«Нас почитают умершими, но мы живы».
Из 2-го послания к коринфянам апостола Павла, глава 6, стих 8
Глава 1. Встреча с лауреатом
«Где я?» Этот вопрос возник в голове Семёна Васильевича Околоткова сразу, как только понял, что желание покончить с жизнью по какой-то причине не сбылось. Можно было бы предположить, что оказался в загробном мире, но в подобные нелепицы он не верил, поэтому и задал вопрос по существу, для надёжности повторив его вслух громко и отчётливо, чтобы не возникло никаких двусмысленностей и экивоков:
– Так где же я?
Другой бы на его месте для начала открыл глаза, тогда, возможно, многое стало бы понятно, но Семён Васильевич рассуждал иначе: а что, если случилось нечто ужасное, что-то такое, чего и злейшему врагу не пожелаешь? Кто знает, вдруг душа переселилась в какого-нибудь монстра или того хуже – в отвратительного слизняка? Такую возможность Семён Васильевич вполне допускал, как и любую другую гадость, которая могла бы с ним произойти по вине известных лиц, облечённых властью. Вот потому и лежал, зажмурившись, даже после того, как открылась дверь и раздался звук шагов.
Судя по всему, это была женщина – цокот её каблучков ни с чем не спутаешь. Это обстоятельство, никак не соответствующее пребыванию в камере для пыток, позволило Семёну Васильевичу приоткрыть один глаз – надо же убедиться в том, что не обманулся в своих ожиданиях, и худшие предположения не оправдались.
Так и есть! Оказалось, что лежит он голый на диване, всё вроде бы на месте – руки, ноги, голова. Перед ним стоит девица в мини-юбке, в её руках поднос, а на лице, как и положено горничной или сиделке, застыла весьма приятная улыбка. Какой национальности, сразу и не разберёшь – глаза слегка раскосые, но кожа белая. Фигура стройная, но по всем параметрам ей далеко до топ-модели. В общем прехорошенькая! Это ещё более обнадёжило – похоже, не всё так плохо и нет видимых причин предполагать, что оказался в окружении закоренелых извращенцев. Тем более, еда на подносе вроде бы вполне съедобная – чай, бутерброды с колбасой и сыром. Семён Васильевич слегка воспрял духом, особенно приятно, что девица подала ему халат – негоже демонстрировать своё естество пред такой прелестницей, а то ведь в распутстве обвинят. И тут услышал странные слова:
– Дорогой гость! Добро пожаловать в Закулисье!
Сразу не удалось связать одно с другим, поэтому и переспросил, предположив, что спросонья не расслышал:
– Куда, куда?
– Так в Закулисье же, – ничуть не удивившись вопросу, ответила девица.
– Это что, страна такая?
– Ну да! Есть, к примеру, Зазеркалье, Забугорье, Забубенье, а мы с вами находимся тут, в гостеприимном Закулисье.
Потребовалось время, чтобы как-то освоиться в этой ситуации – ведь, что ни слово, то новая загадка. И только слегка перекусив, Семён Васильевич решился на дальнейшие расспросы:
– И как у вас тут всё устроено? Демократия или диктатура?
Девица, хоть внешне и не походила на юриста или политолога, отвечала без запинки – сразу видно, что вполне подкована в том, что касается здешней конституции, если таковая есть:
– У нас Триумвират. В основе системы управления Закулисьем реальное разделение властей. Один правитель решает, кому какие положены права, другой следит за исполнением обязанностей, а третий выносит приговор.
Как-то само собой, то есть помимо воли вырвалось:
– А приговор за что?
Всё потому, что кое-какие опасения ещё остались. Однако девица сразу успокоила:
– Это если кто-то провинился, но к дорогим гостям отношение совсем другое. Вам ничего здесь не грозит.
Семён Васильевич не стал спрашивать, за что такая милость, – а ну как передумает? И всё же эпитет «дорогой» как-то не вязался с тем, что произошло совсем недавно, когда висел в петле, понемногу расставаясь с жизнью. Впрочем, девица тут же разъяснила, что к чему, словно бы читала его мысли:
– Причина в том, что по решению Триумвирата нынешний год в Закулисье посвящён заботе о писателях. Своих, к сожалению, давно уж нет, поэтому рады всем новоприбывшим.
– И много их, то есть таких, как я?
– Да, в общем-то, не густо. Трое застрелились, пятеро наглотались морфия… – и словно опровергая ужасную догадку, которая вот-вот могла возникнуть в голове Семёна Васильевича, уточнила: – Вы только не подумайте, что с жизнью они покончили здесь, в Закулисье. Нет-нет, у нас эфтаназия и суицид категорически запрещены! Но если есть возможность заполучить писателя-самоубийцу, мы это делаем с превеликим удовольствием. Ну вот и ваше нежданное прибытие оказалось очень кстати. Тем более, что это просто уникальный случай! Таких особенных, как вы, в нашей коллекции больше нет.
Приятно слышать, когда хвалят, даже если комплимент, что называется, с душком:
– Ну, это вы слегка переборщили.
– Вовсе нет! Ведь вы единственный писатель, который покончил с жизнью столь оригинальным способом. Это же какое мужество надо иметь, чтобы накинуть петлю на собственную шею!
«Что правда, то правда – нелегко стоять на табурете, мысленно подводя итог прожитым годам! Однако, если здесь такой почёт и уважение к висельникам, могли бы предложить что-то повкуснее колбасы и сыра – я бы не отказался, например, от бутерброда с паюсной икрой… Увы, при таком отношении к интеллектуалам не следует удивляться тому, что в Закулисье нет своих писателей – одни наверняка едят икру от пуза, причём столовой ложкой, ну а другим, изволите ли видеть, фигу с маслом подают. Скорее всего, писатели здесь вовсе не нужны – кто знает, что они напишут? Замучаешься каждую рукопись проверять на соответствие указаниям властей, а каждого писателя – на лояльность. Проще литературное творчество напрочь запретить».
Такие не вполне своевременные мысли пронеслись в голове Семёна Васильевича, а всё потому, что так и не дождался слов, которых только и ждёт непризнанный писатель. Вот если бы речь зашла о рейтинге продаж его книг, тогда возникли бы совсем другие ощущения – тогда и костромской сыр мог показаться вкуснее осетрины.
И тут случилось нечто такое, чего Семён Васильевич не мог представить, даже если бы напряг всё своё не очень-то богатое воображения. А дело в том, что, пока он, для надёжности прикрыв глаза, разбирался с собственными мыслями, девица куда-то испарилась, и перед ним теперь стоял сам «Папа Хэм».
– Сеня, дорогой! Как же я рад встретить собрата по перу в этой глухомани!
Если тебя называет по имени автор романов «Прощай, оружие!» и «По ком звонит колокол», это что-нибудь да значит. По крайней мере, едва придя в себя после приветственных слов нобелевского лауреата, можно позволить себе ответную любезность:
– Здравствуй, Хэм! Тебя-то каким ветром сюда занесло?
Что удивительно, Эрнест Хемингуэй всё понял, хотя по-английски Сеня говорил последний раз лет двадцать пять назад на русско-японском симпозиуме, посвящённом проблеме сохранения окружающей среды. Тогда мало кто друг друга понимал, но все кивали головой, изображая безусловное согласие. Ну а как иначе, если никому не хочется жить в заваленных отходами городах и дышать воздухом, отравленным выхлопными газами? Вот и теперь два писателя оказались в ситуации, которая как нельзя более способствовала их сближению, несмотря на различие в политических взглядах и несопоставимый уровень популярности у публики.
Надо признать, что с учётом значительной разницы в возрасте, и соответственно времени расставания с жизнью, Сенин вопрос прозвучал вполне логично – одно дело писатель, который ещё совсем недавно висел в своей квартире на крюке, предназначенном для люстры, и совсем другое – это Хэм, который продырявил себе голову много лет назад, когда Сеня ещё учился в десятом классе средней школы. Слишком уж невероятной казалась эта встреча! Но, судя по всему, Хэма такие обстоятельства нисколько не смутили, причём, что удивительно, он перешёл на русский и говорил так, будто это с детских лет его родной язык, вот только картавое «р» выдавало в нём выходца с Британских островов:
– Тут, видишь ли, возникла вот какая закавыка. Сразу после рокового выстрела я оказался в Забугорье, там что-то вроде дома отдыха для заслуженных писателей, которые кончили расчёты с жизнью вопреки тому, что было предназначено судьбой. К примеру, мне полагалось мучиться ещё с десяток лет, но я как бы восстал, наложив на себя руки, и в качестве наказания был обречён на вечное существование в этом мире.
– Ну а твоя болезнь?
– Слава богу, здоровье мне поправили, там хорошие врачи. Однако, представь, зачем это мне нужно, если ничего достойного написать уже не в силах?
Это серьёзный аргумент! Сеня, хотя совсем недавно взялся за перо, испытал примерно те же чувства, когда понял, что своего читателя так и не нашёл. Поэтому и вдохновение само собой угасло, а без него творить нет никакой возможности, сколько ни уверяй себя, что вот ещё чуть-чуть и сочинишь что-то гениальное.
– Ну и как ты выжил?.. Пардон, как ты существуешь?
– А что ещё мне остаётся, если сказано: живи? Конечно, глупость несусветная, это всё равно, что безногому приказать: беги!.. К счастью, там подобралась довольно интересная компания. Из наших – Джек Лондон и Нил Кассиди, были ещё англичане Артур Кестлер и Вирджиния Вульф, ну а Стефана Цвейга и Луи Буссенара ты, конечно, знаешь. По соседству обитали граф Толстой, тот, что драматург, и ещё несколько поэтов из России. Впрочем, я с ними не общался, поскольку к поэзии предельно равнодушен, а вот с Толстым провели в беседах о литературе очень много времени, за несколько лет он русскому языку меня и обучил. Я ему за это безмерно благодарен, поскольку смог в оригинале прочитать произведения Достоевского, Чехова, Бунина, Куприна и многих других… В общей сложности собралось в этом Забугорье не менее тысячи самоубийц, включая древнегреческих философов, но если итальянский, французский я тоже кое-как освоил, то взяться за японский – это выше моих сил.
Впору было пожалеть о том, что оказался здесь, а не в том самом Забугорье, однако Сеня понимал – чтобы такое право заслужить, надо очень постараться, причём с юных лет посвятить себя не науке, а литературе. Но, видимо, родился не там и не в то время, поскольку стать известным писателем даже при наличии таланта – это в России мечта почти недостижимая. Надо либо угождать вкусам невежественной публики, либо пресмыкаться перед властью, либо писать «в стол», надеясь найти признание у будущих, более счастливых и разумных поколений.
А Хэм продолжал рассказ о том, чем занимался в компании своих коллег:
– Все наши разговоры сводились к поиску ответа на вопрос: в чём состоит миссия писателя, если уж по какой-то прихоти Создателя он наделён недюжинным талантом.
– Ну и к какому выводу пришли?
– Эх, если бы всё так просто было! В итоге долгих споров возникло несколько групп писателей, которые придерживались разных мнений, но так и не смогли прийти к согласию. Одни считали, что нельзя писать слишком уж заумные романы, скажем, в стиле Достоевского. Мол, жизнь и без того трудна, и надо позаботиться о психическом здоровье своего читателя. В принципе, так оно и есть, поскольку не всякий человек, придя с работы, способен отвлечься от семейных дрязг и на досуге заняться изучением строения Вселенной или историей происхождения народа майя. Ну а другие настаивали на том, что лишь серьёзная литература может подготовить человека к решению психологических проблем, которые то и дело возникают в нашей жизни. Были и такие, кто ударился в крайности: по их мнению, надо либо сказками потчевать людей, отвлекая от жизненных невзгод, либо же стращать их всякими «ужастиками», тогда будто бы привычнее будут воспринимать и увольнение с работы, и болезнь, и безвременный уход из жизни кого-то из родни. Да и глобальные катаклизмы легче будет пережить.
– А ты?
– А что я? У меня свой стиль, в основе которого чувство, а не мысль. Но если в итоге читатель придёт к каким-то выводам и поймёт, зачем живём, можно считать, что мои старания не пропали даром.
Что ж, вполне разумный, даже прагматичный у него подход к литературному творчеству. Сеня и сам пытался так писать, только получалось не всегда – тут многое зависит от жизненного опыта. К примеру, у Хэма была масса увлечений – охота, бокс, испанская коррида, да и к женщинам далеко не равнодушен, даром, что женат был не один раз. А вот у Сени всё не так: корриду он на дух не выносил, стрелять в зверей отказался бы, даже если за это могли подвергнуть наказанию, ну а в общении с прекрасным полом всегда был слишком робок. Поэтому и окрутила его одна энергичная мадам, но, к счастью, скоро разошлись – она мечтала сделать из Сени академика, ну а он не дался.
Тем временем Хэм достал из кармана трубку, закурил. Сеня предпочёл бы сигарету, однако уже несколько лет, как «завязал». Иногда возникала мысль: уж не потому ли не смог добиться признания у публики? Вредные привычки на то и существуют, чтобы привлекать внимание к писателю – кто-то пьёт не просыхая, другой не может жить без кокаина или морфия, ну а некурящего писателя днём с огнём не отыскать. Впрочем, это относится к прежним временам – чем увлекаются нынешние графоманы, Сене, что называется, до лампочки.
Однако пока остался без ответа очень важный вопрос:
– Зачем мы оба оказались здесь?
Хэм только развёл руками:
– Да я и сам не в состоянии понять. Ну выдернули меня и ещё несколько коллег из Забугорья, и вот уже неделю держат в этом заведении. Тут то ли гостиница, то ли ещё что, но у дверей строгая охрана, мимо неё не проскользнёшь. Вот потому и возникают кое-какие подозрения.
– Например?
Хэм приложился к трубке, окутавшись табачным дымом, и со значением прищурив глаз посмотрел на Сеню:
– А не хотят ли они, чтобы мы сочинили гимн этого их Закулисья?
Весьма сомнительно! Тем более, что для такого дела нужен поэт, а не десяток беллетристов. Пожалуй, без строгого научного анализа тут не обойтись. Так Сеня и сказал, но Хэм только отмахнулся:
– Пока ты будешь перебирать в уме разнообразные варианты, по самые уши можем вляпаться в дерьмо. Нет, тут требуется озарение, а для этого что нужно? – и, не ответив на вопрос, предложил перебраться в его номер, который располагался по соседству.
Только вошли, как Хэм указал на некий предмет интерьера, который Сеня сразу не заметил, поскольку был потрясён убранством комнаты. Вот как встречают здесь нобелевских лауреатов! Да по сравнению с его убогой комнатушкой с раскладным диваном это кремлёвские палаты, иначе и не скажешь.
Впрочем, события развивались столь стремительно, что просто не осталось времени на тщательный осмотр. А после того, как Хэм подошёл к полированной тумбе на колёсиках и нажал на какую-то кнопку, уже поздно было признаваться в том, что немного оплошал – сначала надо было добиться признания у публики и только после этого накидывать петлю на шею. Это если по какой-то причине стало совсем невмоготу.
Тумба оказалась чем-то вроде скатерти-самобранки. Сначала на столе появилась бутылка испанской «риохи», затем блюдо с несколькими сортами сыров и в дополнение к прочим разносолам баночка с чёрной этикеткой, на которой крупными латинскими буквами было написано: «Caviar». Хэм уже приглашал к столу, а на вопрос, не следует ли позвать остальных собратьев по перу, ответил кратко?
– На всех паюсной икры не напасёшься, а у нас сугубо интимный разговор.
Сеню аж передёрнуло от этих слов – возникло желание бежать куда глаза глядят, только бы обошлось без насилия над личностью. Ведь со своей хлипкой конституцией он против мощного Хэма не устоит. Но тот, поняв свою оплошность, успокоил:
– Я совсем не в этом смысле, – и уже после того, как выпили и закусили, разъяснил, что имел в виду, когда упомянул интим: – Дело в том, что у меня уже был печальный опыт. Только представь, собралась дружная компания, а в итоге все перепились вместо того, чтобы искать выход из почти безнадёжной ситуации. Совсем другое дело, если мы вдвоём, тут можно сохранить самоконтроль, не подвергая себя воздействию со стороны особо отчаянных любителей спиртных напитков.
Такой ответ Сеню вполне удовлетворил, поэтому стал налегать на закуску, а винные излишества оставил на потом. Вот если найдут приемлемое решение задачи, тогда и можно на радостях не то чтобы напиться, но хотя бы душу отвести, выпив пару бокалов хорошего испанского вина. Хотя в иных обстоятельствах Сеня предпочёл бы водку.
После того, как слегка насытились, Хэм предложил заняться делом:
– Ну что ж, выкладывай свои научные гипотезы.
К науке всё это не имело никакого отношения, однако к решению любой проблемы нужно подходить, следуя хотя бы правилам простейшей логики.
– Насколько я понял, в Закулисье нет своих писателей. То ли природа здесь такая, то ли что ещё. Вот и пригласили нас как бы для того, чтобы оплодотворить землю, которая не может дать требуемого урожая.
Хэм тут же подхватил озвученную Сеней мысль:
– Так я совсем не против! Кое-какая потенция ещё есть, несмотря на возраст. Если подгонят дюжину хорошеньких девиц, то за неделю справимся.
Ему смешно, ну а Сене явно не до шуток, поскольку дело очень уж серьёзное.
– Ладно, эту версию отбросим, поскольку для того, чтобы из бездаря сотворить приличного писателя, потребуется слишком много времени. Но, как я понял, наше пребывание здесь ограничено всего лишь несколькими месяцами, пока не закончится "год заботы о писателях", вроде так он называется.
Хэм сразу как-то сник, не скрывая разочарования в креативных способностях своего коллеги:
– И что теперь? Выходит, мы по-прежнему не в состоянии понять, с какой стати возникла надобность в услугах писательской бригады.
Однако у Сени было ещё кое-что в запасе:
– Если гимн тут ни при чём, тогда остаётся лишь один вариант. Мы должны написать что-то восторженно-оптимистичное про то, как счастлив народ под властью здешнего триумвирата.
От возмущения Хэм даже подскочил на месте:
– Что ты такое несёшь?! Да как можно писать о том, чего не знаем? Мы уже неделю сидим здесь взаперти, не имея ни малейшего представления о том, что творится за входной дверью.
– А телевизор смотришь?
– Не смеши! С утра до вечера там демонстрируют боевики и мелодрамы, которые поставляет Забугорье, но только лишь дойдёт до постельной сцены, как на экране возникает какой-нибудь представитель власти и начинает вещать о достижениях в деле повышения рождаемости у подконтрольного им населения.
– Прискорбно, если так. Неужели здешние правители настолько наивны и глупы, что поручат нам сочинить высосанную из пальца сказку о неземном рае в здешнем Закулисье?
Только он произнёс эти слова, как вошла та самая девица, которая давеча кормила Сеню бутербродами, и не скрывая радости сказала:
– Утром мы устроим вам экскурсию по городу. Ну а сегодня отдохните, и убедительная просьба воздержаться от чрезмерного употребления спиртных напитков, а то завтра будете не в форме.
Глава 2. Первые сомнения
С утра к подъезду подали минивэн с тонированными окнами. Когда Хэм и Сеня вошли в салон, они с удивлением обнаружили, что их оказалось только двое, не считая пятерых охранников в армейском камуфляже. Всё та же девица, которая обслуживала Сеню и Хэма, тут же пояснила:
– У остальных писателей совсем другой маршрут.
Что ж, это вполне логично – потом можно будет обменяться впечатлениями. Но вот минивэн рванул с места и на большой скорости миновав какой-то переулок выехал на оживлённую улицу. Только теперь Сеня получил возможность получить хотя бы приблизительное впечатление о том, куда же он попал.
А между тем, накопилось множество вопросов – к примеру, удивило то, что девица даже не представилась, а на вопрос, как к ней обращаться, ответила, что нет необходимости называть её по имени. Возникло подозрение, что здесь обходились вовсе без имён. В этом была кое-какая логика – ведь если человек исполняет роль винтика в сложном механизме, какая разница, как его зовут. Привычка называть всех по именам может нанести даже вред в том случае, если всё построено на унификации, взаимозаменяемости. Вот и теперь возник вопрос: а та ли это девица, что угощала Сеню бутербродами, или здесь у всех её коллег крашеные волосы и стандартный макияж? И постепенно эта обезличенность стала раздражать, словно бы имеешь дело не с человеком, а с каким-то роботом.
Ну а город как город – многоэтажные дома, в цокольных этажах разместились магазины, рестораны, по тротуарам ходят редкие прохожие, а проезжая часть улицы запружена автомобилями. Словом, всё, как у людей. Вот и Хэм вроде бы увиденным доволен:
– Конечно, не Бродвей, но так даже намного лучше. Не люблю я эту вечную толкотню и обилие рекламы.
Тем временем, девица как заправский экскурсовод рассказывает о достопримечательностях:
– Это Пятницкая, одна из основных магистралей Закулисья.
– Надо полагать, названа в честь Параскевы Пятницы? – предположил Сеня по аналогии с улицей в Замоскворечье.
Но оказалось всё не так.
– Основные магистрали Закулисья названы по дням недели, от Понедельной до Воскресенской.
– Неужели более оригинальных названий не нашлось? – удивился Хэм.
– Всё сделано исключительно для удобства наших граждан, чтобы не дай бог чего не перепутали. Дело в том, что в понедельник только по Понедельной можно ездить на личных автомобилях, а по остальным улицам следует ходить пешком. Во вторник это Вторничная, затем Срединная, Четверговая, ну и так далее. Исключение сделано только для служебного автотранспорта и средств передвижения сотрудников закулисных учреждений.
«Понятно, что всё зависит от того, сколько здесь развелось чиновников. Если их подавляющее большинство, тогда не следует удивляться подобному решению, иначе государство просто остановится в своём развитии. И впрямь, чиновник может опоздать на совещание, не успеет подготовить вовремя какой-то важный документ. Тогда совсем беда и государству крышка!» Так думал Сеня, пытаясь как-то оправдать действия властей. Ну а можно ли иначе, он же здесь в гостях – негоже лезть в чужой монастырь со своим уставом.
Кстати, пока ехали, ни одной церкви Сеня так и не увидел, однако девица успокоила:
– Молельные дома имеются при каждом доме, мы размещаем их во дворах, рядом с детской площадкой, чтобы подрастающее поколение с юных лет воспринимало религиозные каноны как наиважнейшую особенность нашего существования.
– И какому же богу вы тут молитесь?
– Каждый имеет возможность свободного выбора из согласованного списка, но большинство молится на Триумвират.
Услышав это, Сеня раскрыл было рот, чтобы задать, как ему казалось, каверзный вопрос, но Хэм ткнул его локтем в бок, и взгляд нобелевского лауреата был настолько убедителен, что Сеня отказался от своего намерения.
Но вот остались позади высотные дома, и минивэн остановился у ограды, за которой зеленели финиковые пальмы и кряжистые баобабы.
– А здесь у нас Парк культурного отдыха имени Афанасия Пожуелова.
– Это кто такой? – поинтересовался Сеня.
– Ну как же, Афанасий Ильич основал наше замечательное Закулисье. Разве вы не знали?
«Да откуда ж знать, если ещё пару дней назад слыхом не слыхивал ни о Закулисье, ни о Забугорье».
А девица продолжала:
– Если бы не он, мы так бы и остались Захолустьем. Это было сорок лет назад, после того как Забубенье решило превратить нашу страну в свой сырьевой придаток. Мы им должны были поставлять кактусы, папайю и бананы, а они нам вышедшую из моды одежду и прочий секонд-хенд. Но Афанасий Ильич положил конец гегемонии забубенцев и провозгласил создание процветающего Закулисья. Следуя его указаниям, наши талантливые учёные объединили лучшие свойства трёх растений в одном. И случилось чудо! Этот гибрид, получивший название «мегакактус», приобрёл прежде невиданные качества, он способен подавлять любые болезнетворные бактерии и вирусы в живом организме. Понятно, что мегакактус проверили на мышах – результаты были потрясающие! Теперь обо всех этих болезнях мы можем навсегда забыть. Вот что значит прозорливость руководителя страны!
«Час от часу не легче – ещё не успел понять, что из себя представляет Закулисье, а тут опять какие-то кактусы с бананами в придачу. Словно бы оказался на одном из Карибских островов, а не в цивилизованной стране с европейским жизненным укладом. Да уж, пора хотя бы в этом разобраться». Конечно, Сеня сознавал, что любознательность чревата скверными последствиями, но так уж устроена его натура, в основе которой принцип: хочу всё знать!
Едва ступили на землю, как последовало предложение пройтись по парку, поговорить с людьми, на что Хэм с Сеней без раздумья согласились – помимо всего прочего надо бы и ноги размять, а то, как знать, может, целый день придётся колесить по городу. Но только они подошли к воротам парка, как к Сене подскочил какой-то человек – с виду вроде бы не бомж, но впечатление произвёл не вполне приятное. Уж очень его поведение не соответствовало размеренному течению жизни в Закулисье. И словно понимая, что эта его инициатива ни к чему хорошему не приведёт, бедняга торопливо прокричал:
– Мы все здесь спим! Но ещё сохраняется надежда, что когда-нибудь проснёмся.
Не успел Сеня что-нибудь ответить, как из минивэна выскочили двое в камуфляже, скрутили возмутителя спокойствия и запихнули в подъехавшую к ним автомашину – обычно такие используют для перевозки заключённых.
Инцидент завершился столь стремительно, что у Сени возникло ощущение, что ничего такого не было – вполне возможно, что на несколько секунд он потерял связь с окружающим миром и случилась мимолётная галлюцинация. Но посмотрев на Хэма, он понял, что всё было наяву. Хотел задать вопрос девице, но та прервала его на полуслове:
– Не обращайте внимания, это сумасшедший, сбежавший из психушки. Однако после этой наглой выходки мы привлечём его к суду и отправим в колонию особого режима.
– За что? Ведь бедняга никаких преступлений не совершал, – попробовал возмутиться Хэм.
– Он будет наказан за распространение дезинформации. Ну вы же видите, что мы не спим, так что искажение фактов налицо.
Хэм с Сеней переглянулись, так и не найдя, чем возразить, ну а девица тянет в парк чуть ли не силком:
– Сейчас здесь начнётся диспут о краеугольных проблемах закулисного бытия. Вам будет очень интересно.
Так это же совсем другое дело! А коли так, можно хотя бы на время выбросить из головы переживания по поводу участи несчастного маргинала – куда важнее понять, что в головах у большинства здешних обитателей.
Мероприятие проходило в летнем кинотеатре – публика заполнила предназначенные ей места, ну а участники диспута расположились на сцене. Над их головой висел огромный транспарант, на котором аршинными буквами были написаны слова: «Жизнь в Закулисье – это счастье». Сеня не сразу понял, то ли такова тема диспута, то ли это образец наглядной агитации, который присутствует здесь даже по время показа комедийных фильмов.
Вначале ничего достойного внимания на сцене не происходило. Ведущий предоставлял возможность выступить всем участникам диспута по очереди – один справа, другой слева, а потом опять по той же схеме. Казалось бы, должны излагать свою позицию как бы враждующие кланы, но Сеня, как ни старался, существенных отличий в их высказываниях не уловил – и те, и другие расхваливали достижения закулисцев на все лады, а публика то и дело вставала с мест, чтобы устроить каждому выступавшему овацию. Чем-то всё это действо напомнило Сене телевизионные ток-шоу – когда-то смотрел их с интересом, но с недавних пор в его сознании возник какой-то перекос. Вроде бы должен был ещё больше возлюбить власть, которая ведёт страну к процветанию, однако, что станет с человеком, если с утра до поздней ночи потчевать его таким сладко-приторным продуктом? Даже если проблем со здоровьем удастся избежать, очень скоро всё это до жути надоест и захочется чего-нибудь вроде селёдки пряного посола.
Но вот как будто дождались – на авансцену вышли два спорщика, которые никак не могли прийти к консенсусу. Дело вроде бы пустяковое, поскольку каждый упёрся рогом, всего лишь отстаивая свою формулировку, ну а суть всё равно оставалась прежней, и никто из них не имел намерения её поколебать, а то и вовсе поставить под сомнение. Итак, Сеня и Хэм стали свидетелями такого диалога:
– Я утверждаю, что все закулисцы счастливы.
Эти слова произнёс седовласый метр, а тот, что немного помоложе, мотал головой, выражая несогласие, и для большей убедительности сопровождал свои слова жестами, которые должны были убедить присутствующих в его правоте:
– Нет, дорогой профессор, вы категорически не правы. Надо говорить, что закулисцы довольны своей жизнью.
– Милейший, да чем же вам моя формулировка не понравилась? Счастлив или доволен… Не вижу большой разницы.
– Да как же вы не поймёте?! Дело в том, что счастье – от слов «причастный», «соучастие». То есть участие в строительстве процветающего Закулисья – это и есть счастье. А вот удовлетворение от достигнутых успехов нельзя так называть.
Профессор скорчил презрительную рожу:
– Вы сами себе противоречите…
– Вовсе нет! Не все же закулисцы имеют возможность участвовать в нашем поступательном движении вперёд. Есть люди преклонного возраста, есть безнадёжно больные…
– Но ведь и они когда-то принимали участие…
– Хотите сказать, что прежде они были счастливы, а теперь нет?
– Вы приписываете мне слова, которые я не произносил. Это непростительная наглость с вашей стороны! Могли бы проявить уважение к моим сединам.
– Вот так всегда! – взмахнув руками, воскликнул оппонент. – Стоит лишь уличить престарелого маразматика во лжи, как сразу в ход идут аргументы, не имеющие никакого отношения к обсуждаемой проблеме.
– Да как вы смеете!
– Смею, потому что истина превыше всего! Ну а такие, как вы, способны извратить всё, чем так гордятся закулисцы.
Похоже, профессор потерял дар речи и потому не нашёл ничего лучшего, как схватить оппонента за грудки…
Тут уж потребовалось вмешательство ведущего, однако попытка разнять драчунов не удалась. Осталось одно единственное средство – вызвать кого-то на подмогу. Послышалась трель милицейского свистка, и вслед за тем из-за сцены выскочили двое в камуфляже, взяли недавних спорщиков под руки и куда-то увели.
Странно было то, что публика никак не отреагировала на инцидент – то ли это привычное явление, то ли массовка не получила указаний, как вести себя в подобной ситуации. Судя по всему, и Хэм не знал, что делать – вот рассмеёшься, и могут отправить обратно в Забугорье, ну а там жуткая тоска… Всякого он за свою жизнь насмотрелся, но, чтобы дрались по столь ничтожному поводу, никогда такого не было.
