000
ОтложитьЧитал
Часам к десяти они уже прибыли на рынок и ходили по рядам, рассматривая ценники.
«Бывалые» и Денис достаточно быстро решили свои вопросы. Отогнали купленные и оформленные машины в сторону, оставив двух человек при них.
Паша выбрал себе «Аскону» – восемьдесят шестого года, а Слава – БМВ, «пятерку» – восемьдесят седьмого. Шурин Дениса осмотрел машины, проверил работу двигателей. Сказал, что машины приличные – можно брать. Поторговались. «Аскона» обошлась в тысяча четыреста марок, а БМВ – тысяча семьсот. Соответственно – 875 и 1060 Долларов.
Как только закончили оформление, нарисовалась проблема, хотя она существовала и до того: Паша и Слава последний раз сидели за рулем только на курсах.
– Да, пацаны, – нервно засмеялся шурин, – Честно скажу – даже не мог представить такого. Знал бы – трижды подумал. Как же вы в колонне пойдете?
– Да ладно тебе, Крюк, – сказал один из парней, – поздно локти грызть. Не бросать же их.
– Да уж… Конечно. Будем надеяться – все обойдется.
– Пацаны, – Паша виновато улыбался, – Через каких-то полсотни километров вы забудете о том, что пожалели, взяв нас с собой.
– Посмотрим… чего стоят твои слова, – Крюк оценивающе посмотрел ему в глаза, – Но машины на дорогу мы вам все же с рынка выведем… На всякий случай.
Волнение Паши нарастало. А когда дошло до дела, стало страшно – организм сопротивлялся садиться в машину. И потребовалось усилие над собой. Один из парней, видимо, вспомнив свой опыт, скомандовал:
– Ну-ка вытерли сопли. Все сомнения проч. Руками и ногами ощутили машину. Если нормально ездили на курсах, привычка сделает свое дело.
Это как-то подействовало – все сомнения, пытавшиеся пробиться в сознание, хоть и не совсем, отступили. Когда тронулись, машина несколько раз дергалась при переключении скоростей, но все обошлось – не заглохла.
Заехали на АЗС – залили полные баки. Еще раз проверили охлаждающую жидкость и масло. Шурин сказал, чтобы масла взяли с собой по литру – на всякий случай. Показал – какое. И охлаждающую жидкость. Проверил количество омывателя лобового стекла у обоих. Все в порядке.
– Ну что, пацаны? С Богом! Если техника не подведет, прем до Варшавы без остановок. Вам, – он посмотрел на Пашу, – держать дистанцию и не отставать. Поначалу – километров двадцать – я пойду семьдесят. Присмотритесь. Дальше – девяносто-сто. Ну, а потом – по обстоятельствам. Будем надеяться, что плохие парни сегодня будут заняты другими, – усмехнулся, будто подбадривая себя, – Тем более и колонна у нас внушительная… Все! Погнали!
Позже, когда Паша вспоминал этот перегон, он никак не мог восстановить в памяти начальный отрезок пути, самые первые впечатления. Все оказывалось смазанным и нереальным. Как во сне, когда помнишь, но не помнишь, что же именно помнишь. Это память чувств, но не мыслей и образов. И даже не чувств, а, скорее, ощущений, еще не трансформировавшихся в чувства.
К Варшаве он уже подъезжал, получая удовлетворение от езды, от внутреннего комфорта, что едет в своем собственном автомобиле. Передвижение в колонне почти не доставляло трудности, как вначале, когда машина, то резко ускорялась, то ее приходилось притормаживать из-за несбалансированной работы всех частей организма, участвовавших в управлении. Постепенно отрабатывалась их слаженность, начинавшая приносить наслаждение. В Варшаве, когда заправлялись топливом, Крюк даже похвалил – сказал, что ждал худшего.
– Молодцы – не подкачали, – он улыбнулся, – Слава богу, что не встретили никого. Потому что, если бы пришлось уходить от «клещей»…
– Поплюй, – перебил его Макс – один из «бывалых», – Еще дорога впереди.
– Тьфу, тьфу, тьфу, – поплевал Крюк через левое плечо, – Самое главное – не простоять бы долго на границе. Хреново, что ночью приедем. Дай бы бог, чтобы не как в прошлый раз.
– А что прошлый раз было? – спросил Слава.
– Сутки простояли в Щучине. И по пятьдесят баксов с носа отдали.
– И вот за что? – возмутился Слава, – А что – нельзя никак отбиться?
– Да чего там – можно, – усмехнулся Макс, – Только это не решит вопроса. Они не спускают такие вещи. Либо потом тормознут на машинах между Гродно и Минском – с оружием. Мало не покажется. Либо по лобовику битой шарахнут. А с трещиной на лобовике через границу не пустят. И стекло будешь менять и все равно заплатишь. Так уж лучше сразу. Себе дороже…
– Ладно, хорош болтать, – вмешался Крюк, – Отдохнули? Погнали дальше. Путь еще не близкий.
В Щучине колонна перегонщиков стояла отдельно от основного потока, который продвигался быстрее. Рейсовые автобусы и маршрутки – те вообще шли по встречной без очереди, чудом разминаясь на узком пространстве оставшейся проезжей части дороги. Выруливали по самому краю обочины, рискуя оказаться в канаве.
Колонна перегонщиков, ждавших таможенного оформления, растянулась на километр – машин двести, не меньше.
– Ну вот, – сказал шурин, когда все собрались у его машины, – минимум часов двенадцать. А с их заморочками, да пересменками, – кивнул в сторону границы, – сутки можем простоять… Никуда не расходитесь. Пойду – поищу польских полицаев. Может, удастся прорваться без очереди. Если знакомый дежурит. У них тут все можно организовать – только плати. Бизнес, суки, с нашими наладили… Лысый, – обратился к Максу, – Если что – разгребай, – и ушел.
– Было бы здорово, – мечтательно сказал Макс, – Все равно, если не прорвемся, рэкету платить. И притом – ни за что. А тут – за час бы все провернули. Сколько только запросят? Позапрошлый раз по семьдесят баков с носа. И то, – он кивнул на стоявшего чуть поодаль Дениса, – за счет Коляна, – как будто Денис и его шурин были одно и то же, – А так – сотка – мама не горюй.
Колян вернулся через полчаса. Все сразу организовались вокруг него.
– Пацаны, через час его смена. Пока отдыхаем. Если к кому подойдут… эти, отправляйте ко мне. В принципе они начинают пасти ближе к пункту пропуска. Чтобы наверняка. Вон, видишь, – посмотрел на внимательно слушавшего его Пашу, – кучка стоит? С-суки… человек двадцать. И это цветочки.
Паша посмотрел в ту сторону, куда показывал Крюк. Группа пацанов, в основном в кожаных куртках, спортивных штанах и кроссовках терлась невдалеке, то убывая, то прибывая в количестве. Курила, громко разговаривала и противно гоготала. «Конечно, – подумал Паша, – Как я могу непредвзято относиться к ним?» – он почувствовал пришедшую откуда-то из глубин психики ненависть. Темное, неподвластное рациональному сознанию нечто, накапливаемое поколениями предков, осознавало в этих людях врагов.
Час пролетел быстро. И Колян снова ушел. А еще через полчаса подъехал полицейский джип, и из него вышел он.
– Пацаны! Быстро по местам… И за мной – в таком вот порядке: смотрите – не дайте кому- нибудь между вами вклиниться. Семь машин.
Польский полицейский выгнал из второго ряда две стоявших одна за другой «Ауди» на обочину, освободив для колонны проезд, а второй встал на встречной полосе, чтобы никто их не объехал. Джип включил проблесковый маячок и тронулся. За ним Колян. А за ним остальные шесть машин.
Как и предполагал Лысый – по семьдесят зеленых. Паша все воспринимал с замиранием сердца: «Во пацаны дают. Сам бы стоял, как идиот, как баран, которого стригло бы это шакалье. С Коляном нужно дружить… Если он, конечно, этого захочет. А нет – я, по крайней мере, теперь знаю, что такое возможно».
После оформления все дальнейшее путешествие прошло на приличной скорости. Один раз только – ближе к Минску, тормознули «гаишники». По десять «гринов» – и скатертью дорога. Уже к обеду Паша и Слава были почти что дома. У самого города остановились.
– Пацаны, – сказал Колян, – Боевое крещение вы прошли. Честно говоря, когда вы мне сказали, что кроме курсов у вас никакого опыта, я подумал все… – он от души выматерился, – приехали, – это у него получилось почему-то смешно, и вызвало среди ребят соответствующую реакцию, – Ладно. Все. Прощаемся. Спасибо за компанию!
– Это вам всем спасибо. И что не отказали, и что не бросили, когда узнали, с кем имеете дело, – усмехнулся Слава.
– Да вы что, пацаны, – возмутился Лысый, – За кого вы нас принимаете?
Слава хитро прищурился.
– Коля, то, что ты сказал, дорогого стоит. За это, конечно, гран мерси. Но хотелось бы поконкретней узнать: спасибо – прощайте, или спасибо – до свидания.
Пацаны переглянулись, обратив все свое внимание на Коляна – что скажет. А он посмотрел на них и рассмеялся.
– Ну, наглецы! Ладно. До следующего раза. Соберетесь ехать – звоните.
Обнялись. И ребята, посигналив, поехали дальше.
Паша со Славой уже часам к двум подрулили к подъезду, где жил Ковальский.
Двор – почти пустой. На всей площадке – два «жигуленка» и один «зэпор». Их две машины, даже пройдя такую дорогу, и имея затрапезный от пыли вид, все же смотрелись шикарно. Решили оставить их около дома Славы – рядом опорный пункт. Но открыв капоты, как советовали «бывалые», сняли аккумуляторы и по парочке высоковольтных проводов, чтобы обезопаситься от угона.
Пока они это делали, спустилась Полина в накинутой на халат куртке. Простоволосая, вся сияющая и растерянная одновременно. Она прямо захлебывалась от счастья, что Слава вернулся. Цел. Невредим. Да еще и на такой шикарной машине.
– Славочка, Паша, я так рада, – она обняла Славу за шею и прижалась к нему.
Видно было по реакции, что передумала и перестрадала достаточно.
– Полиночка, перестань, родная, – Слава засмеялся, – Все в порядке. Мы живы. Никто нас не убил.
– Дурак, – она провела кончиками пальцев под глазами, – Все тебе хиханьки-хаханьки.
На следующий день машины были растаможены. Через три дня – с третьего заезда на авторынок, «Аскона» ушла за две тысячи долларов. В общей сложности, если отнять все произведенные расходы, Паша заработал восемьсот «баксов». А на следующий день отбыла «в хорошие руки» и Славина «бэха» примерно с таким же результатом. До свадьбы – еще куча времени. Когда позвонили Денису, тот сообщил, что у них не продано две машины, но они, тем не менее, едут, не смотря на это.
– Через три дня, – добавил, – Шурин сказал – надо лететь, пока погода.
Договорились созвониться, и встретиться на автовокзале.
9.
Отгуляли свадьбу и встретили 1993 год. Прошла преддипломная практика и время, отпущенное на подготовку к госэкзаменам. Наконец, и университет остался в прошлом. Времена распределения прошли – работу приходилось искать самостоятельно. Хорошо это, плохо? Паше сложно было судить о таких вещах, но, по крайней мере, хорошо уже даже то, что в какую-нибудь деревню учительствовать его не упекли. И то, слава богу. На жизнь хватало. За зиму, не смотря на трудности, связанные с пятым курсом, они со Славой, кроме осенних поездок, умудрились еще дважды смотаться в Польшу за машинами, и теперь собирались снова. Теперь уже к Коляну, который с Денисом и Лысым организовал в Польше бизнес – сам перегонял машины из Германии на территорию Польши, где продавал их нынешним и бывшим соотечественникам. И все бы хорошо, но шли слухи о том, что в Беларуси введут запрет на отторжение автомобилей, пригнанных из-за кордона – на два года. И все, кто мог, старались успеть. От этого на границе выстраивались многокилометровые очереди. И можно было больше двух суток простоять, ожидая переезда.
Паша со Славой постарались подгадать, когда Коля сам поедет домой – с ним надежнее пересекать погранпереход. Можно сказать – «на халяву». Раз в месяц на несколько дней он появлялся дома. Смеялся – чтобы проверить – не носит ли кто его тапочки. До ноября успели трижды проскочить таким образом. Указ о запрете на отторжение заставил думать о поисках работы. И Паша занялся этим вплотную, потому что Слава уже работал, а ехать одному, даже подстраиваясь под Коляна, не хотелось. Тем более что у него была машина и приличная по нынешним меркам сумма денег, жил он пока у родителей, а потому свои – кровные тратил только на «развлекуху» да на бензин, потому что постоянно мотался в столицу. Хотел закрепиться там.
В середине ноября, в пасмурный, не предвещавший ничего хорошего день, Паша подъехал к желтому многоэтажному зданию, с единственным под широким козырьком подъездом. Одна из организаций, арендовавших в нем несколько помещений под офис, набирала на работу людей – по объявлению, в котором оговаривался недельный бесплатный курс обучения. Фирма занималась выпуском каталога и нуждалась в рекламных агентах. А через неделю он уже предлагал ее «продукт», обивая пороги предприятий, доставшегося ему региона столицы.
Неделя за неделей пролетали незаметно. Зима прошла на городских улицах. А с весны начались командировки по областным и большим промышленным центрам: по заводам, фабрикам, мясокомбинатам, коммерческим фирмам – по предприятиям, которым было, что предложить. Паша втянулся в работу, отдавшись ей самым серьезным образом, и вскоре почувствовал вкус к общению с директорами. Это почти всегда была борьба – психологический поединок, где со временем вырабатывались свои собственные приемы, оттачивались слоганы, необходимые для ломки старых стереотипов мышления. И самое важное в этом – не упустить «жертву», не дать ей сорваться с крючка в промежуток от подписания договора до перечисления денег. Вначале карьеры такое случалось, потому что подписание договора для руководителя предприятия не предполагало никаких обязательств. Директора знали, что по такому пустячному поводу судиться с ними никто не будет. А свое начальство из-за «пустышек» отпускало косые взгляды. Особенно, если подобное случалось часто. Уж лучше – устный отказ. Легче отчитываться.
Как-то – к концу 94-ого, когда снова пришло время «покрывать» город для каталога на 96-ой год – Паша уже минут сорок сидел в холле одной фирмы. Дожидался директора, который, как сказала симпатичная девушка в приемной, «с минуты на минуту должен быть». Она дважды прошла из кабинета в кабинет, поглядывая на него и улыбаясь. «Милое создание», – Паша с удовольствием разглядывал ее силуэт, подчеркнутый строгим костюмом, красивые ноги. Не скрывал при этом своего интереса, потому что видел ее интерес к себе. Когда девушка продефилировала мимо него в третий раз, понял, что на ее обратном пути не упустит случая познакомиться.
Позже, вспоминая этот день, он не раз задумывался над тем, как бы сложилась его жизнь, если бы он не стал дожидаться, когда «с минуты на минуту» появится шеф Лены.
Их конфетно-цветочный период продлился недолго. К весне Лена уже была беременна, и свадьбу откладывать не стали. Тем более что на этом настаивала новоиспеченная теща – Евдокия Кондратьевна, в цепкие объятия которой Паша попал. Она даже попыталась ему «тонко» угрожать, по-своему поняв Пашины намерения, но тот успокоил ее, сказав, что у них с Леной все уже решено.
10.
Как-то быстро пролетело лето. На этот раз Павел слетал на две недели в Турцию. В августе. А тридцать первого даже побывал на линейке у сына – Алеша пошел в первый класс. Страсти поулеглись, и они с бывшей женой стояли рядом, махали сыну руками, когда тот растерянно поглядывал на них, еще не вжившись в новую роль. Слава богу, не было ни занемогшей тещи, ни нового мужа Лены. Все как-то по-семейному – без претензий и кислых физиономий. Павел даже на какое-то мгновение подпал под иллюзию произошедших в сознании перемен – назвал свою бывшую Леночкой, на что та, пристально посмотрев на него, нежно, казалось, улыбнулась.
Тридцать первого августа была только линейка с первым звонком для первоклассников. И все. Он проводил Лену и Алешу до машины, и они попрощались.
Теплый сентябрь сменил такой же теплый, но уже со сменой декораций, октябрь. За ним проследовал ноябрь, довершая начатое октябрем осеннее действо, выметая к концу своего срока остатки листвы из парков и дворов и впуская иногда в свои приделы зиму. Пришел, как и положено, декабрь – с первыми в светлое время суток морозами и легкими редкими снегопадами. 2002-ой заканчивался. Отношения с Вероникой остались ровными, что так беспокоило поначалу Павла. Она оказалась молодцом, как он говорил сам себе. И хотя давалось это ей, наверное, нелегко, она справилась. Напряжение, возникшее поначалу, понемногу рассеялось – будто ничего и не было. Первое время, видя, как она мучается, чуть было не дал слабину – так хотелось пожалеть ее. Может потому, что нравиться она ему стала не меньше, а даже больше. Но жить с ней Павел не хотел, а уж жениться на ней – и подавно. А потому и не собирался продолжать отношения. Знал, насколько тяжело будет потом их разорвать, а если к тому же еще и не сложится, то не только личные отношения могут накрыться медным тазом, но и бизнес. В общем, ни то, ни другое в его планы не входило. «Случай он и есть случай – переспали и разбежались, – рассуждал, – А вот совместная жизнь, которую нужно выстраивать по всем правилам быта – это уже совсем другое дело». Единственный человек, с которым он готов был на сегодняшний день сойтись по этим правилам, была Наташа. Но она далеко. Правда, Ковальские ждали ее на Новый год. Ждал и он, конечно. Хотя личных отношений по телефону – кот наплакал. Три звонка с ее стороны. За целый год. Две минуты – и разговор заканчивался. Первое время Павел пытался позванивать сам, но, то она не отвечала, то «привет-привет» и «не могу говорить сейчас», а потом не перезванивала. И все. Пропасть. Странные отношения. Но они были. Он ощущал их. Ощущала, видимо, и она, судя по тому, о чем говорила Полина. Но в итоге – ноль. Если не сказать – минус. И только ожидание ее приезда поддерживало надежду на чудо в каком-то определенном – уже с легким негативом – тонусе, не давая разувериться в нем окончательно.
Семнадцатого декабря по городскому телефону позвонила Полина. Павел только что пришел с работы – готовил себе ужин. Пригласила приехать завтра вечером – часам к шести.
– Приезжай, Паша. Посидим. Ты так давно у нас не был. Славик соскучился уже… Вон, трубку у меня вырывает.
– Паш, приезжай, – послышался голос Славы, видимо, говорившего почти в самый микрофон, – У меня коньяк хороший есть.
– Полиночка, скажи ему, что его козырь сработал. Я согласен. А так бы еще подумал, – засмеялся Павел.
– Значит, договорились?
– Спасибо, Полиночка. Я уже тоже скучаю. Приеду, конечно.
Ожидание вечера неимоверно растянуло рабочий день. Особенно долго тянулись последние два часа. Конечно, он мог бы уехать и раньше, но его рано не ждали. Все необходимое он купил еще по дороге на работу – заехал в ближайший супермаркет. И поэтому отсиживал время, постоянно поглядывая на часы.
Наконец – половина шестого. Накинув куртку, вышел из кабинета. Закрыл дверь. «Все. Кажется, ничего не забыл». Машину оставил здесь же – на площадке – не стал отгонять к дому. Завтра, после похода к Славику, с утра за руль не сядет все равно – рисковать не стоит. Забрал из багажника пакет с покупками и пошел к проспекту – тормознуть такси.
В прихожей, когда Слава отодвинул зеркальную дверь шкафа, чтобы повесить его куртку, Павел увидел знакомую дубленку. Сердце заколотилось. «Неужели, приехала? Почему же тогда не сказали вчера? Может, только сегодня? А может, у кого-то из подруг Полины – такая же?» Вопросы, громоздясь друг на друга, навалились тяжестью загустевшей от волнения крови.
– Слава!? – он никак не ожидал такой бурной реакции собственного организма, и от этого в глубине души даже застыдился вдруг охрипшего голоса, – Она что – здесь?
– Паша… – Слава понял его состояние, – Ну, прости. Представить даже не мог, что ты так остро отреагируешь. Наташка хотела тебе вчера позвонить. Это я отговорил ее – хотел сюрприз сделать.
– Тебе это удалось… – выдохнул Павел, – Даже с лихвой.
– Ладно, Паш, назад дороги все равно нет. Что сделал, то сделал… Ну, дурак. Каюсь. Мозгов не хватило. Прости, – он подошел, чтобы обнять друга, похлопать успокаивающе по плечу.
– Ну вот! – в прихожую вошла Полина, – Мы их ждем. А они тут обнимаются, – Паша, быстро мыть руки – все уже на столе.
– Э-э, женщина. Ты что не видишь, джигиты разговаривают, – сострил Слава.
– Получишь у меня сейчас, джигит…
– Идем, идем, Полиночка, – Павел обнял ее одной рукой, потому что другой держал подхваченные с пуфа гостинцы, – Здравствуй, дорогая, – передал ей пакет, – Это деткам. И тебе.
Общение с Полиной немного сняло напряжение. Но все же, входя в комнату, он снова ощутил прилив волнения.
11.
Наташа сидела в пол оборота к нему в кресле у журнального столика. Помогала племяннику – младшему – набирать картинку из пазлов.
– Дядя Паша прлиехал, – мальчик спрыгнул с дивана и подбежал, по-мужски подавая руку.
– Привет, Сашуля. Ну? Как у тебя дела? – Павел потрепал его по голове.
– Норлмально, – мальчик посмотрел на него вопросительно – снизу вверх.
– Гостинцы в пакете, – догадался Павел, – Мама на кухню унесла… Брата не обижай, – напомнил вслед убегавшему мальчику.
– Ну, здравствуй, Паша – Наташа поднялась ему навстречу, и он потерялся на мгновение, как тот пятнадцатилетний юноша, который отводил глаза, когда она на него смотрела. Всегда почему-то робел. Наташа сама подошла и обняла его, приподнявшись на цыпочки и прижавшись щекой к его щеке.
Они простояли так с минуту, пока оставались одни, теряя ощущение прикосновения и чувствуя, как их энергии, перемешиваясь, пытаются объединиться в одну. Долгожданный покой и вожделенное желание, оставаясь каждый самим собой, пульсировали, почти мгновенно сменяя друг друга и творя странное сладостное ощущение. И лишь в одном их состояния были солидарными полностью – в проникновении. Он начинал растворяться в ней, а она – растворять его в себе. И в этом порыве единства рождалось андрогинное существо – иллюзия, к которой всегда стремится разделенный мир.
Их блаженство нарушила Полина. Принесла соусницу. За ней, словно удостоенный чести выполнить какую-то торжественную миссию, гордо вошел Слава с бутылкой шампанского. У Павла снова появилось ощущение, будто он только что соприкасался с чем-то настоящим – с истиной, что опять держал в руках Жар-Птицу. И не удержал. Улетела Жар-Птица, оставив, как всегда, в руках лишь свое светящееся неземным светом перо – след в памяти о великом и непостижимом чуде. Как всегда, пришло осознание, что такое никогда не повторится. Что-то подобное, наверное, еще будет. Но такое – никогда.
За столом они сидели рядом. Он постоянно ощущал присутствие Наташи, ни на единый миг не забывая о нем. Не отвлекался от этого ощущения даже тогда, когда застолье закончилось и они со Славой, как всегда, играли в шахматы, а женщины ушли на кухню. А потому, наверное, ни одной партии из трех так и не выиграл. И после заключительной, посмеиваясь, Слава констатировал:
– Сегодня ты явно не шахматист. Ты смотри, – он показал на свой пустой бокал, – А ты к своему даже не притронулся.
– Ты знаешь, старик, не хочется мне как-то сегодня. Такое ощущение, что я и так пьян, – он посмотрел в глаза другу.
– Понимаю, – Слава стал серьезен – без своих обычных улыбочек, – Знаешь, чувствую себя таким виноватым перед тобой. Хватило же ума вчера…
– Да нет, Слава, все получилось так, как надо. Если бы я вчера еще узнал, неизвестно, как бы все было. Я тут подумал… Ты все правильно сделал. Я хоть выспался благодаря тебе, – он, смеясь, хлопнул друга по плечу, – А так бы ночь не спал. Думал бы – что да как.
Из кухни появилась Полина с подносом, на котором дымились чашечки с кофе. Наташа за ней несла такой же – но с кусочками торта на тарелках.
– Мы решили, что так будет удобнее, – Полина стала снимать чашки, – Вы играете…
– А мы уже все – не дал ей договорить Слава, – Наигрались. Пашка сегодня не соперник. Неинтересно.
– Паш, можно я около тебя? – Наташа, не дожидаясь ответа, присела на диван – рядом.
– Конечно, Наташенька? Что за вопрос? – он сделал движение, как будто подвинулся. «Что за женщина? То она обнимает и целует меня. То спрашивает – можно ли рядом сесть».
Полина пристроилась на подлокотнике кресла около мужа, оставив свой торт без внимания. Потекли разговоры обо всем и ни о чем. Наташа ушла от вопросов к ней, переведя тему на анекдоты, и эта тема муссировалась с полчаса, а то и больше. Потом она поставила свою пустую чашку на журнальный столик и вплотную прижалась к Павлу, взяв его руку в свою и положив ему на плечо голову.
Павел застыл: боялся пошевелиться. Мысли, сменяя одна другую, как океанские волны, стали накатывать в сознание, неся обещания великого чуда, которое вот-вот должно произойти. И оно, наконец, заявило о себе. Когда Слава рассказывал очередную историю, Наташа повернула голову и прошептала на ухо:
– Пойдем? Я тебя провожу.
Перехватило дыхание: «Как провожу? Каким образом? Что она имеет в виду? Неужели это то, о чем я думаю?» Он повернулся и посмотрел ей в глаза. Вопросы, устроившие чехарду в голове, стали глупыми и никчемными. Все стало предельно ясно.
– Пошли, – тихо ответил он, поднимаясь с дивана, – Полиночка, Слава… пойду я. Спасибо. Завтра на работу…
– Подожди, – возмутился шутливо Слава, – То тебя не выгнать… А то – засобирался, как Наташка приехала.
«Вот она – дружба, – подумал Павел, – Красота! Ляпнул, что в голову пришло, и, слава богу. Никто тебя не упрекнет ни в чем».
– Я сейчас. Только захвачу с собой кое-что, – поднялась, посмотрев на Павла, Наташа.
– Не понял, – Слава с недоумением посмотрел сначала на него, потом на Полину.
– Наташа идет со мной, – Павел выдохнул подавляемую сознанием радость.
Тишина, водворившаяся после его реплики, вытащила из памяти гоголевского «Ревизора». «Вот так-то, – пришла следом мысль, – Я и сам не меньше вашего поражен. Ну, Наташка. Не в бровь, а в глаз. Мучила, мучила, и – на тебе».
Наконец, Слава обрел дар речи.
– Та-ак, – выказал он свое недоумение, – И когда ж вы успели-то?
– Ребята! – Павел улыбнулся, – Два года вы сводничали, а когда это у вас получилось, вы еще и недовольны?
– Пашенька, мы очень довольны, – наконец, заговорила и Полина, – Я счастлива, – у нее даже глаза заблестели, – Просто как-то неожиданно получилось. Как говорят, сколько смерти ни ждешь… – она запнулась, – Так и здесь получилось.
– Ну, ты сказанула, мать, – Слава с упреком посмотрел на жену, – Вот это сравнила.
– Да я просто… от неожиданности, – покраснела Полина.
– Да не напрягайтесь вы, – Павел умилился их беспомощностью, – Все же хорошо.
Из своей комнаты вышла Наташа.
– Полина, я иду провожать Пашу, – она с интересом посмотрела на сестру – что та ответит.
– Да мы уже обо всем догадались. Сейчас я тебе ночнушку новую дам, – спохватилась она.
– Не надо, Полиночка. Я уже все взяла, что нужно. Я же не насовсем. Может, Паша меня еще и не примет? – она тихо засмеялась.
12.
Наташа лежала, вслушиваясь в дыхание любимого. Впервые в жизни, на смену череде огорчений и треволнений, пустых надежд и ожиданий пришло настоящее умиротворение. Пауза, передышка, возникшая в их беспрерывном ненасытном постижении друг друга, подарила возможность увидеть то, что ускользало поначалу. Полумрак комнаты, освещенной уличными фонарями, рождал в душе чувство тождественности со всем миром, окружавшим ее. С миром ее любимого человека, ее мужчины. И от этого Наташа не ощущала себя здесь чужой. Все, с чем соприкасалась ее умиротворенная душа, все было дорогим сердцу. Вдруг нахлынуло умиление от того, что она здесь, что рядом дышит ее Паша, что она, наконец, вкусила торжество единения с ним. Чувство благодарности подступило комом к горлу. Запершило под яремной впадинкой. И слезы стали сочиться из глаз, перехватив дыхание. Она сдерживалась, как могла, боясь разбудить любимого. Но, наконец, всхлипнула, не выдержав напряжения.
– Что с тобой, Наташенька? – он приподнялся на локте и наклонился над ней.
Она отвернулась и разрыдалась, уже не в силах сдерживать подступавшие волны захватившей все ее существо эйфории. И несколько минут проплакала, постепенно успокаиваясь, быстро вдыхая носом и выдыхая ртом воздух, иногда всхлипывая. А он обнимал, гладил ее по голове, как ребенка, и шептал ей на ухо ласковые слова.
Стало невыносимо жарко и влажно. Наташа поцеловала его, высвобождаясь из объятий.
– Пашенька, подожди милый, – она выскользнула из-под одеяла и, подойдя к окну, отдернула край тюля.
В этот момент в душе Павла вдруг снова возникло чувство одиночества. И он, чтобы не давать повода сомнениям, поднялся следом, подошел и обнял ее сзади за плечи.
За окном в свете фонарей в предутренней тишине и безветрии падал снег. Крупные снежинки медленно парили в воздухе, будто не желая опускаться на землю. Вечность, заглянув через стекло внутрь комнаты, отразилась в глазах двух влюбленных вселенской грустью всех тех, кто испытывал подобное до них. Новое чувство, сменив недавний надрыв эйфории, объединило на какой-то миг две противоположности – мужчину и женщину – в их извечном скитании по направлению друг к другу, в их притяжении, дарующем иллюзию единства. И они растворились в ней, постигая величие вечности через ее мгновение. И в этом мгновении – в этом ничтожном и одновременно великом таинстве жизни уже царила другая иллюзия – что так теперь будет всегда, потому что все возвращается на круги своя.
