Несмотря на благородное происхождение, Талагия не любила пышных заведений. Все эти термы, званые пиры… баронесса не принимала их. Или, наоборот – они не принимали воительницу? В Империи Церетта царил жесткий патриархат, в котором женщину воспринимали исключительно, как предмет интерьера. Предмет, полезный на кухне, в спальне или детской. Или как красивую игрушку, которой можно похвастать. А уж если супруга более древнего и знатного рода, нежели муж, а случалось такое нередко – это давало веские основания смотреть на других баронов свысока, брезгливо сморщив нос. Ой, да кто ты такой, Завгарий лю Матогра, когда у меня, Траутия лю Ленха, жена из лю Гионов? Пошел вон, рвань!
Равные не принимали Талагию за равную. Посланница особых поручений вызывала у знати, как минимум – настороженность. Как максимум – нескрываемую неприязнь. Люди боялись того, чего не понимали… про даму еще и ходили слухи, что она не чурается колдовства! В прежние времена девушку сожгли бы на костре, а после – устроили суд, который, может, и оправдал бы баронессу, да поздно. И вряд ли. Фактически, воительница жила лишь властью Триумвирата, пред которым трепетал даже Магистерий. Все по той же причине – волшебники не понимали истоков могущества Триумвиров. И боялись их. Только колдуны подходили к страху более осмотрительно – осторожничали. Втянули когти и ходили перед правителями на задних лапках, плетя козни во снах и мечтах, лелея надежду, что те станут явью.
Так что успешное завершение очередной миссии – убийства… нет, как-то плохо звучит… "устранения" речного тролля – так лучше, дама праздновала в "Ржавой подкове", кабаке в ремесленном квартале Матогры. Сам город располагался на юге-востоке Империи, неподалеку от Ротаргадских гор – владений гномов, и Бескрайних равнин – родины карликов. И нет ничего удивительного, что в кабаке хватало как тех, так других.
Трактир, в целом, неплох. Пиво в меру кислое. Тараканы с потолка не сыплются в тарелку, как тополиный пух в начале лета. И готовят вполне съедобно! Одно раздражало – волынка. Поскольку львиная доля посетителей приходилась именно на гномов, чьим народным музыкальным инструментом и была волынка, то, вполне ожидаемо, этот противный, назойливый писк никак не умолкал! Откуда столько силы в легких бородатого музыканта? Непонятно! Он заканчивал одну мелодию, вливал в себя кружку пойла, и сразу начинал другую. Артисту вторили еще двое – скрипач и флейтист. И, чем громче разговаривали посетители, чтобы расслышать хоть часть беседы, тем громче играли музыканты, недовольные тем, что свои пошлые сплетни гости предпочитают высокому искусству.
– Эля! – хлопнула Талагия по стойке.
Корчмарь, самый типичный, как и большинство трактирщиков – средних лет, чуть полноват, с глазами, в которых светилась мудрость веков, что-то вроде "ну-ну… и таких видали… и не таких – тоже видывали", в застиранном фартуке, молча взял кружку, нацедил ее доверху, открыв краник бочки, и вернул посетительнице. Баронесса сделала глоток. Вот же собака! Как и любой представитель своей профессии, корчмарь талантливо налил половину пены! Впрочем, девушка слишком устала, сражаясь с троллем, и находилась в слишком хорошем расположении духа, чтобы устраивать склоку из-за такого пустяка. К тому же, платить она все равно не собиралась…
Что еще нравилось легату – в таких заведениях, средней руки, никто из мужчин не пытался показать свое превосходство над слабым полом. Указать ее место. Да, она была дамой, но она была дамой! Знатное происхождение выдавало себя с головой: тонкие черты лица, точеная фигурка, не обезображенная даже одеждой мужского фасона. Простолюдинка в ее возрасте давно бы располнела – как от тяжелой работы, так и от неоднократных родов. Да и кто позволит крестьянке или мещанке шастать с мечом на поясе?
Если кто-то там что-то себе и думал, то предпочитал помалкивать. Стать короче на голову никому не улыбалось.
После третьей кружки эля звуки волынки уже не казались Талагии столь противными. Была в них какая-то особая тягучая прелесть, погружающая голову в сладкое успокоение… или просто музыкант начал уставать и дудел не в полную силу?
Посетителей в "Ржавой подкове" добавилось. Дым от трубок опускался все ниже, уже касаясь черных кудрей странствующей воительницы. Пьяные голоса звучали все громче…
– А вот у нас, в горах… – воскликнул кто-то.
Низкий, с легкой хрипотой, голос явно принадлежал гному. И обладатель его явно перебрал.
Девушка удивленно обернулась. Накатившую было сонливость как рукой сняло.
Безобразничал степной карлик. Необычайно рослый карлик. Как есть – его мамка с огром согрешила. Крупный, свернутый набок, нос, мазок краски на лбу, килт с бурыми пятнами и куски глины в бороде с заметным медным отливом. Похоже, гном трудился в гончарной мастерской. А руки… такими ручищами быка надвое разорвать можно! Обычно степные карлики помельче своих горных собратьев, но этот превосходил детей пещер минимум на полголовы. Видать, оттого и хорохорился перед всеми.
– У нас в горах! – вновь произнес бородач.
Талагия усмехнулась. Какие там у вас, в равнинах, горы? Так – холмики.
Степные и горные карлики издревле… вот тут сложно подобрать точное слово. Не то, чтобы враждовали друг с другом. Но и простой неприязнью из отношения назвать трудно. Были между двумя братскими народами определенные трения. Горные гномы, искусные кузнецы, непревзойденные мастера ювелирного дела, талантливые механики, задирали нос перед степными. Вдобавок размером они были покрупнее… да и побогаче – тоже.
Жители прерий, в свою очередь, изо всех сил пытались доказать, что ничуть не хуже обитателей пещер. И, как гончарам, им не было равных! Однако, даже король Судлакамштин, повелитель равнин, не обладал и половиной богатства самого захудалого горного барона.
– У нас в горах! – угрожающе повторил карлик.
Что там у них в горах – он, поди и сам не знал. Да и не хотел знать. Просто хотел отметить, что у них, там, в степях, тоже есть горы. И эти горы – о-го-го какие! Не чета Ротаргадским горам! Позлить пещерных выскочек.
Гномы нерешительно переглядывались. Если б кричал обычный степной карлик – ему бы всем скопом выдергивали бороду по одному волоску, а тут как-то не с руки. Великоват, зараза! Навалятся всей кучей – конечно, сомнут наглеца, но первые, несомненно, огребут по полной. А потому быть первым никто не горел желанием. Крепкая, коренастая фигура, с лапами, как у медведя, заставляла вспомнить о том, что все гномы – братья, сотворенные одним Всеотцом и принять эту простую истину.
Бородач же, наоборот – нарочно нарывался на драку. Есть такие отдельные личности, что, приняв на грудь, непременно хотят помахать кулаками. Для них без хорошей драки и отдых – не отдых.
Свара баронессе была абсолютно не нужна. Набегалась за сегодня. Умаялась. Гномы, что степные, что горные, оставаясь верными древней традиции, носили килты, и пьяная склока, в которой непременно замелькают волосатые промежности карликов – не то зрелище, что будет приятно благородной даме. Приснится потом еще…
– Вот в наших-то горах… – разочарованно протянул балагур.
Он начал догадываться, что спровоцировать кулачный бой вряд ли удастся. Девушка облегченно вздохнула. Представление отменяется. Трактирщик, застывший в напряжении, сверлящий взглядом пьяницу, яростно протирая фартуком кружку, словно хотел проделать в ней дыру насквозь, тоже расслабился. Меньше драк в кабаке – больше целой посуды и мебели.
– Ой, в ваших горах, – хохотнул кто-то. – Какие там у вас горы?!
Воцарилась тишина. Даже волынка захлебнулась на половине ноты. Все удивленно уставились на безумца.
Возразить здоровяку осмелился единственный гном, с бородой, заплетенной тремя косами, перстнями тончайшей работы и килте в сине-зеленую клетку с вышитыми золотыми нитками, в каждой зеленой клетке – скрещенными киркой и молотом, обвязанными баронской цепью, в сапогах с серебряными пряжками. Этот тоже был изрядно пьян, еще и знатного рода… не, точно не отступит. Побоища не миновать. Многие, в основном – люди, попятились к выходу. Людям тут делать нечего, это не их битва. Пусть бородатые сами квасят носы друг другу.
– У нас горы… – растерялся забияка.
Если он что-то и хотел сказать про Великие Горы не менее Великих Равнин, то, потеряв надежду спровоцировать конфликт, благополучно забыл. А то и вовсе не хотел ничего сказать – так далеко план карлика не заходил.
– Да у нас такие горы! Всем горам горы! – выпалил бородач на одном дыхании.
Тишина, и без того гробовая, превратилась в совсем мертвецкую. Замерла даже капля, повисшая на подтекающем кранике пивной бочке, не решаясь нарушить молчание. А пламя свечей вытянулось в струнку, прекратив свой танец. Повисло такое напряжение – хоть ножом режь.
Горный гном хмыкнул и, нарочито громко глотая, допил свой эль, давая дебоширу время осознать ошибку и извиниться.
– Госпожа! – прошептал трактирщик, перегнувшись через стойку к Талагии. – Госпожа, сделайте что-нибудь! Эти бесы бородатые все мне тут разнесут!
Лю Ленх самой происходящее нравилась все меньше и меньше. За барона непременно вступятся его собратья, за гончара – его степные сородичи и понеслась… ремесленный квартал окунется в хаос мордобоя и кровопролития на несколько дней. Все из-за двух пьяных дураков!
У легата, несмотря на пол, руки были в кровушке не по локти, а по самые плечи. Но воевала она с нечистью нечестивой. И воевала с честью. А много чести в гибели от рук выпившего глупца? Ничуть! И такой смерти баронесса не желала никому. Тем более – подданным Империи, пусть даже таким твердолобым, как гномы.
Так что здесь ее интересы и интересы мужчины полностью совпадали. Но какая девушка упустит случай дать себя поуговаривать? Даже если и без того на все согласна? Да никакая! Дама поджала губки, изображая крайнюю степень задумчивости.
– Умоляю! – простонал корчмарь.
– Ладно, – сжалилась баронесса, притворно вздохнув, и сразу воскликнула: – Элю всем! За мой счет!
– И мне элю за ее счет! – прорычал дебошир.
– И мне! – подхватил кто-то.
– И мне тоже!
Через секунду гудела вся таверна. Ничто не примиряет лучше, чем дармовая выпивка. Широкий жест легата был встречен восторженными возгласами и аплодисментами, слышными даже снаружи. За столы вернулись не только те, кто успел покинуть "Ржавую подкову", народу наоборот прибавилось. Музыканты вновь затянули песню, а пестрая толпа подхватила ее, передавая друг другу кружки пенящегося напитка, расплескивая жидкость в избытке чувств.
Посетители, благодаря даму за неожиданную щедрость, продолжили пьянку. Выходка гончара, если и не была забыта, то больше не выглядела толь дерзкой. Но застолье теперь продолжится надолго… не в правилах горного народа останавливаться, когда пир только начался. Легат – напротив, надеялась выспаться, а писк волынки и шум празднования – не лучшая колыбельная. Печально, но придется искать другое место для ночлега.
Талагия, допив эль, перевернула глиняную кружку вверх дном, обозначая конец трапезы, и встала с табурета.
– Госпожа, вы ничего не забыли? – насторожился трактирщик.
– Ой, не стоит благодарности, – отмахнула баронесса.
– Я имел в виду деньги…
– Деньги? Какие деньги?
– Как это – какие деньги? – испуганно распахнул глаза корчмарь. – За ваш ужин и за… за все это…
– За это – за что? – нахмурилась воительница.
– За эль для всех!
– Так ты же сам просил сделать что-нибудь, пока тебе мебель не покрушили!
– Но я же не это имел в виду! – возмутился хозяин. – Не за мой же счет! Так я и сам бы смог!
– Ну почему же за твой счет…
Девушка вынула из-за пояса медный жетон посланника особых поручений.
– Счет можешь отправить в Церетт, Триумвирату.
– Но… но… но я же… – залепетал мужчина.
– Да хранит Темнейший Империю, – улыбнулась лю Ленх.
– Покуда светят Солнце и Луна, – рассеяно ответил трактирщик.
Подхватив с пола сумку с отрубленной головой тролля, оставив кровавый подтек на досках, воительница направилась прочь, в теплую летнюю ночь.
Нет, была б она постоянным посетителем "Ржавой подковы" – расплатилась бы. Деньжата у легата водились. За себя заплатила бы точно. Да и Триумвират нельзя упрекнуть в глухоте к стенаниям подданных. Империя всегда платит по счетам. Направит младшего казначея для проверки, посчитают, подобьют… и года через полтора-два точно заплатит. Хорошо, бывают задержки, ради одного счета никто не будет посылать казначея. Максимум – через пять лет. Но заплатит!
Баронесса не могла не заметить, что следом за ней из кабака вышел еще один человек. Небрежным жестом, как бы поправляя, дама откинула полу плаща, обнажая рукоять меча, и занялась веревкой, медленно, не торопясь, приторачивая мешок с трофеем к седлу. Между тем все чувства обострились. Даже сова, вращая головой по кругу, не сравнилась бы с Талагией в этот момент. Девушка замечала абсолютно все. Мотылька, бившегося в стекло с громоподобным звуком, крошечную мышку, грызущую объедки с омерзительным чавканьем, кота, крадущегося к мышке, царапающего утрамбованную копытами и подошвами почву со скрежетом, от которого начинали ныть зубы.
И, конечно, одинокую тень, пахнущую бараниной, каротостанским вином и духами. Незнакомец приближался к путнице. Сапоги скрипели кожей. Поношенные, но добротные. Крестьянин такие не может себе позволить, ремесленник на выход оденет лучшее, то есть – новое. Колдун? Тот бы не стал подкрадываться – шарахнул бы заклинание в спину, да и всех делов.
Да кто же ты? Странница терялась в догадках.
Подпустив человека поближе, посланница саданула локтем в то место, где должен находится нос, и сразу добавила кулаком под ребра. Не надо смотреть, что Талагия стройна, как тростинка. Эта хрупкость обманчива. Силы у девушки более, чем достаточно, а где не хватит силы – с лихвой окупится умением и опытом.
Преследователь со сдавленным стоном осел наземь, а когда вновь обрел возможность дышать – возле горла покачивалось острие меча.
– Не убивайте, госпожа, прошу вас! – прохрипел мужчина.
– А зачем подкрадываешься, словно вор?
Лю Ленх кончиком клинка раздвинула плащ незнакомца. Под ним обнаружился бело-голубой камзол. Цвета дома лю Матогра!
– Ты, вообще, кто такой? – удивилась воительница.
– Я – Гук, сенешаль вдовствующей баронессы Ульцарии лю Матогра! Не убивайте!
– А подкрадываешься зачем?
– Не хотел вас напугать, госпожа…
Девушка не сдержалась и расхохоталась. Так громко и бессовестно, что даже слуга покосился на странницу с осуждением. Не подобает приличной даме так смеяться, словно какой-то крестьянской бабе!
– Ну ты и шутник! – простонала Талагия, вытирая слезы.
– Госпожа, прошу прощения, я не знаю вашего имени… но там, в трактире, я не мог не заметить легатский жетон…
– И что с того? – недовольно буркнула баронесса.
Все, сейчас начнутся жалобы и причитания. Сборщики налогов жизни не дают. Магистерий подстриг в монахи всю деревню. Тетенька, дайте воды напиться, а то так есть хочется, что переночевать негде. Спасите, замолвите словечко во дворце.
– Моей госпоже нужна ваша помощь, – прошептал Гук, понизив голос.
Как и ожидалось! В этом посланница не ошиблась!
– А мне нужно где-то переночевать, – возразила воительница. – Но я же не пристаю к прохожим! Сама как-то справляюсь…
– Оу, госпожа! – воскликнул сенешаль. – Будьте уверены – если выслушаете госпожу Ульцарию – она разместит вас в лучших покоях замка!
– Так уж и в лучших? – недоверчиво прищурилась Талагия.
– Будьте уверены! Клянусь! – пообещал мужчина.
– Только выслушать? – уточнила дама. – И все? Больше ничего?
– Совершенно так, госпожа! Больше ничего! Конечно, если вы согласитесь оказать услугу моей госпоже – это будет оценено отдельно…
– Я служу только Триумвирату! – процедила сквозь зубы лю Ленх.
Баронесса посмотрела на небо. Растущая луна окрасилась в кровавый цвет. Густые, низкие облака ползли по звездам, заслоняя их свет. Все говорило о близкой грозе. И ветра нет. Ни единый листочек не шелохнется. Полный штиль – это не к добру. Сколько еще она будет искать трактир со свободными комнатами – неизвестно. А потому предложение Гука выглядело донельзя заманчиво.
– Лучшие покои, говоришь… – задумчиво повторила легат. – Ладно, показывай. Где этот твой замок.