000
ОтложитьЧитал
Глава 10
Ледяной дом.
Год 1740, февраль, 6-го дня. Санкт-Петербург.
Свадьба шутов.
6 февраля 1740 года состоялась ставшая знаменитой в веках последующих свадьба шутов в Ледяном доме.
Императрица была щедра к своей любимице. Она подарила Бужениновой роскошнее белое подвенечное платье и собственные драгоценности: ожерелье бриллиантовое, два кольца да серьги с изумрудами. Куколка даже соизволила вымыть для такого случая свое тело и в большом тазу, что слуги принесли для её, долго плескалась.
Квасника также нарядили с необычайно роскошью в кафтан алого бархата с позументами золотыми и бриллиантами. Пряжки его туфель сверкали сапфирами.
Распорядителем действия был Артемий Петрович Волынский. Командовал он, и сама императрица во всем на него положилась.
Шутов повезли в церковь, и там, при большом скоплении придворных, и при самой императрице, произошло венчание. После церкви, молодых посадили в большую позолоченную клетку и ту клетку затем слуги на спину слона водрузили.
Императрица между тем со свитой отбыла в свой дворец. Для переодевания к свадебному пиру.
А жених да невеста в клетке поехали в Манеж к герцогу Бирону, где столы были с яствами, разыми приготовлены. Слон шел по снегу и его эскадрон конной гвардии сопровождал. Толпы народу явились на то зрелище посмотреть.
Слон прошел мимо дворца императрицы, и затем началось знаменитое шествие народов. Государыня за тем с балкона своего дворца наблюдала. Разные народы в праздничных и ярких костюмах ехали мимо. Это были и казаки украинские да казачки в нарядах ярких, что на тройках с лихими песнями поехали. И народы на собачьих упряжках промчались. Затем оленьи упряжки последовали. За ними пошли верблюды. И увидела царица многих, кто в империи Российской под сенью орла двуглавого, проживал.
Волынский за порядком шествия народов велел Василию Никитичу Татищеву наблюдать, а сам на балкон к императрице поднялся, дабы комментарии к сему действу давать.
– Сие, матушка, подданные твои коие на таких вот уродинах, именуемых верблюды, путешествуют.
– Дивные создания, – произнесла императрица.
– Они, матушка, большую жару переносить способны и долгое время без воды обходиться могут.
– А сие кто такие, Петрович? Снова на собаках едут.
– Сие матушка странный народ, что названием имеет такое «народ шитых рож»17.
– Отчего же название столь странное у них, Петрович? – спросила императрица. – И что за рожи у тех людей?
– У них есть способ престаринный красоту наводить, матушка. В детском возрасте они красят щеки свои черной краской, а затем вышивают на них узоры нитками цветными. И от того остаются на лицах их серные точки и следы вышитых на щеках фигур.
– И народец сей предо мной?
– Да, матушка, но отсель рож их не видно. Затем, ежели желательно, ты сможешь ближе их рассмотреть. Они в костюмах своих с медными бляхами что нашиты на одежду. На шапках их кольца медные да перья.
– Забавно сие, Петрович. Далее говори. Кто за «шитыми рожами» едет?
– Сие матушка народец презабавный. Их «ныряльщиками» именуют, ибо детей своих оный народец сырой рыбой кормит. И нырять под водой они великие искусники. А за ними, матушка идут лапонцы, народец, что голов не имеет.
– Как такое быть может, Петрович?
– Головные уборы сиих людишек, матушка, таковы, что скрывают головы их, как сие видно.
– Так головы они имеют ли?
– Имеют матушка, но шеи их слишком коротки. А за лапонцами идут азиятские народы некие. Одни их них «осинцам» называются. Иные же «георгианцы». Они с луками и копиями шествуют.
Далее последовали шутовские упряжки на козах и свиньях.
– Неужто, и на свиньях, где ездят, Петрович? – спросила Анна смеясь.
– Разные народы дикие, матушка, живут по-разному, – темнил Волынский.
Эти упряжки они смеха ради с Татищевым снарядили.
– Вишь как! – продолжила удивляться царица. – А я-то окромя Москвы да Петербурга и не знала ничего. А про Сибирь то токмо слыхала, что большая она. А вон сколь народов разных населяет её.
– Империя твоя необъятна, матушка. Никто из земных владык столь не богат народами как ты, государыня.
– А я все заботами про губернаторское воровство жила. Да сказки Ушакова по «слову и делу» слушала. А вот сего не знала толком. Так и жизнь то проходит наша, Петрович. «Выходит дура я набитая», —произнесла императрица.
– Благодаря заботам матушки-государыни процветает империя. Вон забот у вас державных сколько.
Шествие народов продолжалось. И на Анну оно произвело большое впечатление. После окончания оного она благодарила Волынского и произнесла:
– Спасибо тебе, Артемий Петрович! Императрица всероссийская тобою много довольна. И милости мои с тобой будут. Спасибо за мою Россию, которую узрела я нынче!
Волынский припал к руке императрицы…
***
Затем государыня и придворные отправились в манеж герцога Бирона. Там были раскинуты длинные дубовые столы, заставленные напитками и яствами. На столах была кухня всех народов империи Российской. И здесь Волынский сумел показать себя.
Для царицы поставили отдельный стол рядом со столом молодых. Они находились на возвышении, дабы Анна могла наблюдать за всем, что происходит во время пиршества.
Рядом с царицей сели Бирон, его жена Бенингна, Волынский.
Последний столы нахваливал:
– На столах матушка, есть и водка гданская, и горилка украинская с перцем, зело забористая, и пиво немецкое, и вино венгерское, и чай сортов разных, и молоко кобылье, что кумысом именуется. А среди яств можно пробовать чего хошь! И пилав имеется иргизский, и шашлык острый, коий абхазцы весьма любят, – распинался Волынский.
– Дак мне доктора не велят есть острого, Петрович. Да и пить не велят ничего, аспиды. Но налей мне горилки с перцем. Дух от ней идет такой….
***
Буженинова смотрела на толпы придворных, что сидели за столами и угощались. Она, вчерашняя нищенка, что по чужим углам побиралась и куска хлеба часто не имела, нынче рядом с самой царицей пирует. И муж у неё не кто-нибудь, а князь настоящий, роду древнего, хоть и шутом служащий.
И ради неё все это действо было придумано, и ради неё был Ледяной дом строен. Вот кабы не замерзнуть в сем доме в первую ночь брачную. Быть «княгиней на час» Буженинова не желала. Ведь хоть и шутовская сия свадьба, но вышла она замуж не понарошку, а по закону.
***
Герцог Бирон и его жена, если за столом мало и ничего не пили. Либман строжайше приказал герцогу и герцогине ни к чему не прикасаться.
Это было время торжества кабинет-министра Волынского. Анна теперь слушала его болтовню и почти не замечала герцогскую чету.
Волынский хлопнул в ладоши и перед императрицей поставили ряженого человека в маске.
– Кто это таков, Петрович? – спросила Анна кабинет-министра.
– Пиит наш Тредиаковский. Желает он тебя, государыня порадовать стихами своими, что им к свадьбе шутовской сложены.
– Сложил-таки стихи?
– А как же матушка, коли твоя воля, на то была? Посмел бы он того приказа не выполнить.
– Пусть читает!
– Государыня императрица желает стихи слушать! – громко провозгласили герольды и все в зале затихли.
Придворные смотрели на ряженного, гадали кто это таков. Тредиаковскому дали знак, и он по листу бумаги, на коем вирши написаны были, стал читать:
Здравствуйте, женившись дурак и дурка,
Еще жопа-то та и фигурка!
Теперь-то прямое время нам повеселиться,
Теперь-то всячекски поезжанам должно беситься.
Квасник-дурак и Буженинова-б….,
Сошлись любовию, но любовь их гадка,
Ну, мордва, ну, чуваши, ну самоеды,
Начните веселье молодые деды!
Балалайки, дудки, рожки и волынки!
Соберите и вы, бурлацкие рынки.
Ах, вижу, как вы теперь рады!
Гремите, гудите, брянчите, скачите,
Шалите, кричите, пляшите!
Свищи, весна, свищи, красна!
Невозможно нам иметь лучшее время:
Спрягся ханский сын, взял ханское племя,
Ханский сын Квасник, Буженинова ханка.
Кому того не видно, кажет их осанка.
О пара! О, не стара!
Не жить они станут, но зоблить сахар,
А коли устанет, то будет другой пахарь.
Ей двоих иметь диковины нету –
Знала она и десятерых для привету!
Императрица любила непристойные стихи и засмеялась. За ней стали смеяться и придворные. Только Бирон даже не улыбнулся, как и его жена Бенингна.
– Вам не смешно, герцог? – спросил Бирона Волынский, заметив, что тот не смеется.
– Нет, – открыто признался герцог. – Сии стихи, выбитые из несчастного поэта, вам кажутся смешными?
– Дикарь, – высказалась Бенингна.
Анна успокоила их:
– Хватит вам ссориться. Оставь герцога, Петрович. Коли не смешно то пусть не смеется.
– Я не хотел обидеть его светлость и её светлость. Простите, если что не так, – сказал Волынский, но глаза его смотрели с вызовом.
Герцог и герцогиня не сказали ничего.
Пир продолжался. По знаку Волынского начались танцы….
***
Затем молодых снова поместили в золоченную клетку, и на слоне отвезли в Ледяной дом. За ними последовали сани придворных, и сам императрица поехала.
Уже стало темнеть, как они вернулись в Ледяной дом! И перед императрицей из пастей ледяных дельфинов и из хобота ледяного слона стали вырываться струи горящей нефти.
В доме гости снова выпили за шутов. Волынский приказал приготовить спальню молодым. Затем по его приказу Квасника и Буженинову разоблачили и поместили на кровать из льда. Квасник Голицын был мертвецки пьян и спокойно откинулся на ледяных покрытых кружевами инея подушках…
***
Год 1740, февраль, 6-го дня. Санкт-Петербург.
Мария Дорио спасает Пьетро Мира.
Мария Дорио постучала в двери и дождалась, когда в комнату вошел новый слуга сеньора Арайя по имени Силуян. Это был громадного роста мужик с широким лицом до самых глаз заросшим бородой.
Мария слышала о том, что он был убийцей, и сеньор Франческо спас его от петли, заплатив полицейскими чинам около 300 рублей за его спасение. После этого Силуян стал верным рабом капельмейстера. Такой человек мог кого угодно удавить, или пырнуть ножом по приказу хозяина. Он был силен, вынослив и предан. Но у него была лишь одна слабость – он любил выпить.
На это певица и решила сыграть.
– Чего тебе, девка? – спросил он.
– Я бы хотела фруктов.
– Чего?
– Я бы хотела фруктов. Я недостаточно хорошо, говорю по-русски?
– Тебе ничего давать не велено более того, что принесли с кухонь! – Силуян повернулся к ней спиной и решил уйти.
Но Мария задержала его:
– Но что в том плохого, если ты принесешь мне винограда, яблок и груш? Я не хочу жареного зайца, и вина хлебного. Я желаю только фруктов.
– Вина хлебного? – Силуян попался на крючок. Арайя запретил ему пить. А у девки этой есть водка! – Хлебное вино самое хорошее, чего бы ты понимала, блядина дочка! Где оно?
– Что оно?
– Вино хлебное, дура!
– А где мои фрукты? – Дорио рукой указала на стол, где стол штоф с водкой.
– Хозяин не велел тебе ничего приносить. А вот про то чтобы ничего не забирать уговора не было.
Силуян хохотнул и прошел к столу и забрал с него штоф синего стекла. Мария уже подмешала туда растертое корневище ядовитого растения цикуты.
Цикуту она также взяла у сеньора Арайя. Тот закупил изрядное количество сего зелья и постоянно хвастался при ней, что скоро многое в Петербурге изменится. Мария такоже решила тем изменениям немного поспособствовать.
Мужик сел на стул и тот жалобно затрещал под его телесами. Он опрокинул штоф, и жидкость полилась в его необъятную глотку. Он сразу осилил половину штофа.
–Хороша! Ох, и хороша водка господская! На травах настояна! Дух то какой!
Он схватил своими толстыми и грязными пальцами тушку зайца и, поднеся ко рту, разорвал его зубами. Жир противно стекал по его губам на бороду. Прожевав, и бросив на тарелку остатки заячьей тушки, он снова схватил штоф, опрокинул его и допил всю водку.
Цикута должна подействовать быстро. Мария положила больше, чем было надобно. Как только Силуян поставил штоф на стол, боли в нижней части живота скрутили его.
Мария знала, что у мужика закружилась голова и сейчас начнется рвота. Так действовал этот страшный яд, который готовили из растения зовомого «Ядовитый вёх».
– Чего это? – простонал Силуян и упал на пол. – Чего это?
– В водке была цикута, мужик.
– Отрава? Охти мне, – его снова скрутило. – Ах ты, блядина дочь!
– У меня есть средство как спасти тебя, мужик. Но за него ты должен сказать мне кое-что и отдать ключи.
Силуян быстро сдался и все поведал Марии. Да, он знал, где прячут итальянского шута. Да, он принимал участие в его похищении по приказу хозяина. Но о том Мария Дорио и сама догадалась. А вот ключи от подвала ей пригодились.
Она быстро накинула лисью шубу, одела шапку, взяла муфту, подаренную сеньором Арайя. Мужик на полу корчился от боли. Сеньоре Дорио даже стало его жаль. Хоть и звероподобного вида, а все человек.
Она звякнула ключами, пряча их в муфту.
– Давай зелье, ведьма! – простонал Силуян.
– Зелья у меня нет. Но есть лекарство от боли.
С этими словами она швырнула ему под ноги испанский нож-наваху.
– Чего это?
– Нож. Им вы можете облегчить свои страдания, сеньор. Прощайте и да смилуется господь над вашей душей.
Она вышла из комнаты и заперла за собой двери. Рука Силуяна потянулась к ножу…
***
Мария быстро добралась на санях до знакомого дома на Мойке и постучала в двери. Ей никто не открыл. На это она и рассчитывала. Никто Пьетро не охранял. Наверняка заперли его в подвале. А там кричи, не кричи, никто не услышит.
Она открыла двери своим ключом и вошла в холодный дом. Его уже два дня никто не топил, и потому все внутри промерзло. Морозы в тот год стояли страшные.
Она схватила канделябр и с трудом зажгла свечи. Затем опустилась в подвал.
– Пьетро! – позвала она.
– Кто здесь? – послышался его голос.
– Это я Мария. Я пришла за тобой.
– Мария? Ты? Я здесь в углу.
Она осветила пространство и увидела Миру, скрючившегося в углу. У него зуб на зуб не попадал.
– Я тебя сейчас освобожу. Подожди немного.
– Я так замерз, что даже не знаю…
– Молчи. Я все понимаю. Надобно только добраться до твоего дома.…
***
Вскоре они уже были дома у шута. Пьетро отогрелся водкой. Он принял немного внутрь, и Мария стала растирать все его тело. Слуги приготовили теплое белье.
– Тебе легче?
– Совсем хорошо. Приятное тепло. Я себе ничего не отморозил. Шубу отобрали, да шапку оставили. Я на ней и сидел. Шапка добрая меховая. Да жилет был под кафтаном меховой. То и спасло меня. А ты как попала в дом сей?
– Я сразу поняла, где тебя держат, Пьетро. В том самом доме на Мойке. Сеньор Франческо хвастался, что не впустит тебя из рук. Арайя узнал про наши с тобой встречи и обманом выманил у меня кольцо. И послал тебе знак как бы от меня. А кто передал его тебе?
– Твое кольцо, царей даренное? Варвара Дмитриева. Состоит она при молодом дворе Анны Леопольдовны в качестве камер-юнгферы.
– Дмитриева? Но я такой женщины не знаю. Как мог ты принять от неё наше кольцо? – удивилась Мария.
– Сам не знаю, как-то получилось. Все сие в бане происходило, куда нас императрица всех послала. И там сия Варвара меня и подманила. И Балакирев говорил мне дабы не верил ей, но словно морок на меня нашел. Сам в силки попался.
– А мне про все сам Арайя рассказал.
– Ты сбежала после концерта при дворе? – спросил Мира.
– Нет. Арайя запер меня в своем доме в комнате и никуда не выпускал эти дни.
– Но кто же пел вместо тебя?
– Арайя выписал из Италии новую певицу. Девку из Пармы с голосом хорошим. Но я все равно сумела вырваться на свободу. Но боюсь твоему герцогу, также угрожает опасность.
– Бирону?
– Да. Я бежала благодаря яду цикуты, которым изрядно запасся сеньор Франческо.
– Герцог сейчас на свадьбе шутов? – спросил Мира.
– Да. Там весь двор!
****
Но спасти Бирона Пьетро уже бы не смог бы. Яд был засыпан в бокал незаметно. И тот бокал в руки Бирона попал. Сделай он всего несколько глотков, и его бы настигла смерть.
Герцога спас Лейба Либман, не велев тому пить на шутовской свадьбе….
****
Год 1740, февраль, 6-го дня. Санкт-Петербург.
В ледяном доме.
Волынский приказал оставить молодых в Ледяном доме до утра, и дабы они не сбежали раньше времени, то велел крепкий караул к ним приставить, и строго караульным наказал, дабы они никого из комнаты ледяной не выпускали. Императрица кабинет-министру своему не возражала.
И государыня уже собиралась уходить, как в комнате появился тот, кого они уже не ждали сегодня увидеть. Это был шут Педрилло.
– Адамка! – вскричала Анна. – Где это носило тебя?
– Да я в самое нужно время прихожу матушка-государыня. В том моя хитрость – приходить, когда надобно. И вот нынче пришло время молодых, что в постели лежат одарить как надобно.
– И верно! – императрица сняла с шеи ожерелье и посмотрела, куда бы положить его.
И Адамка подставил большую коробку, что принес с собой.
– Клади сюда, матушка! – сказал Пьетро. – А я до утра постерегу ценности молодых, дабы не украл никто ничего. А то сама знаешь, матушка, что за люди здесь.
Императрица бросила ожерелье в коробку и за ней пошли одаривать молодых придворные. Полетели в коробку перстни драгоценные, булавки с бриллиантами, золотые монеты, табакерки, серьги. Каждый не хотел отстать от государыни. Да и взгляд Мира им не нравился. Еще донесет царице, что кто-то пожадничал.
Царица и придворные покинули ледяной дворец. Шут и шутиха остались наедине и только за дверями замерли солдаты караула.
Буженинова соскочила с кровати и достала три одеяла меховых, которые по приказу Либмана там спрятаны были. Теперь они не замерзнут.
Она подложила одно одеяло под Голицына, сама легла рядом с ним и накрыла его и себя еще двумя. Теперь они доживут до утра. Шутиха прижалась к телу мужа. Она согреет его и своим теплом. А Волынский приобрел себе сильного врага…
***
Пьетро догнал герцога и заскочил в его сани. На его коленях была коробка полная драгоценностей. Он поклялся сберечь их для Бужениновой и Квасника.
– Ты жив, друг мой! И я сему рад! – сказал Бирон, когда кучер погнал коней.
– И я рад. Сидя в подвале на цепи в жутком холоде, я признаться, простился с жизнью. Но Мария спасла меня…
***
На том свадьба ледяная и закончилась. И брак сей счастливым оказался. Буженинова принесла князю двоих сыновей, которые род Михаила Алексеевича продолжили. И прожили вместе они несколько счастливых лет, от двора удалившись.
Деньги, сохраненные для них Пьетро Мира, им помогли новое имение купить зажить богато. А после того как Авдотья Ивановна Голицына умерла, князь долго по ней горевал. Но после снова женился уже в четвертый раз. Судьба уготовила ему длинную жизнь….
Глава 10
Мы, Анна, императрица и самодержица Всероссийская.
Год 1740, февраль, 10-го дня. Санкт-Петербург
Волынский у государыни.
Артемий Петрович даже обрадовался тому, что «молодая» пара шутов выжила. Императрица любила Буженинову и зла той не хотела. И от того, что в ледяном доме оказались меховые одеяла, она благодарила именно Волынского. А тот не отрицал сего. Зачем? Ежели, настоящий виновник того так и не признался.
Государыня приняла Волынского 10 февраля в своем кабинете и с его генеральным проектом о поправлении дел в империи ознакомилась.
– Дельно написано, Петрович, но не думаю, что воплотить сии прожекты возможно.
– Ежели, будет на то твоя воля, матушка-государыня, то сие возможно! – настаивал Волынский.
– Дак ты вспомни, кто меня на трон посадил, Петрович! Али забыл? Гвардия сиречь дворянство российское.
– В моем проекте роль дворянства отмечена, матушка.
– Ты не понял, Петрович, что тогда сие дворянство власти самодержавной возжелало! Думаешь, я не поняла, почему так сталось? Князь Дмитрий Голицын, глава Тайного совета верховного, задумал царям на Руси воли урезать. И знать могла его в том поддержать. Но среднее и мелкое дворянство – нет! А знаешь, от чего сие? Знатный князь по рождению своему много чего имеет. И крепостных у него тысячи и возможности для карьеры. Вот как у тебя. А у мелкого дворянчика что? Погляди на гвардейцев многих. Чего есть то у них? Деревенька убогая на пять дворов. Такие в лаптях в столицу приходят. Токмо благодаря воле самодержца сей дворянин подняться может до верхов! От того им и надобна власть самодержавная. А ты что написал?
– Да я, матушка, про то и толкую! Стоит умных людей продвигать!
– Но ты в сем проекте царя Ивана Грозного ругаешь и говоришь, что подобное правление повториться не должно. Так? Али я не поняла чего?
– То верно, матушка. Правление Грозного было вредно для России, – согласился Волынский.
– А, знаешь ли, Петрович, что и меня с Грозным царем сравнивают? – императрица внимательно посмотрела на своего кабинет-министра. – Стало и мое правление – зло?
Тот сказал:
– То неправда, матушка-государыня. Ты милостивая царица. И токмо злые языки могут то сказать.
– Не лукавь, Петрович. Не лести я жду от тебя, но правды.
– Могу ли, и посмею ли соврать тебе, государыня?
– Не знаю того, Петрович. Хочу тебе верить и возвысить тебя желаю. Но есть в тебе нечто, что меня настораживает.
– Вернее меня нет слуги у тебя, матушка! – горячо заявил Волынский. – И я буду верен корени царя Ивана. В том надежу имей.
– Иди, покуда, Петрович! Я думать стану над проектом сиим. А тебе вот пока от щедрот моих. Возьми!
Императрица указала на шкатулку. Волынский взял её и сразу почувствовал тяжесть.
– В ней 20 тысяч рублей, Петрович! Они твои. Знаю, что долгов у тебя много и потому дарю тебе деньги для погашения оных!
– Благодарю тебя, матушка-государыня! – Волынский низко поклонился.
В этот момент в кабинет вошла без стука Буженинова. Она была чистой на этот раз, и на её лице и руках не было грязи. Волынский понимал, что совсем не дура была Авдотья Ивановна. Грязной она ранее хаживала, ибо так ей выгодно было. Нынче она княгиней стала.
– А вот и куколка! – улыбнулась императрица.
Буженинова метнула на Волынского ненавидящий взгляд и сказала:
– Волынка плохо играет матушка! Пора волынку выбрасывать.
Императрица засмеялась шутке. Артемий Петрович позеленел от обиды.
– Я матушка, знаю сплетни новые, – сказала Буженинова. – Много чего произошло за дни сии.
– Иди, Петрович. Служи верно, и я не забуду о тебе!
– А что до моего проекта, матушка?
– Я разберу его и подумаю. Иди, Петрович.
И выпроводила кабинет-министра. Уж больно царица любила свежие сплетни….
***
Год 1740, февраль, 10 -го дня. Санкт-Петербург.
У ГЕРЦОГА БИРОНА.
Герцог Эрнест Иоганн Бирон приказал слугам паковать вещи. Он был настроен решительно. Анна сама советовала ему ехать в Митаву. Он имел с императрицей разговор серьезный.
Анна искренне Бирона любила, и высылала его токмо из-за любви своей. Она так и говорила:
– Ты, Эрнест, ради сына нашего Карлуши и других детей твоих Петра и Гедвиги должен на Митаву отбыть. Я пока жива, то все ладно. Но ежели скоро помру?
– Курляндия от России зависит, Анхен.
– Но ты герцог там, Эрнест. И русские не смогут сожрать тебя там. А здесь они могут быть беспощадными. Волынский тебя сожрать желает и другие не лучше.
– Так защити меня!
– Что я могу если умру, Эрнест? Мне надобно на кого-то наследника оставить, что племянница в утробе своей носит. Родители его не годятся для того.
***
Но в полдень к Бирону в кабинет явился банкир Либман.
– Вы, ваша светлость, куда-то собирались?
– В Курляндию!
– А я? – спросил банкир. – Что будет со мной и с теми, кто пользуются твоим покровительством, Эрнест?
– Лейба! Меня выгоняет сама императрица! Вчера она со мной говорила и предложила уехать! Могу ли я после такого остаться. Подумай Либман.
– Я много думаю о твоих делах, Эрнест. И тебе нельзя никуда ехать. Волынский скоро падет! И твоя звезда еще ярче засияет. Я, пока ты с Пьетро надирался вином, работал!
– А что с того, что мы выпили за спасение Пьетро? Да и за мое также.
– Сейчас не время для того, Эрнест. И не только моими заботами вам жить надобно!
– Не видно плодов твоих забот, Лейба. Волынский в большом фаворе. Ты знаешь, что вчера мне сказала царица? «Что с тобой будет, мой бедный Эрнест, когда меня не станет?» И затем спросила, смогу ли я мириться с Волынским? А знаешь, что сие значит? Анны не будет, и Волынский будет регентом.
– А ты знаешь, что это я подкинул одеяла в Ледяной дом? И теперь Буженинова на моей стороне. А Буженинова сила при дворе Анны Ивановны.
– И что? – вскричал Бирон. – Анна принимает Волынского у себя чаще меня за последние месяцы. Многие придворные теперь дежурят не у моих дверей, а у дверей Волынского.
– Это ненадолго, Эрнест.
В кабинет к герцогу вошел Пьетро Мира. Того допускали до герцога беспрепятственно, как и Либмана.
– А вот и наш Пьетро, – сказал банкир. – У него хватило времени посетить нас. Как чувствует себя сеньора Дорио?
– Она в моем доме. И Арайя её не получит! Хотя он затаился пока и не желает начинать скандал. Ведь он замешан в моем похищении. И знает, что я могу подать жалобу императрице.
– Но и место в придворной капелле она потеряла. Франческо уже представил императрице новую певицу, – сказал Бирон. – И я пока не могу тебе и ей ничем помочь, Пьетро.
– Это ничего. Мария под моей защитой и обойдется и без места в капелле. Возвращаться к Арайя ей опасно. Но я пришел в этот час к вам не за этим.
– А что случилось? – спросил Бирон шута.
– Анна только что принимала Волынского и была не довольна его проектом о поправлении дел в империи.
– Что я говорил? – вскричал Либман.
– Тогда я рано начал собираться в Курляндию. Эй вы! – он повернулся к слугам. – Давайте распаковывайте все обратно!
В кабинет вошел адъютант Бирона барон фон Бюлов.
– Ваша светлость! К вам прибыл вице-канцлер империи граф Андрей Иванович Остерман!
– Началось, – проговорил Либман…
***
Лейба Либман и Пьетро Мира удалились из кабинета герцога курляндского через запасной выход. Герцог не захотел, чтобы его гостей увидел Остерман.
Вице-канцлер империи вошел в кабинет своими ногами, хотя его привыкли в последнее время видеть передвигавшимся на коляске.
– Ваша светлость! – граф немного склонил голову перед герцогом.
– Вице-канцлер! – Бирон поклонился Остерману ниже, чем тот ему. – Прошу вас садиться. Вот в это удобное кресло!
Герцог сам подвинул графу кресло. Вице-канцлер сел.
– Я рад вас видеть у себя, граф. И я вам не враг! – герцог устроился напротив Остермана.
– И я вам не враг, герцог. У нас с вами есть враги и посильнее и нам стоит объединиться. Иначе нас с вами сожрут, – честно высказался Остерман. – Я слишком долго служи при дворе, герцог. И меня не зря зовут оракулом!
– Но мое положение при дворе пошатнулось, граф. Я как раз собирался покинуть Россию, и уехать в Митаву.
– Этого вам делать не стоит, ваша светлость.
– Здесь у меня только врагов, хотя я не могу понять, чем я заслужил это! Эти русские для меня все еще загадка, сколь не пытался я их понять.
– Вы слишком были добры, герцог. Русским надобен кнут. Того, кто его держит, они боятся, а после смерти они его любят. То отлично понимал мой государь Петр Алексеевич.
– Но я не император, граф. Я только слуга императрицы. Как и многие.
– Против вас, герцог, сейчас стоят Волынский со своими конфидентами и партия принцессы Елизаветы Петровны. Но елизаветинцы сейчас слабы. Они пока лишь присматриваются к обстановке. А вот Волынский наоборот – силен. Вокруг него формируется кружек и русских вельмож и чиновников. Он опасен.
– Я это знаю и без вас, граф. Что вы предлагаете?
– Объединить мои и ваши усилия. И я поддержу ваши притязания на пост регента империи Российской.
– Вы? Вы добровольно откажетесь от поста регента для себя, граф?
– Я слишком стар, герцог. И пост регента мне не нужен. Мне нужно сохранить мое теперешнее положение и управлять внешней политикой империи. Вы можете дать мне слово, герцог, что оставите меня в должности вице-канцлера?
– Охотно, Андрей Иванович. Я весьма ценю вас как государственного мужа. Да и где найти человека достойного? Вы, если я стану регентом, останетесь вице-канцлером!
– Тогда союз меж нами заключен, герцог. И первое что нам надобно сделать – свалить Волынского. И с этим лучше вашего Либмана никто не справится. Он ведь был у меня недавно. И это он предложил мне сей союз с вами.
– Либман?
– Я знаю, что вы не в курсе сих дел, герцог. Ваш банкир осторожен и хитер. Именно он сказал мне что мой Иоганн меня предал! Эйхлер, которого я поднял из грязи и столько ему дал! Подумать только!
Остерман заплакал. Бирон хорошо знал о способности Андрея Ивановича выдавливать из себя слезы, когда нужно. Сейчас вице-канцлер начал играть новую роль – обиженного и преданного учителя.
– А ведь Иоганн не русский, герцог! Чего его потянуло на сторону этого негодяя Волынского? Кстати, это вы подняли Волынского до нынешних его высот! И теперь он метит на ваше место!
– Виноват, граф, – развел руками Бирон. – Признаю, что не разглядел, кто такой Волынский. И он предал меня, также как Эйхлер предал вас. Но вы, насколько мне известно, от услуг Эйхлера пока не отказались?
– Нет. Еще не пришло время для сего, герцог. Этого выкормыша стоит арестовать вместе с его новым покровителем Волынским.
***
Так был заключен союз между герцогом Бироном и вице-канцлером Остерманом. Вокруг них стал сбиваться круг немецких вельмож при дворе, которые опасались усиления Артемия Волынского и боялись его проектов относительно немцев в России.
***
– Мы лишим Волынского поста кабинет-министра, герцог, – продолжал Остерман. – Но нам понадобится новый человек на его место. И назначить его следует из русских. А то пойдут нехорошие слухи при дворе. А нам нет нужды давать оружие в руки партии Елизаветы Петровны.
– И кого бы вы посоветовали на место Волынского, граф? – спросил Бирон.
– Вашего старинного приятеля, герцог. Нашего посланника в Дании Михаила Бестужева-Рюмина. И пока его стоит отозвать в Петербург и дать ему чин действительного тайного советника18.
– Но Михаил развратник и вор, граф. Можно ли его поднимать столь высоко. Я давно знаю Бестужева-Рюмина.
– Это ничего, герцог. Иногда с ворами приятно иметь дело. Вы этого еще не смогли понять, ибо не столь долго в России живете как я. Я ведь еще при Петре Алексеевиче служить начал.
– Я согласен на Бестужева-Рюмина, граф. Пусть он будет тайным советником. Но Волынского еще никто от должности кабинет-министра не отстранял. Сие может сделать только сама императрица.
– Война с Волынским уже началась, граф. И Анна лишит его не только поста кабинет-министра, но и головы. Дайте срок….
***
Год 1740, февраль, 11-го дня. Санкт-Петербург.
Либман и Буженинова.
Авдотья Ивановна Буженинова, нынче ставшая Голицыной, по-прежнему, свою обязанность лейб-подъедалы исполняла. И она помнила услугу Либмана и всяческое содействие ему при дворе оказывала.
Она явилась в покои обер-гофкомиссара, как и было назначено. Там её уже поджидал Лейба.
– Вас никто не видел? – спросил Либман, закрывая двери за шутихой.