000
ОтложитьЧитал
Глава 5. Очередное знакомство с симпатичной лоточницей рядом с гостиницей «Аркадия»
Он пролетал мимо административных зданий, магазинов, кафе, аптек, коих было так много, что создавалось впечатление, будто люди рождаются только для того, чтобы до самой смерти болеть. В тени каштанов, в сапожной мастерской, молодой курчавый армянин открыл свой крохотный, но чрезвычайно успешный бизнес.
Тут взгляд молодого человека остановился на привлекательной особе неподалёку от гостиницы «Аркадия», торгующей с лотка промтоварной всячиной. Приземлившись, он осмотрел место происшествия. Решил начать фундаментальное знакомство с достопримечательностями города именно отсюда.
Неприступно-целомудренный взор симпатичной лоточницы можно было бы оценить фразой, по словам очевидцев, организованной над вратами ада: «Оставь надежду всяк сюда входящий!»
– Но ничего – не в таких переплётах бывали! – подбодрил себя окрылённый сердцеед,
настроившись на интеллектуальное сражение, в котором противник в лице
привлекательной одесситки, без сомнения, был обречён на поражение.
Он подошёл, улыбнулся и стал смотреть преданно, как корова на хозяина, в изумрудные очи незнакомки, пронизывая насквозь, казалось бы, всю её, без остатка. Ясные очи извергали полное равнодушие, с которым нынче доктор осматривает глупого пациента, уповающего на магические свойства страхового медицинского полиса.
Безмолвная борьба взглядов продолжалась несколько секунд. Первой не выдержала противостояния лоточница:
– Что сказать хошь, аль попросить об чём?
– Сволочь красная…
Молоденькая симпатичная аборигенка удивлённо захлопала ресницами, искренне поражаясь тому, что пришелец с документальной точностью завершил фразу из исторического фильма о классовом противоборстве большевиков и белогвардейцев.
– А ты не одессит, – не сомневаясь в этом нисколько, с лёгким оттенком пренебрежения удивила своей проницательностью незнакомка.
– С прискорбием вынужден признать обвинение. Я из Соединённых Штатов… Армении, проездом в Самарканд. Одесса, как это ни печально, – пришелец выгнул губы, сдвинул брови, слегка наклонив голову, отчего печаль получилась какая-то не очень печальная, – до нынешнего времени не имела удовольствия купаться в лучах моей гениальности.
– Та боже ж мой, – согласилась лоточница, искренне в этом сомневаясь. – А ты скромен не по годам.
– Если бы моя бедная мама обладала этими качествами, то я искренне сомневаюсь в том, что ваша кроткая натура, – незнакомец обвёл профиль лоточницы похотливым вопиющим взглядом, более пристальное внимание останавливая на интимных местах, – смогла бы услаждаться столь совершенными атлетическими формами.
– Мама дорогая! И этот напичканный анаболиками бубль-гум претендует на совершенные формы?!
– А гора интеллекта?! – молодой человек указал в верхнюю часть тела, в коей находилось его хранилище. – А мощнейший темперамент?! – он отряхнул с гульфика пыль, явно намекая, что темперамент скрывается за ширинкой брюк. – К тому же я ещё немножко… философ. Он стыдливо уронил глаза, будто он немножко педераст.
– Ты брать что-нибудь будешь, философ?
Покупателю польстило, что в нём уже признали мыслителя, к тому же он в этом никогда не сомневался, но поскольку покупать ничего не собирался, по причине
отсутствия денег, то ему ничего не оставалось, как, собственно, философствовать.
– Вопрос, конечно, интересный, – слукавил он, не находя в нём ничего интересного. – А что у вас, извиняюсь, есть?
Лоточница улыбнулась, игриво сверкая зелёными глазками:
– Вопрос, конечно, интересный. А что вам нужно?
– Шампунь… яичный.
– Остался только для головы, – растянув губы, ловко отпарировала та, постукивая мякушкой указующего перста по подбородку.
– А трусы, трусы у вас есть?
– У меня? – беззастенчиво-удивлённо вопрошала промтоварная королева. – Конечно, есть.
– А мужские? – покупатель победоносно воззрился в её малахитовые глазки, готовый сиюсекундно контратаковать.
– Я мужскими не пользуюсь.
– А я пользуюсь, – честно признался покупатель, в чём не было ни малейшего сомнения.
– Выбирайте, – продавщица, ухмыляясь, переместила взор на левый край лотка, на котором покоилось несколько стопок разноцветных пролетарских трусов с объединяющим названием «Семейные».
– Это не трусы. Это парашюты для тех, кому за пятьдесят, – молодой человек брезгливо сморщился. – Мечта десантника. Если не раскрылся запасной парашют… – он хихикнул, вспомнив, что в детстве, отрочестве и юности пользовался исключительно «мечтой десантника». – А крем для кожи с омолаживающим эффектом?
– Пожалуйста, прекрасный крем для кожи, – женщина протянула тюбик с кремом. – Три рубля сорок восемь копеек, – вынесла она смертельный приговор, поскольку молодой философ, как и все мыслители, был богат лишь интеллектуально.
В наличии остались только неконвертируемые медяки, и возникла угроза предстать перед очаровательной одесситочкой несостоятельным. Молодой повеса остался бездвижен, как памятник, в безнадёжной попытке найти оправдание своей бедности.
Немного сконфузившись, как комсомолка пред тем, как впервые отдаться соратнику по партии, принял тюбик с кремом, читая: «Крем омолаживающий с прополисом». Повод отказаться был более чем убедительный:
– А у меня на прополис с детства аллергия.
Дабы перевести тему, он изъял с лотка рулон входящей в моду туалетной бумаги, пришедшей на смену газетам и календарикам с 365 страничками, которые были более удобны тем, что, кроме своего основного назначения, являлись ещё и источником информации.
– Никак не могу понять, почему два одинаковых рулона с двойной разницей в цене?
– Потому что розовая – лучшего качества, трёхслойная, более нежная, для лиц с изысканным вкусом.
– Относительно лиц посмею с вами не согласиться, – не без основания возразил покупатель, разумея, что туалетная бумага предназначена для иных частей тела.
– Ну, это и дураку понятно, что не для лиц, – загадочно улыбаясь, выказала несогласие с собственными выводами лоточница.
Дабы ещё дальше увести от малейшей возможности покуситься на оставшиеся неполные три рубля, молодой человек снова вперился в изумрудные глаза незнакомки:
– А как зовут это прекрасное неземное создание?
– Виолетта, – протягивая «лапку», представилась польщённая столь оригинальным комплиментом молодая женщина.
– Виолетта, Виолетта, я люблю тебя за это, – принимая хрупкую, с тонкими музыкальными пальчиками конечность, обернул в поэтическую форму обыкновенное женское имя любвеобильный покупатель, представляясь: – Бортник-Коновалов.
– Бортник-Коновалов?! Оригинально.
– Именно-с. Бортник – моя девичья фамилия. А зовут Вениамин. В детстве меня звали Жульдя-Бандя, – молодой паяц соврал относительно детства, поскольку так звали его и поныне.
– Жульдя-Бандя?! Это за что ж такие почести? – лоточница, улыбаясь, сверкнула игривыми глазками. Медного цвета пышные длинные волосы ниспадали на хрупкие плечи. Она была смугла – то ли от южного солнца, то ли от принадлежности родителей к грузинам или абхазцам.
– В детстве я не отличался скромностью…
– Это качество тебе удалось успешно сохранить, как тебя там – Жундя-Бальдя?! – лоточница хихикнула, сознавая, что несколько подысказила имя своего нового знакомого.
– Жульдя-Бандя, – поправил тот, нисколько не огорчившись по этому поводу. Молодой человек взял в руки гипсового шимпанзе с прорезью в темечке.
– Оригинальная копилочка, – он хитро улыбнулся, что предполагало рождение
глубокой мысли. – Задумывалась ли ты когда-нибудь над тем, почему любимым занятием человека является наблюдение за обезьянами?
Виолетте это никогда не приходило в голову, но во время своего последнего посещения зоопарка, в Киеве, они с подругой около полутора часов провели у вольера с потешными беспокойными макаками. Лоточница, пожав плечиками, озорными глазками окинула своего нового знакомого:
– Никак не возьму в толк, чем может заниматься столь незаурядная личность, если исключить философские начинания? – она вопросительно скруглила тонкие линии бровей, не сомневаясь нисколько в том, что ответ будет туманный и завуалированно-витиеватый.
Молодой человек, дабы не разрушать этих самых сомнений, начал именно с того, что пыталась исключить медноволосая работница прилавка.
– Исключить из меня философские начинания – это всё равно, что разлучить сиамских близнецов. Философ – это эгоистичный индивидуалист. Каждый, с целью выделиться среди серой невзрачной массы, пытается нарядить свои изречения, как рождественскую ёлку, не всегда понимая того, что обывателю понятны эта лживая спесь и самовоспевание.
– Чем ты сейчас и занимаешься, – нечаянно подметила собеседница.
– Виолетта, я тебе как брату скажу: я тружусь на ниве философского абстракционизма! – философ-абстракционист натрудил лицо мудростью, чтобы отвергнуть малейшие подозрения в обратном.
– Что-то я раньше о таком течении в философии не слышала, – удивилась Виолетта, закончившая три курса филологического факультета Киевского государственного университета.
– Ничего удивительного, – успокоил мыслитель. – Я стою у истоков этого нового течения в философии – философского абстракционизма.
– Пионер?
– Если не сказать больше – октябрёнок.
– Вам при жизни памятник воздвигнут рукотворный, – проникнувшись уважением к, несомненно, выдающейся личности, перешла на «вы» лоточница, уточнив и его месторасположение, – на Дерибасовской.
– Я согласен и на площади Ленина.
– Рядом с Лениным?!
– Вместо Ленина.
– Ну, ты хам!
– Что в переводе с английского на языки народов Латинской Армении означает – вред, вредить, – не растерялся герой-любовник, нахально остановив взгляд на разрезе халата работницы прилавка, который не был вульгарным, но и чрезмерно скромным его назвать было бы невежливо.
– И что ты там увидел для своей философской абстракции? – организовав на лице улыбку, полюбопытствовала Виолетта, съедаемая лёгкой степенью сомнениями.
– Я увидел там то, что увидел друг моего несостоявшегося детства Альберт Рацимор у подруги своего состоявшегося детства Серафимы Мирзу. Трудное детство – деревянные игрушки, – пояснил Жульдя-Бандя, встретив сочувственный относительно несостоявшегося детства взгляд лоточницы. – Несчастный и по сей день носит почётное звание отца-героина. Бедняга истлел, выращивая себе подобных. У него развился обширный склероз, а склероз, как известно, вылечить нельзя…
– Зато о нём можно забыть, – Виолетта хихикнула, довольная собственным заключением.
– В этом его преимущество перед диареей, – выдвинул железный аргумент собеседник.
Лоточница засмеялась, сотрясая хрупкими плечиками.
Молодой человек, представившийся столь странным именем – Жульдя-Бандя, дождавшись, когда эмоции его новой знакомой несколько поутихнут, поведал о дальнейшей судьбе друга своего так и не случившегося детства – Альберта Рацимора.
– Сейчас бедный Альберт в казённом доме воспитывает кукол и ловит рыбу ивовым прутом… в… – он замешкался в поисках оригинального места, – в унитазе.
– И много налавливает? – с трудом подавляя смех, поинтересовалась Виолетта, играя игривой зеленью глаз.
– Не признаётся.
– Не хо… не хо… – смех душил её, мешая говорить. – Не хочет вы-выдавать рыбные места?!
– Не может. Он о них забывает. Что-то с памятью моей стало… – прозвучал мягкий мелодичный, без признаков фальши тенор ухажёра.
– О боже, боже, неужель, – дама артистично сложила на груди руки, – Карузо сладостная трель! А может, ты сошедший с небес Марио Ланца?!
Обвиняемый кивнул, не исключая такого момента.
– Да нет же! Передо мною восходящая оперная звезда – Дмитрий Хворостовский! Какая удача!
Абстракционист улыбался, наслаждаясь своей популярностью у одной из представительниц нежной половины человечества.
Глава 6. Симпатичной лоточнице, в лице своего нового знакомого, удалось обзавестись ещё и личным целителем
– Признаться честно, я дипломированный экстрасенс, целитель и магистр белой магии. Окончил московскую школу по подготовке экстрасенсов, – открылся профессиональный экстрасенс, если исключить, что школа была передвижная, обучение проходило экспресс-методом, а диплом выдавался на четвёртый день обучения, – после трёх полуторачасовых занятий.
– Мама дорогая! Поём, философствуем и колдуем?!
– Исцеляем, – поправил целитель, а с тем, чтобы рассеять сомнения, вынул из дипломата, в синем переплёте, корочку, высокопарно названную её обладателем «дипломом». – Могу и тебя исцелить…
– Прямо здесь?!
– Здесь не получится. Исцеление – это таинство, а всякое таинство происходит в закрытом пространстве с ограничением естественного источника света.
Лоточница понимающе кивнула, пронизав хитрым зелёным взглядом профессионального экстрасенса, который, сказать откровенно, больше походил на обыкновенного мошенника. Она растворила диплом, читая вслух:
– Сударкин Владимир Константинович. Веня, а как насчёт Бортника-Коновалова?!
– Ничего удивительного. – Это мой психдоним. Все великие люди скрываются под психдонимами: Ульянов-Ленин, Джугашвили-Сталин, Бронштейн-Троцкий, Певзнер-Белостоцкая.
– Белостоцкая – Певзнер?! – лоточница вопросительно подняла глаза с тою степенью удивления, будто звезда эстрады в свободное время подрабатывала лифтёром в ЖКХ. – А я думала – она русская.
– Юлия Гросс, моя одноклассница, тоже думала, что её папа лётчик-испытатель, а тот был простым налётчиком и банально погиб в перестрелке, когда они брали отделение
сбербанка в Армавире.
Медноволосая работница прилавка, возвращая, цвета морской волны, корочку её владельцу, брезгливо подметила:
– В Одессе, на «Привозе», за пару червонцев тебя сделают депутатом Верховного совета, а за две четвертных – Папой Римским.
Молодой человек напустил на себя серьёзности, таинственности и величавости, как всякий целитель пред тем, как облапошить очередного легковерного соотечественника:
– Я кровью, потом и врождённым талантом проникать в грешные души граждан…
– И гражданок?!
– И гражданок, – согласился тот, – заработал этот диплом.
Он поцеловал кормилицу в синюю глянцевую спинку, на миг утонув в воспоминаниях о том, как в подмосковном Серпухове, объявив себя одновременно внуком болгарской ясновидящей Ванги и сыном Мессинга, устраивал целительные спектакли, ни на йоту не отходя от постановки фильма «Праздник святого Йоргена». Заметим, что по теории вероятности Жульдя-Бандя мог быть сыном Мессинга и внуком Ванги примерно один к ста миллионам.
К слову сказать, в качестве внука он больше подходил Мессингу, если учесть, что тот был старше Ванги почти на четверть века и зачать нашего целителя мог разве что в семидесятилетнем возрасте…
Найдя эту тему злободневной для каждого мало-мальски уважающего себя философа и дабы подчеркнуть свою принадлежность к этому утончённому жанру, странствующий бездельник напустил на себя мудрости, что, откровенно говоря, очень плохо сочеталось с его возрастом.
– Болезни, неразделённая любовь, кредиты и угрызения совести поразили современное общество. Поэтому люди вынуждены обращаться за помощью к нам, экстрасенсам, народным целителям, колдунам и ворожеям.
– Меня лично, – Виолетта обозначила себя пальчиком, – не поразили, разве что кредит на стиральную машину, но я погашаю вовремя.
– Кредит – одна из форм финансового порабощения человека! – философ-абстракционист придал указующему персту восклицательное положение. – Разница между человеком и крупным рогатым скотом в том, что с последнего снимают одну шкуру, а с человека кредиторы снимают три.
Лоточница хихикнула, в этой части трактата соглашаясь с молодым человеком полностью.
– А вдруг завтра ваше акционерное общество с неограниченной безответственностью закроют. Сокращение! Платить станет нечем, и начнутся угрызения…
– Не начнутся! – категорично заверила медноволосая работница прилавка.
– Когда придут судебные приставы – начнутся! – не сдавался оппонент.
– Не начнутся.
– Ближе к старости всё равно начнутся. Когда ты станешь упрекать себя в том, что отбила мужа у лучшей подруги…
Собеседница защёлкала ресницами, отчего её изумрудные глазки заморгали, как предупреждающий сигнал светофора:
– Во-первых – не мужа, а жениха, а во-вторых, мужа впоследствии как раз таки отбила у меня она. Ну да бог с ней. Поначалу я его ненавидела всеми фибрами души, но потом улеглось…
– И я его просто презираю, – подсказал молодой человек.
Глава 7. Старость – не радость
Тут диалог разрушила вынырнувшая из подземного перехода старуха, своей старушечьей сущностью выявляющая потребность всюду гадить. Взгляд лоточницы переместился на это полуразвалившееся существо.
«Старая карга», – утробно обвинил соотечественницу в долголетии Жульдя-Бандя.
Пожилая дама, как и все престарелые люди, ни в чём, кроме смерти, не нуждающиеся, сначала проявила интерес к омолаживающему крему для лица.
– Не поможет, – протягивая тюбик с кремом, подумала Виолетта, с трудом сокрывая сарказм. – Крем от морщин – три рубля двадцать копеек.
– Тебе бы, старая, озаботиться поиском уютного, с солнечной стороны, места на кладбище, – не без основания решил оптимистично настроенный молодой человек.
Старуха, в здравом уме и с ясной памятью, соотнесла стоимость крема и стоимость одного килограмма мойвы, коей она могла побаловать себя на остатки пенсии. Помимо неё, с её денежным пособием сожительствовали ещё и дочь с зятем и двадцатилетним внуком, которые на её пенсию могли побаловать себя шашлычками из баранины или свинины…
Выходило полтора килограмма мойвы, чем пожертвовать, даже ради омоложения,
пожилая одесситка была не в силах.
Потом она проявила интерес к носкам. Самые дешевые тянули на 650 граммов мойвы, и та решила, что экономнее будет поставить латки на протёртые. Бубновый интерес старуха завершила тапочками. Услужливый молодой человек с удовольствием помог ей сделать правильный выбор, предложив белые, поскольку те наиболее удачно гармонировали с её возрастом.
Старуха, изжившая в себе способность воспринимать юмор, долго вертела тапочки в руках, в надежде отыскать какой-нибудь изъян, с тем, чтобы претендовать на скидку, и даже померила их, но брать, естественно, не стала. Она потелепала прочь, навеяв на странствующего ловеласа поэтическую музу:
– Старушка медленной стопой подалась прочь, к едрёной Фене. – Жульдя-Бандя бросил сочувственный взгляд в сторону удаляющейся пожилой соотечественницы. – Старость – это когда ты представляешь из себя большой, но изрядно потрёпанный энциклопедический словарь, и когда каждый очередной шаг сопровождается стоном, хрустом костей и междометиями.
Глава 8. Обнаруживаются и иные достоинства бродячего философа-абстракциониста
– Так ты, вдобавок ко всему, ещё и поэт?! – съязвила Виолетта, удивлённо подняв тонко выщипанные чёрные бровки.
– Творю-с в свободное от работы время, – раскрыл свой плотный творческий график
стихотворец.
– Так значит, ты у нас, помимо прочего, – философ-абстракционист, певец, поэт, экстрасекс, – медноволосая улыбнулась, удачно перепеленав одно из достоинств странствующего ловеласа. – Бабник, – она заглянула в его родниковые очи, в которых за лживой пеленой невинного безразличия угадывалось плотоядие. – Без сомнения, ещё и артист… народный…
– Пока только застуженный, – поскромничал тот, стыдливо захлопнув веки, потом, растворив, добавил: – Застуженный мастер с понтом и трижды орденопросец.
Виолетта хихикнула, впервые взирая на настоящего орденопросца:
– Ты, наверняка, ещё и доктор каких-нибудь наук?!
Жульдя-Бандя покрутил головой:
– Нам чужого не надо.
Собеседница вдруг стала серьёзной, как иракский посол в США, вручающий орден Дружбы народов Бушу-младшему:
– А может, ещё и лауреат?..
– Шнобелевской премии, – признал за собой, пожалуй, главный свой титул почётный орденопросец.
– Мама дорогая! Куда я попала? Трижды орденопросец, шнобелевский лауреат, застуженный спортсмен….
– Мастер с понтом, – поправил отъявленный орденопросец, стараясь сохранить присущую всем почётным орденопросцам скромность.
– Лауреат шно-шнобелевской премии, к тому же ещё и застуженный… – с трудом выговаривала зеленоглазая под натиском душившего смеха.
«Так смеяться может только та женщина, которая ради меня согласна на развод», – решил искушённый в этих вопросах бродячий ловелас, не ведая о том, что ради такого ослепительного кавалера Виолетта была согласна на развод тремя годами ранее.
Чувство гордости переполняло душу странствующего бездельника, и он не мог, оставаясь рабом собственных амбиций, не выплеснуть их наружу.
– Скажу по секрету – я гениальная личность! – руководствуясь многолетними за собой наблюдениями, заявил заслуженный шарлатан. – Но об этом, пока, кроме меня… и теперь уже зеленоглазой красавицы, никто не знает.
– Ге-генитальная! – с трудом справляясь с эмоциями, заключила, основываясь на собственном опыте, лоточница.