Кирьян

Кирьян три раза прошелся с отрубленной головой по центральной улице. Видя, что народ его боится и все попрятались, возомнил себя героем. Поджег дом председателя сельпо. Председатель выскочил из избы с двуствольным ружьем, выстрелил чуть выше головы Кирьяна. Кирьян бегом отбежал на безопасное расстояние, пригрозив ему топором.

Пожар был ликвидирован. Из районного отдела милиции было дано распоряжение в Кирьяна не стрелять, не убивать. Сотрудники милиции должны были взять его живым. Кирьян это понял и продолжал ходить по селу, нагоняя страху на жителей.

В то злопамятное воскресенье директор Волоколамского леспромхоза Василенко командировал на лесопункт, где работал Кирьян, заместителя по политической части Скачкова и старшего инженера Зимина. Мастерский участок находился на самой границе с Московской областью. Лес готовили и вывозили на берег реки Шоши, а затем в период половодья сплавляли молевым сплавом по реке в Московское море (Иваньковское водохранилище), где были сделаны запани. В запанях бревна вылавливали, сплачивали в плоты и отправляли потребителям.

Скачков с Зиминым выехали в восемь часов утра на новой автомашине «ЗИС-150», первая партия которых только что сошла с конвейера. Благодаря заботам министра лесной промышленности товарища Орлова не о леспромхозе, а о заведующей столовой леспромхоза Авдеевой леспромхозу выделили первую автомашину. Об этом расскажу чуть позднее.

Автомашина «ЗИС-150» была закреплена за лучшим шофером Абросимовым. По асфальту она развивала скорость до 80 километров в час. От Волоколамска до Лотошино был асфальт. От Лотошино до мастерского участка на реке Шоша – грунтовая дорога. Ехали все трое в кабине, но когда проехали Лотошино и выехали на проселочную грунтовую дорогу, Зимин пересел в кузов, так как раненая нога у него не сгибалась в тазобедренном суставе. В тесной кабине протянуть ее не хватало места, поэтому в ноге была нестерпимая боль, да и Скачков по дороге повторил несколько раз:

– Что ты возишься? Спокойно сидеть не можешь.

Зимин не пожаловался на боль в ноге, а сослался на духоту кабины и перелез в кузов, чтобы дышать чистым воздухом. Через четыре часа по ухабистой грязной дороге подъезжали к селу. Перед их взором открылась панорама старого села Московской Руси, раскинувшегося на берегу небольшой реки Шошы. В центре села на самой возвышенности стояла церковь с разрушенной колокольней и почерневшей от времени крышей. Высокоподнятые, как руки старца, пять куполов с ободранным с них, может, позолоченным железом напоминали о скелете покойника, но с уцелевшими, крепкими ребрами грудной клетки. На месте крепления крестов торчали, как громоотводы, согнутые вниз железные стержни. Заядлые деревенские атеисты, имея жгучую ненависть к церкви и ее священнослужителям, снимая кресты с церкви, заботились только о том, как бы быстрее снять их любыми силами. Пусть покарает их за это Бог. На страже села церковь стояла более пяти веков. Если бы у нее были зрение и мышление, многое бы она могла рассказать об истории села, набегах захватчиков на русские земли и о славных русских богатырях. Сейчас она стоит изуродованная грешными людьми, испохабленная, всеми забытая, осиротевшая и заброшенная. Глядит на село угрюмо, неласково. Что же вы, люди добрые, сделали с ней? Кому она, когда-то всеми почитаемая, мешала? Мстить надо было не историческому памятнику, а людям, им ведавшим: попу, дьякону, псаломщику, если они против советского народа были в чем-то повинны. Пятиглавая церковь в недалеком прошлом вплоть до 1937 года была красой и славой села. Сейчас ее вместительное нутро было набито ящичной тарой, пустыми бочками и прочими дешевыми товарами: солью, печными и скобяными изделиями. Святые лики покрылись толстым слоем пыли и коррозией, их взгляды устремлены вместо нарядных прихожан на грязь и хаос. Святое место превращено в отхожее место, в уборную, хотя в селе девяносто процентов верующих. Не поспешили ли с этим товарищи атеисты? Надо ли было в несколько лет уничтожать все святое, созданное человечеством за тысячелетия? Так думал Зимин, глядя из кузова автомашины на село.

Зеленая блестящая автомашина «ЗИЛ» въехала на малой скорости в село. Шофер Абросимов крикнул дремавшему Скачкову:

– Смотри, идет Кирьян, в одной руке какой-то горшок, в другой – топор.

Дальше действие разворачивалось стремительно. Скачков внимательно смотрит на Кирьяна, автомашина сближается с ним. Лицо Скачкова бледнеет. Он кричит Абросимову:

– Останови автомашину!

Выскакивает на ходу, со скоростью спортсмена-разрядника бежит по направлению к реке Шоше, кубарем кидается с крутого берега поймы и достигает земли, ползет в лозняк и заросли шиповника.

Кирьян на мгновение останавливается, грозит ему вслед топором и что-то кричит. Затем подходит к автомашине. Левой рукой держит окровавленную голову человека, правой – топор.

Зимин из кузова кричит водителю:

– Мни его, наезжай, не бойся! Только не останавливайся!

Кирьян поднимает правую руку с топором и повелительно приказывает Абросимову остановить автомашину. Грозит:

– Не вздумай удирать, догоню! Живым не оставлю.

Зимин стоит в кузове автомашины, в руке держит изуродованную монтажку, которую вытащил из петли троса. Левой рукой прижимает к борту железную лопату с отломленным наполовину черенком. Внимательно следит за каждым движением Кирьяна.

Абросимов резко тормозит, автомашина встает. Кирьян, опасаясь Зимина, кладет голову на землю, с поднятым кверху топором осторожно идет к автомашине. Глядит налитыми кровью оловянными глазами на Зимина и кричит:

– Ты, хромая собака, не бойся, тебя не трону. Ты ранен на войне не по своей вине. Все грехи тебе прощаю. Вот если бы на твоем месте был Скачков, можно было бы посчитаться.