000
ОтложитьЧитал
– Не совсем так. И не создал. Предложил ей прозвучать здесь и сейчас. Точнее, это она мне предложила.
Марсен снова затянулся.
– Стало быть, ты круче того мага? – Я понимал, что мои подколки не очень-то уместны, но чёрт, нет ничего хуже, чем глупо себя чувствовать, когда говоришь о таких вещах, а я чувствовал себя очень глупо, если говорил так, как полагается.
– Раньше это никому бы не удалось, – пожал плечами Марсен. – Прекратив отрицать Мелодию Духа и существование затактов, люди стали больше друг другу доверять. По умолчанию. Куда деваться-то.
Я немного подумал.
– Значит, всё получилось потому, что они были… ну, расположены к таким изменениям?
– Вроде того, – прошелестел Марсен. – Изменения мира – это всегда вопрос взаимного доверия. Людей к людям, людей к Изначальной Гармонии, а Изначальная Гармония доверяет нам всегда.
Похоже, любой звук ему сейчас давался очень тяжело. Ничего удивительного, после больших энергозатрат даже у здоровых случается subito piano3 внутренней мелодии. Насколько я знал симптомы – а я разбирался в них отлично, – больше всего на свете Марсену хотелось лечь и не шевелиться. Но он, бледный почти до прозрачности, лишь невозмутимо дымил и щурился на звёзды.
Ну, настолько невозмутимо, насколько это могут люди с трясущимися руками.
– Может, пойдём отсюда? – предложил я.
– Ты куда-то торопишься? – удивился Марсен.
– Ну, – сказал я, – приличные мальчики вроде меня обычно ночуют дома, чтобы мамы за них не волновались. А не шатаются неизвестно где. В компании непонятно кого.
– Вот они, подлинные чудеса, – пробормотал Марсен. – Сим Нортенсен запросился домой, к мамочке. Да уж, стоило ради этого изменять мир… Расслабься. Мы уже сто лет ночью не гуляли. И вот наконец-то представилась такая возможность, а ты хнычешь.
– Так мамочка же расстроится, – возразил я.
– Не расстроится, – откликнулся Марсен. – Я послал ей сообщение, что ты со мной. Сразу, как тебя увидел. Так что прекрати ёрзать и посмотри, какая восхитительная сегодня ночь.
Это уж точно. Ночь была чудо как хороша. Прохладный, но не зябкий воздух. Медовый аромат летнего моря смешивался с запахом мяты. Ветерок, носившийся по берегу, дунул мне в лицо, принеся с собой новый запах, который я узнал не сразу. Наверное, потому, что за лето забыл, как пахнет сирень. Или потому, что не ожидал ощутить этот запах сейчас. Звёзды были крупными и лучистыми, как светящиеся пушистые шарики.
Я окинул Марсена подозрительным взглядом. Как ни странно, он и правда сейчас производил впечатление человека, наслаждающегося жизнью. Может, в последний раз, но это уже другое дело. Он сидел, подняв голову к небу, руки покоились на коленях и уже не дрожали. От сигареты поднималась белесая струйка дыма.
– А ты знаешь, что ты сейчас делаешь? – злорадно спросил я. – Я тебе сейчас скажу, что ты делаешь. Ты принуждаешь несовершеннолетнего к пассивному курению.
Марсен медленно вытащил сигарету изо рта и посмотрел на меня так, что я чуть не взвыл от восторга и ужаса. Нечто среднее между «не погасить ли мне сигарету в твоём глазу?» и «я поужинаю твоей душой, щенок».
– Ты, наверное, думаешь, что я совершенно вымотался? – мягко спросил Марсен. – На перевоспитание ещё одного мелкого паршивца меня не хватит, это правда.
– Но убить проще, чем договориться, – подхватил я, примирительно подняв руку. – Я понял. Извини, я просто проверял, жив ты или уже не очень.
– Бывало и хуже. – Он сделал последнюю затяжку. – А ты что, ждёшь, когда я отойду к праотцам, воронёночек? Надеешься обшарить мои карманы, когда я не смогу тебе помешать?
Я фыркнул:
– Нужны мне твои карманы. Можно подумать, там что-то ценное. Хотя… твой сонотиций сойдёт за антиквариат. А ты что, надеешься отойти к праотцам?
– Почему бы и нет… – проворчал Марсен.
– Потому что не надейся.
– М-м? – Он снова скосил на меня глаза.
– Ты же кофейный демон, – напомнил я. – И мы знаем, как дать тебе материальную оболочку.
Марсен промолчал, но я понял, что он доволен.
Другое дело – как я это понял. По внутренней мелодии, только по ней, потому что никаких внешних проявлений не было. Он, конечно, сказал, что всё в порядке, но все мы знаем этих кофейных демонов, им же ни на грош нельзя верить. Что, если он сейчас сидит только потому, что не может подняться? Что, если он молчит потому, что больше не может издавать звуки? Что, если он всё-таки угасает, а я никак не могу этому помешать? Конечно, можно было продолжать задавать ему дурацкие вопросы и изводить подколками, но только мои-то цели – получать сигнал, что он всё ещё жив. А не проверить, на сколько оскорблений он сможет ответить, прежде чем замолчит навсегда.
Жестоко изобью труп, подумал я, приколочу голову у себя над кроватью и буду кидать в неё дротики. Дважды спасти человеку жизнь, а потом взять и сдохнуть у него на глазах – это просто подло.
Да какое там – дважды. Он же Голос. Это же тот самый Голос, который отреагировал вместо меня, когда ко мне впервые подошла Эгле, и я выслушал её, а не послал подальше. Тот самый голос, который давал мне силы для собственного звучания. Тот самый голос, который каждый день изгонял тяжёлую тупую боль из моей головы.
А теперь он, стало быть, сидит и готовится отбросить коньки. Да ещё и как отбросить. Это мне, мне предназначалось однажды замереть и больше никогда не шевелиться, ты всё перепутал, крючконосый гад. Не смей менять свою жизнь на мою, не смей умирать моей смертью, это ведь будет означать, что мы оба позорно продули в борьбе с una corda…
Далёкая металлическая трель звонка отвлекла меня от безмолвных причитаний. Сразу за этим я услышал мерный стрекот. Кто-то ехал на велосипеде по верхнему уровню набережной, постепенно приближаясь к нам. Видимо, нервы у меня были вконец истрёпаны, потому что я забеспокоился ещё больше. Это мог быть кто угодно. Например, Кори с его шайкой очухались. Я тревожно оглянулся на Марсена и едва не вскрикнул – мне показалось, что сквозь него просвечивает прибрежный фонарь. Но нет, всего лишь показалось.
Марсен моего беспокойства не заметил. Жаль, а то я бы рассказал ему, что он уже прозрачный. Он бы, скорее всего, чертыхнулся и ответил, что собирался развоплотиться, пока я на него не смотрю. А я бы сказал – даже не думай, ведь как же я тогда приколочу твою голову у себя над кроватью…
– А вот и славная юная жрица явилась, – сказал Марсен, прислушавшись.
Голос у него был очень тихий и пугающе бесцветный, но самое главное – был. Я хотел спросить, кого это он записал в славные жрицы, но тут же понял сам. Бросив велосипед у парапета, по склону к нам бежала Эгле. Даже в скупом свете фонарей на набережной было видно, что у неё очень отчаянное лицо. Я приветственно помахал ей рукой.
– Чистые квинты! – воскликнула Эгле, тормозя рядом с нами. – Ребята, с вами же всё в порядке? Правда же?
– Вполне, – подтвердил я. – По крайней мере, со мной.
Марсен неторопливо поднял голову, сфокусировал взгляд на Эгле.
– Я жажду жертв, – сообщил он. – Без ритуальных танцев и песен в мою честь, так и быть, обойдёмся. Имейте в виду, только в этот раз.
Эгле ошарашенно смотрела то на меня, то на Марсена. Она ещё не совсем отдышалась, но уже немного успокоилась. Даже в таком состоянии Марсену распрекрасно удавалось сбивать людей с толку.
– Он кофейный демон, – объяснил я. – И хочет, чтобы ему поклонялись. А то он решит, что его тут не любят, и развоплотится.
Марсен посмотрел на меня с гордостью.
– Извините. – Эгле развела руками. – Я так торопилась, что как-то забыла прихватить жертву.
– Так за каким тритоном тогда вообще надо было торопиться? – Марсен надменно приподнял бровь. – Неси жертву, незадачливый служитель культа, тогда и поговорим.
И он царственным жестом указал ей в сторону брошенного велосипеда. Вид у него при этом был такой укоризненный, что даже мне стало не по себе. Как будто это лично я материализовал кофейного демона только для того, чтобы не приносить ему необходимых жертв и смотреть, как он мучается.
– Видишь? – сказал я Эгле. – Он тоже в порядке. Ведёт себя мерзко и говорит гадости.
– Угу, – согласился Марсен, – за двоих стараюсь, раз ты сегодня отлыниваешь. Эгле, представляешь, он просился к мамочке. Расскажи Кейну, пусть порадуется.
Надо признать, с потерей энергии он справлялся лучше, чем я. Дойдя до состояния «разбудите меня никогда», я не мог влёт отбивать колкости в свой адрес.
– Стоп, – попросила Эгле. – Хватит. Хватит гадостей и мерзостей, лучше объясните мне, что происходит. Что это сейчас было?
Впервые выражать недоумение за двоих пришлось мне. Неописуемый опыт.
– Ты о чём? – спросил я, когда понял, что мимическую игру Эгле мне не переплюнуть.
– А вы не видели? – поразилась Эгле. – Тут же такое творилось! Я сначала выглянула в окно и несколько минут пыталась сообразить, почему опять закат. А пока думала, небо стало ещё ярче, облака сделались золотистыми, потом появились звёзды, очень крупные… что им делать над большим городом, да ещё и в таком ярком небе? И если бы только это! Потом начался метеоритный дождь, везде были светящиеся и звенящие полосы. И не просто светящиеся, а разноцветные, как фейерверк во всё небо. Ехала сюда, смотрю – ещё и сирень расцвела. Она дважды в год цветёт только в Кестасе, и то не всегда. Это было, как… как роща на девятой конечной. Только… – Она нахмурилась, подбирая нужное слово. – Ну, по-настоящему, что ли.
Я посмотрел на Марсена. Тот смущённо почесал кончик носа и пожал плечами. Ничего не знаю, всем своим видом говорил он, непредсказуемые резонансы, побочные эффекты, меня тоже не предупреждали, но круто получилось, правда же?
Правда, подумал я.
Эгле, тем временем, продолжала:
– Я уже думала, вдруг Марсен решил устроить концерт на побережье, а мне ничего не сказали, потому что я и так услышу и увижу, пусть это будет такой сюрприз. Поехала на звук. Потом увидела банду Кори и поняла, что это всё было не просто так, это какое-то страшное колдовство. Всё гадала, что же случилось? Как так вышло, что Марсен творил что-то большое и страшное, а Кори и его дружки целы?
– Ну, спасибо, – уязвлённо сказал Марсен. – С каким неприятным типом ты общалась всё это время, надо же. По-твоему, я только и делаю, что избиваю младенцев, да? Ночами напролёт.
– Нет, к сожалению, – вздохнула Эгле. – Было бы это так, у нас бы вообще не возникало проблем с шайкой Кори.
– А ты злая, – с уважением заметил Марсен.
– Сейчас стану ещё злее, если мне никто не объяснит, что произошло, – пообещала Эгле.
– Мы всё объясним, – сказал я. – Честно.
– Объясним, – подтвердил Марсен. – Но не здесь.
Так. Не собирается ли он спровадить и меня тоже?
– А ты куда-то торопишься? – ехидно изумился я.
– Да, – серьёзно ответил Марсен. – Меня призывают, ты что, не слышал? Сейчас юная жрица вернётся в свой зиккурат с видом на красное небо, выложит там на алтаре круг овсяным печеньем – конечно, не удержится и стрескает парочку, но мы закроем на это глаза. Потом разожжёт синее пламя, водрузит на него котёл, бросит туда коренья, травы и чёрный порошок, зальёт водой, и когда чудный напиток, густой, точно кровь младенца, оживёт и заговорит – тут-то и явлюсь я.
Судя по лицу Эгле, она была не в курсе, что её ждало в ближайшем будущем. И уже немного жалела, что шайка Кори с нами не расправилась.
– У тебя дар предвидения, страшный кофейный демон? – восхитился я.
Марсен устало вздохнул.
– Конечно, да. Избирательный, как у всех демонов. Обычно жрецы не говорят, где и когда надо появиться. Вот и приходится выкручиваться…
– Эгле, не слушай его, – решительно сказал я. – Мы вовсе не хотим вламываться к тебе без приглашения, да ещё и ночью. Так что мы просто проводим тебя и…
– И зайдёте в гости, – перебила Эгле. – Я уже почти совсем злая. Но не настолько, чтобы бросить двух придурков ночью на улице. Я знаю, где вы оба живёте. До утра же ползти будете.
– А твоя мама?
– Сим, – утомлённо сказала Эгле, – ты хоть иногда интересуешься жизнью родителей? Ты что, забыл, что наши мамы – подруженции навек?
– Не забыл, – пробурчал я, – но как это связано с ночными визитами подозрительных типов вроде него? – Я мотнул головой в сторону Марсена.
– Они ушли, Сим, – терпеливо объяснила Эгле. – На всю ночь. Сегодня же праздник. У маминой школы тоже своё культурное мероприятие. Будут смотреть эти кошмарные новинки кинопроката и обсуждать фасон шляпы Джидженса Тхары. Я не пошла, так что второй билет достался твоей маме. Я думала, ты в курсе.
– Ты об этом знал? – обескураженно обратился я к Марсену.
– Вроде того, – туманно согласился он. Устремил рассеянный взгляд на Эгле: – Ты всё ещё здесь, незадачливый служитель культа?
Ничего себе заявочки.
– Ты совсем обнаглел, да? – печально спросил я. – Хочешь отправить её одну в этот ночной безлюдный город, где бродит шайка Кори?
– Какой безлюдный город? – приподнял брови Марсен.
Я обернулся в сторону набережной.
Марсен был абсолютно прав. Город перестал быть безлюдным, а ночь – тихой. На парапете верхнего уровня щебетали, по крайней мере, три парочки. Четвёртая то появлялась над парапетом, то пропадала – они танцевали. Между фонарными столбами протянулись гирлянды разноцветных флажков и лампочек. Откуда-то доносилась музыка – такую играют уличные музыканты, которые случайно услышали друг друга издалека и начали импровизировать вместе, постепенно сближаясь. Ветер радостно дёргал флажки, словно пытался сказать им – «мы с вами одного цвета, вы и я». И, наверное, так оно и было, потому что теперь к торжественному аромату ночного летнего моря, к нежному и таинственному аромату сирени и морской мяты примешивались другие. Жареных в меду орехов, пряностей, благовоний и ещё чего-то, чем обычно пахнет на праздничных ярмарках.
Я не понимал уже вообще ничего, не знал, что случится в следующий момент, и это было здорово.
– У меня к вам деловое предложение, – начала Эгле, сунув руки в карманы джинсов, – я еду вперёд и пытаюсь прибраться дома, а вы принесёте что-нибудь к чаю. А то у меня и вправду ничего, кроме овсяного печенья.
– Вот это я понимаю, – одобрительно отозвался Марсен, – наконец-то конструктивный диалог. Отпишись, когда приедешь.
– Ага!
И Эгле ускакала к велосипеду. Марсен подождал, пока она скроется из виду, и медленно, осторожно поднялся с земли. Выпрямился.
– Ты передумал развоплощаться? – небрежно спросил я.
– Да, с этим можно подождать… – рассеянно кивнул Марсен.
И начал подниматься по склону, так легко, будто это и не он сейчас сидел, бледный и молчаливый, потихоньку перестающий существовать.
Обернулся ко мне:
– Ты идёшь?
Я продолжал стоять, глядя на него исподлобья, закусив губу. Марсен сделал несколько шагов вниз.
– Эй, эй, Сим, ты же не думал, что я и вправду собираюсь отбросить коньки?
– Думал, – буркнул я. – И до сих пор думаю, что ты корчишь из себя героя и превозмогаешь.
– Балда. – Марсен развернулся и продолжил восхождение. Я поспешил за ним. – Если бы всё действительно было так плохо, я бы любой ценой оказался подальше от тебя. Меньше всего на свете я хочу умереть при сочувствующих свидетелях.
– Тогда почему ты так старался избавиться от Эгле? – Я наконец-то нагнал его.
– Потому что я не был уверен, что смогу подняться. Не ты один стесняешься падать на задницу при дамах.
– А меня ты этим зрелищем, стало быть, шокировать не боишься, – проворчал я.
– Не боюсь, – подтвердил Марсен. – Тебе хотя бы ничего не надо объяснять.
Я представил, что встретил сначала шайку Кори, а потом Марсена, который не может подняться и устоять на ногах. Да уж, история была бы не из приятных. Как и любая история о встрече с Кори и его шайкой в безлюдном ночном городе.
Сто-о-о-оп!
– Ты знаешь, – начал я и понял, что голос у меня подрагивает, – мне всё-таки нужны объяснения. Что случилось? Почему сейчас вдруг праздник и ярмарка? Откуда всё это взялось?
Марсен пожал плечами.
– Ниоткуда. Всегда тут было.
В голову мне пришла ещё одна страшная мысль. Я спросил, как можно спокойнее:
– Нас всё-таки убили? Это твой затакт – ночная ярмарка?
– Нет. – Марсен бросил на меня быстрый взгляд. – Нет, конечно. Я знаю, как выглядит мой затакт, и это определённо не он. А ты, насколько я знаю, никогда не был счастлив на ярмарках. Так что мы совершенно точно живы. Причём оба.
– Да каких тритонов!
– Тихо, – поморщился Марсен. – Людей пугаешь. Им весело, а ты ругаешься.
– Конечно, ругаюсь! – прошипел я. – Мне уже ничего не понятно! Я ужасный сын, я не в курсе маминого расписания. Но я точно знаю, что она ни за что бы не пошла куда-то на всю ночь! Ни одна мать, чей единственный ребёнок болен una corda, не уйдёт гулять с подругой, если дитятко не дома и не приковано к батарее!
Марсен развёл руками:
– В этом-то и дело. У твоей мамы нет ни одного ребёнка, больного una corda. Видимо, достаточно давно, чтобы начать думать о чём-то ещё и заводить друзей.
– А… но… ведь…
Я даже остановился. И уставился на Марсена – совершенно круглыми, надо полагать, глазами.
– Каких тритонов… – несчастным голосом повторил я.
– Разрешённых, – мягко ответил Марсен. – Вполне гармонично. – Он слегка притопнул: – В достаточно устойчивые ступени. Вот скажи, давно ты в последний раз так громко ругался?
Хорошо, если достаточно устойчивые. И поблизости как раз нет ни одной дамы, при которой мне было бы стыдно плюхнуться на задницу.
Что я и сделал. Обхватил голову руками, посидел так немного, а потом снова посмотрел на Марсена. Тот вздохнул и жестом фокусника достал из-за пазухи свой сонотиций в виде хрустального шарика. Я вгляделся в мерцающие буквы, всплывшие в прозрачной глубине:
Я: «Сим со мной, всё в порядке»
Дана Нортенсен: «Слава Изначальной Гармонии! Спасибо огромное. Жду вас дома».
Я ощутил непреодолимое желание тихонько завыть. Что, опять же, и сделал.
– Видимо, пришло, когда я пел, – отметил Марсен, проверив время и дату сообщения.
Раздался тихий звон, внутри шарика разбежалась паутинка трещин. Буквы запрыгали, померкли, потом и вовсе растворились. Марсен покачал головой и бережно убрал шарик в карман. Вид у него был расстроенный.
– Тоже не выдержал, – мрачно прокомментировал я. – А кто бы выдержал, интересно.
Марсен промолчал.
– Так ты объяснишь мне, что произошло? – Я вперил в него взгляд, надеясь, что получилось достаточно угрожающе.
– Что, что… – Марсен опустился на землю рядом со мной. – Изменения мира, вот что. Я ведь объяснял тебе, что у теории Мелодии Духа два варианта?
– Допустим, – согласился я. Я уже со всем был готов согласиться.
Но крючконосый гад от меня не отстал:
– Какие?
И мне даже удалось восстановить диалог в памяти. И даже понять, что он имеет в виду.
– Это ты про время, да? – Уточнил я. – Что у нас или нет контроля над будущим, или есть контроль над прошлым?
– Точно.
Я снова осмотрелся.
Танцующие парочки. Бегающие друг за другом дети. Фонарики. Разноцветные флажки. Уличные музыканты.
– Значит… – В горле у меня пересохло, и голос звучал непривычно скрипуче. – Значит, в тот момент ты действительно… переиграл мир? Сразу весь? Отменил всё существующее, себя самого и…
– Не отменил. – Он прервался, чтобы зевнуть. – Но, вероятно, так и выглядит резонанс. В Изначальную Гармонию нас, конечно, не взяли. Наверное, пока не доросли. Или, может, эхо всё ещё в нас нуждается. По крайней мере, никто не умер. И вроде не собирается.
– Чистые квинты, – пробормотал я. – Это просто нечестно. Я и саму идею резонанса толком понять не успел. А он уже случился. В двух шагах от меня. С твоей помощью. Охренеть.
Марсен приподнял бровь:
– А ты думал, я так вымотался только потому, что прогнал пятерых малолетних идиотов?
– Вот как раз этого я и не думал. – Я положил подбородок на колени. – Даже сразу тебе сказал, что как-то ты очень уж сдал от такой безделицы. Но зачем? Выходит, ты и вправду мог просто их прогнать.
– Не мой масштаб, – гордо ответил Марсен.
Кажется, оживает, подумал я. Но он тут же снова стал серьёзным и уставшим.
– Меня не спрашивали, на самом-то деле. Иногда ты просто делаешь то, что должен. Иначе что-то навсегда теряется. Бывает так, что цена выше, чем ты готов отдать. Но потом оказывается, что взамен получил больше, чем отдал.
Я молчал. На комментарии и вопросы меня всё ещё не хватало.
– Так уже бывало, – продолжал Марсен. – Не стыдно признать себя маленьким и глупым по сравнению с Изначальной Гармонией. В отличие от нас, она всегда знает, как будет лучше. А со мной легко договориться. И я знаю, что в такие минуты надо просто звучать. Очень легко принять решение, когда бессмысленное небытие берёт тебя за глотку. Не сомневаться. Не отступать. Стоять насмерть. Только тогда прозвучит что-то настоящее, и эхо вспомнит, каким оно всегда хотело быть.
Он умолк. Я тоже молчал. Молчал и смотрел на звёзды.
– Конечно, вряд ли Кори и его друзья сделались славными парнями вроде нас с тобой, – снова заговорил Марсен. – Присутствия в изменённом пространстве они просто не выдержали… ну, ты сам видел. Но, по крайней мере, они никого не убили сегодня вечером. Не факт, что завтра им не захочется ещё раз погулять по ночному городу. Так что будь осторожен. – Он вздохнул. – Всё-таки, я – очень несовершенный инструмент. Как и любой человек, к сожалению. Кстати, постарайся не спрашивать у Эгле ничего по поводу её болезни.
У меня сердце ушло в пятки. Но я всё же спросил:
– Почему?
Марсен тоже поднял голову и посмотрел на звёзды.
– Потому что этой болезни больше нет. С её внутренней мелодией практически всё в порядке, как и с твоей. А заново созданные миры куда более хрупки, чем утренние сны. Не надо сбивать их с толку вопросами о тех вариантах реальности, которые не нравятся тебе самому.
– Ты это точно знаешь? – Я посмотрел на него в упор.
– Дружище, – фыркнул Марсен, – ты, естественно, не помнишь. Но перед тем, как отправиться на пляж, ты ретранслировал ей свою мелодию. А звучал ты в тот момент так, что даже я бы свалился. Что уж говорить о девочке-резонаторе.
Я в самом деле этого не помнил. Вообще мало что помнил о последнем вечере. Хотя… да. Какие-то неясные образы начали всплывать, когда я об этом подумал. Меня вдруг отчаянно замутило.
– Марсен, я же её не… нет, сейчас я видел, что она жива, но если тогда я…
– Нет, – негромко, но очень веско перебил меня Марсен. – Ты её не убил.
Я всё сглатывал и никак не мог сглотнуть комок, подкативший к горлу. Но всё же смог достаточно внятно выдавить:
– Если ты просто бережёшь мои нервы… – Дальше голоса не хватило.
Физиономия Марсена оказалась лучшим аргументом. Потому что он снова смотрел на меня, а во взгляде читалось явственное: «Больной, что ли?»
И я был готов встретить этот взгляд хоть тысячу раз, потому что он снова имел в виду вовсе не una corda. Однако Марсен всё же снизошёл до словесных объяснений.
– Я вовремя её нашёл, – сказал он. – И принял меры. Но вот искать тебя после этого было тем ещё развлечением. Ты ведь уже не звучал моими песнями.
Я медленно кивнул:
– Это я уже понял. Но… как так вышло… – Сбился. – Чёрт. Почему мы оба здоровы?
– Чистые квинты… – Устало вздохнул Марсен. – Ну, сейчас-то что не так? Что за привычка вечно ждать подвоха, тыкать чудо палочкой и искать у него вшей?
Наверное, у меня был очень несчастный вид, потому что Марсен прекратил уничижительную тираду. Пожал плечами:
– Если тебе интересны мои догадки, то я думаю, что Альбин смог вас вылечить. Обоих. По Эгле можно заметить, что раньше она была резонатором. Ну, конечно, – он бросил на меня ехидный взгляд, – она и сейчас будет понимать чувства других лучше, чем ты. Но это уже проблема характера.
Он снова зевнул, прикрыв рот рукой, и беззаботно закончил:
– А остальное я, вероятно, вспомню завтра. Правда, завтра тебе эти объяснения уже не понадобятся, потому что вопросов больше не будет.
– Это всё очень хорошо, – деревянным голосом сказал я, – но я не об этом спрашивал. Вот ты… согласился на предложение Изначальной Гармонии. Звучал по-настоящему. Почему мир должен был измениться именно так? Почему живые и здоровые мы – решение Изначальной Гармонии?
– Почему… – эхом отозвался Марсен. – Потому что мы трое очень неплохо проводили время? Потому что ты знаешь, что любит и не любит Эгле? Потому что я был твоим донором? Потому что Эгле сложила журавлика и загадала желание? Потому что мы любим море и ночной Ленхамаари? Потому что это естественно – хотеть, чтобы смешные существа, которых мы называем друзьями, видели как можно больше хорошего и как можно меньше плохого? Небытие всего этого не терпит. Я выдвинул ему ультиматум, текст которого мы писали вместе.
– Что же ты тогда сразу так не сделал?
Я попытался вложить в интонацию всю язвительность, которая сейчас была мне доступна. Но Марсен лишь рассеянно повёл плечом:
– Говорю же – я тут практически ни при чём. Может, важен был сам момент близости к краю. Реальность, которую мы знали, достигла предела неустойчивости, когда мы оба поняли, как малы наши шансы выжить. Может быть, именно поэтому тебя всегда так привлекала опасность. Ты просто сам был неустойчивой ступенью, стремившейся к разрешению. И вот – всё получилось.
На ум мне пришла дурацкая, но отчего-то ужасно забавная мысль.
– Погоди-ка… – медленно сказал я. – Если моя мелодия энергетически – твоя мелодия, получается, ты меня… разрешил?
– Разрешил, – серьёзно кивнул Марсен. – Так что подойди к этому ответственно и, пожалуйста, будь.
Я не выдержал, фыркнул и рассмеялся. Смеялся долго. И опять – до слёз.
…Эмоциональная вспышка прогорела, как праздничный трескучий огонёк, оставив после себя беспокойство. Я очень боялся задавать этот вопрос, но я должен был знать. И даже пусть крючконосый соврёт мне, главное, чтобы он сделал это убедительно.
– А если однажды мне покажется, что мне только приснилось выздоровление?
– А это уже никого не волнует, – отмахнулся Марсен. – Чтобы вернулась твоя una corda, кому-то снова придётся здорово напрячься. Кто же согласится подталкивать этот славный мир к совершенно бессмысленным изменениям, да ещё и такой ценой? Проблем тебя ожидает множество, не волнуйся. Какой среди них не будет – так это una corda.
– Серьёзно? – тихо спросил я.
– Чтоб я сдох, – торжественно ответил Марсен. И наконец-то улыбнулся.
Где-то в недрах его плаща раздалось приглушённое чириканье – сигнал входящего сообщения.
– Эгле доехала, наверное… – Марсен порылся в кармане и вытащил сонотиций. – Да, точно. Она молодец, а мы ещё нет. Надо хотя бы придумать, что мы ей принесём. Ты когда-нибудь выбирал, какой вариант правды принести к чаю? Эй, Сим!
Я не слышал. Я уставился на хрустальный шарик.
Абсолютно целый.
Марсен проследил за моим взглядом. Невозмутимо спрятал шарик в карман.
– Никому не рассказывай.
Не знаю, что ещё в нашем мире изменилось той ночью. Но мерзкая привычка Марсена таинственно улыбаться определённо осталась с нами. Боюсь, навсегда.
Всё-таки, у Изначальной Гармонии очень странные представления о том, что такое «к лучшему».