Языкознание: От Аристотеля до компьютерной лингвистики

По просьбе товарищей таки поставил эксперимент на себе: будучи дилетантом, да, что там – полным профаном в лингвистике (но лингвистикой интересующимся), прочитал «Языкознание» Алпатова. Общее впечатление: замечательная книга. Да, кому-то язык книги может показаться излишне академичным и суховатым. Но, по-моему, добрая половина научпопа, который я читал, написана в таком же стиле. Вспомните-ка книги Александра Маркова , Станислава Дробышевского , какого-нибудь Майкла Газзаниги или Светланы Бурлак . Кроме того, я сам, в силу имеющегося опыта, привык к такому стилю. Больше того, беря в руки научно-популярную книгу, я заранее настроен на возможную сложность восприятия. Скорее наоборот, мне часто мешает нарочитая упрощённость текста, как, например, в «Семиотика, или Азбука общения» Максима Кронгауза.Раз уж мы сравнили Алпатова с Кронгаузом, немного покритикую первого за недостаток примеров, избыточностью которых обычно отличается второй. Вероятно, для Алпатова, как для специалиста, большая часть приводимых им утверждений настолько очевидна, что не требует дополнительных пояснений. Но не лингвистам, вроде меня, иногда может очень не хватать примеров. Например (простите за тавтологию), при объяснении характерных признаков и различий флективных, агглютинативных и изолирующих языков (стр.106-107): вот это вот всё «… более чёткими становятся границы морфем и менее чёткими – границы слов». Человеку, хорошо знающему только один язык – русский (он же флективный), такой переход без иллюстрирующих примеров представить не очень просто.Одними из самых понятных были главы про «письмо», «говорящий и слушающий», а самыми интересными – «картины мира», «строение мозга и национальные традиции» и особенно «как и почему изменяется язык». Кстати, об изменении языка: впервые увидел в книге честное признание специалиста в том, что задача эволюции языка и адекватной её модели пока слишком сложна для решения.Однако лингвистика и сейчас может что-то сказать лишь о самых общих закономерностях языковых изменений. Более конкретные случаи … пока что не поддаются объяснению.Такую же пессимистичную оценку даёт автор и нашим «успехам» в изучении возникновения языка:И ещё одна проблема, к которой пока что трудно подступиться: происхождение языкаВ книге этому, к сожалению, уделено меньше двух страниц.Не будучи специалистом, я не могу адекватно (читай – профессионально) оценить полноту охвата этой книги, так же как и качество и глубину предметного изложения. Но любителю, мне кажется, книжка даёт неплохое представление о современной лингвистике. Короче, мне понравилось :)Приятного чтения! :)

Когда заявлено, что книга для широкого круга читателей и для людей далеких от лингвистики – именно этого и ожидаешь. Это тот самый случай, когда аннотация оказалась более интересной и понятной, чем сама книга. Приготовившись прочитать о том, как же и зачем изучают языки, как он устроен, как изменяется со временем и функционирует – я совершенно не ожидала натолкнуться на сухой академический язык, который изобилует словами явно не для среднестатистического обывателя, далекого от мира лингвистики. Видимо, как говорится, «Гугл в помощь». Ну или тезаурус в конце книги, но о нем на протяжении всего текста нет даже и намека. Кстати, он все равно не поможет разобраться со всеми научными терминами и сложными понятиями. Ожидая каких-то интересных примеров и фактов, ты в итоге находишь выдержки из большого количества теорий, концепций и идей, и вместо дополнительного к ним объяснения – куча перечисленных имен ученых с годами их жизни. Вообще все это больше похоже на лекцию на съезде профессоров.Конечно же не все прошло мимо меня и я отметила для себя некоторые вещи:1) Лингвистика, языкознание и языковедение – три равнозначных названия науки. 2) К 1940-1950 гг. бурное развитие теоретической лингвистики стало сменяться сосредоточением на фактах, отличающихся по характеру от фактов ученых, которые изучали старинные тексты. Именно в этот момент набирала обороты полевая лингвистика, т.е. изучение современных языков в полевых условиях. Ученые отправлялись в районы распространения языков и работали непосредственно с их носителями – информантами. В североамериканской лингвистике было чуть ли не обрядом посвящения, чтобы лингвист провел 1-2 года среди носителей индейского языка и написал его грамматику. Такие полевые исследования позволили найти языки, о которых ранее не было известно, так как у них не было письменности или удавалось найти вымирающие языки, изученные и исчезнувшие сразу после экспедиций. Например, одним из таких языков был айнский на острове Хоккайдо, чьи родственные связи остаются неизвестными. 3)Если сузить и грубо обобщить круг проблем лингвистики, то можно выделить три основных вопроса: «Как устроен язык?», «Как функционирует язык?» и «Как развивается язык?». С начала 18 в. до начала 20 в. наука сделала поворот к вопросу «Как развивается язык?», он казался главным, и только с конца 19 в. вновь стал ставиться всерьез вопрос об устройстве языка.4)Именно «лень человеческая» приводит к «экономии трудовой энергии» человека и говорящий бессознательно старается упростить произношение слов, что приводит и к упрощению речи. (Не знаю почему, но именно в этот момент мне вспомнился новояз из произведения «1984» Джорджа Оруэлла.) Тем не менее, если язык имеет литературную форму, то он меньше подвержен изменениям.5)Письменная форма языка изучена хуже, чем устная речь, но в большинстве обществ она не менее важна.6)Японский язык образовался в результате переселения на Японские острова алтайских племен, смешавшихся, передав свой язык, с местным населением. Современный чешский литературный язык создавался в 19 в. как противовес господствующему в культурных сферах Чехии того времени немецкому языку. Язык прижился и в 1918 г. после объявления независимости стал общепринятым в Чехословакии.7)Использование языков бывает для «своих» и «чужих». Например, мегрелы говорят между собой на своем этническом языке (кстати, оставшимся бесписьменным), но при этом читают, пишут и говорят с «чужими» (грузинами) по-грузински.Чтобы сказать о книге в целом, хочется привести цитату из нее же: «что в ней говорится, я уловить не мог, но о чем говорится, мне было совершенно ясно». Прям как в различиях европейской и японской системах письма: при первом взгляде на иероглифы мы понимаем о чем книга (минимальную информацию), а при европейской системе письма мы должны прочитать весь текст, чтобы понять о чем он и что в нем говорится. На мой взгляд, заявленная цель книги автором не достигнута: ввести в курс дела непосвященного читателя, дать базу для более серьезного раскрытия вопроса у него не получилось.

Лингвистика, terra incognita для непосвящённых, более или менее выходит на люди. Особенно это хорошо, когда в серии «Библиотека „Постнауки“» это уже вторая тематическая книга. Как человека, наслаждающегося порталом «Постнауки» и всем сердцем любящего его языковую часть, это не может не радовать. Учебного предмета, посвящённого языкам, к сожалению, нет в школе. В вузе же, обычно для филологов, профессионально связанных с языком, есть как минимум «Введение в языкознание», и я благодарен судьбе, что она решила раскрыться мне с этой стороны, показав целую вселенную, о которой до этого не подозревал. Не подозревал – и не мог любить. А узнав о её существовании, остался в ней жить. А сколько ещё людей может и не предполагать, что это настолько серьёзно, сложно и прекрасно одновременно?.. Уже в зрелости я приобрёл нежное воспоминание: как мимо проходящая студентка взахлёб рассказывала подруге о впервые услышанных на лекции агглютинации, изоляции и фузии. Столько в её голосе было восторга и волнения, а также чёткости мысли, которая говорила об упорядочении в голове таких банальных для лингвиста понятий – и снизошедшего откровения для неофита. Невольно вспоминаешь и самого себя на первых лекциях, которые внимал с открытым ртом, а позднее размышлял над тем, что многие простые вещи остаются вне поля зрения нас всех, пользующихся языком, из-за отсутствия знаний живущих лишь полузабытыми школьными правилами, почерпнутыми из жизни стереотипами. А некоторые впадают в ненаучную ересь, пытаясь что-то объяснить другим.Вот поэтому хотелось, чтобы книга Владимира Алпатова (в недавнем прошлом директора Института языкознания РАН) была этакой дверцей в непознанные земли. Но, в целом, «не взлетело», и расскажу почему. Владимир Михайлович – крупный специалист в области истории языкознания, и естественно, что для темы книги его кандидатура прекрасно подходит. А тема-то всеобъятна и неисчерпаема. Достаточно будет полистать его учебник «История лингвистических учений» , чтобы понять насколько. Тут приходится буквально на нескольких страницах излагать несколько сотен лет лингвистической мысли, выдернуть одно-другое имя, вспомнить пару-другую фактов и связать какими-нибудь размышлениями.Да, об агглютинации и кое-каких ещё понятиях будет сказано (есть даже скромный глоссарий, неверно названный тезаурусом, в конце), но, надо сразу сказать, что качественного научпопа тут не будет. Это, скорее, собрание проблемных очерков, раскрывающих по верхам суть работы лингвиста и стоящих перед ним задач. Размышления хоть и занимательны местами, но по большей части представляются спонтанными вспышками мысли и изложены в суховато-педантичной манере, свойственной монологу лектора, а не диалога автора и читателя. Алпатов стремится излагать последовательно, но всё равно присутствует неопытность разговора с неподготовленным читателем, и картина, что в итоге складывается после прочтения, больше похожа на недостроенный паззл старательного знатока, чем на готовую картину виртуоза. Не соблюдён баланс освещения разных подходов к языковому материалу: есть большой упор на фонологию (по всей книге), но когда дело касается других областей знания, то много воды и мало концентрации. И чем дальше, тем меньше оправдываются ожидания. В последней главе, про прикладную лингвистику, создаётся впечатление, что все современные исследования прошли мимо, так как она ограничивается очень кратким резюме начала машинного перевода и ещё меньше – создания корпусов. В общем – это главное разочарование по части содержания.Из плюсов. По своей главной специальности Алпатов – японист, поэтому много отсылок к японскому языку. Интересно описание подвижности границ лингвистики, о которых говорится не только в одной главе, а также отдельная глава «Строение мозга и национальные традиции», посвящённая восприятию лингвистами других языков через призму родного языка. Также отмечается умение находить нужные цитаты в лингвистических трудах. Поэтому в целом можно порекомендовать вдумчивому чтению (и это будет вряд ли три часа, указанные на обложке).Post scriptum. Абзац «Исследования детской речи показывают…» на сс. 198–199 в двадцать одну строку (а это фактически полстраницы) целиком повторяется на с. 222 за исключением одного предложения, перемещённого в абзац за ним. Как будто сказать было больше нечего, а то, что об этом говорили, легко забылось. Печально.