1
Эта история приключилась на летних каникулах, когда Витька гостил у бабушки в деревне со смешным названием Большие Хомуты. Может, эти самые Хомуты и были когда-то большими, только сейчас от них осталось несколько домов, которые полого спускались к оврагу. Овраг был замечателен тем, что на самом дне его в кустах пряно пахнущего орешника жил родничок.
Раньше много народу ходило к нему за прохладной и вкусной водицей. Но со временем тропинка заросла, затерялась, к роднику всё реже кто захаживал. Некому. Только Витька, не обременённый всяческими домашними делами, любил сюда приходить. Вырабатывая в себе силу воли, он бесстрашно продирался к роднику сквозь заросли жгучей крапивы и чертополоха. Сидя на корточках, интересно было наблюдать, как со дна, поднимая песчинки, пульсировал водяной ключик. Было такое ощущение, что родник живой, – он дышал.
Сверху сквозь зеленую листву орешника пробирались солнечные лучи, серебристо отражались в воде, ласково пригревали Витькину вихрастую макушку. А пахло травой так, что дух захватывало.
Витька сколько угодно мог так сидеть, размышляя о том, как там чувствует себя родничок под огромной толщей земли. Не верилось, что струйка воды толщиной с обычный карандашик сама, безо всякой на то помощи, как какой-нибудь гейзер, сумела выбраться на поверхность. Витька однажды даже провел эксперимент: нагрёб сверху горку мокрого песка, но упругий фонтанчик его размыл, упорно пробившись на свет.
– У меня тоже такой характер, – похвалился перед ним Витька. – Уж если я что задумал, обязательно исполню.
Тихоней и слюнтяем он себя не считал. Он был бесстрашным, живым и добрым человеком. И Витька, сжалившись, раскопал в том месте, где пульсировал водяной ключик. Фонтанчик, освобождённый от земли, побежал веселее, негромко зажурчал в благодарность.
И сделалось от этого Витьке радостно! Стало еще интереснее наблюдать за живым родником!
Иногда Витька мечтал, что окружавший его шиповник, густо переплетённый колючей ежевикой, – непроходимые джунгли, известные всем, кто учил географию. И ветви орешника, сомкнувшиеся над его головой, приобретали таинственность, создавали зеленую чащу, в листве которой щебетали и порхали невидимые птицы. И уж, конечно, не те, которые ему приходилось видеть ежедневно, а тропические, в ярком цветастом оперении.
В такие минуты Витька чувствовал себя знаменитым путешественником и неутомимым исследователем. Сравнение ему ужасно нравилось. Он прямо не мог усидеть на месте, непременно хотелось что-нибудь исследовать. Царапая колени, Витька смело углублялся в непроходимую чащу, внимательно ко всему прислушиваясь и приглядываясь, чтобы случайно не проглядеть что-то важное.
Однажды после долгих поисков нашел старую консервную банку, которая, видно, осталась от других путешественников. Витька песком очистил ее от ржавчины и принёс к роднику, где пил ледяную воду до тех пор, пока не заломили зубы. Потом повесил её тут же, на кустик. Бесполезная ранее банка сразу стала полезной вещью.
Довольный собой Витька загорланил на все джунгли песенку собственного сочинения:
Я известный путешественник, го-го-го
Не могу жить без приключений, го-го-го
2
Но вот в жизнь Витьки вошло настоящее приключение, и его жизнь стала гораздо интереснее, волнующей, полной загадок. Чудес, конечно, не бывает, это он знал точно. И какие могут быть чудеса, если люди уже готовят экспедицию на Марс. И всё-таки… И всё-таки чудо случается.
Этот день для Витьки начался с приятного происшествия. Он спал, когда совсем близко пронзительно прокричал петух. Витька вздрогнул и проснулся. Он чуточку приоткрыл один глаз и увидел на подоконнике настежь распахнутого окна соседского петуха. Сон сразу пропал: с петухом у Витьки были свои, ещё старые счёты. Однажды, когда он мирно шагал с бидончиком к тёте Марусе, занятый важными размышлениями о пользе козьего молока, коварная птица молча выбежала со двора и ни с того, ни с сего налетела. Витька еле отбился. Но с этого дня петух словно специально подстерегал его; чуть завидев Витьку, он с грозным видом устремлялся навстречу. Во избежание кровопролития Витька был вынужден теперь ходить по другой стороне улицы.
Петух стоял на подоконнике и то одним, то другим глазом презрительно косился на Витьку. Витька запустил в него кроссовкой. С громким квохтаньем петух вывалился на улицу и с позором бежал, распушив крылья и разинув клюв.
– Попадись мне ещё! – пригрозил ему Витька из окна. – Хвост враз ощиплю!
Посрамлённый перед курами, петух от стыда забился под хозяйское крыльцо, затаив на отчаянного мальчишку лютое зло.
Походкой человека, только что совершившего геройский поступок, Витька прошел на кухню, где на столе заботливо накрытый сверху чистым полотенцем ждал завтрак, загодя приготовленный бабушкой. Витька, недолюбливавший козье молоко за его очень уж жирное свойство, на едином дыхании опорожнил кружку, торопливо закусив мягким ноздреватым хлебом. Прислушиваясь к тому, что у него происходит внутри, с надеждой потрогал мускулы. Утешая себя тем, что Шварценеггер тоже не за один день сделался силачом, вышел во двор. Щурясь на солнце, поглядел в огород. На том конце среди зеленых картошечных плетей виднелась согбенная бабушкина фигура в белом линялом платке.
Сперва Витька хотел помочь ей в прополке огорода, потом передумал. После одного случая доверием у бабушки он не пользовался. Тогда Витька посчитал, что махать тяпкой большого уменья не надо. Чтобы доказать, что хотя он и считается городским жителем, но выдержит любые трудности, предложил свои услуги.
– Вот и хорошо, – обрадовалась бабушка. – А я минутку передохну.
Гордый оказанным доверием, Витька взмахнул тяпкой. Бабушка с интересом глядела на нежданного помощника. Не успел Витька войти в азарт, как бабушка испуганно всплеснула руками:
– Ты что ж это, аль картошку не видишь?
Не переставая орудовать тяпкой, Витька успокоил:
– Ты не переживай… её вон здесь сколько… картошки-то.
– Теперь что ж, всю её подчистую и рубить надо, – рассердилась бабушка и отняла у него тяпку. – Ты меня на зиму так без картошки оставишь. Иди уж… отдыхай.
Витька не обиделся, по голосу было видно, что скоро бабушка злиться перестанет. Это только с виду она такая строгая, а вообще-то у него бабушка добрая, быстроотходчивая.
Витька огляделся по сторонам, ища, чем бы заняться, – не стоять же истуканом посреди двора. Тут он вспомнил о роднике. Витька давно хотел смастерить там скамейку, да всё как-то не было времени. Осенённый прекрасной мыслью, тяжелой трудовой походкой человека, знающего себе цену, пошёл в сарай. Сказать по правде, Витьке очень хотелось доказать бабушке, что работы он не боится. Вот смастерит он великолепную скамейку, освободит тропинку от бурьяна, тогда всякий сможет, когда захочет, ходить к роднику за водой. В колонках вода ржавая, дерьмовая вода, не то что в Витькином роднике. Ее пьёшь, пьёшь, прямо никак напиться не можешь. Холодная вода, вкусная.
Если бы Витька постоянно жил в деревне, он всю жизнь до самой смерти пил бы только родниковую воду. Она здесь особенная, потому что вытекает прямо из-под земли, загрязняться не успевает. Вот закончатся каникулы, он уедет в город, а память о нём останется. Пусть в его отсутствие люди ходят за водой да отдыхают на лавочке, ему не жалко.
Витька представил себе, как бабушка будет хвалиться перед соседями: золотой мол, парень, всё спорится у него в руках. И соседи, которые сейчас к Витьке относятся без должного уважения, будут тогда охать и ахать: как это они сразу не могли разглядеть в нем трудящегося человека. Думать так было приятно…
Покосившаяся дверь сарая подалась не сразу. Витьке пришлось изрядно повозиться, прежде чем она с ужасным скрипом отворилась.
В сарае было жарко и тесно от громоздившихся всюду старых вещей. Витька зажмурился, пережидая, когда глаза привыкнут к темноте. Но стоять с закрытыми глазами оказалось ещё хуже, чем с открытыми. В душе завидуя кошкам, для которых увидеть ночью даже самую крошечную мышку – плёвое дело, Витька перестал жмуриться. В углу сквозь узкую щель с улицы точил пыльный луч. Витька не спеша оглядел окружавший его хлам: с чего бы начать?
Тут он разглядел скворечник и несказанно обрадовался. Стать обладателем настоящего птичьего домика он и не смел мечтать. Витька не мог припомнить, чтобы в деревне у кого-либо висел скворечник. Значит, у него одного на будущий год поселятся скворцы, а потом они выведут и скворчат. От такой заманчивой перспективы у Витьки аж захватило дух. Он с ещё большим рвением стал копаться в старых вещах, выискивая такие нужные в его хозяйстве вещи.
Вековая пыль, поднятая от ветхих предметов, щекотала ноздри. Витька терпел, вытирая грязной ладошкой сочившийся по лицу пот.
И тут… Занятый делами Витька услыхал, как в сарае кто-то негромко чихнул. В том, что чихнул не он, Витька мог поклясться самой страшной клятвой, какая только бывает на свете. Он перестал ковыряться и оглянулся. Распахнутая настежь дверь зияла светлым дверным проемом. Витька подумал, что ему показалось, и опять стал вытаскивать из груды вещей старую деревянную прялку. Но тут опять кто-то чихнул.
Теперь Витька в этом ни капельки не сомневался. Медленно пятясь к двери, он приглушённо спросил:
– Кто здесь?
В этот момент легкий ветерок, из любопытства заглянувший в полумрак сарая, колыхнул свисавшую с потолка паутину. Витька почувствовал, как его лица коснулась липкая и мохнатая лапа невидимого чудовища. С диким воплем он рванулся к спасательному проему, но в дверях запнулся, растянувшись во весь рост. За его спиной тут же раздалось писклявое:
– Хи-хи-хи!
Не переставая по-заячьи верещать, он на четвереньках торопливо выполз из сарая.
Врассыпную брызнули перепуганные куры, закатывая глаза и икая, пробежал голенастый бабушкин петух. Кот Васька с противным воем стремительно вскарабкался на дерево, притих, затаившись в кроне.
На улице светило солнце, белые бабочки капустницы порхали над зелёной травой, из огорода пахло мятой и укропом.
Витькина душа из пяток неохотно вернулась на положенное ей место. Он огляделся: бабушка все также трудилась в огороде, далеко на лугу женщина по имени тетя Маруся доила свою козу Фроську. Отсутствие свидетелей проявленной им трусости несколько его воодушевило. Витька поднял камень и запустил им внутрь сарая. Чтобы нагнать побольше страху, заорал хриплым голосом:
– Эй, кто тут есть? А ну, выходи!
Камень, видимо, попал в цель, так как из сарая тут же донеслось жалобное:
– Ой!
Витьке стало стыдно за свой неприглядный поступок. Набравшись храбрости – негоже такому молодцу, как он, испытывать страх, – вошел внутрь. И все же голос его слегка дрожал, когда он спросил:
– Ты кто?
В углу, в свете тонкого пыльного лучика, шевельнулась серая тень. Витьке стоило огромного труда не убежать.
– Я-то? Я Бабася.
Витька смутно, но все же разглядел маленькую древнюю старушонку. Судя по её дремучему виду, было старушонке не менее ста лет, а может, и все двести. Витька зажмурил глаза и помотал головой, но старушка не исчезла.
Шаркая подошвами разношенных башмаков, она с кряхтеньем, но довольно-таки ловко перелезла через груду хлама. Вблизи он уже более детально разглядел её ветхий наряд: коричневая вязаная кофтенка, штопаная-перештопанная, да мешковатая не по росту тёмная юбка, латанная в нескольких местах нитками прямо через край. Голова старушки, покрытая ерундовым шерстяным платком, порванным на самом видном месте, была похожа на кокон бабочки павлиний глаз, который ему приходилось находить в кустах сирени.
Но более всего Витьку поразили глаза. Несмотря на почтенный возраст старухи, они сохранили живой блеск, юркими мышатами шныряли под теплым платком. Создавалось такое впечатление, что её выразительные глаза жили сами по себе. Витька стоял, разинув рот. Очнулся, когда старуха, шамкая беззубым ртом, сердито спросила:
– Ты чего ж это в меня камнем-то шибаешь?
Витька смутился:
– Я это… я нечаянно.
– Нечаянно, – передразнила старушка. – За нечаянно бьют отчаянно. Вот возьму каменюку-то, да и шибану им вобрат.
На всякий случай отступив, Витька стал торопливо оправдываться:
– Ну, что вы, бабушка. Это вовсе и не каменюка, а так себе… камушек… ма-а-аленький такой.
– Какая я тебе бабушка? – слегка вскипела старушка. – Я Бабася.
Стараясь быть повежливее (во-первых, так полагается вести себя с пожилыми людьми, а во-вторых, чтобы окончательно не разозлить эту чокнутую старуху), Витька спросил:
– Скажите, пожалуйста, а что вы делаете в нашем сарае?
– Что делаете, что делаете? Живу я здесь!
3
Если бы старуха призналась, что она свалилась с луны, Витька удивился бы меньше всего. Но жить в сарае? Что-то раньше он её здесь не встречал. Впрочем, возможно, что Бабася, как она себя называет, изредка и забредала сюда переночевать. От бабушки он слышал, что в старину по деревням ходили такие бездомные люди, их называли странники. По-своему истолковав её ответ, Витька опять спросил:
– Вы странница?
– Сам ты странник, – обиделась старуха. – Я тебе русским языком говорю: живу я здесь.
– Вам бабушка разрешила погостить? – допытывался Витька.
Старуха аж притопнула ногой от его бестолковости:
– Что ты все наладил, бабушка да бабушка. Если хочешь знать, я сама себе хозяйка и гостья. А знакома я была ещё с бабушкой бабушки твоей бабушки.
Вот так сходу проследить родственную связь всех бабушек было никак не возможно, и Витька честно признался:
– Ничего не понял.
Старушка схватилась за голову:
– За триста лет я еще никогда не встречала такого бестолкового мальчишку.
Витька широко распахнул удивлённые глаза. Если быть честным, ему никогда ещё не приходилось видеть перед собой такого древнего человека. Или хитрая старушка над ним смеётся, или… Не в силах совладать с любопытством, Витька сглотнул слюну:
– Бабася, а вы… вы меня не разыгрываете… Ну, что триста лет вам уже?
Старушка пошептала, подсчитывая, и, видимо, не доверяясь своей памяти, неопределённо сказала:
– Может, и больше… Годков этак на сто…
Тут уж Витька такого хвастовства вытерпеть просто не мог. Забыв про приличие, необдуманно брякнул:
– Хватит заливать-то!
Старуха вопросительно приподняла брови, преломив их домиком.
Витька, от стыда покраснев как рак, запинаясь, пояснил:
– Ну… это самое… обманываете вы меня…
– Мал еще в обмане меня уличать, – строго сказала Бабася. – Ежели по-настоященски разобраться, за такое непочитание к моей преклонной старости всыпать тебе надобно… дюжину розог…
Немного обеспокоенный этим обстоятельством, Витька решил внести ясность:
– Что вы, Бабася… сейчас розгами не наказывают.
– А жаль, – опечалилась старушка.
Витька осторожно возразил:
– И ни капельки не жаль. Это за что ж меня наказывать?
– Знамо за что.
– Ну а все-таки?
– За то, что веру потеряли в нас… духов. Вроде как мы и не существуем. А ведь было время, мы внушали боязнь и уважение. Ни одно даже маломальское дело не обходилось без нашего участия…
– Это что…
– Подожди, не перебивай. Повсеместно было принято задабривать нас, чтобы… чтобы делали мы людей счастливыми…
– Это что ж за духи такие? – все-таки перебил её Витька.
Старушка пристально к нему пригляделась, наверное, сомневаясь, насколько можно довериться этому подозрительному мальчишке с облупленным носом на веснушчатом лице да вечно исцарапанными коленками. И, видимо, не заподозрив щуплого на вид Витьку в широких на вырост шортах, у которых то и дело сползала резинка, в каких-то недобрых намерениях, спросила:
– А знаешь ли ты, добрый молодец (тут Витька подбоченился, выпятив свою богатырскую грудь), что прихожусь я двоюродной сестрой Кикиморе. Может, слыхал о такой?
Витьке вспомнилась старая книга русских сказок и былин. Там было одно существо такого противного вида, какого в наше время только на картинке и увидишь. Он туманно ответил:
– Да… то есть нет!
Старушка ещё раз к нему пригляделась и вздохнула:
– Мы все больше по избам поселялись… хозяюшкам помогали. Кикиморы, те, как правило, шитьём занимались… а мы, духи-Бабаськи, пряли. Ох и мастерица я была прясть. Бывало, за ночь столько напряду пряжи… что самой не верится. А сейчас что ж… Нет того куража. А всё оттого, что хозяева настоящие перевелись… Никто уже не водит ни овец, ни коз… Вот и шерсти браться неоткуда. Какой век так в рваном платке и хожу. Ох и стыдобушка.
Витька, любитель всяческих тайн и секретов, стоял, широко открыв глаза, и жадно слушал.
– Так испокон века у прялки и нахожусь. Вроде как её охраняю. Бывало, нас радовали чаркой браги и чашкой снеди. Считалось, как нас задобришь, так и жить будешь. Это теперь я перебиваюсь, чем придется…
– Вы что ж, мышей ели? – ужаснулся Витька.
Старушка постучала согнутым пальцем его по лбу:
– Ты что, милый, того? Аль у тебя голова чепухой всякой забита? Дурашка, ты и есть дурашка.
Витька надул губы, ему до слез было обидно слышать о себе такое.
– Чего вы обзываетесь, – сказал он дрогнувшим голосом.
– Сам хорош, – укоризненно ответила старушка и, нарочно косноязыча, противным голосом передразнила: – Вы мы-ы-ышей ели… Надо же такое придумать! С кошкой меня сравнил. Тьфу, срамник!
Витька и сам уже сообразил, что, если долго находиться в одиночестве, любой человек поневоле одичает, но вот с мышами он, конечно, перегнул. Он виновато взглянул на старушку, которая стояла с обиженным видом, демонстративно отвернувшись. Выказывая своё дружелюбие, Витька примиряюще сказал:
– Бабась, а Бабась… давай мириться.
В глазах старушки пробудился интерес:
– Как это… мириться?
Обрадованный тем, что Бабася оказалась незлопамятной, Витька торопливо и горячо объяснил ей церемонию заключения мирного договора. Они сплели свои мизинцы.
– Мирись, мирись и больше не дерись!
Витька, гордый тем, что завёл дружбу с таким замечательным существом как Бабася, преисполненный важности момента, еще от себя добавил:
– Мир заключается на вечные времена.
Процедура заключения мира на вечные времена получила полное одобрение старушки:
– Ишь ты, как сказано… Значит, мирись, мирись… И не абы как… А на вечные времена!
Витька с готовностью кивнул:
– Ага!
Бабася наморщила свой крошечный носик, будто собираясь чихнуть. Но, к удивлению Витьки не чихнула, а тихонько захихикала:
– Хи-хи-хи!
Это она так смеялась.
Догадываясь, что её писклявый смех – предвестник веселья, Витька радостно запрыгал на месте:
– Ура!
Его настроение передалось и Бабасе. Давно она так не веселилась.
– Жить мне, не пережить! – воскликнула старушка и так лихо притопнула великоватыми башмаками, что Витька даже испугался за её здоровье. Но Бабася от древности, как ожидалось, не развалилась, чем ещё больше вызвала к себе уважение.
– Ну, Бабася, ты даё-ёшь! – восхитился Витька.
– Это еще что, – похвалилась старушка. – Я и не такое могу.
Она по-молодому взмахнула руками, срывая голос, крикнула:
– Э-эх, милай!
И хотела уже пойти плясать вприсядку. Но вот тут-то и случился с ней казус, который впоследствии Витька без гомерического хохота не мог вспоминать. Стоптанный каблук старушки задел нижний конец доски, прислонённой к стене.
– Бабася! – крикнул, упреждая, Витька, но было уже поздно.
Висевшая на гвозде плетёная корзина, сбитая доской, свалилась сверху прямо на старушку, да так удачно, что накрыла её с головой. Перепуганная от неожиданности Бабася одичало ухнула из-под корзины. Может, на этом всё и закончилось бы, но опять подвела коварная доска. Её верхний конец, потеряв опору, обрушился на старушку, ударив по днищу перевернутой корзины.
Витька крепко-накрепко зажмурился, даже ладошками торопливо прикрыл свои глаза. Раздался неимоверный грохот, который, наверное, был слышен на другом краю деревни. А когда он глаза открыл, старушка, придавленная доской, лежала на полу, высоко задирая башмаки. Витька поспешил ей на помощь.
Видя, как старушка, пытаясь подняться, напрасно сучит в воздухе ногами, Витьку начал душить смех. Вначале он изо всех сил крепился, подозрительно хрюкая себе в губы. Но, когда убрал с неё тяжеленную доску и помог освободиться от корзины, не выдержал, от души расхохотался во всё горло. Лицо Бабаси украшал синяк, величиной со здоровенную сливу, который прямо на глазах наливался лиловым цветом, отчего левая сторона её лица стала заметно криветь.
Как все порядочные мальчишки, Витька понимал, что смеяться над пожилым человеком неприлично, но, к своему стыду, остановиться не мог. Он сложился пополам и вывалился на улицу. Прижимая к животу руки, катался по тёплой траве и хохотал так, словно ему щекотали пятки.
Соседский петух, слегка оправившийся от позора, в одиночку бродил по своему двору, мстительно косясь в Витькину сторону. После утреннего конфуза, когда ему пришлось сломя голову убегать с чужого двора, он, может, и не решился бы в очередной раз ступить на неприятельскую территорию, не произойди в этот момент одного весьма существенного обстоятельства. Ему посчастливилось найти очень жирного и вкусного даже на вид червяка, и он собрался совсем уже было его проглотить, но вот тут-то и раздался громкий хохот ненавистного ему мальчишки. Петух только на секунду отвлекся, как расторопный червяк успел благополучно скрыться в своей норке. От такой неудачи петух прямо рассвирепел. Он не мог не поддаться такому соблазну, как задать взбучку этому нахальному сорванцу. Распушив крылья, с грозным видом петух со всех ног понёсся к ничего не подозревающему Витьке. Произошло короткое, но кровопролитное столкновение, в результате которого у мальчишки до крови были поцарапаны руки, а мстительная птица понесла урон в виде выщипанного хвоста. С паническим квохтаньем «Спасайся, кто может!» петух пустился бежать, не оглядываясь и не выбирая дороги. Победно размахивая переливающимися на солнце перьями, с громким криком Витька преследовал своего врага аж до самой межи, разделяющей два огорода. А вот пересечь саму межу он не осмелился.
Хозяином коварного и мстительного петуха был страшный на вид дед Левонтий. С вечно угрюмым выражением на лице, с бородой как у колдуна (жёсткие волосы росли у него даже из ушей и носа), он внушал Витьке беспричинный страх и беспокойство. Говорили, что дед Левонтий обладает невиданной в этих краях силой. Железные подковы он гнул так же легко, как какую-нибудь алюминиевую проволоку. За нелюдимый характер бабушка его недолюбливала и за глаза называла Лешим. Попадаться в его клешнятые руки, больше похожие на огромные лошадиные копыта, Витьке совсем не хотелось. Поэтому он остановился на безопасном от его дома расстоянии и запустил в петуха комом тёплой земли, издалека пригрозил:
– Попробуй ёще приди на наш двор!
Неизвестно, слышал его петух или нет, но после этого случая он словно в воду канул. Очевидно, затаился где-то в укромном месте, вынашивая злобные планы и готовясь к новому нападению.
Витька, возбуждённый дракой, повернул назад, прошёл вдоль изгороди, время от времени всё же опасливо оглядываясь. Своей победой над неприятелем ему захотелось поделиться с Бабасей. Он пожалел, что она не видела его геройской битвы.
В сарае стояла пропахшая пылью тишина.
Витька негромко позвал:
– Бабася!
Нет ответа.
– Бабася!
Опять нет ответа.
Только в углу, там, где находилась старая прялка с потрескавшимся от времени колесом, кто-то издавал протяжные негодующие звуки: «У-у-у!»