Расчетливая вдова

Пролог

Июль 1808 года

– Северный Уэльс? – безрадостно повторила Селина, когда Мег выложила все, что ей стало известно. – Но ведь до него сотни миль. Мы тебя больше никогда не увидим.

– Мы бы не так огорчились, знай, что ты будешь счастлива, – осторожно заметила Арабелла. – Но двоюродная бабушка Кэролайн… Она ведь затворница…

– Она совсем выжила из ума. – Мег Шелли едва сдерживала слезы. – Только почитай письма, которые она отправляет папе. Кэролайн хуже, чем он. – Она взяла сестру за руки, но, заметив темно-синие полосы на ладонях, вздрогнула и отпустила их. – Я бы лучше осталась здесь с вами обеими. Пусть меня наказывают каждый день, лишь бы не ехать туда.

– А что, если ты пообещаешь папе больше не читать романы? – предложила выход Арабелла. Она взяла поношенную рубашку, которую штопала для какого-то бедняка, вздохнула и снова отправила ее в корзинку. Мег ощутила прилив нежности. В девятнадцать лет старшая сестра старалась быть послушной, делать все, что от нее требовалось, несмотря на постоянные придирки и холодность отца. Как ей удалось выдержать все это? Сможет ли Мег быть столь же доброй, покорной? – Или не читать ничего другого, кроме Библии? – спросила она.

– Если не читать книг, остается лишь совершать прогулки, выращивать цветы, разговаривать со знакомыми или петь… Мне это не подойдет. Я не могу обещать, что перестану думать, заниматься тем, что приносит мне радость. Тогда я стану такой же безумной, как бабушка Кэролайн. Мне не в тягость ни домашние хлопоты, ни стирка, ни штопка, ни молитвы. Я не боюсь тяжелой работы, но сносить наказания за стремление радоваться и любоваться красотой…

– К тому же я не понимаю того, что отец сказал о маме, – хмуро заметила Селина. – Как он посмел утверждать, что в наших жилах течет ее дурная порочная кровь? За мамой не водилось никаких грехов.

– Отец несправедлив с тех пор, как мама умерла. – Арабелла взглянула на дверь, словно опасаясь, как бы в комнату не вошел его преподобие Шелли с хлыстом в руке.

Мег с раздражением покачала головой. Сестры говорили об этом часто, однако до сих пор не могли понять, почему серьезный от природы, строгий отец стал жестоким и подозрительным домашним тираном. Иного объяснения, кроме глубокого потрясения после смерти жены, в голову не приходило.

– Отец говорит, что здоровье бабушки Кэролайн ухудшается, поэтому мне надо ехать к ней, присматривать и развлекать разговорами. А между тем она вполне могла бы нанять десяток сиделок и компаньонок, ведь в деньгах у нее нет недостатка, – горячилась Мег. – Отец нашел удобный повод наказать меня. В женском монастыре нам жилось бы гораздо лучше. Тебе, Белла, предстоит ухаживать за ним в старости, тебе, Селина, выйти замуж за викария, если тот не найдет себе достаточно суровую пуританскую невесту, а я только мешаю отцу, поэтому ему не терпится от меня избавиться.

– Что мы можем сделать? – шепотом спросила Селина.

Мег покачала головой.

Селина слишком мила и прелестна, она не заслуживала холодности отца, ей не пристало заниматься изнурительным трудом. Но семнадцатилетней сестре, видно, не хватало духа восстать против воли отца.

Девушки взглянули на вышитую над решеткой остывшего камина поговорку. Арабелла вышивала ее первую строчку, Маргарет – вторую, Селина – простой крестик под ней. Ее особенно любил повторять его преподобие Шелли, к тому же горячо верил, что изрекает абсолютную истину.

«Женщина – дочь Евы.

Она рождена в грехе и не что иное, как сосуд порока».

– Что это там на дорожке? Не лошадь ли? – Мег толчком отворила окно. Она обрадовалась возможности отвлечься от грустной темы. С высоты свеса крыши дома викария Мартинсдена из старой классной комнаты открывался прекрасный вид на церковь и зеленую лужайку.

– Осторожно! – Опасно высунувшись из окна, Мег пропустила мимо ушей испуганное предостережение Селины. – Разве ты забыла, как разгневался отец, увидев, что мы в прошлый раз торчали в окне.

«Ведут себя как любопытные развязные бабы», – проворчал он тогда.

– Это ведь Джеймс! – Мег охватило странное чувство. Неужели это любовь? Похоже на то. – Наконец-то он вернулся домой при всех регалиях! Он все-таки поступил на военную службу, несмотря на запрет мистера Халгейта. Ах, какой же он красивый! Белла, тебе не кажется? Джеймс выглядит великолепно.

– Джеймс Халгейт, возможно, и красавец, – парировала Арабелла. Здравый ум Беллы был столь же предсказуем, как и робость Лины. Мег оглянулась. – Наверное, он очень приятный и хорошо воспитанный молодой человек, – продолжала сестра. – Но ты ведь знаешь, что папа не разрешит Джеймсу прийти сюда. Меня охватывает дрожь при мысли о том, что может случиться, если ты посмеешь выйти из дому, чтобы снова увидеться с ним. Помнишь, что было в тот раз, когда он уехал? Папа велел на целую неделю запереть тебя на чердаке и держать на хлебе и воде. Право, Мег…

Мег высунулась из окна так, что рисковала рухнуть вниз, и помахала рукой.

– Похоже, Джеймс заметил меня!

Селина подошла к окну.

– Взгляни на него.

Красивые губки Лины изогнулись в улыбке, но она оглянулась через плечо на дверь, прежде чем ответить утвердительно.

– О да. Джеймс выглядит отлично. Сквайр будет очень гордиться им. Конечно же отец простит сына за то, что тот уехал в Лондон и целый год развлекался там.

– Джеймс заметил меня, – прошептала Мег. Внутри ее что-то сжалось, будто сердце на мгновение застыло.

Долгие ночи она мечтала о своем возлюбленном, и вот он здесь. Мег чувствовала себя так же, как в день его отъезда. Мег влюбилась в него и знала это. Перед ее мысленным взором появились залитые солнцем поля лютиков, по которым они вместе бегали, взявшись за руки и невинно целуясь. Хотя, если вдуматься, Джеймс вел себя не столь уж робко.

Даже остановив лошадь за высокой изгородью, чтобы снять кивер и помахать двум юным девушкам, смотревшим в окно, Джеймс оглядывался с опаской. В Мартинсдене всем были известны взгляды его преподобия Шелли по поводу воспитания дочерей. Викарий пристально следил за ними, когда они остались без присмотра матери.

– Что он там делает? – недоумевала Селина, когда Джеймс указал рукой через дорожку в сторону ручья.

– Джеймс собирается оставить письмо в дупле ивы, как мы поступали до его отъезда. – Мег прижала руки к груди, будто так можно было успокоить громко стучавшее сердце. – Он хочет встретиться со мной.

Все напоминало сказку. Рыцарь в сияющих доспехах прискакал за ней, он взберется по стенам замка, прорвется сквозь колючую изгородь и увезет ее с собой, после чего оба проживут счастливо до конца своих дней.

Мег следила за тем, как гнедая кобыла удалялась по дорожке и исчезала из виду. Оставалось лишь вернуться к столу. Она пнула ногой корзинку, где лежали вещи для штопки.

– Ах, Мег, неужели ты все еще испытываешь к нему нежные чувства? – спросила Арабелла. На ее лице появилось знакомое выражение сочувствия и отчаяния. – Ты же понимаешь, что отец накажет тебя, если узнает.

– Мне все равно. – Мег опустилась в кресло, готовая вновь заплакать. Не от грозившей порки, нет. Ее наказывали больно, это было унизительно, но она уходила в себя, когда ее били или читали нравоучения. – Если бы только отец проявил к нам хотя бы чуточку доверия, мне не приходилось бы тайком уходить из дому. Мне уже восемнадцать. Я знаю, что делаю. И я люблю Джеймса. Всегда любила его. Мы созданы друг для друга. Я люблю его, а он любит меня. Что в этом особенного?

Что такого грешного в любви, если ее ставят в один ряд с такими преступлениями, как воровство и убийство? Однажды, когда Мег было пятнадцать, она задала этот вопрос, после чего целую неделю не могла сидеть.

– Только то, что это подрывает авторитет папы, – ответила Белла и в задумчивости нахмурила лоб. – В прочих отношениях, думаю, для любой другой девушки это идеальная партия. Лина, будь добра, сходи к повару, попроси приготовить нам лимонад.

Мег уловила в спокойном голосе Беллы нечто такое, отчего у нее по спине забегали мурашки. Неужели забрезжила надежда?

Белла подождала, пока закроется дверь.

– Тебя отец наказывает чаще всех, потому что ты все время мечтаешь, витаешь в облаках. Но тебя постигнет ужасная участь, если ты окажешься прикованной к бабушке Кэролайн. Если Джеймс по-настоящему любит тебя, собирается жениться на тебе, я найду способ помочь. Лине об этом ни слова, тогда она сможет поклясться, что ничего не знала. Я ведь всегда поступаю правильно. Папа не заподозрит, что я к этому как-то причастна.

Это уже больше чем надежда. План действий. Наступил прилив чувств, радости, предвкушения счастья и страха. Мег предчувствовала разлуку. Но это уже не то, что потерять мать. Белла и Лина остаются здесь, однажды Мег снова окажется вместе с ними.

– Белла, спасибо тебе! Но оставить вас обеих…

– В любой другой семье, кроме этой, нам все равно пришлось бы расстаться, мы вышли бы замуж и уехали. Нам тебя будет не хватать, дорогая, однако здесь станет спокойнее без твоих вечных трений с папой. И Лина, вероятно, станет менее пугливой. Я желаю тебе счастья. – Арабелла сжала руку сестры в своей теплой и сильной руке. – Конечно, Джеймсу придется утверждать, что отец разрешил тебе вступить в брак. Когда вы поженитесь, даже папа не сможет возражать. Только представь, какой разразится скандал, если он посмеет сделать это! Получится хорошая партия. Если ты выйдешь замуж, никакого скандала не будет.

Мысли в голове Мег стали путаться.

– Джеймс уедет за рубеж. Вчера я украдкой заглянула в «Морнинг пост» отца, там пишут, что войска переправляют на Иберийский полуостров. Если его и в самом деле отправят в Португалию, я поеду с ним. Но… Ах, Белла, могут пройти годы, прежде чем мы встретимся снова!

Разговор больше походил на прощание. Белла страстно обняла сестру:

– Годы пройдут и в том случае, если тебя отправят в Уэльс. Я желаю тебе счастья. Посмотрим, не сделает ли Джеймс предложение первым. Если это произойдет, тогда любовь справится со всеми невзгодами. Обязательно справится.

Глава 1

20 апреля 1814 года, Бордо

Мег почувствовала, что с моря в сторону Жиронды^[1] задул холодный ветер. Она куталась в шаль, наброшенную на плечи. Прошло уже много времени с тех пор, как она сытно ела в последний раз. Сумка с шубкой остались где-то в брошенном обозе на поле боя близ Тулузы. Стало ясно, что дрожит девушка не от страха.

Вдоль пристани двигалась группа людей, направляясь к кораблю, который пришвартовался неподалеку и должен был отплыть в Англию. Мег расправила плечи и подняла голову. Важно выглядеть респектабельной, уверенной и ни в чем не нуждающейся. Несомненно, кому-то из этих людей может понадобиться пара умелых рук в обмен на расходы за проезд. Такая мысль сулила мало надежды, но сейчас в голову не приходило ничего другого.

Какая-то леди шла под руку с джентльменом, за ними следовали слуга, служанка и носильщики с огромным количеством багажа – Мег вряд ли понадобится им. За ними шел простовато одетый мужчина средних лет с дорожной сумкой в руке в сопровождении клерка. Наверное, коммерсант. И опять много багажа. Носильщики покатили нагруженную тележку в другую сторону. Тут девушка приметила еще одного пассажира. От неожиданности она попятилась, охваченная суеверным страхом.

Вдоль пристани под лучами яркого весеннего солнца шла – нет, хромала – сама смерть. Боже милостивый! Мег с трудом совладала со своими нервами. Это человек из плоти и крови, сомнений не оставалось. Просто мужчина.

Он был высок, крепко сложен, одет в темно-зеленую униформу стрелковой бригады, с непокрытой головой. На боку сабля. Красный кушак офицера покрыт потемневшими пятнами крови. За плечом была винтовка, что необычно для офицера. Правая штанина вспорота, чтобы можно было туго перевязать ногу выше колена, и при каждом шаге хлопала о длинный черный сапог.

У него были черные как смоль волосы, щеки скрывала густая щетина. Прищурив от солнца черные глаза под густыми бровями, он настороженно смотрел на пристань, как воин, который ожидает выстрела вражеского снайпера.

Мег попала в поле его зрения. С деланым безразличием она посмотрела на мужчину, затем ее взгляд скользнул мимо него. Опыт научил ее быстро оценивать мужчин. Сейчас от такой привычки не зависела жизнь или смерть. Возможно, она скоро ей больше не понадобится. И дело не в том, что Мег раньше не приходилось оценивать типов столь опасной внешности.

Этот крупный растрепанный офицер был грязен и, очевидно, ранен, однако даже если его отмыть, привлекательнее он все равно не станет. Крупный нос сломан, челюсти кажутся по-животному мощными, выражение лица угрюмо, черные глаза смотрят искоса, что придает им по-настоящему дьявольское выражение. Стоит ли удивляться, что Мег сразу подумала о смерти, когда впервые увидела его.

Он прошел мимо нее, за ним следовал носильщик, толкая тележку с сундуком и несколькими потрепанными сумками. Мег вчера узнала, что после капитуляции Наполеона часть стрелковой бригады отправляют прямиком в Америку. Однако этот мужчина был явно непригоден к тяготам войны. Как и Мег, он возвращался домой.

«В Англию», – поправила она себя. Но найдет ли она там родной очаг? Мег так давно не видела родину, что та представлялась ей более далекой, чем Испания. Но там жили ее сестры, придется разыскать их.

Появились новые толпы пассажиров. «Забудь страшного офицера и обрати внимание на эту группу», – приказала она себе. Впереди шествовала хорошо одетая испанка или португалка с четырьмя детьми. С ними была служанка, несшая на руках пятого орущего малыша. Более обнадеживающего семейства Мег и желать не могла. Она изобразила почтительную улыбку и направилась к измотанной женщине.

– Ура! – Мимо нее пронесся маленький мальчик, догоняя свой обруч, который с грохотом, подпрыгивая, катился по мостовой. Как приятно видеть ребенка счастливым и в безопасности после войны, принесшей столько смертей и разрушений.

– Хосе! Не отходи от той женщины. Иди сюда! – Голос испанки звучал пронзительно, в нем чувствовалась страшная усталость. Что, если она нуждается в помощи?

– Прошу прощения, сеньора, могу я вам чем-нибудь помочь? – спросила Мег по-испански. – Вижу, у вас много детей, и я…

– Хосе!

Что-то плюхнулось в воду. Мег резко обернулась. Мальчишка уже исчез, а обруч еще катился, затем упал на землю у самого края пристани.

Мег приподняла юбки и побежала. Где-то рядом должна быть лодка… Она взглянула на воду в пятнадцати футах под ней и убедилась, что поблизости нет ни одной лодки и начинается отлив. Не оказалось и ступенек, по которым можно было бы спуститься. Мег не смогла бы плыть в такой воде. Никто не смог бы. Над поверхностью показалась детская голова, затем снова исчезла. Мег бежала вдоль пристани, стараясь поравняться с ребенком. Где люди? Куда это подевался ее жалкий французский язык, когда надо звать на помощь?

Мимо пробежал какой-то человек в черном и прыгнул в воду. Он падал долго и врезался в воду как раз позади мальчишки.

– Aidez-moi! Une corde! Vite!^[2] – закричала Мег.

Люди ринулись к краю пристани.

Мужчина схватил мальчишку. Мег задыхалась после бега, ей хотелось дышать за троих. Над водой появилась черная голова, мужчина плыл к пристани, крепко держа мальчишку, правда, едва продвигался вперед, не справляясь с отливом. Мег заметила, что это тот самый мрачный зловещий офицер. Просто чудо, как он вообще способен плыть с перевязанной ногой, которая болела при каждом движении.

Мег увидела перед собой железную лестницу, уходившую вниз по каменной стене пристани. Она прикинула на глаз, под каким углом та уходит в воду. Удастся ли мужчине доплыть до нее? Сможет ли он вообще добраться до каменной стены?

* * *

Росс дышал тяжело, с хрипом. От жгучей боли почти перестал чувствовать правую ногу. Свинцовое оцепенение тянуло его тело вниз. Он крепче обхватил ребенка за грудь, борясь с течением, и поплыл к крутой скале, прилегавшей к пристани. Он прыгнул в воду, не снимая сапог, что сковывало движения. И все же одна нога слушалась его.

Мальчишка стал вырываться.

– Веди себя смирно! – прошипел Росс на испанском языке. Он не даст этому щенку утонуть, если сможет. Ему пришлось повидать слишком много смертей, и сам он стал причиной гибели множества людей. Он не сможет вынести еще одну смерть. Смерть ребенка.

Тут перед ним возникла отвесная скользкая гранитная стена, покрытая водорослями. За ее крутую поверхность было негде уцепиться, если только…

– Мальчик!

Ребенок шевельнулся и закашлялся.

– Видишь то железное кольцо?

Оба больно ударились о камень, вода злорадно швыряла их. Мужчина пытался найти опору под остатками ржавого кольца для швартовки. Кольцо оказалось достаточно большим, мальчик сможет просунуть через него голову и плечи.

– Si^[3]. – А сопляк не оробел, хотя побелел от ужаса и с силой вцепился в шею Росса. Мальчику удалось поднять голову.

– Отпусти меня и дотянись до кольца. – Росс поднял мальчишку, а сам ушел под воду один раз, затем второй. Вдруг он перестал чувствовать тяжесть на спине и вынырнул на поверхность, выплюнул воду и увидел мальчишку. Извиваясь, точно обезумевшая обезьяна, тот уже наполовину пролез через кольцо. – Не отпускай кольцо!

Мальчик успел кивнуть, его маленькое личико напряглось от решимости. Он вцепился в ржавое железо.

Но что-то пошло не так. Перед глазами Росса все поплыло, плечи жгло, точно мышцы и сухожилия горели, а ноги отяжелели так, что ими стало невозможно оттолкнуться.

Черт подери. Вот и конец. Тринадцать лет в него стреляли, его взрывали, он замерзал, промокал до нитки, почти голодал, исходил вдоль и поперек весь Иберийский полуостров. «Мы выиграли войну, а я погибну в какой-то грязной французской реке». Вокруг все потемнело. Росс пытался оттолкнуться ногами, грести руками, но делал это скорее из чистого озлобления. Он уже не надеялся, что удастся хоть чуточку проплыть вперед. «Черт с ним. Я все равно не хотел возвращаться… Чувство долга. Но я хотя бы пытался».

Он стукнулся обо что-то единственной частью тела, которая не онемела, – лицом. Поднял руки, избавляясь от этого препятствия, и невольно ухватился за горизонтальный железный брусок. «Держись за него… Зачем? Какой смысл…»

– Держись! – Это слово отдалось в его голове, прозвучало у самого уха. На английском языке.

Женский голос? Невозможно! У него начались галлюцинации. «Осталось уже недолго». Кто-то схватил его за одну руку. И Росс провалился в темноту.

Когда же он придет в себя?.. Мег отбросила волосы, закрывшие ей глаза, встала и вылила грязную воду в помойное ведро. Промокшая юбка неприятно липла к ногам, но с этим можно подождать. У нее есть еще одно платье, но сейчас нельзя рисковать и испортить его. Еще будет время заняться стиркой и обрести респектабельный вид, когда она закончит ухаживать за своим пациентом.

Мег отошла назад, уперев руки в бока, не без удовольствия разглядывая мужчину, лежавшего на койке. Потребовалось четверо рабочих дока, чтобы обвязать его веревкой и вытащить вместе с Мег, которая держала его за руку, стоя по колено в воде и вжимаясь в ржавую лестницу, согнувшись в три погибели. Он потерял сознание и промок насквозь. Казалось, Мег пытается сдвинуть с места мертвую лошадь. Вспоминая это, она потерла ноющие плечи.

Члены экипажа «Фалмутской розы» не стали выяснять, кто Мег такая, пока она шла по сходням следом за несшими его мужчинами. Она шла вместе с майором Брендоном, и этого, как она и рассчитывала, оказалось достаточно, чтобы ее пропустили на борт корабля. К счастью, его имя значилось на багаже, а в воинских мундирах Мег сейчас разбиралась не хуже, чем в молитвеннике. За последние полтора года она успела снять не одну сотню мундиров.

Мужчины дотащили раненого до каюты и по просьбе Мег раздели его, иначе пришлось бы разрезать одежду. Мокрые вещи висели на гвоздях, которые прежний пассажир каюты вбил в перегородку. Мужчина лежал, накрытый простыней от груди до ног.

Мег промыла появившиеся от удара о лестницу ссадины на лице, налила свежей воды в таз, открыла пухлую кожаную сумку, стоявшую рядом с ее дорожным сундуком, достала ножницы и стала срезать промокшую перевязку на его ноге. А-а-ах! Дыхание со свистом вырвалось из ее уст. Мужчину оперировали в боевых условиях, грубо и быстро, после чего он перестал обращать внимание на свою рану прямо над коленом.

Его оперировали, думая лишь о том, как скорее вытащить пулю. По внешнему виду раны это произошло совсем недавно. Не оставалось сомнений, что ранен он близ Тулузы. Какое невезение – получить пулю во время последней битвы войны, почти через несколько часов после того, как пришла новость о капитуляции и отречении Наполеона.

Мег подумала, что ногу, наверное, собирались ампутировать – на войне это обычное дело. Бросив взгляд на мужчину, она поняла, что тот, видимо, отказался от ампутации. Выражение лица свидетельствовало о том, что человек этот весьма упрям. Должно быть, либо не чувствовал боли, либо отличался большой стойкостью, если разгуливал с такой раной. Мег пришло в голову, что второе предположение вернее. Сердитое выражение лица не обязательно говорило о дурном нраве, скорее мужчина таким образом подавлял страшную боль. Она лишь надеялась, что дело обстоит именно так.

Мег обнюхала рану. Чувствительный нос не уловил тошнотворно-сладкого запаха гангрены.

– Это уже неплохо, – обратилась она к безмолвно лежавшему мужчине. – Правильно, что ты без сознания, ибо сейчас я намерена прочистить твою рану.

Из кожаной сумки с инициалами П. Ф. ничего не пропало. Мег думала, что совершила воровство, забрав медицинскую сумку Питера, но та ему уже не пригодится. К тому же она решила, что нельзя допустить, чтобы сумка стала добычей мародеров. Хирург хорошо обучил девушку за то время, которое она провела в его палатке, работая плечом к плечу, видя кровь и слыша стоны раненых на поле боя. Однако они оба оказались бессильны перед лихорадкой, которую неожиданно подхватил Питер.

Мег вымыла руки и осматривала рану, стараясь представить ее не как неотъемлемую часть тела безмолвного мужчины, а как очередную задачу, которую следует решить. Сначала она промыла рану, ощупала пальцами края, затем, сжав губы, проникла в нее тонкими хирургическими щипцами.

Мег села на корточки и распрямила отекшие плечи. Она так и не научилась расслабляться, как полагается хорошему хирургу, но отныне ей это и не понадобится. Слава богу, последняя рана, которой она занимается.

Девушка с удовлетворением смотрела на ногу майора Брендона, та была аккуратно перевязана, на тампоне покоились зазубренный металлический осколок и несколько кусочков кости. Теперь появилась надежда, что нога заживет, если только он будет хоть немного руководствоваться здравым смыслом и следить за раной.

Наконец Мег взглянула на своего пациента. Она беспристрастно, как полагается хорошей медсестре, сделала все, что могла, – сняла с него одежду и прочистила рану. Сейчас он лежал на спине. У него была загорелая грудь и плечи, на груди, ногах и руках кустились островки черных волос, лишь подчеркивая его мрачный вид. Сколько ему лет? Трудно определить. Если судить по резким чертам лица, он, наверное, выглядит старше своих лет. Возможно, тридцать два?

Закончив возиться с ногой раненого, Мег расправила простыню и накрыла своего пациента. В каюте было не холодно, хотя крохотный иллюминатор оказался открыт. К тому же ей пришлось жечь лампы, чтобы лучше видеть, и от этого тоже стало теплее. Вряд ли ему понадобится одеяло, если только не начнется горячка.

Мег видела все под тонкой простыней. Взгляд неторопливо скользил по длинному телу, она невольно прикусила губу. Внизу живота возник жаркий комок, в горле пересохло. Перед ней великолепный самец, несмотря на резкое, отталкивающее лицо. Гладкое тело с рельефно очерченными мышцами напоминало скульптуру. Ей захотелось потрогать его испещренную шрамами кожу кончиками пальцев. Губами. Он ведь пациент, потому не стоило разглядывать его и думать таким образом. Тем не менее он пробуждал в Мег острые тревожные ощущения, какие ей ранее не доводилось испытывать.

Наверное, за пять лет совместной жизни с Джеймсом она пришла к выводу, что для женщины сексуальное удовлетворение в лучшем случае всего лишь мимолетное ощущение. Ей никогда не хотелось трогать его так, как этого мужчину. Желание Мег не имело ничего общего со стремлением найти утешение и покой в объятиях или близости мужчины, лежавшего ночью рядом с ней.

Мег встрепенулась. Если он придет в себя и осмелится дотронуться до нее, она, вероятно, убежит, оглашая окружающее пространство громкими воплями. В ее опыте сексуального общения с мужчинами еще не было столь огромного, столь угрюмого, столь пугающего экземпляра.

Потребовалось время, чтобы прибрать каюту, собрать медицинскую сумку, вылить мутную воду и избавиться от грязных бинтов. Здесь как раз осталось место для того, чтобы расстелить одеяла и устроиться на полу. Мег отгородила угол каюты, повесив на гвозди простыню и создав себе личное пространство. Она привыкла жить в палатках и хижинах. Аккуратность стала ее второй натурой. Устройство на новом месте в какой-то мере успокаивало ее. Мег застыла, коснулась руками поясницы и потянулась. Что сказала бы сестра Белла, если бы сейчас увидела ее? Романтичная, мечтательная Мег, закатав рукава, выполняет самые простые обязанности медсестры и ухаживает за раненым на корабле.

Казалось, дыхание крупного мужчины заполняло всю каюту и поглощало ее внимание. Он дышал ровно и глубоко, несмотря на большое количество воды, которую изрыгнул, когда его вытащили на пристань. С его легкими все будет в порядке. Мег почти не сомневалась в этом. Нет повода проверять его пульс или прикладывать ухо к груди. Вообще никакого повода дотрагиваться до него.

И тут Мег догадалась, что мужчина уже возвращается к реальности. Его дыхание оставалось столь же ровным, ресницы не дрогнули. Однако сейчас в каюте вместе с ней находился другой человек. Мег положила ткань, которую сворачивала, и взглянула на него. Его ноздри раздулись, как у животного, нюхающего воздух. Он пришел в себя и, не понимая, где и с кем находится, настороженно оценивал ситуацию, прежде чем выдавать, что к нему вернулось сознание.

Интересно, подумала Мег. Ему свойственны самообладание, развитое чувство самосохранения и подозрительность. Тут она вспомнила эти настороженные черные глаза. Он выжил лишь благодаря этим качествам.

Мужчина осторожно провел рукой по матрасу, будто пытаясь что-то нащупать.

Мег обнаружила, что сама не отличается подобным самообладанием.

– Добрый день, майор Брендон. Попить не желаете?

Тут глаза мужчины открылись, и Мег обнаружила, как трудно выдержать его взгляд.

– Где моя винтовка? – резко бросил он без всяких предисловий. Мег не ответила, и мужчина рявкнул: – Кто вы? Откуда вы узнали мое имя? Где моя одежда?

Он оперся на локти, выругался, когда шевельнул ногой, и оглядел каюту.

– Я миссис Халгейт. – Ей казалось важным не позволить майору взять верх над собой. Неужели тот заметил, что в душе она уже дрогнула? – Я знаю, как вас зовут, потому что ваше имя значится на багаже, а воинское звание несложно установить по мундиру. Ваша одежда сохнет, а винтовка стоит в углу.

Винтовка стояла вместе с саблей, но он не спросил о сабле.

– И почему моя нога так адски болит? – Мужчина приподнялся, не пытаясь удержать простыню. Та повисла на его бедрах, едва не обнажив интимные места. Забавно, что в горле пересыхает, когда человека охватывает страх. И возбуждение.

– Наверное, потому, что в ране обнаружились осколки кости и железа, – ответила Мег, облизнув губы. Его глаза следили за ней. – Их больше там нет. Вы небрежно следили за раной, а совсем недавно ваша нога оказалась в грязной воде. К тому же вы перетрудили ее. Стоит ли удивляться, что она болит? Если боль невыносима, могу предложить настойку опия.

Брендон смотрел на нее, прищурив глаза. Вероятно, потребовалось бы, чтобы шестеро мужчин сели на него, если бы ей захотелось влить ему в рот настойку опия. Он не удостоил ее ответа.

– Миссис Халгейт, кто раздел меня и занимался ногой?

– Два моряка помогли мне раздеть вас. Учитывая ваш скромный багаж, мне показалось, что вряд ли вам захотелось бы, чтобы я разрезала вашу одежду.

Мег уселась на его небольшой сундук, стоявший в изножье койки, чувствуя слабость в ногах. Мег не терпелось взглянуть в иллюминатор, но не хотелось разозлить Брендона. А вдруг ему придет в голову вышвырнуть ее из каюты?

– Понятно. Миссис Халгейт, оказывается, вы талантливая женщина. Благодарю вас. А где же мистер Халгейт, извольте поинтересоваться?

– Лейтенант Халгейт погиб при Витории^[4], – коротко ответила она, не желая вдаваться в подробности. По правде говоря, Мег не хотелось пускаться в объяснения, ведь она вовсе не миссис Халгейт, а ее свидетельство о браке не стоило бумаги, на которой было написано.

Майор кивнул. Мег была признательна ему за то, что он не стал выражать ей пустые соболезнования.

– Вам, думаю, будет приятно услышать, что малыш Хосе Ривера в безопасности, хотя еще не совсем оправился от испуга.

– Черт возьми, кто этот Хосе Ривера? – резко спросил Брендон, отбросив простыню, после чего та стала напоминать набедренную повязку.

Он сердито взглянул на перевязанную ногу. Мег уставилась на верхний угол каюты. Вид обнаженного тела Брендона, пока тот был без сознания, и так вызывал тревожные мысли. Сейчас, когда мышцы напрягались и перекатывались, он чуть не привел Мег в замешательство.

– Это тот малыш, которого вы вытащили из Жиронды. Вы разве не помните, как нырнули за ним?

Брендон еще больше нахмурился. Неужели его лицо не знает другого выражения?

– Да. Вспомнил почти все. Мне казалось, что я тону. Кто это поймал меня за руку?

– Вас вытащили моряки.

Мег почему-то не хотелось признаться, что она сползала вниз по лестнице и наполовину ушла под воду, чтобы ухватить его. Она встала, подошла к его мундиру и расправила его.

– Я спросил вас не об этом. – Мег обернулась. Брендон с прищуром разглядывал ее и заметил промокшие юбки, прилипшие к ногам. Выражение его лица оставалось прежним, но ей показалось, будто он видит ее обнаженное тело, прикрытое одеждой. – Это сделала женщина. Полагаю, это были вы.

– Ну да. – Мег пожала плечами, повернулась к нему спиной и снова машинально стала возиться с его промокшей одеждой. – Я оказалась ближе всех. Не могла же я бросить вас на произвол судьбы.

– Я ваш должник, – кратко заключил Брендон.

Брендон говорил искренне. У Мег появилась надежда, что он согласится на ее предложение.

– Хотите накрыться одеялом? – Краем глаза Мег заметила, что Брендон догадался о том, что лежит перед женщиной почти голый. Или почти догадался. Майор расправил простыню поверх ног и натянул до пояса. Похоже, он не стеснялся своего обнаженного тела, на загорелом лице не появилось ни тени смущения. Даже притом, что нижняя часть тела оказалась под простыней, вид обнаженного туловища с забавным рисунком старых шрамов и свежих синяков мог бы довести хорошо воспитанную женщину до истерики. К счастью, недавний жизненный опыт избавил Мег от всяких претензий на щепетильность. А ощущение странного голода никак не было связано с истерикой.