, пол-Москвы построил, сам в бараке с женой и малыми детьми жил… – Он тяжело вздохнул. – Дали мне квартиру… Дочки мои теперь там живут. Татьяна после развода с севера с детьми вернулась. Долго с нами жили, потом и она свою квартиру от государства получила. Это ещё когда Союз был… – Дед печально вздохнул. – А теперь внуки выросли, своих деток нарожали, тесно стало, вот она ко мне и переехала. А Любка-то так замуж и не вышла… – вроде бы не к месту с горечью выдавил дед и опустил голову.

Сергей помрачнел, он понимал, что в Егорыче по большей части говорит выпитая водка. Но он почему-то проникся к старику искренним сочувствием.

Вдруг Егорыч вскинул на Сергея глаза, полные тоски.

– Ну, не могу я в этих муравейниках жить! К земле тянет! Я ж крестьянский сын! – он приложил натруженную ладонь к сердцу. – С радостью подался бы в свою деревню на Смоленщине, так её ещё в семидесятые распахали… А что мне осталось?! Два куба бетона на двенадцатом этаже? Где же моя пядь земли, которую я защищал?! Неужели мы, русские люди, себе хорошую ЖИЗНЬ не заслужили?

Он опять понизил голос, уставившись на нетронутую чашку чая. – Такую войну одолели, страну подняли… Я под фашистом в десять лет осиротел, сам чуть от тифа не помер… партизанил. Потом уже как сын полка с действующей армией до Праги дошёл. А что мы в молодости после войны видели?.. Только тяжкий труд да полуголодную жизнь от получки до получки. – Он в сердцах постучал кулаком по костистой груди. – Так дайте мне хоть остаток дней дожить на своей земле под своими яблоньками!

– Да ладно тебе, Егорыч… Чего ты разошёлся-то? Никто у тебя пока ничего не отнимает, – встряла в разговор соседка Нюра, подруга мамы Сергея. Не обратив ни малейшего внимания на её реплику, старик продолжал, пристально глядя в глаза Сергею:

– Не пойму я, Серёжа, как же это у нас так всё получается? Столько у нас земли, богатств в ней всяких… В космос вон уже больше полувека летаем, газ с нефтью столько лет в Европу гоним, а пол-России до сих пор дровами топится и в покосившихся хатах живёт. Почему это так, Серёж, а? – Егорыч приблизил лицо ближе к Сергею, дыша на него свежим перегаром. В его глазах застыла мука и искреннее непонимание. Сергею стало нестерпимо жалко этого старика с замусоленными орденскими планками на старом пиджаке, но ответа на этот вопрос он и сам не знал.

– Да что ты к нему привязался-то?! – опять не выдержала Нюра. – Человек отдыхать приехал, а он к нему с дурацкими вопросами пристаёт! Лучше бы за гармошкой сходил.

Егорыч, неловко двинувшись от Сергея, чуть не опрокинул чашку с нетронутым чаем.

– Да я, Нюра, на ней уж сто лет не играл… – Он с виноватой улыбкой взглянул на Сергея. – Пальцы уже не те… Э-э-эх! – Егорыч махнул мосластой ладонью. – Налей-ка, Серёжа, ещё стопочку.

Сергей налил старику рюмку водки. Иван Егорыч залихватски опрокинул её в рот, утёр кулаком губы, куснул малосольный огурчик. В это время ещё одна гостья, Лена, сидевшая на краю стола рядом с мужем Костиком, уже изрядно осоловевшим, не обращаясь ни к кому конкретно, произнесла:

– Что это мы всё какие-то грустные песни поём? Давайте лучше музыку поставим, потанцуем… – При этом она выгнула спину, подав вперёд грудь в полупрозрачной блузке. Кокетливо поправила локоны причёски и бросила пламенный взгляд в сторону Сергея.

Лена была его ровесницей. Знала Сергея с детства. Лет с шестнадцати, когда Сергей, активно занимавшийся спортом, превратился в симпатичного сильного парня, она стала проявлять к нему повышенный интерес и при каждом удобном случае намекать на свои чувства. Но Сергей эти попытки вежливо пресекал. Он видел в Лене обычную пустосмешку и поверхностного человека, хотя многие считали местную красавицу завидной невестой, и недостатка в ухажерах у неё не было. Но девушка без изюминки, без душевной глубины, пусть даже и красивая, Сергея никогда бы не заинтересовала.

– Свет, тащи «музыку», подвигаемся… А то уж спина затекла. – И Ленка изобразила гримасу боли на размалёванном косметикой лице, показав, как у неё затекла спина.

Света в нерешительности обвела взглядом гостей. Почувствовав чисто по-женски её состояние, Нюра пришла на помощь Светлане.

– Да какие тебе танцы?! – осадила она Ленку. – Поздно уже… пора и честь знать. Да и твой вон… – Нюра кивнула в сторону Ленкиного мужа, – уже в тарелку носом клюёт. Забирай своего Костика да идите спать! – безапелляционно подытожила тётя Нюра, недолюбливавшая кривляку Лену. Она встала и демонстративно принялась убирать посуду со стола, ясно давая понять всем присутствующим, что «банкет» окончен.

Костик, услышав своё имя, очнулся и изрёк заплетающимся языком:

– А чё? Я нормальный… Мы завтра с Серёгой ещё на утреннюю зорьку пойдём. Правда, Серёг?

– Какая тебе ещё зорька? – отозвалась вместо Сергея другая соседка, тётя Зина, направляясь к Костику с кухни и вытирая фартуком мокрые руки. – Кто жадный до водки – рыбак никчёмный… – философски заметила тётя Зина, помогая выбраться Костику из-за стола.

Гости начали расходиться. Вера Николаевна и Света, попрощавшись с гостями, пошли в дом мыть посуду. В окнах кухни зажёгся свет. Заработал телевизор, шёл вечерний выпуск новостей. Иван Егорыч, допивая остывший чай, подслеповато щурясь, через раскрытое окно всматривался в экран. Импозантный телеведущий говорил о демографическом кризисе в стране, о снижении рождаемости. Старик молча вслушивался, подавшись ухом к раскрытому окну, потом, досадливо кряхтя, замотал головой.

– Вот дожили… на Руси бабы не родють! Да когда такое было?! – Раньше в деревнях по двенадцать душ в семьях кормилось, даже в самые тяжёлые годы, да ещё умудрялись и всю страну продовольствием снабжать. А почему? – Он повернулся к Сергею, который собирал стулья и относил их на терраску. – Потому что жили на своей земле. И трудились на ней всей семьёй, от мала до велика. Мужики хозяевами себя чувствовали… и мой отец тоже. Бывало, войдёт кто во двор и спрашивает у моей матери: «Хозяин ваш дома?» – Он поднял в небо желтый от никотина указательный палец. – Хо-зя-ин!.. Щас так не говоря-ят… Щас многие мужики и себя-то прокормить не могут, не то что семью многодетную… Согнали всех с земли-то, загнали в бетонные камеры. А семья в бетоне не растё-оть, ей раздолье, ей воздух нужен! Или вот по телевизору говорят, что, мол, баб стимулировать надо, льготы им разные обещают… А стимулировать надо не ба-аб, а мужиков, какие ещё остались! Ежли мужик снова крепким станет, почувствует себя хозяином, то и бабе будет с ним хорошо, и рожать она будет в радости… Где наше исконное деревенское пропитание? Нет же его! Ведь до чего дошли – из города в деревню продукты возят! Скажи такое нашим прадедам – на смех бы подняли! Вот и вы со Светкой полные сумки приволокли… Да и то, во что вилкой ни кольни, всё ж импортное или непонятно из чего сделанное! Деревня в разрухе, спивается и вымирает. А в городе родят одного – и тому рады. Дорого же всё! Везде платить надо. А больше рожать боязно – денег не хватит, да и неизвестно, что завтра будет… Вон вы со Светкой который год живёте? А ребёночка так и не завели…

При этих словах гримаса неудовольствия и гнева исказила лицо Сергея.

– Хватит, дядь Вань! – отрезал он жёстко. – Что сегодня на тебя нашло? Прямо закритиковал всех, один ты правильный и со всех сторон хороший! – сказал он раздражённо.

После некоторого замешательства вразумлённый Егорыч, поняв, что сказал лишнее, пролепетал:

– Твоя правда… не моё это дело. – Его глаза ещё больше погрустнели, лицо приобрело жалобно-печальный вид. – Прости меня, Серёжа…

– Да ладно, дядь Вань. – Сергей сменил раздражение на примирительный тон. – Давай я тебя домой провожу.

Егорыч, видя, что Сергей больше не сердится, обрадованно лыбясь щербатым ртом, покачиваясь, поднялся с лавки.

Они пошли в обнимку мимо дома к калитке. Из открытого окна ещё доносились звуки теленовостей. Ведущий, подводя итоги выпуска, повторил главную новость дня: «Завершился длительный космический полёт российско-американского экипажа, насыщенная научная программа полностью выполнена. Космонавты возвращаются на Землю».

Сергей с Иваном Егорычем подошли к калитке.

– А ты всё-тки, Серёжка, разузнай там, как и что, – вспомнил Егорыч то, с чего начал разговор. – Если будут сносить наши участки, партизанский пулемёт откопаю и грудью встану! Так и скажи им: мол, фронтовик Иван Егорыч Рудаков ещё стрелять не разучился! Хватит над простым народом измываться, им что, земли мало?! Вон её сколько, хоть залейся! Почему надо у пенсионеров отнимать? – вопрошал Егорыч, пошатываясь на нетвёрдых ногах. И тут же, широко улыбаясь, протянул широкую мозолистую ладонь Сергею. – Ну… ты меня, Серёженька, дальше не провожай. Сам дойду. Спасибо, что позвали. Не забываете старика…

– Ну, а как же, дядь Вань, без тебя-то! – Сергей легонько хлопнул его по высохшим плечам. – Постараюсь выяснить. Отпуск у меня большой, всё успею. Завтра вот на речку пойду, по рыбалке соскучился… – Улыбаясь, хитро добавил. – Может, и раков поймаю… – Ага, – озорно подхватил Егорыч, – только трусы уж теперь береги.

– Постараюсь…

Они обнялись, тепло попрощались. Егорыч под тусклым светом фонарей нетвердой походкой побрел по узкой дороге. Сергей тоже вышел на дорогу между участками, проводил взглядом старика, пока тот не скрылся за поворотом. Он закурил, поднял голову, задумчиво глядя в высокое звёздное небо. По ночному небосводу плыла ярко светящаяся точка. Она попалась на глаза Сергею, он стал с интересом наблюдать за её полётом, пока она не скрылась из виду.

Света закончила мыть посуду, вышла на крыльцо. Не увидев мужа, с тревогой в голосе позвала его:

– Серёж, ты где?

– Да куда он денется, Светик, сейчас придет… – Вера Николаевна вышла следом за ней, заботливо накинула на голые плечи невестки легкую пуховую шаль, которую когда-то сама связала. – Ночи стали прохладными…

Вере Николаевне нравилась Светлана. Скромная, воспитанная, неизнеженная, всегда поможет по хозяйству. Она видела и чувствовала материнским сердцем, что Света очень любит её Серёженьку, и это для неё было самое главное.

Сергей, повернувшись на зов, бросил окурок, вошёл во двор и закрыл за собой калитку. Улыбаясь горячим словам старика про «партизанский пулемёт», пошёл по тропинке к дому. Подходя к крыльцу, хмыкнул под нос:

– Вот и ещё один «ворошиловский стрелок» нашёлся…

Сергей медленно поднялся по ступенькам на терраску. Света, ожидая его, сидела за круглым плетёным столом. Увидев мужа, быстрым движением скинула шаль, обнажив красивые загорелые плечи. Слегка поёживаясь от ночной прохлады, она мечтательно улыбалась, глядя на приближающегося мужа. Свет в доме уже погасили. Вокруг всё замерло и стихло. Сергей подошёл к жене.

– Ты чего не ложишься?

– Тебя жду… – Света встала, ласково прильнула к мужу. Улыбаясь, она что-то прошептала ему на ухо, нежно приглаживая его взъерошенные волосы. Её глаза блестели лукавыми огоньками. Сергей, понимая, к чему клонит жена, неловко отстранился. Озабоченно нахмурившись, пробормотал глухим голосом, стараясь не смотреть на жену:

– Мне на рыбалку рано вставать… выспаться надо. Я здесь, на терраске лягу, чтобы тебя утром не беспокоить. – В его голосе послышались нотки печали. Света резко отстранилась от мужа, заглянула в его глаза. В её взгляде читались непонимание и немой вопрос. Сергей, не выдержав этого взгляда, отвёл глаза. Он нервно засунул руки в карманы брюк и, потупившись, стал разглядывать стоявшие в углу удочки. Света, обиженно поджав губы, молча ушла в дом. Сергей после её ухода остался стоять в той же позе. На его скулах заходили желваки. Неожиданно страдальческая гримаса исказила его лицо. Он медленно закрыл глаза, из его груди вырвался негромкий стон глубоко затаённой душевной боли. Избавляясь от минутной слабости, он с силой взъерошил на голове приглаженные женой волосы и, выдохнув, опустил руки. С широко открытыми глазами он стоял и с тоской во взгляде смотрел, как ночные мотыльки с упрямством обречённых бьются о раскалённую лампу, висевшую над столом.