– Куда ты собираешься, я так и не поняла? Какая командировка? Нам квартиру надо разменивать. Ты что? Пытаешься увильнуть?
Жена смотрела на Соболева с подозрением. Впрочем, так она смотрела всегда. Или почти всегда. Руки в боки, один глаз прищурен, левая бровь приподнята. Как ей это удавалось? Соболев сто раз пробовал поднять не обе брови сразу, а одну. Кроме гримас больного хроническим запором ничего не получалось. А жена – запросто. Не напрягаясь. Ах, да. Бывшая жена. Они развелись, и им нужно срочно разменивать квартиру.
–Костя! Ты меня слушаешь вообще?
– Я собираюсь в село Позднее, у меня там исследование.
– Это где? Под Рязанью?
– Под какой ещё Рязанью? С чего ты… А, нет. Там Поздное. А Позднее – это Красноярский край. Жуткая глушь. – Соболев вздохнул. – Тань, чего ты маешься? Живи в квартире, я что-нибудь придумаю.
– Ещё скажи, дурью маешься. Не подходит мне твоё «что-нибудь придумаю».
– Почему? По-моему, всё прекрасно устроится. Ты будешь жить в хорошей трешке в центре города, а не в маленькой квартирке в спальном районе. Дай мне поступить по-мужски, что ты выдумываешь?
– Костя… – Жена опустилась на диван с тяжелым вздохом и отвернулась. У неё больше не было сил наблюдать, как Соболев собирает свой рюкзак и не обращает на неё никакого внимания. Как и все пятнадцать лет. Ничего не интересовало её мужа, кроме странной науки, изучающей уродства. Тератологии. Жизни с ним не было никакой. Разве могла она вызвать интерес мужа со своими 90-60-90 и красивым лицом? Живая и цветущая? Нет. Только уроды. Только аномалии. Вот и сейчас, он объясняет ей плюсы ситуации, в которой они не станут разменивать квартиру, но по сути ему наплевать. Он занят мыслями о предстоящей поездке в какую-то глушь, где его будет ждать какой-нибудь очередной уродец. Нет. С неё хватит. Отрезать полностью, и никаких точек соприкосновения в будущем. – Костя, я хочу жить в отдельной квартире. Чтобы ты не имел к ней никакого отношения. Я в собачей конуре готова жить! Только чтобы никогда, никогда больше не видеть. Ни тебя! Ни твоих книг! Ни твоих фильмов страшных! Ни твоих исследований!
Она почти кричала. Соболев удивленно вскинул брови. Обе сразу. Посмотрел на часы: э, да так и опоздать недолго.
– Что от меня требуется? Я всё равно уеду, так что просто скажи: что нужно? Доверенность сойдет? Всё сделаешь сама.
– Ну, что поделать. Если тебе на всё наплевать, – поморщилась Татьяна, – давай доверенность. Сделаю сама.
– Идём сейчас, за углом есть нотариус, я всё подпишу. Быстрее, я опаздываю.
Глядя на макушку обувающейся Татьяны, Соболев почувствовал, как кольнуло сердце. Кольнуло и протяжно заныло. С чего она взяла, что ему на всё наплевать? Он же так любил её. Господи, да он и сейчас её любит! Но, раз так надо, – что же. У него нет времени вникать в «зачем», «за что» и «почему». Случилось, значит случилось. Его ждёт самое необычное и интересное исследование за всю его карьеру. Такого ещё не было! Если это не сказки, а Соболев верил своему источнику, то он напишет такую работу! Возможно придется подключать ученых из других областей. Скорее всего, аномалия связана с каким-то искажением в атмосфере. А может быть рядом с деревней есть что-то, влияющее на местных жителей? Чудо-озеро, например? Появившееся на месте некогда приземлившегося космического корабля. Или, откуда мог взяться такой эффект? Это же буквально волшебство. Всю дорогу до аэропорта и далее Соболев непрерывно думал о месте, в которое направлялся. И было ему как радостно, так и тревожно. А ведь еще две недели назад ничего не предвещало такого поворота. Пока не приехал к нему товарищ…
Товарища, давно и основательно двинутого на паранормальном, звали Виктор Логинов, и когда он без звонка заявился в лабораторию к Соболеву, видок у него был тот ещё. Лохматый, осунувшийся, глаза блестят нездоровым блеском. А уж история, привезенная парапсихологом Логиновым из Красноярского края, могла свести с ума кого угодно. Кого угодно, но только не Костю Соболева. Витя рассказывал о произошедшем, периодически сглатывая слюну и оглядываясь по сторонам. Он был нормален, в этом Соболев был убежден, хоть и не был психиатром. Нормален, но до крайности возбужден и взволнован:
– Понимаешь, Костян, я же поехал туда специально к 22 сентября. Подгадывал ещё, кретин! Думал, что это байка. Легенда. Ну, не может же быть, чтоб на самом деле!
– Странно, что не думал. Ты же всю жизнь этому посвятил. Значит, должен верить.
– Да верю я, верю. Но чтобы такое… Думал, сказки, в общем. Слухи пустые. А тут как раз отпуск нарисовался, я его на сентябрь сдвинул. На работе подумали, что я того… с ума сошел. Все летом и на море, а я осенью и в Сибирь.
– Постой, так ты кому-то говорил зачем едешь?
– Да говорил, конечно, говорил. А в чем тайна-то? Ну, вот, мол так и так, есть в сибирской глуши деревенька. Там люди после смерти не лежат в земле разлагающимися трупами, а продолжают ходить среди живых. Ну, ты сам послушай. Ведь как бред звучит. Так?
– А чего ты поперся-то? Если считал это бредом…
– А как, как я мог не поехать? А вдруг! Всегда же она есть, эта тонкая ниточка надежды. И потом, я был уверен, что там действительно есть какая-то аномалия, в деревне этой. Но чтобы такое!
– И что? Действительно НИКАКИХ отличий?
– Костя… – Виктор вытер вспотевший лоб, сглотнул и оглянулся. Кроме них в кабинете никого не было, и эти оглядки уже начинали действовать Соболеву на нервы. – Я клянусь тебе чем хочешь. Кем хочешь. Мамой. Детьми. Своей жизнью. Никаких отличий.
У Соболева не было своих детей, но ему подумалось, что это действительно серьезная клятва. Когда клянутся детьми, врать и сочинять не станут.
– Что – ни внешних, ни эмоциональных, ни поведенческих?
– Абсолютно. Пока не наступит треклятое 22 сентября – все люди, как люди. А после равноденствия снова все люди, как люди. И поскольку на улицу в эту ночь никто из живых не посмотрит ни за что, даже в щёлочку, то тайна мертвых остается их тайной. Друг о друге они, конечно, знают. Но живым их не вычислить. Никак. Тот, кто узнает об этом, попадясь им в эту ночь, тоже уже ничего не расскажет. Он просто станет кормом.
– Так ведь они, наверное, не стареют! Те, кто умер. Так и можно вычислить, ты чего? Наверняка, местные жители знают кто жив, кто мёртв.
– Я не видел там стариков. Слушай, а я ведь даже не задумывался… Сейчас ты спросил, и до меня дошло. Стариков в деревне нет.
– А дети?
– И детей нет.
– Ужасно… И что, тебе грозила опасность, получается? А как ты спасся?
– Меня спас Пётр. Мужик, лет тридцати. Там же нет никакой цивилизации толком. Машин нет ни у кого. Ну, я уселся на скамейку посреди села и жду, значит. Когда стемнеет. Чтобы увидеть всё своими глазами. Если что-то будет. До этого я весь день по деревне шатался, со всеми заговаривал. Не особо приветливые они там, конечно, но и откровенной агрессии нет. Я увидел простых людей, каждый чем-то занят. На вопросы они толком не отвечали, ухмылялись да отворачивались. И часам к пяти я просто устал, сел на лавку, достал термос, бутерброды. Стал ждать наступления темноты. Тут и ехал мимо Петя. На телеге с лошадью, прям девятнадцатый век, честное слово. Остановился рядом со скамейкой, хотя какое ему дело до меня. Спросил: «не местный? Что тут сидишь?» Ну, я ответил, что тут у них творится что-то странное, мол, жду, чтобы увидеть самолично. Он мне и сказал, что если я не полный идиот и хочу ещё пожить, то должен идти с ним. Ну, а если я приехал, чтобы покончить с собой – могу сидеть дальше.
– И ты ему сразу поверил?
– Ты знаешь, да. Он как-то так спокойно это сказал. Но глаза при этом… В общем, серьезные у него были глаза. Я пошел с ним. Пётр привёл меня в свой дом, и лошадь завел внутрь. Я удивился, а он мне и говорит: «а что ты так смотришь? Лошадь, она ведь тоже жить хочет». Ну, потом он закрыл двери, окна, ставни железные на замках. Вдоль подоконников и порога насыпал соль, и повесил осину. Я думал, что осиновые колы – это же для вампиров. А Петя ответил, что «нечисть она нечисть и есть, и против неё все средства хороши». Вот так.
– А потом?
– А потом была ночь. – Выдавил Виктор. – Я ничего не видел. Зато наслушался вдоволь.
– Чего именно?
– Прости, друг. Я не то, чтобы описывать. Я думать пока об этом не хочу. Не могу. Прости.
– А что наутро?
– А наутро всё по-прежнему. Светило солнце. Люди занимались своими привычными сельскими делами. Пётр сказал, что нигде не нашли Зою из соседнего дома. Отец искал по всей деревне, причитал, всплескивал руками. В общем, мрак.
– Так как же? Если все знают? Не успела добежать до дома затемно?
– Её родитель выдвинул именно эту версию. Мол, может забыла какое число, шла из лесу, но…
– Что? Да говори же уже!
– Пётр считает, что это он.
– Кто? – Выпучил глаза Соболев.
– Илья. Отец Зои.
– Отец убил дочь?! Как это?
– Убил и съел. Умер он, видать. Или, может, погиб. А там же это никак не узнать если, например… Ну, умер ночью во сне. А утром встал, и ходит, как ничего не было. Она и не знала. Пока не закрылась с ним в доме в эту проклятую ночь.
– Слушай, ты рассказываешь какие-то ужасы.
– Ты не веришь мне? – Логинов поднял на Костю лихорадочные глаза.
– Спокойно, спокойно! Я тебе верю. Но это уже за гранью. Это не помещается в моей голове. Чтобы отец сожрал свою дочь. Может всё-таки она забыла дату и не вернулась вовремя?
– Он уже не отец. И даже не человек. Хотя выглядит и ведет себя в основном как человек. Но он по сути зомби. И в эту ночь они ведут себя именно как зомби. А дату Зоя ни за что бы не перепутала, за календарем они следят там очень строго. От этого зависит их жизнь.
– А почему 22 сентября?
– 22 марта ещё. Два дня в году. В остальное время всё спокойно. Ну, я тебе в общем-то всё рассказал.
– Мда…весеннее и осеннее равноденствие. Слушай, а если, например, человек умер не своей смертью. Ну, зарезали, утонул, я не знаю. Упал и кости все переломал.
– И что?
– Как они потом ходят среди живых, такие? Они же покалечены?
– Вот ты чудак-человек! Да затягивается это всё на них. Заживает, как на собаках. Говорю тебе, мистика чистой воды. Я всю жизнь занимаюсь паранормальным, но чтобы такое…
– Заживает на мёртвых. Гениально! И что, вообще никаких предположений о причинах этой мистики?
– Нет. И в слухах тоже никаких деталей. Сам факт есть, а что послужило причиной – никто не знает.
– Я уверен, что медицинские исследования покажут, кто жив, кто мертв.
– Да они тебя пошлют куда подальше с твоими исследованиями. Притом и живые, и дохлые. Опять же, и в чём смысл?
– Да как в чём? Привлечь общественность. Вывезти их оттуда, мертвых похоронить, землю исследовать. Водоемы опять же. Что-то там точно есть, не на пустом месте такое происходит.
– Ага. Никто до тебя не вывез, и ты ничего не сделаешь. А привлечением общественности ты рискуешь накликать на себя диагноз. Местных же видимо всё устраивает. Эти… Они монстры только дважды в году, а 363 дня они люди. Обычные люди. Притом, вечные. Про них практически никто не знает. Вокруг деревни, как я понял, ходят слухи. Но на этом всё.
– Нет, я всё-таки одного понять не могу. Почему там не стареют живые, если они там, как ты говоришь, есть. Основная масса. Так бы можно было их различить. Там что, не одна аномалия, а несколько?
– Костя, насколько я могу предполагать, в селе все друг про друга знают, кто жив, а кто мертв. Это не мешает им общаться в обычные дни. Кроме двух ночей в году. Посвящать посторонних в свои тайны они не намерены! Просто живые как могут стараются обезопасить себя в эти даты. И, да. Стариков и детей я там не видел. Не знаю, одна аномалия там, или десять. Но факт остается фактом.
– Но как же так?
– Ну… Вот так. Может быть просто никто не хочет дряхлеть. А зная свою участь, кто мешает покончить с собой и существовать дальше? Никто. А кто откажется? Вот ты бы отказался?
– Отказался бы! – Твёрдо сказал Костя.
– И почему же?
– Да ты что, Вить? Быть непонятно кем, да ещё и вечно. Питаться человечиной два раза в год. Ты действительно думаешь, что это привлекательная перспектива?
– Ну, да, да, ты прав. А все равно. Заманчиво.
– Да, тьфу, пакость! Ничего заманчивого. Но, я хочу сам посмотреть на эту дьявольщину. У меня отпуск как раз накопился, а жене скажу, что в командировку. Ты едешь?
– Нет, брат. Я пас. Может быть позже, но пока я даже думать не хочу, что когда-то ещё окажусь в этом месте. Как Татьяна? Как у вас дела? Торчишь тут сутками, наверное. Обижается.
– А, да нет. Уже не обижается. Мы же развелись. Всё привыкнуть не могу.
– Как?!
– Как-как. Как все люди разводятся. Ну, ладно. Точно не поедешь?
– Не поеду!
– А я могу у этого Петра остановиться? На тебя сослаться, как думаешь? Ему можно позвонить?
– Да нет же, говорю тебе, никак ему не позвонить. Цивилизации ноль. Но, думаю, ты вполне можешь у него остановиться, скажи от меня. Однако, должен предупредить, что рад тебе там никто не будет. И про анализы свои забудь. Никто тебе помогать не станет.
– Я всё ж таки попробую.
И в аэропорту, и в самолете, и в электричке, и в такси Костя проматывал разговор с Логиновым у себя в голове, и думал, что же его ждет в загадочном Позднем. Такси остановилось около леса, Соболев очнулся.
– Приехали что ли? Или сломался?
– Дальше не поеду. Вот тут, через лес около пяти километров, и ты на месте.
– Ничего себе! Прилично…
– Дальше не поеду! Хоть убей.
– Да что такое-то?
– Нормально всё. А тебе чего там понадобилось, в Позднем?
– Я тератолог. Буду местных жителей изучать.
– Ну, изучай-изучай, ученый. – Хмыкнул таксист. – Жителей.
Взял деньги и уехал. Вот так номер. Ничего такого Логинов ему не рассказывал. Или что? Так был впечатлен самой деревней, что прочие детали вылетели из головы? Ну, да ладно. Погода пока не особо зверствует, можно и прогуляться. Скоро уже выпадет снег, но Соболев предусмотрительно положил в свой огромный рюкзак зимнюю одежду и обувь. Хотя, неизвестно, сколько он тут сможет пробыть незваным гостем. Дорога была вполне себе хоженой. Видны были следы ботинок, и отпечатки колес, судя по ширине, от телеги. А вот и отпечатки копыт. Костя достал телефон. От шкалы сотового оператора осталась одна малюсенькая полоска. Соболев был уверен, что скоро пропадет и она. Куда его понесло? Спокойно, Соболев, спокойно! Ты стоишь на пороге чего-то действительно таинственного. Не малодушничай! Вперед!
Уже стемнело, когда Соболев добрался до Позднего и нашел дом по туманным описаниям Виктора. Всё-таки здорово он тут обделался, парапсихолог, блядь. Ну, ничего, неизвестно ещё, что будет с ним самим в этом странном месте. Костя увидел свет в окнах домов, электрический. Уже что-то. Хоть не при свечах живут. Без сотовых, без связи с миром, но хотя бы со светом. Соболев стукнул в дверь. На пороге почти сразу появился мужик.
– Ничего себе! – воскликнул Соболев. – Вы что, стояли за дверью?
– Больно надо. Я по животным смотрю. Лошадь в загоне, слышу, фыркает. Собака в доме вся извертелась. Значит чужого кого-то принесло.
– Слушайте, точно! Животные! А они разве не чуют мертвых?
Пётр – если это был он – от неожиданности крякнул. Костя понял, что пора объясниться, а то, пожалуй, придется ночевать на улице. А то и в лесу, от греха подальше.
– Моя фамилия Соболев. Константин Соболев. Я ученый, тератолог. Изучаю физиологические аномалии. Мне Логинов про вас рассказал, Витя. Он тут недавно у Вас… гостил. Можно войти? Я заплачу.
– О как. Это за что же?
– За ночлег.
– Деньги тут не такая уж большая ценность. В селе и магазина-то нет. Да, входи. Чай не звери, люди. Разберемся.
Костя шагнул было внутрь, но застыл одной ногой в доме, другой на крыльце.
– Чего замер?
– Я заранее прошу меня простить за этот вопрос. Вы живой?
– Ох, грехи наши тяжкие! А хоть бы и нет? Октябрь на дворе. Друг-то рассказывал, наверное. Входи, хватит хату студить.
Тяжелая дверь захлопнулась за Костей. Он оказался в доме с жителем села, то ли живым, то ли нет, но это вроде как в данное время года и неважно. «Маразм, – подумал Соболев. – Кажется, я начинаю сходить с ума. И это в первый же день здесь».
В доме у Петра было тепло и уютно, хотя и несколько аскетично. Чувствовалось, что женщина тут не живет. Одинокий мужик лет тридцати с хвостом, и что это может означать? Вдовец? А тут бывает такое? Хм. Никогда не женился? Тут Соболев обратил внимание на большой рюкзак, стоящий у печи. Почти как у самого Соболева, только не фирменный, а обычный, защитного цвета.
– Вы куда-то собираетесь?
– Собираюсь… Как тебя там, я забыл?
– Костя. Константин Соболев.
– Ну, да. Собираюсь уезжать, Константин Соболев. В город, к сестре. Раньше ей не до меня было. Своя семья: муж, дети. А сейчас живёт одна, зовёт к себе. Подумал-подумал. Решил ехать.
– А куда у неё все делись?
– Мужа схоронила, дети выросли, своей жизнью зажили. А ей скучно. Да и трудно женщине одной. Поеду.
– Так она, наверное, могла бы нового мужа найти?
– В шестьдесят-то лет? Ну, не знааааю. Может и могла бы.
– Это она Вас настолько старше?! – изумился Костя.
– Насколько – настолько? На десять лет всего.
– Вам что, пятьдесят лет??? – изумление готово было выплеснуться наружу и потечь по полу куда глаза глядят. Соболев смотрел на мужика, которому от силы было лет сорок на вид. В самом крайнем случае сорок. А может даже и тридцать. Но пятьдесят!
Соболев присел на стул, не дожидаясь приглашения. Зажмурился, потер лоб рукой. Подумал, что охота протереть глаза. Чтобы стряхнуть с себя остатки сна. Протереть глаза, а открыв их увидеть свою московскую квартиру. И жену. Даже не кабинет на любимой работе, а именно квартиру и жену. Но он был реалистом, и понимал: три глаза, не три, а открыв их увидишь простецкую обстановку, и мужика, собирающего вещи в дорогу.
– Да. Незадача.
– Что такое?
– Да я просто думал попроситься у Вас погостить. А Вы вон… уезжаете.
– Да ты че, милый? Думаешь, я тебя на улицу выставлю? Гости себе. У меня даже и припасы есть в погребе. Приехал на край света, и думаешь, тут порядки как в столице вашей? Зря ты так. Не жалко мне, живи себе да живи сколько надо.
– Как-то мне не по себе. А Вы когда собираетесь?
– С утра. Это даже хорошо, что ты приехал. Очень мне жаль Монику соседям оставлять. Присмотришь? В качестве благодарности за гостеприимство.
– Моника – это собака?
– Моника – это кобыла. В конюшне. Я вроде договорился с соседями слева. Но душа всё равно болит.
– А кто слева? Илья, отец пропавшей Зои?
Петя странно посмотрел на Соболева.
– Нет. Илье я не особо доверяю. Теперь не доверяю. Он справа.
– А собачку как зовут? Её тоже оставите?
– Слушай, ты можешь говорить мне «ты»? Мне как-то… дискомфортно.
Соболев задумался. Осмотрелся по сторонам. Не увидел телевизора.
– Телевизора нет?
– Есть. Но не как телевизор работает. Там приставка к нему. С дисками. Фильмы смотреть.
– Понятно… Так как зовут Вашу… твою собаку?
– Собаку зовут Гэри.
– Странные имена у Ваших… твоих животных. Почему не Маша и Гриша? Почему Моника и Гэри? Что за фантазии? Ты уж прости, Петя. Правда странно.
– Странно, говоришь… Да ничего странного. Мне нравится Моника Беллуччи, я смотрю с ней все фильмы. Стараюсь. Сейчас у всех интернет, дисков почти не продают. Мне на заказ записывает парень один из райцентра. Предлагает: хочешь, мол, про то, про сё посмотреть. А я как раз лошадь купил на рынке, когда он предложил про вампиров мне записать пару фильмов. Ну, и записал. Фильм «Дракула» смотрел?
– Который из?
– Да с Моникой же! 1992 года.
– Не помню там Монику…
– Роль небольшая. Но она там всё равно самая красивая.
– Это дело вкуса.
– Не спорю. Но мне понравилась. Я, недолго думая, назвал лошадку Моникой. А чего? Она же не узнает. А значит, не обидится.
– Кто? Лошадь? – поразился Соболев.
– При чём тут лошадь? Моника.
– А собака?
– Гэри-то? Ну, в честь Олдмана. Хорошо он сыграл кровососа этого.
– Вам тут своих-то не хватает что ли?
– У нас не вампиры.
– Да я знаю… А кто? Зомби?
– Просто, живые мертвецы, видимо. Кстати, такое кино тоже есть! Только там они сделаны для устрашения.
– Знаю-знаю. Старый фильм, шестидесятых еще.
– Ну, так и вот. А Гэри я с собой забираю.
– Как?! – не сдержал возгласа Соболев. – Как с собой?
– А ты чего ж хотел? Это мой самый близкий друг. А учитывая обстоятельства – можно сказать единственный.
Соболев задумался о том, как попросить гостеприимного хозяина не забирать алабая. Большого, плюшевого, но ощутимо грозного и опасного, если понадобится. Гэри. Названного в честь актёра. Занимающего полкухни. Интересно, почему он вообще в доме? Кто в деревнях держит собак в доме? А ещё думал Костя о странностях хозяйской речи. То он говорил, как крестьянин-сибиряк. А то, как преподаватель с кафедры словесности. Мутная деревенька, конечно. И хозяин мутный. Но не злой, это Соболев ощущал даже своим, обросшим скепсисом, чутьем. Он собрался с духом и начал свой просительный спич.
– Петя, я понимаю всё про дружбу, хоть я и не собаковод. Он вон у тебя в доме. И чувствует себя, судя по всему, неплохо. Не все люди в таком комфорте живут. А сестра-то знает, что ты ей в городскую квартиру такого теленка привезешь? Может ты пока один поедешь? Подготовишь её как-то морально. А Гэри тут со мной поживет. Я обещаю быть ему хорошим другом: гулять, кормить. Разговаривать с ним, если надо. Ну, а когда соберусь уезжать – я тебе его привезу. До двери доставлю. Адрес напиши только.
– Боишься? – прищурился Петя.
– Да. – выдохнул Соболев и посмотрел на хозяина дома с мольбой в глазах. Всю мольбу, которую смог сгенерировать, вложил во взгляд. Костя был не умелец и не любитель просить. Но с трудом представлял, что останется тут совсем один. Он бы и хозяина оставил, уговорил бы не уезжать, но это было невозможно. Хозяин уже всё решил. Но может сжалится и оставит собачку? Ну, пожалуйста!
Собака подняла голову. Смотрела на мужиков с подозрением. Кажется, до Гэри наконец дошло, что решается именно его судьба. Пётр подошёл к своему огромному другу, положил руку на лобастую башку. Между ушей. Пёс не шевелился. Петя сидел на корточках тоже будто застыл. Алабай отмер первым. Проворчал что-то вроде вау-вау-фррбррму и снова устроил свою огромную голову на мощных лапах. Хозяин почесал пса за ухом и поднялся с корточек.
– Он согласен. Побудет с тобой. Не могу сказать, что нас это радует. Но, я понимаю, как тебе страшно. Смотри, береги его. И привези мне. Адрес я напишу! И телефон у сестры есть, его напишу тоже. А ты мне свои координаты оставь, на всякий случай.
– Да-да, конечно. – Засуетился Соболев. – Сейчас всё запишу. Спасибо тебе. Вам. Вам обоим огромное спасибо!
Костя полез в рюкзак, вытянул блокнот и ручку.
– И за лошадку не волнуйся. Да за то, что ты мне пса оставляешь, я твою Монику на руках носить готов.
– Слушай, Костя. На самом деле, тебе нечего бояться вплоть до 22 марта. Слышишь?
Соболев повернулся к хозяину и молитвенно сложил руки.
– Ты не понял. Я оставляю Гэри. Не оставил бы, если бы он отказался категорически. Но у моего пса доброе сердце. Я просто пытаюсь тебе объяснить, чтобы ты не трясся тут. Нечего тебе бояться. Я не думаю, что ты приехал на полгода.
– Да, нет конечно. Я думал, за месяц управиться. А кому лошадь потом оставить?
– Соседу слева. Володе. Ну, ты познакомишься. – Пётр задумался. Посмотрел в темноту окна. На собаку. Потом снова на Соболева. Выдержал паузу. – Слушай, Костя Соболев, иногда всё идёт не так, как бы нам хотелось. Да что там, иногда. Часто. Так вот, на тот случай, если ты не выберешься отсюда до марта…
– А почему я могу не выбраться?
– Например, в лесу заметет дорогу снегом.
– Ого…
– Так вот, ого. Если такое случится, я объясню тебе, как сохранить жизнь, закрывшись в доме. И живность мою тоже, будь добр, спаси. Ты уже понял, что связи тут нет?
– Понял.
Хозяин подошёл к печке, отдернул штору, и Соболев увидел календарь. Простой настенный календарь, которые были у каждого в доме при советском строе. Соболев стукнул себя по лбу.
– Петя, у меня же есть сотовый. А тут есть розетки. Связи нет, но календарь в мобильнике есть, он отсчитывает дни независимо от сотовой связи.
– Ну, или так. Но за датами смотреть в оба. Это понятно?
– Конечно! Конечно понятно.
– Ну, а теперь слушай, как тебе действовать, если застрянешь не дай Богу тут до весны…
Спать они легли сразу, после короткого инструктажа. Пётр пояснил, что уйдет на рассвете, и, если Соболев проспит – пусть не пугается. И не забудет про животных. Кормить, убирать за лошадью. Пса отпускать гулять, но следить за ним. Лучше всего, вместе с ним ходить по деревне. Соболев будет изучать обстановку, а Гэри вдоволь нагуляется.
Хозяин уже давно спал, а Соболев всё думал о своем авантюрном путешествии. Он не рассчитывал остаться один в пустом доме. Надеялся поговорить с хозяином, выведать хоть какую-то информацию. Хотя бы краткую историю про деревню: как давно она стоит. Кто построил тут первый дом. Откуда и когда взялась эта мистика с бродячими трупами. И Пётр вроде бы как и не против был рассказать что-то Косте, но отговорился ранним подъемом. Пора спать, говорит, и всё тут. Сам мол разберешься, затем ты и приехал. По поводу крови, которую Соболев хотел взять у местных для исследований Пётр посмеялся и сказал, что никто кровь сдавать не будет. Это точно.
– И ты не будешь?
– И я не буду. А зачем тебе кровь? У тебя что, лаборатория с собой в рюкзаке?
– Ну, лаборатория не лаборатория, а так… Кое какие реагенты с собой, микроскоп портативный, ну пробирки, стекла, и прочая мишура. В общем, должно что-то быть в крови аномальное у тех, кто умер. Я уверен.
– Забудь об этом, учёный. Мой тебе совет, пошли утром вместе в райцентр на автобус. И домой, а?
– Ну, нет. Зря ехал что ли?
– Нет так нет. Спокойной ночи.
Хорошо сказать, спокойной… а сна нет как нет. Мысли бегают по кругу в голове. Смешиваются в клубок, тянут друг друга за хвосты. Перебивают одна другую. Что за жизнь мы живём? Соболев повернулся с боку на бок. Вздохнул. Мы постоянно думаем. Не можем не думать. Вот сейчас он думает о ближайшем будущем. Как пройдет его завтрашний день в чужом месте? Как отреагируют на него все эти люди, часть из которых, судя по всему, и вовсе не люди? Да, тьфу, что же такое! Какой смысл об этом думать? Ну, как отреагируют, так и будет. Ведь нельзя на это повлиять, а уж тем более заранее. А уж тем более, мысленно. Соболев принялся думать про хозяина дома, который щедро уступил ему свою кровать, а сам лёг в кухне на печи. Только зайдя в комнату, Соболев начал понимать, почему Пётр в основном говорит складно и грамотно, а не от сохи. В комнате поблескивал квадратным стеклом сервант. А из-за стекла выглядывали корешки книг. Среди ночи Костя не полез смотреть, что за литературу читает хозяин, решил, что изучит потом. Но книг было очевидно много, они стояли плотными рядами. Детективы, наверное? Завтра при свете дня Соболев посмотрит, что там. Может и не детективы. Хозяин вроде как и неглупый мужик. Сказал очень интересную вещь. Как раз про мысли. Что мы слишком много времени проживаем в своей голове. И это здорово отвлекает нас от реальности. Снижает уровень внимательности. «Зачем тебе брать кровь, учёный – сказал Пётр, глядя на Соболева проникновенным взглядом, – останови поток мыслей, погрузись в себя, и посмотри из глубины души на человека. В глаза ему загляни. И ты увидишь его душу. Ну, или не увидишь. У мёртвых души нет».
Лёжа на боку в лёгкой дрёме, которая бывает только перед утренним пробуждением, Соболев почувствовал, что на бедро как будто поставили гирю килограммов на шестнадцать. Правда, от гири было тепло, как от нагревающегося утюга. Что за фигня? Кто мог положить на него что-то тяжёлое и тёплое? Соболев повернулся на другой бок, стряхнув тяжесть, открыл глаза и чуть не заорал. Эскадрон мыслей пролетел по голове: снежный человек, белый медведь, мохнатый инопланетянин, захвативший его московскую квартиру. Существо смотрело с упреком: «ай-ай, тебе меня доверили, а ты дрыхнешь тут. Хотя давно уже должен меня вести на прогулку. Приходится тебя будить осторожненько, чтобы не раздавить лапой. Ну, что уставился? Вставай уже, веди на улицу. У меня нет полномочий самостоятельно гулять. Странный какой-то. Зря я его охранять согласился. Замер и смотрит. Ждёт чего-то что ли? Может встать стесняется? Отвернуться надо? Ну ладно… Чудной мужик. Надо было с папкой уезжать. Пожалел гостя, вот и терпи теперь». Огромная морда с ворчанием отвернулась от кровати, существо вышло за дверь. Точно! Это же Гэри. А он, Соболев, вовсе не у себя дома, в Москве, а где-то у чёрта на рогах в Сибирской деревушке. И пса ему оставил уехавший к сестре хозяин. И беречь велел. И, кажется, гулять и кормить. И лошадь ещё кормить. И убирать за ней. Господи, во что он влез?! Костя заворчал не хуже алабая, скинул одеяло и спустил ноги на холодный пол. Прекрасно. Ещё ему, кажется, придется самостоятельно топить печку, справлять нужду на улице и носить воду из колодца. И никаких перспектив в деле, ради которого он сюда приехал. Гэри снова заглянул в комнату, на этот раз только половиной головы с одним, совсем уж погрустневшим, глазом.
– Да иду я, иду. Ну, извини. Мне туда тоже надо, получается. Покажешь мне удобства местные заодно. И, кстати, нечего ворчать. Это у вас тут утро. А в Москве ещё ночь глубокая. У меня джетлаг, между прочим.
– Рррр. – Угрюмо отозвался алабай.
– Ну, вот и договорились.
Снег ещё не выпал, но прозрачный воздух как будто уже пах зимой. Наверное, надо съездить в большой поселок, как там его, райцентр? Правда, лошадь запрягать и понукать её тоже для Соболева было из области фантастики. Может так сгонять? На своих двоих, с рюкзаком? Обратно на такси, хотя бы до леса. Купить самое необходимое. Надо проверить, что есть в погребе. А мясо и молоко, наверное, можно приобретать у местных. А этого куда? Костя смотрел на алабая. С собой? Или дома оставить можно? Наверное, надо на всякий случай с собой. На два случая. Во-первых, для собственного спокойствия. Он вроде умный, и обещал своему хозяину защищать гостя. А во-вторых, Соболев вовсе не был уверен, что покинув деревню он захочет в неё вернуться. Нет, вернуться, конечно надо. Но вдруг инстинкты возьмут верх над любопытством, и он купит билет на электричку до Красноярска? Тогда, получается, собаку лучше оставить. Чтобы ответственность за Гэри не позволила ему смыться. Алабай как будто и правда не глупый. Без лишних напоминаний, будто всё понял, провел Соболева вглубь двора к деревянному туалету, а сам уселся в пяти метрах ждать. В своем дворе не стал ничего метить. Прям выпускник кадетского корпуса, а не собака.