Будьте моей семьей

© Алюшина Т., 2020

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2020

* * *

«Пропало лето», – с ленивой досадой думал Артем, поглядывая через лобовое стекло на плотно затянутое тучами небо. Как сказал недавно один работник его компании, «гнилое лето», пояснив, что его бабушка, жившая в деревне, так говаривала, когда заряжали дожди на неделю, а то и больше.

Какая неделя! Уж потерпели бы как-нибудь неделю-то, а тут вон заливает Москву и всю среднюю полосу страны, почитай, месяц кряду, и холод стоит, и тучи на небе день за днем, депрессняк какой-то сплошной, а не лето. Чуть солнышко появится, одарит радостью и хоть немного потеплеет, так народ толпами на улицы и в парки гулять валит да по дачам стремительно разъезжается в надежде хоть немного расслабиться, погреться, поймать-ухватить тепла редкого. Какой-то выверт природы, ей-богу!

Красногорский снова глянул на небо – не-а, не просветлеет, вон как плотно все затянуто! А обещали потепление, хоть и временное, солнце и несколько дней без дождей.

Ну, положим, потепление есть. А вот солнце нынче не радует – так, выглянет ненадолго, посмотрит, что тут творится, и снова тучами укроется – не нравимся мы ему нынче.

«А как хотелось», – непроизвольно вздохнул Артем.

Он любил их уютный дом и большой участок, любил полениться на даче в полное свое удовольствие, когда выпадала такая возможность.

Приехать жарким денечком и сразу на речку – поплавать до приятной усталости во всем теле, занырнуть до самого дна, до опасного подводного ключа, бившего на глубине, да так, чтобы холодом пробрало до потрохов, а после размашистыми, мощными гребками переплыть речку обратно к своему берегу, выбраться из воды на чуть подрагивающих от усталости ногах и рухнуть животом на горячий песок, подставляя тело палящему солнышку.

Позагорать, прожариваясь, переворачиваясь с живота на спину, разомлев от удовольствия, а когда совсем припечет невмоготу от жарищи, заплыть еще разок, теперь уж размеренно-спокойно. А потом и домой.

А там мама уж и стол накрыла на веранде, чтобы чаевничать, никуда не торопясь, продолжительно-лениво и тихо беседовать, отпуская окончательно из себя всю накопленную усталость, суету и напряженность рабочей недели.

И непременно поваляться после чая в гамаке, устроенном между сосен, условно с книжкой для чтения, по факту же для умиротворенной, ленивой дремы и приятной неги…

Он любил заниматься никогда не переводящимися домашними делами, требующими мужского пригляда и руки – внимательно следил за всеми агрегатами, которые обеспечивали комфортную жизнедеятельность дома, проводил профилактику, менял подлежащие замене части, мог в удовольствие что-то и попилить-приколотить. Обрезать деревья и копать немногочисленные грядки тоже было его обязанностью, да какой только заботы не требует хозяйство, даже такое отлаженное и неприхотливое, как их дача, на которой они предпочитали все же отдыхать, а никак не огородничать. А ему нравилось – выспаться, утречком сбегать на речку, поплавать, вернуться, не спеша позавтракать и заняться хозяйскими хлопотами. Никуда не торопясь, с расстановкой и толком, в удовольствие, а к вечеру снова на речку. А потом сидеть долгими вечерами на веранде, провожая очередной раскаленный день.

Красота ведь какая, а?

Ну и куда нынче со всеми этими мечтами о расслабухе и ожиданиями знойного лета и любимого отдыха?

На Кипр разве что или в Сочи, например, чтоб им всем весело жилось.

А нету там такой вот красоты и радости дачной. Вот нет, и все!

Он накручивал себя глухим недовольством и мысленным ворчанием, подогреваемым к тому же чувством вины перед мамой за то, что не приезжал больше трех недель. Хотелось оправдаться и отбрехаться, мол, из-за работы, но уж чем-чем, а самообманом Артем Красногорский не страдал с подросткового возраста, да и не позволял себя эдакой ерунды, так что нет, не из-за работы не приезжал, прости матушка. А именно что из-за погоды этой непутевой и настроения какого-то тягучего и мрачного, когда ничего не хочется и не можется, не появлялся он на даче пред любящие матушкины очи.

Она не обижалась, все понимала и прощала, конечно, но вздыхала расстроенно, когда сынок сообщал очередной раз, что не приедет, и жаловался все на ту же погоду, на настроение непонятное и вообще…. А она снова вздыхала, жалела его и… ждала. Конечно, ждала каждые выходные, а как же. Он понимал все ее ожидания и от этого только больше накручивал себя чувством вины, от чего ворчал пуще прежнего, заодно в сердцах поминая недобрым словом еще и образовавшихся постояльцев.

А это так вообще уже за гранью его понимания – постояльцы!

В этом году матушку посетила странная прихоть – сдать часть дома жильцам на лето. И придумала же такое! Откуда что взяла! Вот взбрело же в голову!

– Подожди, Артемочка, – отстаивала она свою мысль, когда сын принялся ее вразумлять, – дом у нас большой, участок огромный, за всем я одна не угляжу, хоть Варя мне и помогает, да и Степан Сергеевич поддерживает. Но, в основном я тут сижу, как сова в дупле, одна-одинешенька. А так сдадим «молодежную половину» хорошим людям, и мне веселей – компания образуется, и людям в радость. Да и денег заработаем.

«Молодежной половиной» они называли три комнаты с примыкающими к ним небольшим кухонным уголком, санузлом и душем, имеющими свой отдельный вход, которые при перестройке и ремонте дома делали с расчетом на то, что там будут жить Артем с женой, как бы условно в своем обособленном крыле, хотя эта часть и была напрямую соединена с «Большим домом» проходной комнатой. Правду сказать, «молодежная половина» и на самом деле большую часть времени стояла закрытой и использовалась, только когда приезжали гости. Артему с мамой вполне хватало «Большого дома», весь второй этаж которого занимал он единолично, тоже с отдельным выходом через малую веранду на задний двор, так что уединенности для него здесь было с избытком.

– Каких денег? – негодовал, заводясь, Красногорский. – Мам, ну ты о чем?

– Деньги лишними не бывают, – настаивала мама и объясняла: – Ну Артемушка, ну подумай сам, ведь сижу тут все лето одна, ты только в выходные появляешься, да и то не каждые, а мне живого человеческого общения не хватает, не в Москву же за ним мотаться. Да и не хочется мне в Москву.

– Да у тебя соседи постоянно тут толкутся, вон тот же Степан Сергеевич, – возразил Артем.

– Это все не то, – отмахивалась Лидия Архиповна. – Приходят, да только мы все дела огородные обсуждаем и поселковые сплетни-новости. А сосед, он хоть и человек интересный, но уж больно занудный и себя одного считает авторитетом по многим вопросам. С ним общаться можно весьма дозированно.

– Так пригласи подруг с детьми и внуками, – предложил Артем.

– Да не хочу я подруг, – отмахивалась Лидия Архиповна. – Ты не понимаешь, Артемушка, тут момент тонкий. Я, конечно, люблю своих подруг, но сам подумай: они все независимые, своенравные, привыкли устраивать жизнь по своему характеру и привычкам, а тут у меня будут вроде как под хозяйкой жить, по моим законам и правилам. Одно дело приехать на несколько дней, когда они гости дорогие, любимые, жданные-желанные – погостили и уехали, другое дело жить месяц-два-три, это уж общежитие какое-то получается. А у них у всех характеры ты сам знаешь какие – не рахат-лукум. Переругаемся, останемся недовольны друг другом, да еще и претензий наживем на годы вперед. Нет уж, увольте, я уже не в том возрасте, чтобы терять друзей из-за житейских дрязг и трений характеров.

– А с постояльцами, значит, предполагается, что ты жить будешь душа в душу, – недовольно ворчал Красногорский, уже понимая всю очевидную бесполезность отговаривать ее и вразумлять.

– Надеюсь, – смеялась мама и успокаивающе гладила его по голове. – Я ведь не абы кого возьму, а по рекомендации людей, которым доверяю. И не просто так это придумала. Меня уже неоднократно друзья спрашивали, не сдам ли я закрытую часть дачи. Вот я и решила этим летом попробовать. К Мише обращусь, он людей проверит по своим картотекам или что там у них есть.

Михаил Захарович – старинный друг их семьи, вернее, близкий друг отца еще с их юных лет, ну а потом уж и его семьи, разумеется, в целом, долгие годы служил в МВД и дослужился до больших чинов, с которых и уволился в запас. Но наработанные связи остались.

Артем больше маму не отговаривал – если ей так хочется и вот прямо припекло, да на здоровье! Может, и на самом деле повеселей ей будет, да и не одна все же, какой-никакой, а пригляд. Есть у них, правда, помощница приходящая, Варвара Николаевна, местная жительница пятидесяти двух годов, но… Варя – она и есть Варя, не до куртуазных общений ей, не приспособлена вести умные беседы. И такая, как бы определить помягче, упертая. Все-то она сама знает, как и что надо устраивать в жизни, в хозяйстве, советов чужих не приемлет, наставлений не переносит. Такой типажик непробиваемый.

– Жизнь надо жить, – говорит она безапелляционным наставническим тоном, – а не разговоры разговаривать о ней непонятно зачем. Вот как заведено правильно, так и надо жить.

А матушке порой как раз-таки хочется и «разговоры поразговаривать» с интересным собеседником. Так что пусть, раз уж пришла в голову такая прихоть – сдать часть дома жильцам, пусть.

Может, и удачной идея окажется. Посмотрим.

Артем в выборы постояльцев не вмешивался, предоставив маме самой этим заниматься, только позвонил и лично спросил у Михаила Захаровича, когда мама определилась с выбором арендаторов, нормальные ли люди, и, получив подтверждение по всем статьям, с уверением, что Артем может совершенно не беспокоиться о матушке, Красногорский тему дачных жильцов отодвинул куда-то на задворки памяти.

Мама рассказывала что-то про поселившихся жильцов, когда они с ней созванивались, мол, женщина, как и она, коренная москвичка, ее ровесница, с внуком, замечательная, интеллигентная, с которой они сразу же расположились друг к другу и буквально через пару дней сдружились, и что-то еще, еще – Артем не запоминал. Главное, маме хорошо, она счастлива и новую подругу заимела – и слава богу.

А тут собрался наконец ехать, и мало того что настроение кислое, так вспомнилось еще с раздражением и о чужих людях в доме. Даже прикинул на мгновение, а не втюхать ли любимой маменьке присутствие жильцов как одну из причин его длительного непосещения родительницы, но как подумал, так и отмел эту мимолетную мысль. Во-первых, она тут же поймет, что он тупо отбояривается, находя себе оправдание, а во-вторых, чего врать-то, не любил он это дело – помни потом, что сбрехал, держи в голове весь этот мусор. Да и зачем? Смысла никакого. Ну не приезжал, хандрил, ну вот едет же.

Кстати, за тягучими мыслями-размышлениями и бурчанием недовольным уже вон и доехал, и не заметил как. Чего уж теперь канючить – ладно, и с дождичком отдохнем, не прокиснем, может, даже и за грибами в лес сходит, и с жильцами как-то уживемся, поворчал он напоследок, останавливая машину у ворот на участок.

Обычно Артем открывал ворота с пульта, сразу же заезжая на дорожку к гаражу, но сегодня повременил, вспомнив, что мама предупреждала, будто кто-то там должен приехать в эти выходные к ее жилице в гости. Вот и решил, прежде чем парковаться, сначала посмотреть, может, кто на автомобиле прикатил и поставил свое транспортное средство за воротами.

С такой мыслью Красногорский и заглушил мотор, достал ключ из замка, распахнул дверцу и выбрался из комфортного охлажденного кондиционером нутра машины во влажное тепло улицы.

И сразу же резко по ушам ударил какой-то дикий, пронзительный кошачий вой, доносившийся откуда-то с их участка, словно кто-то уронил нечто тяжелое прямо на причинное место несчастному животному.

Кошачий вой не прекращался, а как бы даже набирал обороты, и Красногорский поспешил пройти в калитку.

– Какого хрена тут происходит?

На широкой дорожке, ведущей к гаражу, никакой машины не было, зато за одним из кустов бузины, которые окаймляли эту самую дорожку, прятался неизвестный ребенок. Приподнявшись на цыпочки и держась ручонками за ветки, он вытягивал головку, старательно высматривая что-то важное в направлении дома, настолько сосредоточившись на своем занятии, что не замечал ничего вокруг.

Совсем маленький пацаненок. Артем не сильно-то и разбирался в детях и их возрасте, но поскольку у его близких друзей дети имелись, то их возраст Красногорский хоть как-то мог идентифицировать: десять, семь лет и два года.

Этому было явно меньше семи, но больше двух.

И тут Артем сообразил, что любое его обращение к мальчику, громкий звук шагов или резкое движение неизбежно напугают малыша. А если учесть, что тот внезапно увидит здорового незнакомого дядьку рядом….

Такая немного патовая ситуация.

Но, не умея предаваться затяжным сомнениям, предпочитая принимать быстрые решения и действовать, Красногорский с максимальной осторожностью прошел вперед, поддернув брючины, присел на корточки метрах в полутора от ребенка, чтобы и в самом деле не испугать парня, и достаточно громко, чтобы перекрыть дикий кошачий вой, но все же с осторожностью спросил:

– И что там происходит?

Мальчишка все-таки вздрогнул и резко повернулся на голос. Но что странно, не испугался, а как-то насупился, что ли, – строго сведя бровки, с подчеркнуто недоверчивым и настороженным выражением личика, вдруг спросил громким, звонким голосочком:

– Ты кто?

– Артем Борисович, – подчеркнуто ровным доброжелательным тоном представился Красногорский и добавил для большей ясности: – Сын Лидии Архиповны.

– А-а-а, – заметно расслабился мальчонка, перестав смотреть с неодобрительным подозрением на незнакомого дядьку, и вдруг сложил ладошки замочком и прижал ручки к груди, словно ожидал, что вот прямо сейчас его начнут за что-то отчитывать и ругать. – Я знаю: ты хозяин. – И спросил с сомнением: – Ты будешь сейчас со всем разбираться?

– С чем разбираться? – уточнил Артем, сдерживаясь, чтобы откровенно не разулыбаться – до того комичным выглядел малыш с этими его сложенными ручками и настороженным видом провинившегося в чем-то человечка.

– Не знаю, – принялся пояснять ребенок. – Бабушка Лида говорит, когда надо что-нибудь сделать: «Вот приедет хозяин – он и разберется». Я пока только узнал, что такое хозяин, мне бабушка Лида показывала портрет, там ты. – И, расцепив ладошки, ткнул пальчиком в сторону Артема, видимо, чтобы тот точно понимал, что речь идет именно о нем. – Ты ее сынок и хозяин. – Подумал и уточнил: – Она так сказала. А про «разбираться» я пока ничего не знаю.

– Понятно, – кивнул Артем и спросил: – Тебя как зовут?

– Матвей Ахтырский, – отрапортовал ребенок, старательно выговаривая свою фамилию по слогам, выделив с нажимом первый слог.

– И от кого ты тут прячешься, Матвей Ахтырский? – поинтересовался Артем.

– Не, не прячусь. – Мальчишка отрицательно покрутил головой, вздохнул с тяжкой безнадежностью и пояснил: – Я немного пережидаю.

– Чего? – боролся с предательски расползающейся улыбкой Красногорский.

– Пока мама остынет и можно уже будет идти, – как нечто очевидное пояснил пацан.

Мальчишка был чудесный. Обаятельный и невероятно забавный – густые пшеничные волосы топорщились упрямыми вихрами на затылке и у висков, на носу и щеках красовались крупные веснушки, а глаза были огромными, редкого темно-синего оттенка. И его круглое личико отображало все его стремительно меняющиеся эмоции, такие непосредственные, чистые, живые.

Было совершенно очевидно, что он еще тот шкодник и явно что-то натворил, и теперь героически прячется в кустах, вернее, как он выразился, «пережидает, пока мама остынет», и что-то подсказывало Красногорскому, что пережидание это было напрямую связано с диким кошачьим воем.

– Та-а-ак, – протянул Артем, – а скажи мне, Матвей, почему кошка так завывает, ты знаешь? – и указал рукой в сторону дома, где так и не прекращался жуткий кошачий вой, режущий слух.

– Знаю, – кивнул мальчонка и объяснил: – Это Маруся кричит, – и добавил как нечто само собой разумеющееся, подкрепив высказывание энергичным жестом, разведя ручки в стороны: – Она так радуется.

– Какая-то мучительная радость у нее получается, – с сомнением заметил Артем, которому снова пришлось сдерживать улыбку, и продолжил: – А чему она так радуется, ты знаешь?

– Знаю, – снова кивнул Матвей.

– Может, расскажешь? – предложил Артем.

Мальчонка тяжко вздохнул, печально нахмурился и приступил к повествованию:

– Бабушка Лида сказала нам с Вовой, что у Маруськи сегодня день рождения. А на день рождения должен быть праздник. У каждого человека должен быть праздник на день рождения, даже если он кошка!

– Ну-у-у, в общем, с концепцией согласен, – протянул Красноярский, прикладывая определенные усилия, чтобы удержать серьезное выражение лица. – Маруся, как я понимаю, это кошка Лидии Архиповны, а Вова – это внук нашего соседа?

– Да, – подтвердил ребенок. И снова замолчал, видимо, посчитав, что уже все разъяснил.

– И что там дальше с Марусиным днем рождения? – подтолкнул ребенка к дальнейшему рассказу Артем.

Энергично жестикулируя ручками, выражая мимикой всю гамму чувств и эмоций, Матвей Ахтырский принялся рассказывать:

– Когда день рождения – все радуются и дарят подарки и вкусного всякого много, – махал он размашисто ручками, – и музыка, и все играют в разные игры, танцуют и радуются. Но кошки же не танцуют и подарки не берут, им же нечем, у них только лапы есть. Но праздник-то все равно должен быть!

– Ну это-то да. – Артем трясся от еле сдерживаемого смеха. – И вы с Вовкой решили этот праздник Марусе устроить, я правильно понял?

– Правильно, – в очередной раз кивнул ребенок.

– И что вы придумали?

– Маруся не умеет танцевать и в игры играть, зато она любит вкусную еду и бегать. Мы спросили у бабушки Ани, что очень-очень нравится кошкам. Бабуля сказала, что сметану и мышей. Но ведь сметаны у Маруси полно, она ее каждый день ест, ее бабушка Аня тайно балует.

Выражение его рожицы вдруг сделалось назидательным, и он произнес с большим значением:

– А когда вкусность каждый день, это уже не праздник. Да и мышей она ловит.

– Кто? Бабушка Аня? – не удержался от уточнения Артем, прикрывая ладонью улыбку.

– Да нет же! – потряс ладошкой Матвей. – Маруся ловит мышей. Но я не видел, что ловит, – так бабушки говорят.

– Ну хорошо. – Красногорский просто балдел от этого пацана. – Если не сметану и мышей, то что еще ей нравится, вы выяснили?

– Бабушка сказала – валерьянка.

– А ты знаешь, что это такое? – уточнил Артем.

– Это такие капли в бутылочке, их бабушка Лида капает в рюмочку и пьет для крепких нервов.

– И вы их нашли, как я понял? – усмехнулся Артем.

– Да, – кивнул Матвей, на этот раз не остановившись на скупом ответе, все же пояснил: – И налили в блюдце Марусе. Вова сказал: чего мы будем капать, это же совсем мало, когда капаешь, а у нее праздник, а в праздник можно лопать много вкусного, пусть и Маруся лопает. Мы и налили.

– Так, стоп, – остановил его Красногорский. – А где вы нашли капли?

– Я же знаю, откуда их бабушка берет, – как бестолковому, пояснил ему мальчуган. – В буфете! Мы стул подвинули, я залез и достал.

– Там же разных пузырьков с лекарствами много стоит, как ты нашел то, что нужно? – подивился Красногорский.

– Прочитал.

– Тебе сколько лет-то? – Артем даже как-то растерялся от столь сильного заявления.

– Четыре года, – гордо заявил мальчишка и, старательно прижимая большой палец к ладошке, растопырил четыре пальчика, подтверждая свой возраст. И повторил: – Четыре. С половиной.

– И ты что – умеешь читать? – совсем обалдел Артем.

– Умею, меня бабушка Аня научила, – и честно признался: – Только по слогам. – Но и похвастаться не забыл: – Я еще английские буквы знаю.

– О как! – уважительно заметил Артем. – И ты прочитал, что написано на пузырьке?

– Да, – гордо кивнул пацан и тут же признался: – Там было не то слово, другое, какого-то «ва-ле-ри-а-ны», но мы решили, что это тоже подойдет.

– Судя по полученному эффекту, подошло, – хохотнул Артем, кивнув в сторону дома, где продолжала орать благим матом кошка Маруська, и уточнил на всякий случай: – И это весь праздник, что вы ей устроили, – напоили валерианой, и все?

– Нет, мы ей еще музыку сделали! – Мальчишка радостно развел ручки в стороны, словно собирался обнять весь мир.

– Как именно сделали?

– У бабушки Лиды есть ма-а-аленькое радио. – Матвей показал размер, близко сведя ладошки.

Точно, есть у Лидии Архиповны такой совсем маленький переносной радиоприемничек на ленте с липучкой. Его надевают на руку, на предплечье, спортсмены – во время бега или тренировки (те, что не любят наушники), а еще дачники, копающиеся на грядках. Она попросила как-то сына купить ей небольшой приемник, чтобы брать с собой, когда занимается садом-огородом, а не включать «бандуру» старую на веранде, чтобы голосила на весь поселок, как она выразилась. Артем нашел в спорттоварах совсем небольшой современный аппарат, удивительно мощный при столь малых габаритах, да и крепление надежное, которое регулировалось застежкой на липучке. Очень удобно.

– И что вы с этим радио сделали? – изо всех сил выдерживая невозмутимый тон, поинтересовался Артем.

– Мы взяли Маруську, надели ей на шею радио, вот так, – он показал, как они закрепили на шее несчастного животного аппарат, – налили в блюдце валерьянки. Она прямо побежала к нему и его так быстро-быстро блям-блям-блям языком, – изобразил он и этот процесс, – а Вовка на пимпочку нажал, и радио как включилось, и Маруська как подпрыгнула, и как закричит! – Мальчонка разошелся, стараясь жестами и мимикой передать происходившее. – Глаза у нее вот такие стали. – Он что было сил выпучил свои необыкновенные темно-синие глазищи, горевшие радостным огнем. – И она так раз – прыгнула и побежала на двор! Она там бегала, бегала и кричала очень громко, – все активней махал он ручками, – а все бегали за ней и тоже кричали, а Вова сказал: ну вот и праздник у Маруси. А потом ее бабушка Аня поймала, а Маруся так, – и он с непередаваемым выражением веснушчатой мордахи весь скрутился, выгнул спину, изображая вырывающуюся из рук кошку, – поцарапала бабушку и – раз – выскочила и побежала опять. И так на дерево бегом раз-раз-раз и заскочила, а оттуда на крышу! И вот сидит там теперь. И кричит.

Мальчонка перевел дыхание, закончив красноречивый рассказ, помолчал и добавил:

– Мама как закричит строго: «Матвей Ахтырский!» – Он вздохнул покаянно. – И мы стали прятаться. Только Вовку уже нашли, – махнул он рукой в сторону дома. – А я тут жду, когда мама остынет.

– И когда, ты полагаешь, это произойдет? – перестав сдерживаться, начал тихо посмеиваться Артем.

– Когда перестанет звать вот так: «Матвей Ахтырский, немедленно выходи! Надо уметь отвечать за свои поступки!» – подражая интонациям мамы, произнес ребенок строгим тоном с особым выражением лица. – И скажет по-другому: «Матвей, выходи, хватит пережидать, я уже остыла!»

– И что тебе грозит в первом варианте?

– Она мне объяснит, в чем я не прав, и надо будет исправить последствия, а еще запретит дневные мультики и дополнительные сладости, – самым серьезным образом сообщил мальчишка.

– А во втором?

– Мультики все равно запретят, – вздохнул парень, всем своим видом выражая глубокую печаль, и добавил совсем уж безнадежно: – И долго будут объяснять. – И доверительно поделился: – А бабушка Лида блинный торт сделала с малиной – вкусный-вкусный. – И, снова сцепив ладошки замочком, страдательно прижал их к груди: – Я попробовал, когда за «ва-ле-ри-а-ны» этим лазил. Он там на буфете стоял. Чуть-чуть, – уверил он Артема, глядя на него своими огромными глазищами, и тяжко вздохнул: – Могут и не дать.

Все! Красногорский не выдержал!

Прикрыв глаза рукой и сотрясаясь всем телом, он хохотал так, что чуть не завалился на бок от изнеможения.

– Ну, что, – вытирая выкатившиеся от смеха слезы, продолжая похохатывать, спросил он у мальчугана, – идем посмотрим, что там со зверушкой, вами замученной, сделалось? Да и сдаваться тебе, брат, я думаю, пора.

– Идем, – согласился с неизбежным решением ребенок и махнул ручкой. – А мама меня уже и не зовет даже, наверное, Марусю с крыши снимает.

– Ох ты господи! – в изнеможении выдохнул Красногорский.

Какая там депрессивная погода! Какое недовольство и ворчание!

Этот пацаненок сделал его день!

Красногорский поднялся с корточек, подхватил мальчугана на руки и двинулся в сторону дома.

По мере приближения Артема с Матвеем на руках к дому кошачье утробное завывание становилось все громче.

Тишайшее создание, до неприличия ленивое даже для представителей ее рода, большую часть времени проводившая в неге и сне, не реагировавшая порой даже на то, что ее берут на руки и куда-то там переносят, кошка Маруська в данный момент, выгнув спину дугой, торчала на коньке крыши – хвост трубой, шерсть дыбом – и орала диким, благим ором. А из радиоприемника, болтавшегося сбоку у нее на шее, лилась песня, в которой Алла Борисовна Пугачева призывала «Арлекино быть смешным для всех», а на припеве «аха-ха-ха-хаха, хаха-ха» мелодия песни так и вовсе как-то очень удачно ложилась на кошачье соло.

Живенько так получалось, с задоринкой, можно сказать.

Внизу же, под кошкой Маруськой с песенными дуэтами, разворачивалась не менее увлекательное действие. Лидия Архиповна стояла рядом с сидевшей за столом на веранде незнакомой Артему женщиной и, причитая и охая, старательно замазывала той йодом глубокие царапины на руках. Женщина ее успокаивала, посмеивалась и говорила что-то явно веселое и ободряющее.

Метрах в трех от них сосед Степан Сергеевич, пристроив большую раскладную лестницу к крыше дома, проверял ее на предмет устойчивости и ругался с внуком.

– Вот до чего несчастное животное довели, охламоны! Изверги прямо какие-то, а не дети!

– Ни до чего мы ее не доводили, мы ее вообще не водили! – строптиво отвечал ему внучок Вовка.

Тот, по всей видимости, был оперативно наказан водворением в угол, правда, недалеко от эпицентра событий – тут же на веранде, откуда и подавал реплики недовольным тоном напрасно обвиненного человека.

– А то, что животное кричит и надрывается, это как? – возмутился дед, грозно поглядывая на строптивого внучка.

– Она не кричит, она радуется! – пояснял недалеким взрослым истину происходящего с кошкой пацан. – Поет! У нее день рождения!

– Ладно, Степан Сергеевич, – прервала дальнейшие выяснения девушка, стоявшая рядом с соседом. – Потом разберемся, кто поет, а кто орет и почему. Вы лестницу держите.

– Держу, держу, – поспешил уверить сосед, – уж вы не сомневайтесь – не отпущу, все надежно.

Девушка кивнула и поднялась на первые ступеньки.

– От-сставить! – весело приказал Красногорский, подходя к веранде.

От переизбытка эмоций и переживаний, за громкостью Маруськиного концерта в сопровождении известных исполнителей, занятые ликвидацией последствий происшествия, домочадцы и гости с соседом и не заметили прибытие хозяина.

– Артемушка! – необычайно обрадовалась Лидия Архиповна и всплеснула руками, совершенно позабыв про бутылочку с йодом, которую держала. – А мы тут… – и растерянно посмотрела на растекающийся по пальцам йод.

– Да я уже понял, – усмехнулся Красногорский, – веселитесь.

И поставил мальчика Матвея на землю, который тут же ухватил его за руку, не торопясь отходить от Артема.

– Ну, – рассмеялась Лидия Архиповна, – где-то так. У нас вон с Марусенькой беда.

– Да? – картинно поудивлялся Артем, посмеиваясь. – А меня заверили, что у животного праздник души и, очевидно, тела.

– Привет, Артем! – продолжая держать лестницу, прокричал Степан Сергеевич и весело оповестил: – А у нас тут видишь что!

– Матвей Ахтырский! – Девушка спустилась с лестницы, подошла к ребенку, которого держал за руку Красногорский, и строгим тоном обратилась к мальчику, указав пальцем в сторону веранды: – Иди-ка встань рядом с Вовой в угол, раздели с другом предварительное наказание до разбора всех обстоятельств.

И проводила взглядом нарочито нехотя поплевшегося к веранде сына, который всем своим видом изображал покорность судьбе, опустив голову и загребая землю носками еле волочившихся ног.

Да красавец! Артист!

Красногорский не удержался от нового приступа хохота, наблюдая за этой демонстрацией страдания в исполнении Матвея Ахтырского. Даже головой крутанул пару раз от переизбытка чувств.

– Здравствуйте, Артем Борисович, – весело поздоровалась с ним девушка, так же, как он, отчаянно борясь со смехом.

Надо отметить, что ей это удавалось куда как лучше, чем мужчине, видимо, сказывалась долгая тренировка.

– Я Арина, – представилась она, протягивая ладошку для рукопожатия, и пояснила: – Мама этого «вождя краснокожих».

Руку он ее принял и пожал, постепенно переставая смеяться.

Теперь стало понятно, от кого достались мальчику Матвею эти поразительные глубоко насыщенного цвета темно-синие глаза. Кроме того, у мамы Матвея была совершенно очаровательная честная открытая улыбка, симпатичное личико с тонкими чертами, стройная, гибкая фигурка и копна буйных непокорных светло-русых волос, завернутых в большой пучок на затылке, с выбивавшимися из него локонами.

– Вы извините нас за это… – она указала на крышу, где все в той же позе надрывалась Маруська теперь под новую песню группы «Земляне»: – «И снится нам не рокот космодрома…»

Пристрастие к песням советского периода нисколько не удивляло – у Лидии Архиповны радио всегда было настроено на волну «Ретро FM». Судя по всему, сегодня Маруське данный репертуар подходил идеально.

– Кстати, про «зеленую траву», – усмехнулся Артем. – Думаю, пора нам Маруську таки эвакуировать.

– Да я, собственно, и собиралась…

– Так, Арина, на крышу полезу я, а вы, пожалуйста, дозвонитесь в ветлечебницу и разузнайте, чем можно нивелировать действие валерианы на животное и вообще чем помочь, – с ходу принял руководство на себя Красногорский и, распорядившись таким образом, повернулся к веранде: – Мам, дай какое-нибудь полотенце или покрывало, что ли.

– Да вот, мы уж и приготовили! – поспешила Лидия Архиповна, указав на старое, видавшее виды протертое покрывало, висевшее на перилах веранды.

И началась операция по ликвидации последствий дня рождения кошки Маруськи.

От лестницы пришлось отказаться сразу в связи с тем, что она не доставала до высокого конька, да и пользоваться ею в такой ситуации было небезопасно. И Красногорский поднялся наверх через чердак и дальше по специальной деревянной доске с набитыми на нее планками-ступеньками и выбрался на самый конек крыши.

Первый этап задумки прошел, можно сказать, штатно, но стоило Артему накинуть на Маруську покрывало и схватить ее в охапку, как она принялась орать пуще прежнего и вырываться с такой дикой силой, что он чуть не потерял равновесия и не скатился с того конька с Маруськой под мышкой. Но ничего, обошлось – удержался, усидел на месте и без проблем спустился обратно через чердак в дом.