Пролог
Чертова цивилизация! А ведь я даже не знал раньше этих слов – и нате, пришли на ум, как будто я тысячу лет впитывал все, что придумывали за это время людишки.
Осознание пришло далеко не сразу. Я так привык к вечному сну, что и раздражающий звук поначалу принял за игру подсознания. Но шум не прекращался, он проникал в гробницу, пробивался сквозь знаки и толстые стены, вливался в меня и будил, будил от многовековой дремоты. Я не открыл глаза – нечего было открывать, и не навострил уши – по причине их отсутствия, но очень захотелось потянуться. И раздражение было связано как раз с последней невозможностью. Я улавливал всем разумом скрежет и стон разрушающихся плит, а потом почти отчетливое:
– Что за хрень, ребят? Ковш заедает! Не похоже на твердый слой породы! Геодезиста крикните! Пусть хоть раз покажет, за что он зарплату получает…
Будь у меня бока, я непременно повернулся бы и продолжил спать, представляя теперь, что такое этот самый «ковш» и «что за хрень» здесь, действительно, происходит. Но людишки не унимались – это злило. Ведь я прекрасно понимал, что пробиться сквозь защиту им все равно не удастся – не для простых смертных она создавалась и не для их ковшей. Раз уж даже я не смог нарушить ее, а первые лет двести только тем и занимался. Но люди не меняются, они назойливы, как насекомые, и всегда ползут туда, куда их не звали, а останавливаться не умеют. Столько лет прошло, а эволюция стоит на месте.
Однако я действительно взбодрился, когда скрежет раздался совсем рядом. Прильнул к одной из холодных стен и тут же отшатнулся, однако царапина пошла – какой-то неведомой силой извне она нарушала целостность гробницы. Посыпалась древняя пыль. Но я безотрывно наблюдал за знаками – еще, еще немного, нужно хотя бы задеть царапинами древние защитные заклинания!
– Мать твою… – я вновь расслышал голос. – Чертовщина какая-то! Кто додумался закопать гроб посреди леса?!
– Да не ори ты! – это произнес другой мужчина. – Может, мы наткнулись на могилу какого-нибудь гребаного Чингисхана?
– Долбонат! – отрезал первый. – Ты в школе учился? Чингисхан жил в нескольких тысячах километров отсюда…
– Иди в жопу, Гриш. Меня сейчас колышет только, сколько мы государству должны за находку. И должны ли мы государству, если государство не узнает? О, геодезист, – он буркнул и крикнул в сторону: – Здрасьте, выспались? Ну пойдите позавтракайте, а мы тут сами.
– Макарыч, нам трубы прокладывать надо, а не херней страдать! Может, вытащить и вывалить на обочину – пусть потом Петрович мозг ломает, что с этой инопланетной херней делать?
– Кусок идиота. Вишь, как блестит на трещине? Ставлю золотой зуб, что это гигантский слиток золота. Почернел просто. Прикинь, сколько бабла можно получить за глыбу инопланетного золота?
Чего они болтают? Копайте, копайте дальше! Этим своим ковшом да с размаху! Долбонаты! Целая группа долбонатов, которым лишь бы языками чесать, а не работать. Еще ни разу за тысячу лет я не испытывал такого буйного волнения – и знал точно, что если освобождение не удастся, я запросто могу спятить от тоски – она накрывает немыслимой силой после настолько мощной надежды. Копайте!
Все-таки кто-то догадался запустить механизм, я вновь расслышал мерное тарахтение – музыку, слаще которой я не слыхал. Я заставил себя расслабиться и приготовиться к какому угодно долгому ожиданию, лишь бы оно сопровождалось этим волнующим скрежетом. Тому, что разобрал их язык, не удивился – возможно, все мои сны были наполнены звуками растущей цивилизации: я впитывал их, не осознавая и не просыпаясь, и теперь они текли сквозь разум, сразу понимаемые в значениях. А «Гриш» отныне объявляется главным спасителем Зла – он будет вознагражден за подвиг. Если только не сдастся до трещин по защитным знакам.
Они еще долго колупались, останавливались и обсуждали. Людей вокруг становилось все больше – и каждый из них подходил ближе с магическим заклинанием, произносимым с неизбежным придыханием: «Мать твою… Что это за хрень?». А меня вместе с гробницей толкало и качало редкими ударами. Я не шевелился и смотрел строго на крайний знак. Не проявил ни одной эмоции, когда меня подняли каким-то механизмом и под нецензурные крики снова опустили – уже в другое место. Люди не меняются – они учатся новым словам и прогрессируют, но остаются любопытными существами. Вскрывайте! Этого мало! Нет, точно не нужно ждать Петровича! Если мой голос учитывается в голосовании, то мы определенно обойдемся без Петровича, мои самые близкие друзья.
– Давай хоть одним глазком, а? – этот голос принадлежал второму главному спасителю Зла, имени которого я не расслышал.
А вот Гришу пришлось низвергнуть с постамента – он несуразно сомневался во всем подряд:
– Народ, вы рехнулись? Фильмы про всякие раскопки не смотрели? Там может быть зараза, против которой у нас нет иммунитета!
Макарыч оказался более решительным:
– Ишь! Ты, блин, в школе отличником был? Задолбал умничать!
– Хорошистом… – растерялся Гриша.
– Ну так и сидел бы тогда директором какого-нибудь завода! А мы люди простые, мы без заучек обойдемся!
– Так я ж бульдозерист, Макарыч, как же вы без меня обойдетесь…
– Сгинь в бульдозер, Гриш, пока не пришиб. Коль, давай сначала ломом попробуем!
Не имею представления, чем они пробовали, но возились много часов подряд. Я не уснул только потому, что успел выспаться на тысячу лет вперед. Самый пронзительный визг какой-то пилы оказался самым полезным – поползли, закрутились трещины по краю, добираясь до знаков. И когда они наконец-то столкнулись, я замер на последнюю секунду, а затем заструился вверх и потек наружу. Оставшиеся знаки мешали, приходилось сжиматься до дымка толщиной в волосок, но магия заклятий разрушалась, она уже не была способна удержать меня. Я вырвался ввысь, в сумеречный воздух, расправил крылья и заорал во всю глотку – таким неописуемым был мой восторг. Конечно, никто из людей меня не увидел и не услышал – ведь не было пока у меня тела и причитающихся ему голосовых связок. Но на мой крик отозвалось небо далеким громом – кто-то из рабочих вскрикнул, озираясь, и перекрестился.
Они суетились подо мной, все еще пытаясь пробить ход в уже пустую гробницу. Она действительно была драгоценна – литое золото с серебряными путами. Людишки заслужили свою награду… Но ведь и мне понадобятся средства на первые расходы. Потому следует растоптать всех и пойти осваиваться в новом для меня мире. Я уже вытянулся в плоскость, чтобы ударить сверху и зацепить сразу всех, но за палец до первой каски вдруг вспомнил, как вообще оказался в заточении.
Ведь я тогда тоже недооценил людей – не подумал, что кто-то из них способен обуздать настоящее Зло и запереть его на целую вечность. И нет же, небольшой монашеский орден, пусть и за счет многих жертв своих, с этим справился. А причина была в том, что люди не умеют останавливаться. Им, видите ли, не пришелся по душе мой сценарий конца света, вот они и бросили все жалкие силы на то, чтобы меня остановить. Вел бы себя тише, не афишировал бы планы – и все прошло бы как по маслу. А здесь получится сразу пара десятков трупов, которые найдут другие люди и объединятся в новый поход против меня. На этот раз я ошибку не повторю. Но так я соскучился по телу, что не смог себе отказать в единственной доступной радости: выбрал ближайшего мужчину и нырнул в него.
– Гриш, ты в норме? – кто-то хлопнул меня по спине.
Я улыбался самыми настоящими губами, но качал головой в ответ на вопрос. Вот тебе и награда, дорогой спаситель, век тебя помнить буду. Само собой, его души в теле не осталось – вылетела, спасаясь от могущественной злой силы. В рай, или куда они обычно от меня сбегают. Я же поднял руки, растопырил пальцы и засмеялся теперь от нахлынувших физических ощущений. Вот это уже мой рай!
– Эй, ты куда?
Мне все еще раздавались в спину голоса, но я не оборачивался. Так и топал в темноту, делая все более глубокие вдохи. Шагал в густую лесную чащу, все дальше и дальше от бардака, который люди устроили посреди зарослей. Что же они тут нагородили! Деревья выкорчевали, землю изранили своими машинами. Я удивлялся, но все еще смеялся от немыслимого запаха неожиданной свободы. Кто-то бросился вдогонку, пришлось спрятаться – благо наступающая ночь, моя извечная союзница, помогала. Оторвавшись от преследования, я стянул каску и бросил на землю, расстегнул шире ворот, а двигался все быстрее и быстрее, желая оказаться как можно дальше от места, которое за столько времени возненавидел.
Через несколько часов стал ориентироваться по запаху. Мне нужно понять, что вокруг происходит, как изменился свет и в каких богов сейчас верят, а для этого требуется людское поселение. Вот я и направился на запах человечины. Однако его опережал шум, похожий на рев тракторов и бульдозеров. Изумляясь, я не сменил направление, ведь цель оставалась той же.
Вышел на поселение лишь следующим днем. Тело мужчины устало, оно имело весьма ограниченный резерв прочности, но я не роптал – мое собственное тело уже давно истлело, и я рад любому подарку взамен, даже настолько никудышному. Но забыл о слабости, когда разглядел то самое… поселение. Домов было много, они громоздились один на другой, как будто людям больше не хватало места для строительства. Некоторые здания упирались в самое небо. Может, так цивилизация нашла самую близкую дорогу к раю? И все шумело вокруг, гудело оглушительно.
Я шел вперед, стараясь подражать окружающим. Машины – и это слово само собой пришло на ум – носились по гладким дорогам, а дома сияли стеклами, как зеркалами. И вокруг собирались все более шумные толпы. О, тьма, сколько же теперь людей? Может, уже сотни тысяч? Или все человечество по какой-то причине решило поселиться в одном месте?
И это была первая по-настоящему плохая новость. Если человеческая раса так сильно разрослась, то и на борьбу со мной найдется много желающих. Потребуется масса времени, чтобы влиться в этот мир, а до тех пор желательно не высовываться. Это тоже сложно. Высовываться – моя природа. Ее необходимо как-то унять – например, изображать, что я до сих пор наполовину сплю.
– Классные линзы, чувак! – бросил какой-то парень. И он был первым, кто обратил на меня внимание.
– Спасибо, чувак! – ответил я ему в тон.
Линзы – это что-то с глазами. Надо найти водоем и оценить, чем я поражаю прохожих: красным гневом, желтой хитростью или черной тьмой, изменить окрас на что-то менее выразительное. Но пока надо придумать, с чего начинать. Я не жалкий раб и не бедняк, падающий в ноги землевладельцам. Времени у меня много – года и столетия, если никто не заподозрит, кто я есть. И я могу действовать неспешно, к примеру, узнаю, как вообще выглядят современные алтари для жертвоприношений и кому именно следует приносить жертвы.
Несколько дней я просто ходил по улицам и наблюдал, привыкал к разящему шуму и отмечал странности в поведении людей, подслушивал разговоры, сам задавал вопросы, на которые нередко отвечали, хоть и с удивлением. Тело Гриши требовало сна, потому я был вынужден усаживать его в темноту и давать возможность отдыха. А затем снова поднимался и продолжал свое потрясающее исследование. И заполнял пробелы. Все мои сны тут же подкидывали доказательств и терминов, потому я обучался очень быстро.
Люди все еще верят в богов, и главным из них стали Деньги – непохожие на старые монеты, а обычные бумажки или твердые прямоугольники. Этот бог всемогущ, все являются его последователями. Теперь и верность сюзерену, и вера в других богов, и монашеские обеты не были главным смыслом жизни. А я очень пластичен в таких вопросах – и стану самым яростным адептом любого бога, раз он не скупится со своими приверженцами и топчет все остальные религии.
Со временем обнаружился и другой бог – он назывался Документами. Именно о них меня спросил хмурый мужчина – да таким тоном, будто он, а не я, здесь Древнее Зло. Я ответил что-то предельно внятное, но меня попытались удержать: на помощь хмурому мужчине прибежали еще несколько в такой же одежде. Я справился с ними за секунды, но есть не стал, хоть и очень хотелось. В этом теле мне было непривычно точно так же, как и в этом мире. Оно хотело другой пищи – и я обнаруживал ее остатки то в уличных урнах, то в торговых лотках. Купцы пытались меня поймать, да где уж им! Такие же неповоротливые, как и в мои времена. Удачи им отыскать вора при таком населении, где люди даже по улицам перемещаются волнами.
Так я и думал, пока не услышал крик от человека в форме:
– Вон он! С ориентировки!
Убежать-то я убежал, но через некоторое время узнал и о третьем боге – невидимой воздушной Мобильной Связи между людьми. Через нее они могли общаться и даже передавать мой портрет. Не самая могущественная богиня в пантеоне, но очень вредная и вездесущая, ее нельзя игнорировать.
И тогда решил покинуть город. Хороший полководец всегда знает, когда требуется отступить. Но будущее меня не страшило, ведь я определился с дальнейшим. Я Гриша! Есть люди, которые знают меня как Гришу. Они примут и научат правильно молиться Деньгам, Документам и невидимой Связи. С моей обучаемостью я не проведу в их обществе больше нескольких месяцев, а потом начну свое восхождение. Не вечно же Древнему Злу служить бульдозеристом.
Глава 1
– Если коэффициент корреляции стремится к нулю… если он только стремится нулю, то… Ну, можно порадоваться, что он вообще к чему-то стремится! О большинстве людей такого не скажешь. Но лучше все-таки стремиться не к нулю, а к чему-то более стоящему! Так, Любка, не отвлекаться, теория статистики сама себя не выучит!
Я бубнила себе под нос, но поглядывала на настенные часы радостно – всего лишь девять вечера, а я уже домываю последний этаж. А означает подобное, что сегодня я не только поесть успею, но и лекцию хорошо выучить. До зачета еще уйма времени, но сложность его прохождения сильно зависит от того, как работал в течение семестра. Статистика мне не то чтобы сложно давалась, просто физически не было времени сесть и тщательно разобраться во всех формулах.
О, сегодня же еще день рождения мамы! Надо не забыть позвонить и поздравить – поздравить-то я ее хотела, но опять придется врать. Мама так и не узнала, что кроме учебы я успеваю подрабатывать – и кем! Обычной уборщицей. У нее очень четко выставлены в голове приоритеты социальных ролей: будущий бухгалтер – это прекрасно, в настоящем уборщица – стоило ли покидать родное гнездо и мчаться поступать в столицу? Мыть полы я и дома могла научиться. Нельзя сказать, что денег на жизнь мне не хватало: родители высылали достаточную сумму, чтобы арендовать старую квартирку в пригородном поселке и жить не на грани голодных обмороков. Но пару месяцев назад я увидела эту вакансию – работа ненапряженная, после занятий я все равно чаще остаюсь в библиотеке, чтобы подготовиться к занятиям, так почему бы не задержаться в городе еще на пару часов и не подзаработать, убирая офисное крыло мармеладной фабрики? Но главную причину я так никому вслух и не афишировала – мне захотелось поработать уборщицей. Именно захотелось проводить так время и повторять материал в процессе. Все дело в моем тайном стремлении к порядку. Я именно потому выбрала специальность бухгалтера и замирала от счастливой мысли, что всю оставшуюся жизнь буду наводить порядок в цифрах. Но этого оказалось недостаточно. После поступления я долго не могла справиться с эмоциями: отчаянно скучала по родному дому, переживала из-за мелких ошибок в учебе, тяготилась отсутствием знакомых и друзей – одногруппники не в счет. И после того как устроилась уборщицей, сразу успокоилась: физически стало тяжелее, зато голова разгрузилась. Я будто бы волю своей истинной натуре дала, и ненужные переживания отступили. Признаться честно, я бы, возможно, вообще всю жизнь чем-то подобным и занималась – и радовалась бы каждому дню. Но кто-то до меня придумал социальные статусы и мнения родителей на этот счет…
Вернулась домой уже в одиннадцатом часу. Ноги гудели от усталости, а лекция по статистике все еще оставалась недоученной. К ней я и приступила – прямо за супчиком, который приготовила на выходных и теперь могла не тратить время на варево. Супчика на весь материал не хватило, и через несколько минут я почувствовала, что руки требуют их чем-то занять. А почему бы не протереть пыль? Так и носилась по квартире с тряпочкой, одновременно обучаясь и не сидя на месте. И даже будто усваиваться стало легче. А что тетради мои постоянно в размытых пятнах от хватания мокрыми руками, – ничего, преподам до того и дела нет. Что еще добавить о моем характере?
Свое существование я теперь могла назвать сплошной радостью, хотя и очень уставала. Учеба шла неплохо, на работе меня завхоз хвалил за аккуратность – за всю работу я ни единой претензии не получила. И показательным был один эпизод, когда на прошлой неделе я простыла и позвонила с просьбой дать мне отгул.
– Что ты, Любонька! Выздоравливай! – ответил непосредственный начальник. – Тебе ли оправдываться? Если бы я проводил кастинг на работницу месяца, то тебе половину смен нужно б было прогулять, чтобы сдвинуться на вторую позицию!
Мне было приятно услышать подобное. Особенно на фоне разговоров других уборщиц, которые с придыханием рассказывали о жестоких местных распорядках: мол, тут директор – исчадие ада, вышвырнуть может за мелкую провинность даже высококлассного специалиста, а таких, как мы, даже не увольняет – в окно выкидывает. Не знаю, насколько они преувеличивают, но на меня ни разу голос никто не повысил, а кошмарного, по рассказам, директора я даже не видела – на работу меня принимал завхоз, поначалу инструктировала старшая по смене, а потом и вовсе отстали. Кстати говоря, кабинет директора был самым хаотичным местом в офисе: всегда находились скомканные бумажки, не попавшие в урну, всегда вещи лежали не в идеальном порядке, – то есть мое самое любимое место.
Вот только на следующий день произошла странность. Обычно в офисном помещении я появлялась после завершения рабочего дня и сталкивалась только с задержавшимися сотрудниками. Но сегодня и на крыльце какая-то толпа собралась, и от многих кабинетов ключи еще не сдали. Да и атмосфера ощущалась взвинченной – все напряжены, бегло что-то обсуждают и шныряют туда-сюда. Я пожала плечами, переоделась в униформу и отправилась сразу в административное крыло.
Я заглянула к секретарю, чтобы поздороваться и спросить, могу ли приступить. Ирина Ивановна как раз нередко засиживалась допоздна и была приветлива, если я ее не отвлекала сильно. Но приемная была открыта, а девушки на месте не оказалось. Я аккуратно приоткрыла дверь кабинета директора и убедилась, что и там собралась толпа. Передо мной спиной стоял мужчина – возможно, сам босс. В этом я убедилась, когда услышала обращение:
– Григорий Алексеевич, сейчас здесь снимем, буквально на несколько вопросов ответите, потом панорамная съемка зданий, а уж в конце – на фабрику, там завтра закончим. Зрителям интереснее всего увидеть сам процесс изготовления мармелада. Выдохните, не волнуйтесь, вы должны выглядеть естественно.
– Да без проблем, чувак. Сам не начни волноваться, – странно, но очень мягко ответил директор.
Я за секунду успела многое увидеть – и людей, и бледную секретаршу, и камеры на штативах. Похоже, снимают целую программу про нашу фабрику, с чем я нас всех и поздравляю. А меня не предупредили – наверное, сегодня смену или отменят, или перенесут на более позднее время, если вообще уборщица каким-то образом может помешать.
От двери-то я отшатнулась, щетку-то к стене отставила, ведро-то подхватила, но сделать шаг на выход так и не смогла. Включила всю силу воли, даже ногу подняла, пытаясь вытолкнуть ее вперед, но нога встала на место и попыталась снова развернуть тело к двери кабинета босса. Я много чего успела уловить, но самое главное теперь выкинуть из разума не смогла – на пиджаке Григория Алексеевича, прямо на рукаве прилипло перышко. Понятия не имею, зачем он в деловом костюме спать укладывался, но перышко торчало и теперь активно кушало мне сознание. Там куча народа! Целая съемочная группа – кто-нибудь обязательно заметит и уберет! Нога, иди на выход, это не наше с тобой дело…
Но вся моя природа не могла принять этот факт. А если босс, уважаемый человек, попадет в телепрограмму в таком непотребном виде, то не стану ли я соучастницей этого бесчеловечного преступления? Ведь я знала! Знала – и прошла мимо. Сделала вид, что мне все равно, положилась на чужую доброту, убедила себя, что кто-нибудь поможет бедной жертве, – и так запросто смогу с этим жить? И ладно бы там была мелкая пылинка – хотя и пылинка лишила бы меня сна на несколько ночей, но целое перо! Оно же торчит из ткани рукава как ядерная боеголовка!
И я выбрала быть человеком. Точнее, самой собой, поскольку вряд ли кто-то еще из людей такой ужас сразу заметил бы. Открыла дверь, решительно подошла и зацепила перо желтой резиновой перчаткой – для разоружения не было времени. Видела, что уже началась съемка, но это не самое плохое, что могло произойти, – переснимут. Однако мое действие вызвало шоковую паузу – и все уставились на меня. Я начала краснеть и растерянно показала боссу перышко. А гробовая тишина так и не собиралась меняться на что-то более жизненное.
Начальник оказался моложе, чем я предполагала, – возможно, лет тридцать пять, а для такой высокой должности это совсем немного. Темноволос, плечист, но не особенно привлекателен – почти бесцветные глаза добавляли лицу какой-то подчеркнутой невзрачности. А вот голос у него был отменный – очень спокойный и мягкий, пробирающий глубиной:
– Что это?
Я вдруг поняла, что он вообще неправильно воспринял мое действие, потому быстро оправдалась:
– Это на вас было! А я… я не смогла пройти мимо!
– Я не у тебя, а у секретаря спрашиваю. Ира, что это?
– Уборщица, – отчеканила та, побледнев еще сильнее. – Краснова Любовь Сергеевна. Принята двенадцатого октября с вашей подписью на приказе, замечаний нет… – она чуть сбилась и добавила неуверенно: – До сих пор не было.
Я пораженно уставилась на нее. Она что же, про каждого сотрудника досье вызубрила?
– Понятно. И что «Краснова» – сразу видно, – отреагировал босс, все так же внимательно глядя на меня. А должен бы смотреть на перо! Ведь оно здесь весь состав преступления. И обратился опять непонятно к кому: – Почему мы все еще это наблюдаем? – Он подался чуть ко мне и проговорил вкрадчиво: – Ты же уборщица – так убирайся. Отсюда. Смердишь.
Ирина отмерла и бросилась ко мне, выталкивая из кабинета и приговаривая:
– Люба, ну ты тоже нашла время, в самом деле. Не волнуйся, он и не вспомнит. Он вообще никого, кроме меня, по имени не запоминает, а я оттого только страдаю… Но кадр-то какой получился! Да не трясись, ничего страшного, а ты молодец, что не побоялась. Я вообще этот мусор на пиджаке не заметила! Потом увидел бы – убил бы точно, в самом прямом смысле. Давай, давай, они здесь скоро закончат, приступишь через полчасика.
Вообще-то, я очень побоялась, только страх меня настиг запоздало. И теперь действительно тряслась всем телом.
– Ирина Ивановна, он почему такой? – я не сдержала назревшего вопроса. – Почему говорил так, будто я вообще не человек?
– Забей, – отмахнулась она. – Характер у него сложный. У меня год за пять идет, седые волосы уже лезут, валидолом ужинаю. Я не собираюсь с тобой это обсуждать!
И быстро сбежала в кабинет – наверное, очень опасалась невольно начать обсуждать характер босса.
В тот вечер меня даже уборка не успокоила. Мне было обидно – откровенно обидно. И сразу все размышления матери о статусах вспомнились. «Большим людям» плевать, что ты выполняешь работу идеально, плевать, что тебя можно назначать образцом аккуратности, для них уборщица – мебель. Не вызывающая даже раздражения – просто табуретка, которая попала в поле зрения. Теперь и сплетни среди моих коллег не казались преувеличенными, они часто говорили, что директор с нам подобными не церемонится. Припомнились и эпитеты, которые приписывали боссу – теперь я уже не сомневалась, что он младшего юриста перед увольнением назвал дебилом, а рабочих фабрики неизменно кличет «моими личными рабами».
Сейчас мне даже хотелось, чтобы из съемки этот кадр не вырезали – пусть зрители увидят, каков на самом деле владелец мармеладной фабрики. Да, он умен и предприимчив, вон как производство всего за пару лет развернул, но это не дает ему права быть таким козлом! Слезы обиды то и дело наворачивались, я, кажется, никогда еще не испытывала такой ненависти к конкретному человеку. И очень хотелось отомстить. Может, пыль на его столе не вытереть? Черт, нет, так я только себе отомщу, а этот засранец даже не заметит. Сразу видно, что мы с ним разные ветви эволюции – во всем проявляется! Да я физически не смогла бы отрезать скотч так криво, как делает он, будто зубами его отрывает. Но отомщу – на этот раз не буду перед уходом выравнивать край скотча, пусть подавится.