Науке известны некоторые феномены, которым надлежит пребывать в вечности или, по крайней мере, в очень большом промежутке времени. Это, к примеру, черные дыры, пульсары, звезды, наконец – сама безликая пустота космоса. Совсем недавно (по космическим меркам) к братству таких феноменов примкнула и большая Яма, что удобно расположилась на повороте от улицы Гамарника в дворовую территорию.
Конечно, здесь, в приведенном выше тексте, есть на счет этой Ямы некие перегибы. На самом деле среди инженеров и прочих технически образованных людей данные повреждения дорожного покрытия принято называть выбоинами. Но никому из жителей, как близлежащих домов, так и самого городка NN, встречавших Яму на своем пути, назвать ее выбоиной в голову не приходило. Яма как есть. Пусть неглубокая, сантиметров в 15, зато длинная и широкая. Шириной она была во весь проезд, а длина ее, по некоторым данным, доходила до шести метров.
История появления Ямы туманна и накрепко связана с перипетиями истории самого городка, на чьем теле она изволила обозначиться. Не будучи особо осведомлены, позволим себе обратиться к помощи одного известного столичного журналиста, посетившего как-то NN в середине нулевых годов двадцать первого века и написавшего очерк.
Журналист этот был в свое время до того известен, что сделался завсегдатаем многих политических и прочих юмористических шоу на каналах центрального телевидения. И в этом ему не мешал ни алкоголизм, ни слабость к наркотикам, ни приверженность к сексуальным меньшинствам. Впрочем, нет смысла уделять слишком много внимания самой персоне этого человека, нас больше интересует его описание NN. Лицо он здесь явно незаинтересованное, стало быть, взгляд его должен быть объективен, насколько это возможно. Добавим, однако, во избежание кривотолков, что человек этот был ярым москвофилом, можно сказать даже махровым блюстителем верховенства столицы во всех абсолютно сферах и отраслях страны, посему на все прочие города смотрел он, конечно, сверху вниз.
Однако, отрывки из его очерка: «… проводник разбудила меня, сказав, что мы на месте и надо выходить. Посмотрев в окно, за которым было неприветливое серое небо, и сплошь такие же здания и лица, я понял, что вообще-то не очень выходить-то и хочется…».
Далее все в таком духе. Журналист, не особо стесняясь в выражениях, описывает довольно подробно весь проведенный в NN день. Он неустанно напоминает своим несчастным читателям о видах городка и о его людях, вызывающих у него то отвращение, то тошноту, то даже рвоту. Конечно, истинные причины его плохого самочувствия были в жутком похмелье, но он все валил на ни в чем, кроме своего уродства, не повинный NN.
Цитируем далее: «…я ехал по проспекту Ленина – главной улице города (с позволения сказать), и меня не оставляло чувство, что я будто перенесся в прошлое. Конечно, не во времена того самого кровавого вождя маргиналов, но лет на пятьдесят назад точно. На меня с болью и ненавистью глядели с обеих сторон проспекта руины погибшей некогда цивилизации. Да, конечно, дома стояли целые, но их вид вкупе с видом разбитых дорог, всюду разбросанного мусора и суровым видом неряшливых аборигенов, наводил тоску, подобную той, что испытаешь лишь пред видом разрушенного бомбежками города…».
Здесь стоит заметить, что если игнорировать в повествовании налет столичного апломба, то в целом описание близко к истине: городок, как выяснится позже, и вправду сер и уныл.
«…в моём гостиничном номере пахло чем-то жаренным и слегка тянуло рвотой. И это был у них люкс! Страшно представить, что ждало меня в обычном экономе. Стоя у открытого окна, я курил и разглядывал этот приземистый, дымящий редкими трубами еще не разваленных заводов, пейзаж. Страшно, господа. Мне истинно стало страшно, когда я подумал – сколько еще таких уродцев разбросано по стране в сотнях и тысячах километров от Москвы. Жители этих провинциальных клоак забыты, выброшены законом истории на отмель бытия; они злобны, голодны. Они ненавидят нас, жителей столицы, потому что завидуют нашему трудолюбию, нашему усердию в достижении целей.
Они – тут на окраинах – все чего-то от нас ждут, подобно тому, как нищий ждет подачки от барина, будто барин эту подачку сделать обязан; они завидуют нашему умению выстроить свой быт так, что даже потрясения, приведшие к развалу Союза и к последующим коллапсам, не сломили нас, а даже сделали сильнее…».
Думаю, с этого очерка достаточно. Тем более его автор все больше тяготел восхвалить столицу, пусть и сравнения выходили у него местами красочные. Конечно, дабы воздать объективности повествования, по здравомыслию нам надлежало бы обратиться к сухой Википедии, знающей помаленьку, но почти обо всем. Но там об NN только скучные цифры и факты, никакой драматургии и философии. Посему, оставим возможность обратиться к интернет-ресурсу тому искушенному читателю, которому будет мало сказанного здесь.
Другим, весьма по нашему мнению авторитетным источником информации об NN являются монографии г-на Залуцкого М.А., профессора кафедры исторического факультета NN-ского педагогического университета. Профессор – видный краевед и уважаемый в своих кругах человек – напротив, в своих работах, посвященных региональной истории, довольно лестно отзывается о родном городе. Возьмем на себя смелость добавить, что о самом упомянутом столичном журналисте и его «статейке» профессор Залуцкий отзывался напротив вовсе нехорошо, называя первого «гнусным педерастом», а о второй говоря не иначе как о «бреде алкоголика».
Во многих сентенциях профессора о городе NN невооруженным глазом видна истая патриотическая боль, переплетаемая с устремленной в прошлое гордостью и горечью от настоящего. Впрочем, в будущее он глядит с осторожным оптимизмом. Приведем некоторые вырезки.
«…в далёкие тридцатые – суровые для нашей Родины годы – когда она только поднималась с колен после разрухи, когда враги потирали руки, готовясь развязать новую войну, на одном из секретных заседаний Политбюро было принято решение основать новый форпост на далекой окраине; воздвигнуть новую крепость для защиты рубежей – наш славный город NN…»
Какой контраст в описании одного и того же города у двух авторов, не так ли?!
«…мощнейшие глыбы – оборонные предприятия выросли как грибы там, где еще вчера была тайга…»;
«…город рос, креп, и увеличивал с каждой пятилеткой перевыполнение плана…»;
«…громом средь ясного неба грянула Перестройка, поставившая крест на многих жизненно важных для NN отраслях производства…»;
«…лихие девяностые не щадили никого, но особенно досталось тем населенным пунктам, актуальность и значимость которых обеспечивались гонкой вооружений, канувшей, как известно в Лету вместе с СССР…»;
«…конечно, самое тяжелое время позади, но и сегодня у NN множество проблем. И дело даже не в простом, так сказать хозяйственном разрезе, как то: дороги, благоустройство, строительство и т.д. Главная проблема – утечка, страшная утечка населения. Да, сегодня люди не верят ни во что, наученные последними десятилетиями; сегодня они стремятся уехать туда, где их существование, а равно и жизнь их детей, будут как можно надёжнее обеспечены гарантиями материального благополучия. В NN, как ни прискорбно признать, сегодня такие гарантии получишь едва ли…»;
«…я люблю NN, и, как человек, проживший в нем все свои шестьдесят два года, твёрдо верю в то, что в скором времени он вернёт себе былую славу военной кузницы Родины…».
Разделить с уважаемым профессором Залуцким эту последнюю его твёрдую уверенность представляется едва возможным, если учесть, что, как он сам сказал, гонка вооружений канула в Лету.
Ясности ради отметим, что приведённые высказывания профессора все сплошь вырваны из контекста. Предложения взяты из разных его работ, (кои не противоречат друг другу, а только дополняют), и размещены в некоем смысловом хронологическом порядке. Это сделано исключительно для лаконичности и в стремлении не тратить попусту драгоценное время читателя.
Думается, что внимательный человек наверняка может спросить – если этот человек действительно такой знаток истории (ведь профессор!), почему он пишет, что тридцатые годы были для нашей страны суровыми, когда суровыми для неё были абсолютно все годы.
Впрочем, бог с ним, с профессором Залуцким.
Кстати, особо прозорливые легко заметят некую литературную неряшливость и легкий избыток «олдскульного» апломба в его строках. Эти его «мощнейшие глыбы», «лихие девяностые» прямо таки немного режут слух.
Хотя, отдавая должное истине, стоит сказать, что эти самые пресловутые девяностые в NN были особенно криминальны. Был даже слух, что NN называли криминальной столицей региона. Преступность действительно тогда гипертрофированной опухолью поразила город; беззаконие было возведено в закон; реальная власть находилась в руках большой преступной группировки.
Люди, конечно же, ко всему этому быстро привыкали, относясь к действительности, поджидающей на улицах, как к неискоренимому побочному эффекту жизни. У народа, как известно, тогда просто не было денег, от слова совсем; потому мысли о насущном, о том, чем, к примеру, кормить детей, превалировали над прочими.
Город был негласно разбит на зоны, в которых орудовали разные виды преступных элементов. Так, к примеру, улица Гамарника, где дожидается к себе внимания Яма, в народе называлась «улицей Карманников», потому как последних на ней было пруд пруди. Улицу Летчиков звали – «Налётчиков», там, в основном, по разбою. Каховский переулок был известен как «Лоховский», на нём поджидали всякого рода мошенники, в основном носители цыганской культуры.
Были и еще примеры народных переименований улиц и переулков, но либо они не прижились, либо их существование – выдумка. В общем, жизнь была в те времена полна приключений: пройти по улицам и не стать потерпевшим – чем не адреналиновый квест?!
В общем и целом, такая вот картина вырисовывается вокруг той самой Ямы, о которой шла речь в начале нашего повествования.
И хоть те времена ушли, NN и сегодня вовсе не из разряда «городов мечты», хотя, как выяснилось, сами NN-чане шутят, что мечта здесь у всех одна – свалить куда подальше, где тепло и вообще цивилизация. Вспомнив критические инсинуации московского журналиста, можно еще пошутить, что NN-чане привыкли узнавать многие пейзажи родного города в кадрах современных постапокалиптических блокбастеров или высокобюджетных боевиков…
Но вернемся к Яме. Яма ждёт, и своим молчаливым метафизическим порывом требует от мира признания факта своего (Ямы то есть) существования; признания безоговорочного.
Зачем ей это?! Не ей это нужно, но Вселенной. Иначе этих строк и не было б вовсе. Итак.
Простым невзрачным сентябрьским утром, в то самое время в году, когда птицы еще щебечут, но уже без летней самозабвенной истерики, а солнце, хоть и лениво, но пока еще делится радиацией, в такое обыкновенное туманное утро стояли недалеко от Ямы две пенсионерки.
Одной из них была Анна Вадимовна Невыглаз, полноватая, коренастая, с короткой стрижкой подкрашенных желтоватых волос, бывшая работница сборочного цеха NN-ского авиационного завода. Другая – Мария Ильинична Башлаева, высокая худощавая старуха, седовласая, с недобрым хищным лицом. Она была в своё время замначальника цеха на другом военном заводе, производившим ракетное и бомбовое вооружение, здесь же, в NN.
Работники обоих предприятий традиционно испытывали друг к другу обусловленное пролетарской гордостью презрение. Авиационщики говорили, что бомбардировщик – первое дело, главная, так сказать, основа, а уж бомбы да ракеты – так, второй номер. Оппоненты парировали, утверждая, что «бомбардировщик без бомбы как бык-осеменитель без яиц».
Взаимная профессиональная ревность давно прошла у обеих пенсионерок, как прошло почти всё в жизни, ради чего можно было бы презирать или чем можно гордиться, и теперь они были просто соседками, глупыми сварливыми бабками. Но к Яме имели обе прямое отношение.
