Эволюция человека глазами самого человека: Антинаучно-популярная книга

1. Введение

«Великим врагом истины часто является не ложь – преднамеренная, притворная и бесчестная, а миф – устойчивый, увлекательный и эфемерный»

Джон Фитцджеральд Кеннеди

Известный современный атеист Ричард Докинз в одной из своих книг («Самое грандиозное шоу на Земле») сетует, что в такой образованной стране мира, как США, больше 40% граждан в настоящее время верят в то, что человек никогда не происходил от обезьяны. Из больших стран, имеющих отношение к западной цивилизации, по этому показателю с США сравнима только Турция – там доля неверующих в эволюцию равна примерно половине. Во всех остальных странах Европы, включая Россию, а также в Канаде, Австралии, Китае и Японии, сторонников эволюции подавляющее большинство.

Докинз, как истый проповедник веры, называемой им «атеизмом», не задаётся сомнениями, которые логически возникают у всякого, кто способен непредвзято посмотреть на эти данные:

1. Может быть, «доказательства» эволюции «убедительны» только для тех, кто заранее в них уверовал?

2. Может быть, неверие в эволюцию есть следствие коллективного инстинкта самосохранения человеческих масс перед теми социальными разрушениями, которые несёт теория эволюции, даже если бы она являлась бесспорной научной истиной?

О том, что эволюционизм для современных «прогрессоров» есть не научная теория, но обязательная общественная доктрина, свидетельствует признание известного «либерального» идеолога Френсиса Фукуямы. Отрицание эволюции, по его словам, есть «часть реакционной идеологии, которая представляет настоящую опасность для целостности и качества государственного воспитания».

Про то, как в тоталитарных режимах ХХ века добивались этих «целостности и качества государственного воспитания», здесь говорить, полагаю, излишне. Очевидно, их практика – идеал для деятелей типа Фукуямы. Кстати, именно дарвинизм служил общей официальной научно-мировоззренческой основой нового общества, строившегося этими режимами, даже когда они были злейшими врагами друг друга (как Германия и СССР во время Второй мировой войны).

Современная реальность даёт нам массу примеров того, как в роли якобы «научного мировоззрения» выступает чистой воды мифология. Это, по-видимому, неизбывное свойство человеческого сознания, как предупреждал выдающийся исследователь религии Мирча Элиаде: «Современный человек, чувствующий и объявляющий себя неверующим, обладает всей скрытой мифологией, а также множеством деградировавших обрядов». А на этой основе постоянно возникают те или иные «мифы средств массовой информации», хорошо знакомые исследователям уже в 1960-е годы.

И замена «мифа» «наукой» выступает только как замена одной мифологии другой мифологией, как ещё в 1930 году совершенно точно и прозорливо указывал великий русский культуролог Алексей Фёдорович Лосев. Тот пример, который он привёл в связи с одним первобытным племенем, есть яркая иллюстрация того, чем всё человечество во главе со своими научными обществами и демократически избранными правительствами занимается уже второй год к тому моменту, как я пишу эту книгу:

«Для мифического сознания нет ровно никакого научного опыта. Его ни в чём нельзя убедить. На островах Никобар бывает болезнь от ветров, против чего туземцы совершают обряд “танангла”. Каждый год бывает эта болезнь, и каждый год совершается этот обряд. Несмотря на всю его видимую бесполезность, ничто не может убедить этих туземцев не совершать его. Если бы тут действовало хотя бы минимальное “научное” сознание и “научный” опыт, они скоро бы поняли бесполезность этого обряда. Но ясно, что их мифология не имеет никакого “научного” значения и ни в какой мере не есть для них “наука”. Поэтому она “научно” не опровержима».

Это означает, что в оболочке самых новейших, ультрасовременных, ультрамодерновых научных теорий в принципе способна выступать самая что ни на есть дремучая архаика. Это прежде всего может относиться к тем теориям, возможность проверки которых в эксперименте ограничена претензиями самой теории на всеохватность. А человеческая цивилизация имеет пока слишком маленький возраст, чтобы в реальном времени наблюдать превращение видов, требуемое теорией эволюции жизни.

Если миф имеет отношение к коллективной доисторической памяти человечества, а эволюция – научный факт, тогда есть шанс обнаружить в мифах отголоски воспоминаний об эволюции человека. Но ситуация тут ровно обратная. Как отметил итальянский философ Юлиус Эвола, «в древнейших мифологических свидетельствах и писаниях нет такой памяти, которая могла бы поддержать “эволюционизм”, а то, что в них найдено, является прямо противоположным – иными словами, постоянно повторяющаяся мысль о лучшем, прекрасном и сверхчеловеческом (“божественном”) прошлом. Эти же свидетельства так же мало знают о “животном происхождении” – они единообразно говорят об изначальном родстве людей и богов; сохраняется память об изначальном состоянии бессмертия вместе с мыслью о том, что закон смерти появился только в определённый момент, и почти как противоестественный факт или как проклятие».

Настоящая книга не претендует на раскрытие тайны происхождения человечества. Она «всего лишь» рассказывает о различных концепциях на этот счёт, по сей день конкурирующих в массовом сознании. Она не делает выбора среди них, предоставляя это право читателю. Кроме того, как две мои предыдущие книги по данной теме – «Анти-Дарвин: неудобная антропология» и «Анти-эволюция: утерянное звено» – эта книга тоже об истории человеческой мысли и о некоторых её выдающихся представителях.

И немного о том, почему я презентую настоящую книгу как «антинаучно-популярную». В наше время в любой сфере научного знания подлинно научной считается только какая-то одна господствующая теория. Любое сомнение в ней относится к разряду «антинаучных» высказываний, не заслуживающих внимания «специалистов». «В нашем мире, – подчёркивает профессор Сергей Вячеславович Савельев, – процветает всё та же подмена рассудочной научной деятельности на комплект общепринятых инстинктивных форм поведения». Итак, погрузимся в «антинаучное» изучение исторически преходящих представлений человечества о происхождении самого себя, памятуя о том, что концепции Коперника, Кеплера и Вегенера (дрейф материков) тоже когда-то считались антинаучными.

Предлагаемая читателю книжка, разумеется, не претендует на полное раскрытие предмета, поскольку является самым первым опытом освещения заявленной темы в русской литературе.

2. Антропогонические мифы первобытных и древних народов

Любой миф это отражение неких событий в коллективной памяти человеческих сообществ. По определению А.Ф. Лосева, миф это ни в коем случае не выдумка, не иносказание, не аллегория, но живая действительность. Конечно, она не отображает реально совершившиеся события с фотографической точностью, и задачей историка, обращающегося к мифу как источнику информации, является выявить в нём ту фактическую истину, которая послужила его основой.

По мнению профессора С.В. Савельева, основой общечеловеческого мифа о «золотом веке» послужили воспоминания людей о том времени, когда они ещё и людьми-то не были: «Занятно, что многократно воспроизведённое во всех религиях воспоминание о райской жизни имеет под собой некоторые биологические основания. Начало этой истории имеет глубокие корни, которые уходят в прошлое на 20-25 млн. лет. В те далёкие времена наши архаичные предки напоминали небольших мартышек и вели соответствующий образ жизни. Ничего привлекательного, разумного или духовного в этих существах заподозрить было невозможно… По-видимому, в Восточной Африке сложилась оптимальная среда для процветания приматов, которая подразумевает получение множества биологических благ с минимальными затратами… Более всего на роль рая подходят мелководные прозрачные реки с медленным течением, заливы с изрезанной береговой линией, устья рек и прибрежные леса в тропическом климате. Вполне понятно, что тёплые реки, богатые микроорганизмами, привлекают множество мелких беспозвоночных, питающихся ими рыб и птиц, гнездящихся на берегах и в кронах деревьев. Если перечисленных пищевых ресурсов довольно много, а сезонные изменения почти незаметны, то мы получаем природный рай. В нём, как в религиозных фантазиях, достаточно протянуть руку, чтобы насладиться зрелыми фруктами, и зайти в воду, чтобы закусить икрой. Остаётся только населить эти райские ландшафты нимфами и сатирами, что было самой лёгкой задачей».

Если уважаемый профессор прав, и люди запомнили то, что происходило с их предками миллионы лет назад, тогда тем более люди должны были запомнить процесс эволюции – как они происходили от животных.

Статья «Антропогонические¹ мифы» в классической энциклопедии «Мифы народов мира», написанная выдающимся русским учёным академиком Вячеславом Всеволодовичем Ивановым, содержит подробный анализ, тщательную подборку и классификацию всех традиционных мифов о происхождении человека. Всюду люди либо создаются божествами (высшими существами) из какого-то природного (но не животного) материала, либо самовоспроизводятся из таких же источников, либо существуют изначально. Заслуживают внимания только два мифа «тотемического характера». В мифологии селькупов (народа Западной Сибири) люди некогда не отличались от животных и были покрыты шерстью. Согласно мифам, бытующим в Тибете, а также у племени хадзапи в Южной Африке, люди произошли от обезьян.

К сожалению, в статье «Самодийская² мифология» той же энциклопедии, написанной Е.А. Хелимским, отсутствуют указания на упомянутый Вяч. Вс. Ивановым селькупский миф. Но там есть нечто близкое из мифологии нганасан (родственного селькупам народа): «Особняком стоит нганасанский миф, согласно которому земля и солнце, Моу-нямы и Коу-нямы, вначале независимо друг от друга плавали в первобытном океане. Дети Моу-нямы, зооморфные духи дямада (интерпретируемые также как шаманские духи-помощники), посылают птичку, чтобы ущипнуть Коу-нямы, чтобы привлечь её внимание: они жалуются, что шкура земли покрыта льдом и им холодно жить. Моу-нямы сближается с Коу-нямы, от этого теплеет и лёд тает. Из шкуры Моу-нямы выползают голые черви кальсюо – первые люди».

Ясно, что в этом мифе нет ничего о происхождении человека от какого-то животного (ну разве что от червя). Селькупский миф мог, самое большее, рассказывать о происхождении человека от медведя или какого-то другого животного, хорошо знакомого этому народу. Никакой коллективной памяти об эволюции в подобном мифе не содержится.

В статье «Тибетская мифология» (автор Е.Д. Огнева) той же энциклопедии говорится, что «некоторые племена восточных и юго-восточных районов Тибета считают своим предком обезьяну. Существует мифологическая версия о происхождении тибетцев (версия бытует также в Амдо³) от брака горной ведьмы и обезьяны. Потомков этого брака называют шаза или шазадонмар («едоки мяса с красным лицом»). Племя иголоки ведёт своё происхождение от дикого яка».

Очевидно, что в данных мифах речь идёт о происхождении не всего человечества, а только части людей. И характерно, что рядом же стоит миф о происхождении племени от яка. То есть налицо желание объявить своим предком какое-то хорошо знакомое животное, а не некие отголоски коллективной памяти об эволюции.

Что же касается упомянутого в статье «Антропогонические мифы» мифа южноафриканского племени хадзапи о происхождении человека от обезьяны, то показательно, что наряду с ним там же поставлен миф обратного свойства – о происхождении обезьян (бабуинов) от людей, бытующий у соседних бушменов. Таким образом, это мифы о чудесных метаморфозах, навеянные близким морфологическим обликом животных и также не несущие в себе никакой доисторической памяти об эволюции.

Следовательно, остаётся констатировать: у любых народов человечества отсутствуют традиционные мифы, которые можно было бы интерпретировать как воспоминание о постепенном выделении людей из обезьяноподобных предков. Профессор С.В. Савельев, цитированный в начале главы, категорически неправ по меньшей мере в одном отношении: что основой мифа о «золотом веке» могло послужить воспоминание о «райской» жизни австралопитековых обезьян порядка 5-10 миллионов лет назад. Абсолютно вся мифологическая память человечества простирается в прошлое не ранее оформления вида Homo sapiens, что, по современным научным представлениям, произошло в промежутке от 150 000 до 40 000 лет назад.

3. Эволюция: от отвлечённой натурфилософской концепции к научной гипотезе

Эпоха античности с её поисками материальных первоначал Вселенной могла предоставить почву для возникновения концепций эволюции органического мира. Ключевым в концепциях эволюции является происхождение одного вида живых существ от какого-то другого вида. Однако во всём многообразии дошедших до нас, в том числе в отрывках и упоминаниях, сочинениях древнегреческих и древнеримских авторов не содержится даже намёка на теорию эволюции, на превращение видов из одного в другой.

Вряд ли это можно объяснить только неполнотой сохранившихся источников. Античная мысль, несмотря на весь свой материализм, была чужда абсурдных идей. Именно потому, что она была рациональна, за всю её историю так и не возникло учения об эволюции. Древние много думали над самозарождением жизни, но каждый вид представлялся им возникшим из неживой материи уже в законченном, совершённом виде – таком, каком мы его наблюдаем. Медики Александрии Египетской уже очень хорошо знали о гомологии строения тела человека и обезьян, например. Но эта близость не служила для них свидетельством общего, родственного происхождения тех и других. Общей была только та неживая материя, из которой возникли в готовом виде как люди, так и обезьяны, и все другие животные без исключения.

Не появлялось учений об эволюции и среди диссидентских течений христианского Средневековья, хотя там же разрабатывалось немало других прорывных революционных идей, например – об альтернативном геоцентризму устройстве Вселенной.

Поэтому первые натурфилософские идеи об эволюции наблюдаются не ранее эпохи Просвещения, только в XVIII веке. Сейчас даже трудно сказать, кто был пионером эволюционизма в философии. Исследователи называют разные имена: Иммануил Кант, Жорж Бюффон, Иоганн Гёте… Но внятной эволюционной концепции нет ни у одного из них, есть только её отдельные элементы, которые самими этими мыслителями не были развиты в систему.

Представляют интерес мысли Бюффона об эволюции, поскольку он был крупнейшим учёным своего времени. Жорж Луи Леклерк де Бюффон (1707—1788) прославился как эрудированный исследователь мира живых существ. С 1749 года до его кончины вышло 35 томов его сочинения «Естественная история». В ней есть и рассуждения об эволюции. Бюффон, описывая осла, доказывает, что он является никем иным, как выродившейся лошадью. Вероятность такой трансформации Бюффон переносит на другие отряды животных и рассматривает, например, возможность того, что обезьяны являются выродившимися людьми. Поскольку примеры с ослом и обезьянами не единичны в живом мире, то Бюффон задаётся вопросом, а не может ли быть такого, чтобы «все животные произошли от одного единственного, которое со временем посредством улучшения и вырождения породило все известные в настоящее время?» Но именно такой вывод и представляется Бюффону абсурдным.

Из этого небольшого пассажа Бюффона следуют два важных заключения. Во-первых, идеи эволюции в середине XVIII века уже были распространены в мыслящем обществе, поскольку Бюффон очевидным образом полемизирует с ними. Во-вторых, серьёзные учёные того времени категорически возражали против таких идей. Одним из их аргументов было сведение теории эволюции к абсурду, чем и занимался Бюффон. Идея происхождения одного вида от другого, положенная в основу природных процессов, неизбежно приводит к заключению, что все виды могли с течением времени произойти от одного родоначальника. Но именно такой логический вывод из идей об эволюции и представляется естествоиспытателю абсурдом в практическом применении. Следовательно, подталкивает к такой мысли Бюффон, эволюция не может являться основой формообразования в природе.

Один из яростных пропагандистов учения Чарльза Дарвина немецкий естествоиспытатель Эрнст Геккель (с чьими взглядами мы ещё ознакомимся) считал предтечей эволюционного мировоззрения своего соотечественника, поэта и учёного Иоганна Вольфганга Гёте (1749—1832). Основания для этого он видел в трактате Гёте «О метаморфозе растений» (1790) и в «Вопросах морфологии» (1820); последний труд содержал в себе ряд более ранних (конца XVIII века) естественнонаучных работ Гёте.

«Прежде всех, – утверждал Геккель в своей книге «Мировые загадки», – к ясному понимаю внутренней связи всех органических форм и к твёрдому убеждению в общности их естественного происхождения пришёл величайший немецкий поэт и мыслитель Вольфганг Гёте… Именно глубокие исследования в области сравнительной остеологии привели Гёте к твёрдому убеждению в единстве организации. Он увидел, что скелет человека построен по тому же типу, что и у всех прочих позвоночных – “построен по первоначальному образцу, в самых постоянных своих частях уклоняющемуся несколько в ту или другую сторону и ежедневно изменяющемуся и развивающемуся в процессе размножения”. Это превращение, или трансформацию, Гёте объясняет постоянным воздействием двух образующих сил: внутренней, центростремительной силы организма, “стремления к спецификации”, и внешней, центробежной силы, стремления к вариации, или “идеи метаморфоза”. Первая соответствует тому, что мы ныне называем наследственностью, вторая – тому, что мы называем приспособлением».

Однако, пожалуй, честь создания первой цельной философской концепции эволюции принадлежит деду Чарльза Дарвина Эразму Дарвину (1731—1802). Этот знаменитый в Средней Англии врач в 1794 году выпустил в свет трактат «Зоономия, или Законы органической жизни». В нём он развивает мысль, что все живые существа произошли от одной частицы-родоначальницы, и что в органическом мире действует естественный отбор наиболее удачно организованных и действующих особей. Правда, из идеи естественного отбора Эразм Дарвин ещё не делал вывода о трансформации видов. По его мнению, эта трансформация происходила под влиянием причин и «жизненной силы», заложенных ещё в живой первочастице. В 1803 году вышло посмертное издание его «Храма природы, или Происхождения общества», где Эразм Дарвин в поэтической форме продолжил развивать идею саморазвития живой материи от первых микроорганизмов до цивилизованного общества.

Начало XIX века стало временем, когда идея эволюции живого впервые была заимствована статусной наукой из сферы абстрактной философии. Основоположником нового научного направления был французский учёный Жан-Батист де Ламарк (1744—1829). Возможность для легального высказывания новой концепции, отвергающей идею творения, возникла после победы французской буржуазной революции, в империи Наполеона Бонапарта. В 1809 году вышла в свет книга заведующего кафедрой беспозвоночных животных при Парижском музее естественной истории «Философия зоологии». Она считается первым научным изложением эволюционного учения.

Чтобы убедить своих читателей в истинности своих взглядов, Ламарку пришлось пойти на явный подлог. Он утверждал, что виды, наблюдаемые нами в живой природе, не более чем иллюзия, вызванная нашей склонностью объединять разнородные объекты. На самом деле существует непрерывная цепь переходов между так называемыми видами, обусловленная их трансформацией. Во многом из-за этого вопиющего противоречия с реально наблюдаемыми фактами теория Ламарка не была принята в тот период большинством учёных.

Что касается другого положения гипотезы Ламарка, к которому преимущественно применяется термин «ламаркизм», то оно было заимствовано и Чарльзом Дарвином и просуществовало в науке до начала ХХ века, а в советской статусной биологии – и до середины прошлого столетия. Ламарк предположил, что изменения организмов, отражающиеся в их наследственности, происходят при их жизни под прямым влиянием среды и потребностей организма. Это было самое простое и органичное объяснение возникновения адаптаций в живом мире, но его пришлось отбросить сто лет спустя, после появления генетики.

Ламарк не принимал идею единого предка всех животных. Он считал возможным многократное зарождение живого из неживого и полифилетическое происхождение ныне существующих жизненных форм. Но, разумеется, не только такие близкие животные, как обезьяны и люди, но и все млекопитающие имели, по Ламарку, общее происхождение.

Чтобы остаться понятным для коллег, Ламарку пришлось оперировать отвергаемым им понятием единого вида и таксонов более высокого уровня. Ламарк даже определённее, чем Чарльз Дарвин в первом издании своего «Происхождения видов» полвека спустя, высказался о возникновении человека от обезьяноподобного предка. «В самом деле, – рассуждал он, – если какая-нибудь порода четвероруких, в особенности наиболее совершенная из них, утратит в силу тех или иных обстоятельств или вообще по какой-нибудь причине привычку лазать по деревьям и цепляться за ветви как ногами, так и руками, чтобы удержаться на деревьях, и если индивидуумы этой породы вынуждены будут в течение целого ряда поколений пользоваться ногами исключительно для ходьбы и перестанут употреблять руки для той же цели, что и ноги, то… четверорукие, в конце концов, без сомнения превратятся в двуруких, а большие пальцы их ног перестанут противополагаться остальным, так как ноги будут служить им только для ходьбы».

Итак, за короткий срок – вторая половина XVIII и самое начало XIX века – идея возникновения человека путём его естественного происхождения от животного не только появилась в обществе, но и перешла из разряда салонной болтовни в ранг научной гипотезы. Вряд ли будет ошибкой связать столь кардинальную мировоззренческую метаморфозу с общими условиями века: распространением идеологии Просвещения и победой французской буржуазной революции. До эпохи Просвещения, противопоставившего себя всей предшествующей истории цивилизации, появление общественно значимых эволюционистских учений было попросту невозможно. Развитие же собственно научных знаний сыграло в рождении теории эволюции незначительную, чисто служебную роль.