000
ОтложитьЧитал
– Што же, отец дьякон, – великий грех у парня был? – поинтересовалась женщина.
– Да, действительно великий… – ответил дьякон, – Но по церковному уставу я не могу ничего о том говорить…
Ну, так вот с того дня и пошло. Ступил я единожды на сию стезю, потом совсем осмелел… Умер Павлуха, похоронил я его по христианскому обряду… «Упокой, Господи, душу усопшего раба Твоего!..» Самочинным, так сказать, образом начал священствовать. Был в селе начетчик Ермолай – в иное время за обеднями часы любил читать, а на утренях шестопсалмие. Ермолай вместо псаломщика стал со мною служить. Жители иначе и не обращались ко мне, как – «батюшка, батюшка!» И сам я сбился с толку, не ведаю, кто аз есмь, дьякон или священник, ибо по делам своим соприкоснулся со священнической благодатью…»
Солдат, слушавший очень внимательно, заметил:
– Подобное и на военной службе бывает! Вот у нас от батальона осталось всего тридцать шесть человек… Так я сперва за фельдфебеля командовал, а потом за офицера… Егорья за это самое получил… А то и такие есть, что за батальонного орудуют…
– Ваше дело иное, – мирское!.. – ответил дьякон. – У вас порядки, человеками заведенные, в моем же деле нарушение Божеских установлений… Да…
Итак, значит, оказался я в положении священника. Жители ко мне за разными надобностями обращаются, я не прекословлю, ибо надо же чем-нибудь их тяжелое житие облегчить… Один раз перед австрийским офицером ходатайствовал, от обиды защищал. А то еще раз пришел ко мне мужик – просит, чтобы повенчать… «В своем ли ты разуме? – говорю. – Такое время, а ты о плотской похоти думаешь… Нехорошо сие!..» – «Так ведь я, говорит, батюшка, не для плоти своей, а для Катерины хочу, – Катериной невесту его звали, – боюсь, как бы австрияки девку не забидели… Как я за ее заступлюсь? Ты, скажут, кто ей?.. Тебе што? Поди прочь!.. А будь мы в законе, совсем другое дело, постоять за мужнюю жену я право имею…» – И его повенчал».
Дьякон перевел дух.
– Жил в селе сапожник Казимир, не то католик, не то лютеранин, – не знаю… Встречает он однажды меня и говорит:
– Ну, pater!.. Перед смертью обязательно тебя позову…
– Так ведь ты, мол, не православный?
– Ничего, говорит… Бог один для всех… Кабы я басурманин был…
– Это правильно!.. – вставил свое слово сектант. – И никакого греха нет в том, что ты священствовал. Всякий мирянин, если он достоин, имеет ту же благодать, что и священник.
Дьякон ничего не возражал.
– Теперь заканчиваю свой рассказ. Месяца два так прошло, в одно утро встаем мы с Варенькой, смотрим, что такое? На улицах суета, движение, патрули, повозки. Тогда нам еще неведомо было значение сего события. Еще дня два прошло. Бросили М-в австрийцы. Казачьи отряды въехали. Господи, сколько радости!.. Варенька на шею мне бросается да слезами заливается…
Да, и радость и скорбь. Отправились мы пешком в город, где Соня с ребятишками, и тесть, и мамаша. Иду я, размышляю и, чем ближе к городу, тем больше угрызения совести испытываю, – словно преступник…
В городе все живы и здоровы… Целуемся, не чаяли, что друг друга увидим, – меня погибшим уже считали. Соне я однако ни слова о том, как священствовал, не сказал. А вечером улучил время и с тестем наедине побеседовал. Раздумался он. «Запутанное, говорит, твое дело! Надо тебе повидать его преосвященство, но епископ Антоний сейчас выбыл в Москву, когда вернется и вернется ли, неизвестно».
Пообсудили мы купно сие запутанное дело и пришли к решению, что мне необходимо поставить о сем в известность Святейший Синод. Как Синод разрешит, так тому и быть.
– Наверное оправдает, – по человечеству!.. – сердобольно сказала женщина… – Может, еще священником сделают.
– Ну, это неизвестно!.. – возразил прасол. – В Синоде свои правила. Не по человечеству, а по церковным уставам.
– Что же, – я готов понести наказание!.. – пониженным, тихим голосом сказал дьякон. – Пусть наложат епитимию!.. Пусть в монастырь ссылают!.. Роптать на сие не посмею, а понесу наказание с полной покорностью, ибо почитаю себя виновным.