ЗАПАХ
Этот странный аромат повсюду. Запах, который я не забуду никогда. Истекая кровью, и еле сдерживаясь, чтобы не потерять сознание, поднимаю пистолет и нажимаю на спусковой крючок. Курок с зажатым в нем куском кремня медленно движется вперед, огнивная пластинка высекает искру, порох на полке весело вспыхивает, но… выстрела не происходит. Чёрт! Тень, скорее даже огромное пятно угольно-чёрной тьмы, стремительно неслась на меня и от осознания того, что это последнее мгновение жизни, мурашки пробежали по спине.
– Ваше Благородие, Ваше Благородие мы приехали!
С трудом избавляясь от липких тенёт кошмара, я потянулся и зевнул. Кожаный салон, запах пота, пыли и грязи. Наверняка, но я его не чувствую. После сильного удара по голове обоняние оставило меня. А ведь я всегда так им гордился. Помню в детстве, бился об заклад с товарищами, что определю без ошибки в каком доме нашей улицы, что готовят на ужин. И ведь всегда выигрывал.
Выглянув из экипажа, по привычке, прикрыл рукой глаза от яркого света. Кто бы мог подумать ещё три года назад, что улицы Новгорода будут освещаться так ярко, а фонарщики с неистовым рвением следить за каждой газовой свечой под стеклянным колпаком. Прогресс!
Карета остановилась на мосту, и прохладный ветерок заставил меня застегнуть мундир на все пуговицы. Рука слушалась меня уже заметно лучше, а ведь коновалы хотели её отрезать. Вот так и доверяй современной медицине. Был бы сейчас на службе не следователь Тайной канцелярии Тяпкин, а следователь Культяпкин.
– А, поручик, милости просим в нашу тёплую компанию, – укутавшись в плащ, старший инспектор Хлебников замер напротив меня. – Мы тут вас уже полночи дожидаемся.
Надвинув треуголку на глаза, я быстрым шагом направился в сторону столпившихся за мостом людей. Слабый аромат гари, перегара, застоявшейся воды и капель от сердца. Однозначно, но не для меня.
– Не моя вина, Всеволод Витальевич. Приехал к вам сразу, как только сообщили. Было дело в области, мерзкое. Ефрейтор еле-еле меня разыскал. Что тут у вас?
Приноровившись к моему быстрому шагу, старший инспектор доложил:
– Труп девушки. Вытащили из воды. Восемнадцать – двадцать лет. Судя по платью из мещан. Пока не опознали. Следов разложения ещё не имеется. Скорее всего, убита вчера ранним утром, либо ночью. Вода-то холодная.
Перепрыгнув через лужу на мостовой, я повернулся к Хлебникову и поймав его взгляд спросил:
– Причину смерти, почему не указали?
Сдвинув брови, старый сыщик, посмотрев на меня своим фирменным пристальным «говори немедленно, иначе пеняй на себя» и сказал:
– Именно из-за этого Кирилл Карлович вас и вызвали. Вот это было вплетено в косички на висках жертвы.
Всеволод Витальевич раскрыл ладонь, на которой лежали две ярко-жёлтые ленты. Честное слово, лучше бы он в меня кинжал всадил.
Я вздрогнул. Не смог сдержаться. В правом виске кольнуло, волна тошноты поднялась к горлу, захотелось срочно присесть. Тряпка! Соберись немедленно! Справившись с накатившей слабостью, я кашлянул в кулак и почти спокойно произнёс:
– Язычник вернулся.
– Хм, думал вы отреагируете куда более эмоционально, – сдвинув седые брови, произнёс сыщик. – Я не знаю. Ленты выплел специально, чтобы понятые и господа корреспонденты панику не подняли. Мало ли чего. Он же вроде как пойман. И казнён.
– А я говорил.
– А я помню, – очень тихо произнёс старший инспектор. – Вы были правы Кирилл Карлович. А мы нет.
– Эксперт прибыл?
– Димитракиса разбудили, едет.
Уже окончательно придя в себя, я сунул руки в карманы и кивнул Хлебникову, давая понять, что вопросов больше нет.
– Хорошо. Оставьте меня и уберите зевак, осмотрю тело.
– Конечно. Как пожелаете, господин поручик, – сказал сыщик, направляясь к галдевшим горожанам. – Так попрошу тишины, пожалуйста! Работает Тайная канцелярия!
Ощутив спиной внезапно сгустившееся позади абсолютное безмолвие, я спустился по серым гранитным ступеням к воде.
Бедная и за что только тебе это? Некоторое время, я просто молча стоял возле трупа девушки с распущенными волосами. Она была молода и красива. Впрочем, Язычник всегда выбирал именно таких. Я тщательно осмотрел тело, а затем в голове привычно закрутились шестеренки, помогавшие мне собрать все части мозаики в единое целое. В такие минуты я напоминал соляной столб. Взгляд затуманен, ничего вокруг не слышу, не вижу. Это было полезно для дела и к подобным выкрутасам сознания, я уже привык. Начальство тоже. Главное чтобы преступники были пойманы. Один умный человек, встретившийся мне на войне, называл это состояние «пятиминуткой ясности» и утверждал, что это дар. Я не против.