1 глава. Бордовый сентябрь
Изнанка запретной страсти,
Цвет виноватого счастья,
Кровавая рана,
Дыханье обмана,
Стального капкана зубастей.
Соня всегда знала, что её ждёт нечто особенное. Никто ей это знание в голову не вбивал, оно родилось даже раньше, чем сама Соня, и расцвело, когда она впервые осознанно посмотрелась в зеркало и поняла, что ей нравится собственное отражение. Определённо, её ждало что-то важное и большое. Правда, имя Соня звучало не слишком впечатляюще и даже не значительно, беззащитно, мягко, как новорождённый ёжик. Вот и придумала она новое – острое и хищное – Кайла. С таким именем можно себе позволить толкаться локтями и идти вперёд с задранным кверху подбородком, пронзая шпильками сердца незадачливых кавалеров.
Имя Кайла стало её щитом и маской, прикрывшей истинные черты характера: болезненную зависимость от чужого мнения, неуверенность в себе и трусость. Только Марк смог разглядеть под оболочкой Кайлы – Соню. Разглядел и ушёл.
Соня тряхнула головой и нахмурилась. Почему она сейчас вспомнила Марка? Сколько лет уже прошло? Восемнадцать. Точно. В марте отметили Юлькино семнадцатилетие. Соня давно назначила день рождения дочери точкой отсчёта для новой жизни. Было в ней всякое: периоды и отчаяния, и радости. Всё как у всех. Не лучше и не хуже. Она теперь снова Соня, это устраивает и её, и мужа, а прошлое поросло травой и пыльным забвением, ни к чему ковырять ржавым гвоздём в затянувшейся ране.
Соня перевела задумчивый взгляд на спину клиента. Так часто случалось – пока руки были заняты, мысли уплывали в неведомые дали, не всегда приятные. Соня взяла за правило во время работы, если клиент не настроен на беседу, сочинять лимерики. Большинство из них даже не записывала и забывала к вечеру. Это помогало отвлечься и избежать таких вот неконтролируемых заплывов в подсознание. А сегодня она почему-то свалилась в прошлое и забыла про рифмы.
В комнате витал стойкий аромат лаванды и перечной мяты, ненавязчивый и расслабляющий. Клиенту он нравился, умиротворял, снимал боль, но никогда не усыплял. Сейчас же мужчина лежал смирно и непривычно тихо, хотя обычно отличался говорливостью, а к ней попал явно с другой целью. Соня до сих пор удивлялась тому, что у некоторых людей профессия массажистки прочно ассоциируется с трудом какой-нибудь гейши русского разлива. Сначала мужчина активно намекал на непотребства, а Соня делала вид, что не понимает. Слава богу, руки не распускал, а ведь с другими такое случалось. В итоге он сам догадался, что под словом массаж не скрывается ничего пикантного. Вроде не расстроился и не ушёл, а потом оценил в полной мере сильные и ловкие пальцы Сони.
Некоторые называли её руки волшебными и возвращались за целебным эффектом. Соне льстила преданность старых клиентов, их похвалу она считала вполне заслуженной. Чудодейственные способности на пустом месте не появляются. Это и многолетний опыт, и врожденный дар. И, к сожалению, принесенное в жертву собственное здоровье. Последнее время суставы в пальцах начали болеть чаще и дольше, спасала только парафинотерапия или солевые ванночки.
Мужчина не шевелился, но не спал, дышал ровно и улыбался. Соня перехватила его затуманенный взгляд и тоже улыбнулась.
– Сегодня последний сеанс. Сами-то чувствуете разницу?
Он чуть повернул голову.
– Спасибо, Соня. Даже не знаю, как вас благодарить. Я ведь думал, что всё у меня в порядке, и здоров я как бык. Просто не с чем было сравнивать. К постоянной ноющей боли уже привык. А оказывается, можно жить без неё и не мучиться от бессонницы.
– Я рада, что смогла вам помочь. При сидячей работе боли в спине не редкость.
– Отправлю-ка к вам жену. Все уши прожужжала об антицеллюлитном массаже. Вы же его делаете?
– Делаю.
Соня сдержанно улыбнулась. Ага. Ещё и женат. А ничего, что планировал с ней развлечься? Значит, точно понял, насколько был неправ, и теперь делает вид, что не клеил её. Как у мужчин всё просто. Измена – обыденное явление, легко вписывается между обедом и ужином.
Соня снова опустила взгляд на спину клиента. Розовая, лоснящаяся, с едва заметными бордовыми стремительными полосами. Кроме неё никто эти следы не видел, даже их обладатель, но о природе их, конечно же, знал. Выходит, любовницу он всё-таки завёл. Его кожу покрывали следы запретной страсти. Они всегда были цвета венозной крови – яркая эмоция, проходящая быстро, но оставляющая чёткий отпечаток. Законные ласки никогда не имели такого оттенка, Соня его называла цветом вины. Она давно научилась распознавать мельчайшие нюансы таких узоров и делать вид, что ничего не видит и не знает. Так проще.
Эти следы были свежими, ещё пылали и рдели лёгким маревом над кожей. Так вот почему клиент сегодня такой сонный и замаявшийся. Перед массажем устал, бедняга. Судя по «зебре» на спине, любовница ему попалась страстная.
Выпроводив мужчину Соня открыла окно, чтобы проветрить кабинет. До следующего сеанса оставался час. Времени хватит и перекусить, и подготовить рабочее место, и избавить помещение от сладковатого аромата гвоздики и лаванды. В комнату тут же ворвались звуки и запахи улицы. Шелест пока ещё зелёных листьев, гудки машин, голоса. Соня приблизилась к окну и глубоко вдохнула. Пахло осенью. Ощутимо, с горчинкой и привкусом увядания. В своём стремлении выглядеть как лето, сентябрь напоминал ей маму – она тоже маскировалась под девицу на выданье, ежедневно, старательно, но неумело. Из-под модной оболочки проглядывал её истинный возраст и запах. Запах сентября.
Соня вскипятила чайник и сделала себе кофе, от вчерашнего ужина остался приличный кусок пиццы, его-то она и планировала съесть до прихода следующей клиентки. Уныло и как-то обречённо напомнила себе, что не стоит налегать на мучное, иначе ей самой скоро понадобится антицеллюлитный массаж, не спасёт и природная субтильность. Поглядывая на улицу, она лениво и привычно пролистала ленту в инстаграме, заметила, что кто-то отлайкал её посты. Надо же, сразу штук двадцать. Все последние, новые: с работы, юбилея мамы и первого сентября Юльки и Тимура.
Соня тут же зашла в свой профиль и представила, как бы разглядывала фото, будь она случайно заглянувшим человеком. Неудавшиеся кадры она никогда не выкладывала, но даже хорошие снимки спустя какое-то время казались не такими уж заманчивыми. На фото с линейки она приостановилась. Бирюзовое платье с белым воротничком ей очень шло, плотно, но не вульгарно облегало фигуру. Нужно его чаще надевать. Рядом с дочкой её возраст обозначился заметнее, хотя по комплекции они были очень похожи, Юля даже выше и крупнее, но молодость ни с чем не спутаешь, в том числе и такую, неформально разодетую, почти агрессивную. А вот фото с юбилея лучше удалить. Ракурс плохой, брюки на бёдрах собрались складками, а ноги кажутся коротковатыми. Взгляд притягивало сделанное на бегу портретное фото на фоне стены. Хорошо бы поставить его аватаркой. На снимке она как никогда похожа на Одри Хепберн. Глаза удивлённые и улыбка такая неуловимая, даже чуть загадочная. Образ, который она старательно создавала, наконец врос в неё, став частью натуры. Самое смешное, что это случилось само по себе, когда отпало всякое желание быть на кого-то похожей.
Соня не любила фотосессии, необходимость позировать перед людьми сковывала тело неловкостью и замораживала лицо. Самые удачные фото получались без нужды красоваться перед посторонними людьми, чаще всего случайно.
Большинство фотографий в профиле Сони были одиночными: она в кафе, в зале йоги, в кабинете, на улице. Много рабочих заметок о массаже и эфирных маслах. Если не приглядываться, сложно разглядеть семью, хотя ни мужа, ни детей она никогда не скрывала. Просто как-то так получилось.
Придирчиво оценив свою страницу «чужими глазами», Соня наконец посмотрела, кто же отлайкал её фото, и застыла, поперхнувшись воздухом. Под аватаркой с ласточкой обнаружился Марк. Она ведь его сегодня вспоминала. Получилось, будто закинула в эфир мысль и получила ответ. Зачем он зашёл в её профиль? Никогда раньше не заглядывал, а если и забредал, не оставлял следов, не напоминал о своём существовании.
Соня разглядывала ласточку, слегка сощурившись, палец в нерешительности завис над картинкой. До зуда хотелось нажать, но она боялась всколыхнуть воспоминания, а вместе с ними и выматывающую, иссушающую тоску. Странно, что при всей публичности Марк выбрал именно такое фото. Она хмыкнула. А ведь это та самая черта, что когда-то не просто поражала, но и ужасно злила Соню. На собственную привлекательность ему было наплевать, он принимал её как должное. Была в этом какая-то вопиющая небрежность: как резать колбасу на картине Ван Гога и подпирать двери яйцом Фаберже.
Она знала, что у Марка есть профиль в инстаграме, но никогда не искала его намеренно. Иногда он мелькал в ленте бывших одноклассников или рекламе. Тогда Соня или судорожно пролистывала дальше или, наоборот, заворожённо разглядывала его, выискивая мельчайшие искажения знакомых линий. Он сильно изменился. От крупных, даже округлых черт не осталось и следа, возмужал, вытянулся, оброс щетиной, а взгляд смягчился, потерял непримиримость и категоричность.
Соня вздрогнула и выключила экран телефона. Рука, держащая мобильный, слегка подергивалась, где-то глубоко в груди фантомной болью заныло израненное первой любовью сердце. Зачем он объявился? Он же должен её ненавидеть. К чему эти лайки-подачки?
За стеной послышался смех. Странно неуместный сейчас, но как нельзя лучше отрезвляющий. Соседки по кабинетам явно делились историями о своих похождениях или перемывали кости клиенткам. Хохотала, конечно же, Зарина. Самая языкастая и беспардонная. Её парикмахерская располагалась справа, с другой стороны Сониной обители находился кабинет лазерной эпиляции, а напротив – царство ногтевой индустрии. С коллегами по красоте Соня регулярно обменивалась услугами, но перекусы у них совпадали редко. Каждый работал на себя, по собственному графику, и болтливые посиделки обычно случались как раз во время маникюра или стрижки.
Пять лет назад они почти одновременно заняли кабинеты в этом здании. Соне достался не самый большой, но самый светлый. Она сама сделала ремонт, сшила шторы и наволочки для диванных подушек, даже помогала мужу крепить плинтусы и стелить ламинат. «Уютно угнездилась», – как сказал Кирилл. В принципе, после ремонта, он сюда не захаживал, интуитивно чувствовал, что это личное Сонино и не претендовал на эту территорию.
Воспоминания о школьной поре пришлось отложить. Пришла новая клиентка. Стыдливая, осторожная. Раздеваясь, она по нескольку раз переспрашивала, действительно ли нужно это снимать, и обречённо стягивала блузку и юбку. Ещё по телефону Соня почувствовала её стеснительность. Целлюлит, с которым предстояло бороться Соне, вгонял женщину в краску и виделся постыдной болезнью, проявлением её слабости к тортикам.
– Насколько я поняла, вы раньше не делали подобный массаж?
Оставшись в нижнем белье, женщина легла на кушетку.
– Никогда. Не было у меня этой проблемы. Это после родов я себя запустила.
– Дети достаются нам нелегко.
– У вас тоже есть дети?
– Двое.
– Наверное, ещё малыши. А в какой сад ходят?
Соня ухмыльнулась. Да уж малыши, если можно так назвать неуправляемую дочь-подростка и сына, впритык подступившего к этому сложному периоду. Соня не только молодо выглядела, но и рано родила. Однако делиться такими подробностями не собиралась, почти всегда предпочитая слушать. Люди охотно рассказывали, находя в ней молчаливую неосуждающую собеседницу.
Соня приблизилась к столу, энергично растерла ладони.
Первый сеанс она считала крайне важным, это не столько массаж, сколько знакомство. Предстояло выяснить, как тело отзывается на прикосновения, где спряталась наибольшая зажатость в мышцах, как кожа реагирует на манипуляции и, самое главное, готова ли клиентка довериться ей. К Соне редко попадали случайные люди и уж точно таковые не задерживались. Она сама порой отказывалась массировать тех, кто вызывал в ней неприятие, всё-таки её работа предполагала особенную близость.
Первые прикосновения были лёгкими, почти невесомыми, с ярким изумрудным оттенком. Любому человеку требуется время, чтобы привыкнуть, пустить в своё личное пространство незнакомца, расслабиться и позволить к себе прикоснуться. Обычно на подобное знакомство уходило три сеанса. Соня подбирала эфирные масла, отслеживала реакцию кожи и возможную аллергию. Проще складывалось с теми, для кого массаж был не экзотикой, а привычной оздоровительной процедурой. Они знали своё тело и прислушивались к нему. Их кожа расцвечивалась нефритовым с первого же сеанса и этот эффект держался довольно долго и выцветал постепенно.
К Полине, как к новичку, требовался особый деликатный подход. На лимерики времени не осталось, хорошо хоть, беседа отвлекала от мыслей о Марке. Чего она вообще так разволновалась? Ну, заглянул в её профиль, полайкал фото. Можно подумать, событие планетарного масштаба. Точно не в наше время, когда можно с любой знаменитостью побеседовать в комментариях и даже безнаказанно оставить «какашечный» стикер. Звёзды стали доступнее и ближе. А Марк – всего лишь бывший одноклассник. Всего лишь первая несчастная любовь. У кого такой не было?
К концу массажа Полина так разговорилась, что Соня с тоской вспоминала полусонного тихого мужчину. Кажется, её новой клиентке требовался не только массаж, но и свободные уши, в которые можно излить информацию о скидках на филе палтуса, детских болезнях и турецком сериале.
Сегодня Полина была последней клиенткой. Выпроводив довольную женщину, Соня тоже направилась домой. Обычно она ходила пешком. Даже в дождливую погоду обходилась без автомобиля и не вызывала такси. Это было её время. Она дышала в одном ритме с городом и могла позволить себе обратить внимание на мелочи, вроде опадающих листьев, необычного почтового ящика или украшенной к празднику витрины. Но сегодня мысли путались, норовили повернуть в запрещённое русло, и, чтобы удержать их в узде, пришлось воспользоваться общественным транспортом. Разглядывая город через мокрое стекло, Соня вспоминала, как вернулась сюда около семи лет назад. Первое время сравнивала улицы с теми, что остались в закоулках памяти, каждый сквер и парк будил болезненные воспоминания, а потом… потом привыкла. Эти самые улицы, хранившие звуки их шагов, наполнились новыми свежими событиями. Прошлое осталось в прошлом.
Открыв дверь, Соня едва не столкнулась лбом с мамой.
– Ты куда? Там, между прочим, дождь, пусть и тёплый.
Вера Андреевна отступила назад, замерла перед зеркалом.
– У меня вечерний моцион. Феодосий Аристархович обещался прогуляться со мной до булочной и обратно.
Соня прошла в прихожую, сев на пуф, стянула туфли и вытянула ноги. Только тогда оглядела маму. Вера Андреевна начесала шиньон, покрыла губы глянцевой морковной помадой и надела тонкие кружевные перчатки – значит, собралась на променад. Это был специальный прогулочный образ. Соня невольно вздрогнула. С каждым годом её мама все больше походила на умершую семь лет назад бабулю, вещи, которые когда-то называла нафталиновым барахлом, теперь величала парадными туалетами. Бабушка обладала тонким вкусом, а мама маниакальной тягой ко всему яркому. То, что на бабушке выглядело аристократично, на маме смотрелось излишне броско. Наряды и аксессуары Вера Андреевна сочетала по-своему, чаще всего перегружала цветами и деталями, превращая стильные по отдельности вещи в театральную цыганщину.
Гулять она ходила с другом, доставшимся по наследству от родительницы. Правда, Феодосий Аристархович умер два года назад, но мама об этом периодически забывала.
После смерти бабушки мама прожила одна около полугода, успела устроить три потопа, два пожара и несчётное количество скандалов с соседями. Кирилл сам предложил вернуться на родину, чтобы присматривать за неугомонной бедовой тёщей. Вера Андреевна хоть и выглядела не по годам бодрой и деятельной, периодически выпадала из реальности, забывала выключить воду или закрыть двери. Такие казусы случались внезапно и почти всегда оборачивались небольшой катастрофой.
Соня решилась не сразу. Когда-то она клялась, что не вернётся сюда никогда и ни за что. Скорее руку себе откусит. Жизнь распорядилась иначе. Отца не стало в тот год, когда родилась Юля. Одиночество сильно подкосило Веру Андреевну. Маленькая Юлька стала для неё связью с действительностью, спасением от тоски и боли, а Соня без помощи мамы просто не справилась бы. Пока Соня училась в институте, мама жила с ними, но увидев, что семья Барановых состоялась не только на бумаге, вернулась обратно в большой пустой дом, построенный ещё прапрадедом. Теперь пришло время Соне отдавать дочерний долг. Переезжать к ним в квартирку на девятом этаже мама наотрез отказалась, вот Кирилл и предложил выход.
Уже семь лет они жили в этом доме, перестраивали его, ремонтировали и постепенно привыкли к эху в просторных комнатах и к сквознякам, скользящим вдоль пола.
Закрыв двери, Соня, заставила маму разуться.
– Давай лучше чаю попьём. Не прогулочная сегодня погодка.
Вера Андреевна нехотя поплелась за Соней на кухню. Что-то недовольно пробормотала под нос, но спорить не стала. Соня привычно поправила скатерть, задвинула пляшущие стулья, заглянула в кастрюлю на плите. У раковины высилась стопка грязных тарелок, из открытой хлебницы торчал погрызенный батон хлеба.
Присмотревшись к сваленной посуде, Соня покачала головой и крикнула в открытые двери.
– Юль! Вы не обедали, что ли?
Не получив ответа, она вышла в коридор и повторила вопрос. Тимур выглянул из-за двери и виновато вжал голову в плечи.
– Ели, ты же видишь, тарелки грязные.
Юля выплыла из ванной, где, судя по всему, обновляла макияж. Толстые чёрные стрелки делали её раскосые глаза ещё экзотичнее, наращённые ресницы доставали до бровей и не претендовали на естественность. А помада у них с бабушкой, видимо, была общая. По яркости косметики Юля явно обогнала старшую родственницу. Но Соня смотрела не на вызывающую раскраску, к такому она почти привыкла. На бледных щеках дочери явственно проступали серо-зелёные дорожки. Следы от пролитых слёз. И слёзы это были злые, горькие и, естественно, тайные.
– Мам, ели. В чём проблема?
– Всё хорошо?
Соня сделала шаг вперед, хотела обнять, но Юля предугадала её намерение и ловко, будто случайно увильнула в сторону. Последний раз она позволяла себя обнимать целую вечность назад. С каждым годом пропасть непонимания между ними ширилась и углублялась. Удивительно похожие внешне, они кардинально отличались чем-то неуловимым, внутренним. Вольнолюбивая Юля никогда ни под кого не подстраивалась и не щадила чувств, могла пройтись неделикатным танком и абсолютно не зависела от общепринятых авторитетов.
– Прекрасно. Лучше всех.
– Ты не голодная? – Соня хотела спросить совсем другое, но не знала, как подступиться к своей колючей дочке.
– Я же говорю, мы борщ ели.
Соня вернулась на кухню – открыв холодильник, оглядела покусанный кусок сыра и покачала головой. Понятно. Сыр и хлеб.
– Половник чистый. Конспираторы. Борщ в унитаз слили?
Юля устало закатила глаза.
– В следующий раз и половник испачкаем. Мам, ты меня порой пугаешь, детектив, блин, – она вышла в прихожую и, натянув кеды, объявила: – Я в парк.
Соня замерла, упершись плечом в дверной косяк, и оглядела вызывающий наряд Юли. По этому поводу они уже сломали десяток копий, бодались и ссорились неоднократно. Юля не признавала посредственности и одевалась как готическая кукла Барби. Хорошо хоть, в школу носила форму, правда, умудрялась даже в ней выглядеть дерзко. Ещё и нос проколола, и сделала тату на лице. Справа сердечко, пронзённое стрелой, слева – пять точек разного размера, символизирующих невысыхающие слёзы. Тут даже Кирилл вспылил, хотя обычно вставал на сторону дочери. Чаще всего Соня ощущала себя «пугалом». Если у кого-то в семье дети трепетали от фразы «вот папа с тобой не так поговорит», в семье Барановых запугивали мамой. Соня воспитывала, ограничивала, наказывала и ругала, а Кирилл просто любил.
Глядя, как Юля завязывает шнурки, Соня покачала головой.
– Ты тоже собралась гулять в дождь?
– Собралась. Ты против?
– И гитару берёшь? – Соня кивнула в сторону инструмента в чехле, стоящего у двери. – Там же дождь, намокнет.
– Ну давай, нуди: столько денег на гитару отвалили, а я, безалаберная, совсем не забочусь о вещах.
Соня вздохнула, назло ничего не сказала, хотя именно эта фраза вертелась в голове. Гитару купили полгода назад, когда Юля изъявила желание играть. Правда, Соня ни разу не слышала перебора струн в пределах дома. Если Юля и играла, то где-то в другом месте, если вообще играла.
– Уроки сделала?
– Мам? Уроки? Мне что, семь лет? Тимура пытай. У него ВПР1 в этом году.
– А у тебя ЕГЭ.
Юля взялась за ручку двери, глазами обвела прихожую в поисках зонта.
– И что? Не кажется ли тебе, что ты слишком много значения придаешь оценкам.
Соня заглянула в пустую подставку, сняла с вешалки несколько курток и вытянула из-под них зонт.
– Не кажется ли тебе, что ты слишком мало придаешь им значения?
– Столько, сколько они заслуживают, – Юля взяла зонт, поправила за спиной чехол с гитарой. – Спасибо. Я вернусь не поздно.
Соня печально вздохнула.
– Будь осторожна. В девять чтобы была дома.
Юля только фыркнула в ответ и захлопнула двери.
Соня постояла несколько минут в прихожей, глядя на равнодушный стеклянный глазок, и побрела в спальню, коря себя за бездействие. Нужно было напомнить про КДН2, попытаться задержать, сделать хоть что-нибудь. Пока не поздно, не дать Юле отдалиться окончательно, не упустить её. Такой возраст опасный.
На ходу расстёгивая пуговицы на платье, Соня прошла по длинному, как тоннель, тёмному коридору, толкнула дверь в спальню. Переодеваясь, она то и дело кривилась от неприятных ощущений в пальцах. Антицеллюлитный массаж всегда требовал много усилий и отзывался болью в суставах. Развесив одежду на плечиках, Соня машинально прошлась по комнатам, поправляя шторы и покрывала и выравнивая книги на полках. Куча неглаженного постиранного белья исчезла, превратилась в ровные красивые стопочки. Соня невольно улыбнулась. Для Кирилла не существовало разделения на мужскую и женскую работу. Если у него было время, он без напоминаний и просьб мыл посуду, готовил и гладил, мог зашить рубашку и не считал это чем-то постыдным и бабским.
Массажный кабинет тоже приносил доход, и немалый, но семью обеспечивал всё же Кирилл. От неё никогда не требовал отчёта и даже не знал, сколько именно она зарабатывает. А Соню грела мысль о собственной независимости. Кое-что она переводила на свой счёт – копила, часть тратила на детей, остальное вкладывала в собственную красоту. Оказалось, в тридцать пять сияющая кожа и ухоженный естественный вид требуют усилий и денег, а не только крема для рук и шампуня. Соня не делала и половины процедур, на которые её заманивали в соседние кабинеты, пока удавалось отбрыкиваться. Единственное, в чём она действительно нуждалась, – хороший массаж. К сожалению, найти грамотного специалиста, когда ты сам этим занимаешься, непросто. Сложно принять то, что делает другой массажист, когда знаешь как надо. Иногда помогал Кирилл, но массаж в его исполнении почти всегда перетекал в секс, что тоже было неплохо, но всё же не то.
Иногда, как и случилось сегодня, Кирилл возвращался поздно. Уже месяц он готовился к открытию очередной закусочной. Неожиданно и очень кстати в нём обнаружилась коммерческая жилка.
Делая предложение, Кирилл пообещал, что у них всегда будет крыша над головой и еда на столе. Он своё слово сдержал. Когда открыл первую закусочную, они почти месяц ужинали шаурмой, но не голодали. Соня не ожидала, что идея с «шаурмячной» окажется такой удачной, всё ждала, когда людям надоест питаться на бегу не самой полезной пищей. Оказалось – никогда. Через год он открыл ещё одну точку, и даже Соня, вскоре возненавидевшая шаурму, признавала, что вкуснее, чем в закусочной Кирилла, её нигде не готовят. Если бы не Сонина тяга к здоровой и полезной пище, Тимур и Юля вообще питались бы только у папы в закусочной. Они частенько забегали к нему после уроков и приводили туда друзей.
Распустив тугой пучок, Соня устало помассировала пальцами голову, бросила вороватый взгляд на телефон, вспыхнула и поспешно перевернула его экраном вниз. Нарочно оставила мобильный в спальне и пошла к сыну. Тимур сидел за столом в круге света от настольной лампы, словно в луче инопланетного прожектора. Сосредоточенно переписывал с черновика домашнюю работу, буковка к буковке.
– Я думала, ты уже закончил.
– Закончил. Было некрасиво, решил переписать.
Соня села рядом на свободный стул, переложила тетради из одной стопки в другую.
– Проект по окружающему миру сделал?
– Вчера.
– О ком писал?
Тимур поднял голову, когда свет попал в глаза, болезненно сощурился.
– О кавказской выдре.
Соня встревожено присмотрелась к сыну. Потянулась вперед, приложила ладонь ко лбу и тут же вскочила.
– У тебя температура! Ты чего молчишь?
Он пожал плечами и широко зевнул.
– Я не знал, холодно немного, голова болит, а так нормально.
Соня вышла в коридор, нашла градусник в аптечке. Энергично встряхнув, засунула Тимуру под мышку. Он попытался выкрутиться.
– Мам, неудобно, мне дописать нужно.
– Завтра в школу не пойдёшь.
– Пойду. Словарный диктант по английскому и проект этот. Я хочу выступить.
Соня погладила Тимура по макушке, покачала головой.
– Ну какой проект, Тим?
Он склонился, неосознанно поставил гудящую голову под целебные пальцы мамы.
– Горло не болит, соплей нет. Я пойду.
Соня вздохнула, вынула градусник и снова покачала головой.
– Тридцать восемь и два. Сиди дома.
Тимур встрепенулся, глаза тут же вспыхнули протестом.
– Нет. Год только начался, нельзя пропускать.
Соня сделала вид, что сдалась.
– Давай утром посмотрим, а сейчас собирай рюкзак и ложись в кровать. Вид у тебя больной.
Выйдя из комнаты, Соня сделала пометку в памяти проверить температуру у Тимура через полчаса и, если он ещё не лёг, уложить в кровать. А завтра она попросит Кирилла удержать сына дома.
Вот бы Юле хоть десятую часть ответственности и усидчивости младшего брата, а ему, наоборот, поменьше. Как же неровно в их семье распределилась исполнительность и лень. С другой стороны, если бы и Тимур так трепал нервы с уроками, Соня бы обзавелась симметричными тиками на оба глаза. За сына она не переживала, редко проверяла домашнее задание, знала о жизни класса из родительского чата и втихаря злорадствовала, когда присылали снимки дневников с домашним заданием. Двойки и кособокий неопрятный почерк вызывали в ней тайную постыдную радость. Тимуру нравилось учиться. Юля же открыто ненавидела всё, связанное со школой, и, начиная с первого класса, грозилась подорвать пакостное здание динамитом. Видимо, для вселенского равновесия Юлин дневник был поводом для злорадства других мам.
Вернувшись в спальню, Соня опустилась на кровать напротив зеркала, поймала своё отражение в тёмном стекле. Свет из гостиной очерчивал силуэт и левую половину лица. В тени терялись уставшие глаза и мелкие морщинки. С распущенными волосами она выглядела моложе и не так строго, почти как её Юля, как она сама семнадцатилетняя. Мысли снова свернули в прошлое. В выпускной класс. В тот год, когда она познакомилась с Марком. Соня потянулась рукой к телефону, включила экран и зашла в инстаграм. Уже нажимая на аватарку с ласточкой, подумала, что это плохая идея и ни к чему хорошему она не приведёт, но всё-таки нажала, словно шагнув в пропасть.
***
С первого же взгляда Соня поняла – с Марком они дружить не будут. Даже не так. С Марком они будут воевать. Ей не понравился его взгляд, осанка, неприкрытая самоуверенность. Всего в нём было много. Большие яркие глаза, крупные губы, широкие брови. Всего в избытке, всего слишком, даже ресницы словно накрашенные. А ещё он был новеньким, как и Соня. Два новеньких в выпускном классе – это недопустимо. Он тут же украл всё внимание, предназначенное Соне. Тем более с мальчиками в одиннадцатом «В» дела обстояли плохо. А вот девочек было в избытке, и, конечно же, имелась собственная королева со свитой.
Когда объявился Марк, Соня успела отучиться в новом классе всего неделю. Ещё не обвыклась, но уже разведала обстановку и составила план своего воцарения на местном троне. В понедельник всё понеслось под откос. Шёл урок истории, тёплый сентябрь слишком напоминал беспечное лето, чтобы послушно вникать в биполярную модель международных отношений. Екатерина Тарасовна зевала, поглядывала в распахнутое по случаю жары окно и, кажется, желала сбежать на волю не меньше своих учеников. Соня уже знала, что учительницу истории называют Бульбой, иногда подшучивают, но не зло и, в принципе, на её уроке не безобразничают. Но и не трясутся от страха, позволяют себе тихое безделье и записки, главное, сохранять видимость тишины и внимания хотя бы на первых партах. Соня разглядывала одноклассников, стараясь не делать этого слишком уж явно, чтобы не показаться назойливой или суетливой. Делала вид, что оборачивается на скрип ножки стула или чих.
Большинство имен она не запомнила, потому ни к кому не обращалась, да этого и не требовалось, всё внимание было приковано к ней. Одноклассницы настороженно сканировали, оценивали, расспрашивали и даже разыгрывали дружелюбие, мальчишки сторонились, но смотрели пристально, она затылком ощущала их жгучие взгляды. Всё шло как нужно, её изучали как выставочный экспонат. Своим внезапным появлением она заинтриговала всю параллель старшеклассников. О ней шептались в раздевалках и открыто обсуждали в курилке за школой.
И тут появился Марк.
После осторожного стука дверь чуть приоткрылась, показалось бледное лицо классной руководительницы – молодой и неопытной учительницы биологии. Одиннадцатый «В» ей достался внезапно, не иначе как кара небесная за неведомые прегрешения. Прежняя учительница, властная и авторитарная дама, тяжело заболела и попала в больницу. Разношерстный и беспокойный класс она держала в ежовых рукавицах, порой давила и унижала, но справлялась даже с обнаглевшей королевой.
Маруська Игоревна, а иначе старшеклассники новую учительницу не величали, не могла похвастаться железным характером, не так давно сама покинула школьную скамью. Ученики интуитивно почувствовали её растерянность и страх и теперь планировали последний год в школе сделать самым весёлым для себя и мучительным для молодой биологички.