Гроза
Мария Стародубцева/Лизель Вайс(псевдоним)
1.
6 часов утра 21 марта. Ленточный бор, возвышавшийся по обеим сторонам русла железной дороги, зябко покачивался темной полусумеречной массой, стремясь спрятаться от сырого южного ветра. Рыхлый снег проседал и тяжелел, грязно-серым желе разбухал между высоченными прямыми соснами, стекая к полотну рельс, где обнажалась рыже-бурая мокрая земля.
Игорь Зимин, привычно рассекая воздух и наст острыми наконечниками лыжных палок, бежал коньковым ходом по расчищенной колее. Палки лыжника–любителя втыкались в снег, делая его похожим на вязкое решето. Пуховик он сегодня надел зря, разгорячившись, быстро вспотел, и теперь то и дело поправлял намокшую шапку, съезжавшую на лоб. Лишние килограммы, найденные на последнем обследовании, давали о себе знать, после получасовой пробежки по лесным тропам, сердце колотилось, а перед глазами расплывались разноцветные круги.
Зимин работал специалистом в бухгалтерии, бегать по утрам решил полтора месяца назад, получалось нерегулярно, но, в целом, распорядок его устраивал. В тридцать пять нужно держать себя в форме. Он на бегу покосился на часы, остановился, чтобы отдышаться. Впереди на смутно видневшейся в сумерках дороге чернел завал, такое бывало частенько. Дорога одна в этой части леса, чуть ниже будет стрелковый клуб «Боец», и такая тишина и свежий воздух здесь только сейчас. Он подбежал к завалу, оказавшемуся нагромождением обломанных еловых лап, и от неожиданности чуть не улетел лицом в соседний сугроб. Из-под веток торчали темно-коричневые сапоги-дутыши. Зимин лихорадочно принялся нашаривать свой купленный в кредит пятый айфон по карманам.
Двадцать минут седьмого. Заспанный оперативный дежурный Олег Полозков, полночи проведший в «Доте-2», вздрогнул, услышав навязчивое дребезжание звонка. Кроме него, в дежурке были еще два охранника и залипший в телефоне оперативник.
–Отдел полиции Центрального района, дежурный, лейтенант Полозков,– рывком собравшись, бодро проговорил он. В динамике раздались нервные выкрики.– говорите четче.
–Тут в лесу труп в сугробе,– сообщила трубка. – вроде парень под поезд попал. Ветками завален, снаружи почти не видно, только сапоги торчат.
–Пожалуйста, ничего не трогайте. Где вы находитесь?
–Ленточный бор, возле стрелкового клуба «Боец», я тут на лыжах бегал.
Лейтенант привычно открыл бланк регистрации сообщения о преступлении и принялся быстро печатать.
–Ваши анкетные данные?
–Что? Я говорю, труп в лесу лежит!
–Назовите пожалуйста ваше имя, год и место рождения. – буднично повторил Полозков. Хорошо хоть сообщающий не пьян, как это частенько бывает. Общий язык нужно находить с каждым, как того требует приказ. Ага, особенно сейчас, после ночного дежурства. Полозков по привычке почесал нос, проглядывая данные в бланке.
–Зимин Игорь Васильевич, 1982 год рождения, Барнаул,– голос слегка успокоился,– паспортные данные не помню, извините.
Лейтенант переключился на соседнюю линию.
–Направить следственно-оперативную группу для проверки информации сообщения №216/17 по адресу: Барнаул, Широкая просека, 3 стрелковый клуб «Боец», район Ленточного бора.
–Ваше сообщение зарегистрировано 21 марта 2017 года в 6:35 утра. –Полозков отключил телефон, сохранил бланк и распечатал его на принтере. Затем записал его в книге учета заявлений и сообщений. Лейтенант набрал номер помощника начальника отдела, майора полиции Киселева.
–Андрей Сергеевич? Дежурный, лейтенант Полозков, докладывает: поступило сообщение о преступлении в районе Широкой просеки, 3, Ленточный бор. Предположительно самоубийство, обнаруживший труп лыжник сообщил, что парень попал под поезд.
–СОГ извещена?
–Так точно.
–Хорошо. Олег, звони Соколовскому, это их отдела подследственность.
–Так точно. – Лейтенант отключился.
6:45 утра. Смартфон Юрия Соколовского разразился навязчивой трелью, пока его владелец торопливо вливал в себя крепкий черный кофе. Следственный отдел начинал работу в 9 часов, а у него было сегодня дежурство, так что поспать толком не удалось. В марте подвальное помещение, где их разместили, затопили грязные потоки талого снега вперемешку с собачьим дерьмом с улицы, капало с потолка и зарешеченных окон, трем столам пришлось соседствовать с тазиками с водой.
Бумага отсырела, принтеры и ксерокс работать отказывались, только факс исправно пищал время от времени. В компьютер попал какой-то вирус, загрузить древний ноутбук удалось только с третьего раза, при этом он гудел, как разгоняющийся на взлетной полосе самолет. И выдавал синий экран смерти, потом перезагружался и вис по новой. На черном экране был сантиметровый слой пыли, буквы на клавиатуре полустерлись, и Соколовскому пришлось учиться печатать вслепую. Выходило плохо, он потом по пятнадцать минут исправлял собственные ошибки, по привычке расставляя запятые в самых ненужных местах.
–Докладывает дежурный Полозков, – сообщил динамик.– поступило сообщение о предполагаемом самоубийстве в районе Ленточный бор, Широкая просека, 3. Следственно-оперативная группа по подследственности направлена к тебе, в Централку.
–Время? – рявкнул в динамик следователь.
–В районе пяти минут подъедут.
Соколовский быстро накинул куртку, привычно залил в нос ничуть не помогавшие капли от насморка, обострявшегося весной, и выскочил на улицу. Дорогу размыло окончательно, деревянный тротуар утонул в снегу и грязи, с неба мелкой крупой сыпался снег, на полдороге становясь дождем. Ему сильно хотелось курить, куртка не грела, уже заляпанная дождевыми каплями. В кармане лежала начатая пачка, не стерпев, он вытащил сигарету дрожащими покрасневшими пальцами. На ветру зажигалка никак не хотела срабатывать, огонек упорно гас, только обжигая. Выругавшись про себя, Соколовский скомкал сигарету, бросил ее в лужу под ногами, где она быстро размокла.
Без десяти семь подъехала свежезабрызганная «Газель» с опергруппой. Встали прямо в здоровенной луже в рытвине напротив двери следственного отдела, немного забуксовав. В машине, пропахшей потом и почему-то чипсами, сидели двое оперативников, Коргин и Михеев, и криминалист Лебедев.
–Привет, мужики,– сухо поздоровался Соколовский, то и дело вскидывая тяжелую из-за ринита голову.– А Белов где?
–Собачку выгуливает,– ехидно отозвался Лебедев, устраиваясь поудобнее. Водитель, Паша Кондратов, резко тронул машину с места, «Газель», тяжело переваливаясь на ухабах, вырулила на Красноармейский.
Дождь залипал в окна, со скрипом работали дворники у водителя, размазывая грязь по лобовому стеклу. От их скрипа было ощущение, как от возни пенопласта по стеклу, вплоть до зубной боли.
Ехали минут пятнадцать, движение утром довольно интенсивное. Паша включил «Милицейскую волну», популярный исполнитель, имени которого не могли припомнить, запел про золотые купола, наколотые на груди. Только они, как известно, синие и не грамма золота. Блатной шансон как раз подходит ментам. И это был сарказм. Пару раз чуть не встали в пробку.
–Как Лиза? – спросил Соколовский у Саши Михеева, сидевшего «ВКонтакте». Оперативник вяло поднял голову.
–Сказала, что тебя самого надо убить, за то, что заставляешь нас ехать ни свет ни заря в лес.
–Очень смешно,– саркастически отозвался следователь, зевая с риском вывихнуть челюсть. –Это Полозкову надо сказать спасибо за оперативность и быстрое реагирование. Угробим весь день на самоубийцу.
–Хоть бы с рельс отскребать не пришлось,– пробурчал Лебедев,– как в прошлый раз.
Машину опять подбросило, в стекло полетели брызги очередной лужи. В динамиках пели о ночи над лагерем и облетающей листве. Сплошная зона. Кондратов уверял, что лучше концентрируется от подобного шлака, однако, судя по судорожному вихлянию «Газели» по ухабам, сегодня был не его день.
–Не парьтесь, мы даже не доедем,– Соколовский сегодня был сама разговорчивость, обычно за ним такого не водилось.– затонем по дороге.
–Три дежурства подряд портят характер,– флегматично заметил имеющий хотя бы иллюзорную возможность выспаться Михеев. Старый друг еще со студенческой скамьи ответил ему весьма красноречивым взглядом.
Машина выехала на Кутузова, рытвины зачастили. Неделю назад из-за ремонта блокировали центр города, намечалось какое-то мероприятие. В итоге оно сорвалось, а вместе с ним исчез и асфальт. Создавалось впечатление, что его экстренно сняли обратно, еле успев положить. На переезде стояли сразу три машины ДПС, созванные сюда Полозковым для перекрытия движения. Поток автомобилей шел в объезд, раздраженно сверкая сотнями фар. Утро вторника выдалось нервным и холодным. Доехав до моста магистрали на выезде из города, «Газель остановилась».
СОГ выгрузилась в грязь, поминутно ругаясь, Соколовский полез вниз по обледенелым расхлябанным каменным ступеням спуска к железнодорожному полотну. Мимо, трясясь и колыхаясь, грохотал поезд внизу, на блестящих от дождя рельсах, неслись, разбрызгивая лужи и мокрый снег машины вверху. Дорожники, страхуясь от гололеда, посыпали дороги песком, он набух, отяжелел, смешался с грязью и летел теперь из-под колес в лица пешеходам. Рядом на дороге боком торчала здоровенная фура, груженая сосновыми бревнами, истекающими смолой. Кондратов закурил, высунувшись в окно, по опыту, сидеть предстояло очень долго. Оперативники спрыгнули на полотно рельс, по направленной ориентировке идти по шпалам предстояло три с половиной километра.
–Хорошо, что Лизка не пошла к вам в следаки, осталась на кафедре универа,– пробормотал Михеев, – сейчас бы все каблуки себе обломала.
Соколовский только отмахнулся. Заложенный нос отлично прочищали сигареты, думать он сейчас был согласен только о них. Идти по рельсам довольно неудобно, в подошвы ботинок набивается щебенка, мокрая и острая, и ощутимо колет, ступать по шпалам не получается, нога сбивается с ритма.
Коренастый Лебедев, волоча свой неизменный чемодан, пыхтел, стараясь не отстать от длинноногих оперов и Соколовского. Леха Коргин в СОГ был недавно, полгода после перевода из Индустриального района. Централку гоняли чаще, семь-восемь выездов в три дня считалось нормой. Сверху кружили какие-то птицы, вроде ворон. Временами раздавалось хриплое карканье, наверно, наверху разыгрывался нешуточный ветер, раз вороны летали практически кувырком. Грозовой фронт, холодный воздух прессинговал горячий.
–Везет им,– кивнул Коргин, уже успевший обзавестись небольшой проплешиной в двадцать восемь лет.– летают и не волнуются ни о чем.
–А по-моему девиз птицы: маши крыльями, пока не сдохнешь. Они не могут летать без дела.
Михеев споткнулся об очередную разбухшую шпалу, попутно высказав все, что он о ней думает. Большой палец левой ноги ощутимо болел, только этого не хватало. Не видящий везения в птичьих полетах Соколовский высмотрел впереди поезд, пришлось сойти с полотна и ждать, пока он пройдет. Лебедев замешкался и спрыгнул с рельс с другой стороны, поезд скрыл его. Нужно было торопиться, утихнувший было дождь зарядил с удвоенной силой, а идти еще полтора километра.
–А куда сгинул Жека? – осведомился Коргин у двух приятелей, напоминавших взмыленных коней. Куртки не помогали, только жарили напрасно. Пот тек по лицам, мешаясь с дождем. Ветер дул теплый, хоть и порывистый, парни продрогли и походили на растрепанных мокрых ворон, наподобие кувыркающихся над ними.
–Ну, если он не стал Анной Карениной, то догонит нас.
–Лех, не лезь к Юре, его судьба обидела, в подвал загнала,– усмехнулся Михеев, стянув ненужную шапку. Влажные от пота растрепанные темные волосы достались ветру. Соколовский на правах насморка вынужден был париться под капюшоном куртки и меланхолично шмыгать носом на каждом вдохе. Дышать было вообще нечем, он то и дело запрокидывал голову, так, что в глазах темнело, пытаясь продохнуть.
–Зато меня начальство не пилит за чрезмерную инициативность,– отпарировал он первым пришедшим в голову.
–Зато я не ночую на работе,– Сашка убил аргументы друга наповал, заставив того насуплено уткнуться в телефон, сверяя по джипиэс их местонахождение. На рельсах в ярко-оранжевой форменной одежде работали ремонтники, возникший из небытия Лебедев предложил свериться у них. Соколовский, едва сойдя с рельс, увяз в рыхлом снегу по колено, и, чертыхаясь, полез к рабочим спрашивать дорогу.
–Они понятия не имеют, их не осведомили,– сообщил он, вернувшись. И снова пошел длинных однообразный ряд шпал, уходящих за горизонт. Привыкший смотреть себе под ноги Михеев от скуки решил начать их считать. Ветер явно намеревался перейти в бурю.
–Смотрите, елка двухголовая,– решил взбодрить приятелей Лебедев, запыхавшийся и раскрасневшийся. Особого впечатления это не произвело. Соколовский, горевший болезненным румянцем, с бараньим упорством тащился вперед, высматривая место преступления по координатам. Михеев и Коргин для приличия оглянулись, но ничего интересного в одинаковых рядах хвойных не заметили. Наконец координаты сошлись, судя по ориентировке труп лежал на лыжной тропе в восьмистах метрах от железки. Следователь осторожно полез по сугробам к деревьям, поминутно проваливаясь, за ним снег утрамбовывали Коргин с Михеевым. Замыкал Лебедев, шедший относительно свободно. Возле рельс была оттаявшая бурая земля, дальше снег был вымазан чем-то вроде мазута или солярки, а у самих сосен была нетронутая глубокая и мокрая рыхлая масса. Время двадцать пять минут восьмого утра.
2.
Зимин, естественно, давно испарился с места преступления на работу. СОГ, кое-как продравшись сквозь рыхлый снег, столпилась у завала. Соколовский с Михеевым принялись осторожно разбирать еловые лапы, беспорядочно сваленные на труп. Сильно запахло смолой, хвоя кололась и ломалась под пальцами.
–Лыжник лоханулся, это тетка,– констатировал Михеев, бесстрастно разглядывая скрюченное в позе эмбриона тело. Молодая женщина, явно не бомжиха, устремила в небо неподвижные пустые глаза. Лицо, уже распухшее и одутловатое, было розовато-землистым. Мокрая заиндевелая одежда частично примерзла к насту, пришлось отдирать.
–Успела окоченеть, налицо признаки разложения, замедленные ночным холодом,– пробурчал себе под нос следователь,– разбухла как дохлая лошадь, точный возраст не определишь. Давай Жека, я пока позвоню Семко. – он полез в карман за телефоном.– Алло, Сергей, нужна твоя консультация, район Широкой просеки, 3, труп женщины. – Динамик отключился.
Криминалист привычными быстрыми движениями натянул на озябшие красные руки тонкие латексные белые перчатки. Согреться они не помогают ничуть, продуваемые насквозь. И очень легко рвутся, обычно их на выезд берешь по две– три пары. Соколовский фотографировал труп на мыльницу, только потом Лебедев перевернул тело на спину.
–Женщина, предположительно заблудилась и замерзла в лесу. Ветки нарвала с соседних деревьев, пыталась согреться, заснула.
Следователь принялся обшаривать карманы трупа. Одежда туго натянулась на теле, походившем на надутую резиновую куклу.
–Сукровица из носа, посмертные выделения? – он указал на забрызганный кровью желтый шарф трупа крупной машинной вязки. – И здесь тоже? – на левом боку бледно-зеленоватая кожа тоже краснела полосками крови. – Или ее тащили?
–Вряд ли, кровь выступила после смерти, такое вызывает резкое падение давления.
–Значит, пришла сюда, замерзла, не смогла согреться, заблудилась? – следователь продолжал осмотр, в нагрудном кармане пуховика трупа цвета хаки обнаружился выпачканный кровью билет на автобус, намокший и полурасползшийся. Соколовский осторожно вложил улику в блокнот, пытаясь расправить.
–Дай посмотреть,– Лебедев близоруко сощурился, вглядываясь в полустершийся клочок грязной бумаги.– билет на автобус?
–Да. Номер не разобрать, но дата отправления стоит 17 марта. Похоже, это потеряшка с Индустриального, они в пятницу возились с ориентировками, по внешнему виду вроде совпадает. Документов при себе нет.
–Передаем индусам по подследственности? – Михеев зевнул.
–Обломится, теперь уже меня к ней привяжут. Слушай, Жека, посмотри, может ее изнасиловать успели?
–Если бы ее насиловали,– резонно возразил Лебедев,– с нее бы штаны сняли, а она чистая и одета полностью. Не катит.
Следователь опять принялся названивать судмедэксперту Семко, динамик что-то бормотал и отключался. Время половина девятого утра, сплошные промедления. Коргин с Михеевым отошли к железнодорожному полотну перекурить. Лебедев шатался по лесу в поисках обломанных нижних ветвей росших поблизости елей, временами он подбирал палки с земли и подолгу вертел их в руках. Как шаман, заклинающий дождь. Причем, заклинающий скверно, морось перешла в частую дробную поливку. Дождевые капли стучали по капюшону куртки следователя, как по шиферной крыше дома, отдаваясь у него в голове. Стоять было сыро, холодно и неудобно, оставалось позавидовать трупу, следившему за ними полузакрытыми водянисто– серыми глазами.
Озябнув окончательно, Соколовский присел на корточки, раскрыл сумку, вытащил оттуда бумагу и планшет, и принялся набрасывать протокол осмотра. До прибытия судмедэксперта действий с телом проводить было нельзя, оставалось молча проклинать Семко, как обычно пустившего в выходные корни у стойки бара. Дождь лил безостановочно, оперативники вернулись под деревья, взъерошенные и злые. Следователь набрал эксперта в двадцатый раз, динамик вообще ответил длинными гудками.
Снег с каждой минутой проседал и опадал, если оставались какие-то следы преступления, быстро увеличивался риск их потери. Томительное ожидание бесило Соколовского, который после нескольких дежурств подряд и так постоянно был на взводе, чувствуя себя профессиональным зомби. Михеев, отсидевший с ним весь универ за одной партой и год армии в одной части, хорошо усвоил, что в такие минуты к Юре лучше не подходить. Лебедев приволок целый ворох палок и сучьев, и принялся их сортировать.
–Есть следы слома?
–Да, ветки обломали вон у тех деревьев,– криминалист махнул рукой влево, в сторону небольшой прогалины,– получается она шла туда, но следов нет.
–Лыжник затоптал, плюс наст проваливается, через три часа ничего, по сути, не останется.
Со стороны железной дороги послышались голоса, из-за деревьев возник судмедэксперт Сергей Семко собственной персоной. Он прихватил дождевик, поэтому, в отличие от остальных, не смахивал на мокрую курицу. Михеев мрачно покосился на него.
–Юрка тебя прибьет
–А мне плевать, у меня еще четыре трупа висят, и на каждом по следаку, которым страсть как охота меня увидеть! У меня полчаса, мужики.
Семко подошел к трупу, механическими движениями автомата принялся снимать с тела одежду. Сапоги – дутыши обтянули ноги так, что встал вопрос, разрезать их или нет. Эксперту было лень осматривать ноги, тем более, что без особого смысла, так что сапоги просто в итоге указали в протоколе как часть описи вещей при убитой. Действовал он быстро и цинично. Но здесь цинизм становится неотъемлемой частью работы, к нему привыкаешь и уже не обращаешь внимания на подобную мелочь. Неделю назад им выпало вытаскивать из переполненной ванны труп парня, вскрывшего себе вены и по классическому сценарию оставившего записку с признанием в любви какой-то школьнице.
Вроде бы избитый и затасканный до предела сюжет, даже глуповатая усмешка мелькала то и дело на тонких губах того же Соколовского, пока он писал там протокол, сидя у ванной с красной водой на типовом железном тонконогом табурете. Но наигранность сюжета здорово меркла при виде заплаканной почерневшей от горя матери, не понимающей, за что ей в сорок один год такой удар. Простая грязь и простое величие смерти обезоруживают даже ее верных слуг, саркастичных и озлобленных псов закона.
Зачем было тыкать этой матери под нос уголовный кодекс со статьей 110 про доведение до самоубийства и говорить, что дело не возбудить и здесь будет только постановление об отказе? Перед ней лежал труп ее ребенка, ясно утверждающий свою трагедию, и в ту минуту никакой кодекс не мог ей объяснить, почему он это сделал. А потом наступила злость на закон, который не смог оградить ее сына он бритвы, и на оперативников, которые не успели ему помочь. Обычная проблема обычной смерти, жуткий и привычный парадокс, с которым уже смирились и просто закрывают на него глаза.
–Фиксируй, Сокол, – следователя вырвал из задумчивости окрик судмедэксперта,– женщина, приблизительно двадцать девять-тридцать лет, точное время смерти сказать не могу, но, похоже, от двух до четырех суток назад. Повезло, что все это время держался холод, оттепель пошла только с сегодня. Рост примерно метр шестьдесят пять, глаза серые, волосы белесые, блондинка. – следователь быстро строчил на листах протокола. – Так, шмотье. Пуховик, цвет темно-зеленый, джинсы, цвет темно-синий, – описанные вещи были брошены в снег по соседству, Михеев принялся их аккуратно сворачивать и укладывать. – свитер желтый, вязаный, такая же шапка и шарф, запачканный бурой жидкостью, то есть кровью. – Свитер пришлось снимать довольно долго, он натянулся на трупе, как кожа на барабане и одеревенел. Наконец Семко стянул его, обнажив рыхлое полноватое распухшее тело, в которое впился простой черный лифчик. Живот трупа надулся и был совершенно неподатливым.
–Насиловали ее? – вернулся к своей теме следователь.
–Нет, нижнее белье на месте, джинсы не сняты, не расстегнуты,– отозвался судмедэксперт, размещая труп поудобнее и склоняясь над ним, как над собственной жертвой. В камуфляже и дождевике громила Семко выглядев внушительно, как того и хотел. Уже трижды ему названивали клиенты, жаждавшие навязать бедняге на голову очередного покойника.
Из-за масштабного зимнего сокращения, Семко остался практически одним квалифицированным судмедэкспертом на три района, о чем обожал напоминать зарвавшимся следакам, подчеркивая свою автономность от СОГ. Высокое начальство дало негласный приказ на оптимизацию, уже прошерстили экспертизу и угрозыск, до следствия пока не дошло. Возможно потому, что там и так нечего было оптимизировать.
–Ну, я с вами согласен, смерть от обморожения,– продолжал он, пытаясь справиться с заклинившими крючками лифчика. Ему это удалось, теперь труп был обнажен до пояса. А под левой грудью виднелось отверстие со следами крови.
Соколовский присвистнул.
–Кол-рез,– констатировал судмедэксперт,– ножом ее пырнули. Или шилом, орудие с узким и тонким лезвием.
–Теперь точно не отвяжешься, убийство чистое. – следователь недовольно покосился на Михеева.
Семко продолжал колдовать над трупом, что-то ему явно не нравилось. Рывком приподняв неподатливое резиновое тело, он перевернул его на бок и толкнул Соколовского, тот обернулся.
–Блеск! Убийца прямо для нас старался.
Следователь мрачно сверлил взглядом выходное отверстие в спине, примерно на том же уровне, что и входное. И почему нельзя было принять их версию с обморожением? Угораздило же эту тетку забрести сюда, да еще и словить пулю.
–Вся кровь внутри осталась, в грудной полости,– Семко, в подтверждение своих слов, слегка надавил на край округлой небольшой раны, оттуда сразу потекла темно-красная густая холодная кровь. Как могла бы течь вода из проколотого мешка, не останавливаясь и не свертываясь. Пуля осталась в теле, извлекать ее предстояло патологоанатому в морге. Судмедэксперт, сфотографировав все необходимое, снова напялил на труп одежду и растворился в серой сплошной пелене дождя. На трупе капли не держались, скатывались в просевший снег.
Огнестрел в Барнауле означал большой резонанс дела, так не убивали уже лет десять, если не больше. Время одиннадцать утра.