Пролог
– Что это за место отец? – маленький мальчик, одетый в шелковое кимоно темно-зелёного цвета, расшитое золотыми и серебряными нитями, с интересом взирал на величественную крепость, что словно каменный гребень великого дракона затерялась среди густых непролазных лесов.
Никогда прежде малыш не чувствовал себя настолько взрослым и важным. Впервые, отец взял его в столь длительное путешествие, вместе с личной гвардией и приближенными. Впервые, он путешествовал самостоятельно сидя в седле. Юному наследнику нравилось представлять себя взрослым воином, который со своей армией отправился в поход. Пусть, это было и совсем не так. Крепкая мохнатая лошадь нервно всхрапнула под мальчиком, мигом возвращая того в реальность и заставляя крепче сжать бока животного ногами. Хотя и тут было не всё так просто. Вряд ли Бину, а именно так звали лошадку, даже почувствовала его усилия.
– Это? – чуть улыбнулся Император, а мальчик с восхищением посмотрел снизу вверх на отца. Он казался ему таки большим, невероятным, сильным. Темная походная одежда, металлические наручи и такой же нагрудник из блестящего металла, на котором кружились в своём вечном танце двенадцать парящих позолоченных драконов. Его отец твердо удерживал своего коня. Тот даже и подумать не мог, чтобы неосторожно двинуться или ослушаться наездника. Да, что там конь, никто в Империи не посмел бы пойти против его воли.
– Одна из жемчужин твоей Империи, – сказал Император, слегка кивнув кому-то, и их процессия начала медленный спуск с горы по направлению к величественной крепости Северных земель. – Крепость Дома Игнэ, сын, здесь живут огненные эвейи.
– Здесь? – брови мальчика изумленно взлетели вверх. – Что им тут делать? Тут же так холодно?
– Здесь не так холодно, как могло бы быть, усмехнулся мужчина, – чуть наклонившись, он поправил меховой плащ сына, поплотнее запахнув его.
– Да, не холодно, – фыркнул мальчик, – лето же.
– Вечереет, – усмехнулся отец, – а тут даже летом ночи куда как холоднее, чем в Мидорэ зимой.
– А, зачем мы приехали? – всё ещё с интересом вертя головой, поинтересовался мальчик. Где-то вдалеке виднелись горы-великаны. Их снежные шапки, казалось, упирались в небосвод, не давая бескрайнему небу обрушиться на землю. Юному наследнику всё здесь казалось немного чересчур. Лес такой, что конца и края не видно. Горы, столь огромны, что страшно представить, каково это забраться на самый пик. Небо, точно бескрайняя синева выплеснулась на огромный холст.
– Хм, – вздохнул Император, – позволь мне говорить с тобой, как с взрослым мужчиной, Китарэ – эй, – официально обратился мужчина к ребёнку, который, казалось, ещё вчера только начал делать первые шаги у него на глазах.
– Конечно, ваше величество, – чуть поклонился юный принц, а сам Император едва сдержал улыбку.
Здесь живёт эвей, который очень давно стал частью нити жемчуга Императора Артакии. Он мой друг, моя опора и тот, кого я по праву могу считать братом. И мне нужна его помощь, сила и совет, Китарэ-эй, – голос отца порой мог ронять молнии на тех, кто посмел прогневить его. Но иногда, в такие моменты, как сейчас, он становился теплым и тягучим, точно пряный мед под лучами полуденного солнца. Китарэ млел в такие моменты. Ему казалось, что его отец необыкновенный, сильный и умный. Ему всё по плечу.
– Отец?
– Да?
– А, у меня тоже будет…такой друг?
– Все эвейи, что однажды войдут в твою нить станут таковыми, сын.
Ещё у подъезда к крепости маленький принц заметил высокого мужчину, что преградил путь их процессии. Из всех, кого знал Китарэ, его отец был самым высоким и сильным эвейем. Но этот эвей, волосы которого были не просто черными – как у большинства артаккийцев, кроме его отца, конечно – но и отбрасывали алые всполохи, казался исполином. Его причёска представляла собой тугой пучок на макушке. Ярко-алое кимоно было расшито рисунком из переплетающихся золотых драконов. Высокие сапоги и меч, притороченный к широкому поясу. Вид этот человек имел весьма дерзкий. И Китарэ даже невольно позавидовал тому, с каким достоинством умеет держать себя этот Игнэ!
Не успел мальчик поразиться тому, как посмел кто-то посторонний предстать перед его отцом, будучи вооруженным, как мужчина усмехнулся, а его отец тут же дал команду своим людям остановиться. Одним сильным движением, Император спрыгнул с коня и направился к мужчине. Китарэ едва не открыл рот, когда этот гигант сгрёб в свои объятия его отца! Никто не смел прикасаться так к Императору! Никто! Даже его мама себе не позволяла ничего подобного, тем более прилюдно! Но, кажется, кроме Китарэ, это больше никого не беспокоило.
– Сын, подойди, – вдруг позвал его отец, продолжая смеяться и на что-то довольно кивать, разговаривая с этим странным мужчиной.
Мальчик, немного негодуя, всё же сумел самостоятельно спуститься с лошади, отвергнув помощь слуги. Если его отец может, то он тоже! Пусть этот гигант видит, какой сын у его друга!
– Познакомься, сын, – протянул к нему руку отец, – мой названный брат, Ниром Игнэ.
Похоже, Китар никогда не видел, чтобы его отец улыбался так открыто и задорно, как это происходило сейчас.
– Весьма рад, – слегка поклонившись, сказал мужчина. Голос его показался глубоким и рокочущим, но чего никак не ожидал мальчик, что мужчина вдруг чуть отойдёт в сторону, а за его спиной окажется маленькая девочка. Китарэ было уже семь весенних оборотов, сколько было той, что с увлечением ковыряла у себя в носу, он судить не брался. Может быть, пять оборотов? Четыре?
– А, это юная Ивлин Игнэ, – вновь пробасил мужчина.
– Кажется, скучать тебе не придётся? – усмехнулся Император. – Что ж, пройдемся, – кивнул он своей свите, давая знак, что отсюда и до крепости он пойдёт пешком. Китарэ никогда не слышал, чтобы его отец хотя бы раз входил под стены чужой крепости пешим? Даже в своём возрасте он понимал, насколько это неслыханное почтение к хозяину дома!
Его отец и загадочный огромный Ниром Игнэ уже направились в сторону крепости, когда к самому Китарэ подошла девочка, в идеально чистом платье, с прекрасно заплетенными волосами, но всё ещё с упоением исследующая содержимое своего носа.
– Привет, – сказала она и беззубо улыбнулась.
– Привет, – немного нерешительно ответил принц. Говоря откровенно, дети конечно с ним общались и играли, но за все его семь оборотов, никто ни разу не позволил себе не то, что сказать ему «привет», но и тем более сделать это, ковыряясь в носу.
– Пойдем? – наконец-то обнаружив искомое, угомонилась она и тут же вытерла это самое о складки своего прекрасного нежно-голубого платья.
– А? – на самом деле принц пытался выдохнуть так, чтобы показать своё отвращение к произошедшему. Но, похоже, был неверно истолкован.
– Пойдём, – решительно схватив его за руку, потащила за собой эта малявка. – Папа сказал, что тебе может быть не по себе, потому что ты тут никого не знаешь и у тебя нет друзей. А, ещё он сказал, что тебе может быть скучно? – с интересом глянула она на него и опять беззубо улыбнулась. – Но, ты не переживай, я всё придумала, – заверила она. – Ну не всё сама, но Рэби сказал, что тебе понравится. Так, что скучно не будет. Ты есть хочешь? Даже если хочешь, пока рано, и Тильда не даст. Но, нам надо переодеться! – подняла она вверх указательный палец. – У меня не так много красивых платьев. А это мне очень нравится. Но я могу его заляпать или порвать…
Китарэ-эй, юный наследник Империи эвейев, был настолько шокирован происходящим: панибратским отношением, общением, прикосновениями… что всё, на что находил в себе силы – это глупо тащиться за этой маленькой девчонкой, которая судя по всему, своей добычи отпускать не привыкла. А самое удивительное, он не испытывал гнева или раздражения на подобное. Ему было интересно.
Неделю спустя.
– Что это за место? – выйдя на берег лесного озера, спросил мальчик у девочки, что, как и он, была одета в простые брюки и рубашку. Вот только Китарэ не привык к прохладе и потому сверху носил ещё и куртку подбитую мехом.
– Папа говорит, что здесь эвей и его дракон могут стать единым целым. Что тут Полотно тоньше и можно напрямую черпать силу от того, кем ты выбран. Не знаю, но самое интересное тут происходит по ночам, – пожала она плечами, пригладив грязной ладошкой выбившиеся из косы волосы.
– По ночам? – поинтересовался мальчик.
Никогда прежде он не ощущал себя таким исследователем мира вокруг, как после знакомства с этой девчонкой. Никогда прежде ему не было настолько интересно каждую минуту рядом с кем-то. Всего неделя прошла, а он с содроганием маленького детского сердца, думал о том, что возможно уже завтра ему придётся облачиться в шелковое кимоно, заплести волосы в тугой узел, вновь надеть на себя все положенные его положению знаки отличия и навсегда покинуть крепость Игнэ.
– Да, – кивнула она, – садись, – бросив на землю немного грязный коврик, улыбнулась Ивлин. – Сейчас уже начнётся.
А Китарэ вдруг подумал, что хоть у неё и нет двух передних зубов, но она очень даже симпатичная.
Ждать оказалось недолго. Совсем скоро небо потемнело, несмело выглянул полумесяц, и над посеребренной водной гладью вдруг зажглись тысячи крошечных звезд. Каждая такая звездочка кружилась в своём замысловатом танце, выводя странную беззвучную мелодию чуда.
– Что это, Ив?
– Звёзды, – прошептала она.
– Неправда, – усмехнулся он.
– Неправда,– подтвердила она, беззаботно пожала плечами, доставая из сумки прозрачную склянку. – Я поймаю тебе звезду, принц, – шепнула она, и бесшумно направилась вдоль берега. И уже совсем скоро вернулась. Вот только внутри склянки теперь кружилось сразу несколько крошечных звездочек. – Это подарок, – протянула она ему сосуд, и только сейчас Китарэ смог заметить, что там летают вовсе не звёзды, а крошечные светящиеся жуки.
Когда он взял это в ладони, он вдруг отчетливо понял, что ещё никто и никогда не дарил ему таких подарков: не заказанных у лучших мастеров мира; не дорогих и роскошных; не холодных и не имеющих никакого значения побрякушек, а простых и искренних. Таких, как подарила эта маленькая чумазая девочка, которая вдруг сделала его искусственную жизнь во дворце Мидорэ – настоящей. На самом краю Империи, в непролазных лесах севера, она подарила ему воспоминание.
Сон, которого никогда не было…
Я знала его с тех самых пор, когда ещё не была знакома с собой. Он остался в моей жизни видением; шлейфом, сотканным из образов и ощущений; сном, который вёл меня об руку всю мою сознательную жизнь. Я знала его с тех самых пор, когда меня как таковой ещё не было в этом мире. Моё тело помнило, как он забрал огненную, жалящую боль. Но моё сознание стерло его образ из памяти, оставив мне лишь тихую летнюю ночь. Небо, на котором раскинулось великое множество ярчайших звёзд. Мой сон — это тёмные воды лесного озера, что окутывают не просто обожженную кожу, в них тону я сама. И, кажется, что это такое великое счастье, погрузиться на самое дно и остаться в его глубинах навсегда. Мой сон – это кажущиеся такими крепкими руки, что уверенно держат мою голову и грудь на поверхности, даря возможность дышать. Это белое пламя, что то и дело возвращается, слизывая остатки плоти с костей…
Но я дышу. Я живу… Каким-то непостижимым образом я продолжаю держаться за этот мир, потому что я вижу перед собой глаза, так похожие на спасительный лёд. Холод его ясно-голубых глаз – это спасение для меня. Там, на самом их дне, кружатся неведомые мне вихри, сотканные из силы, покоя и уверенности, что всё непременно будет хорошо.
В какой-то момент, я пытаюсь ухватиться за его промокшую насквозь рубашку, но мои руки дрожат и не слушаются меня. Я не могу согнуть пальцы. Я не могу произнести ни слова. Звезды кружатся над самой гладью лесного озера, бросая причудливые, нежно-голубые блики на его такое прекрасное лицо.
Я боюсь даже представить — что осталось от меня, что же он продолжает удерживать над гладью воды. Хочется попросить его отпустить… Но из моего горла доносятся лишь невнятные сипы.
– Никогда, — шепчет он тихо, но твердо.
Я молю об избавлении. Почему-то, сквозь боль и ужас, я уверена, что ничего уже в моей жизни не будет хорошо. Ничего и никогда. Исчезнет всё. Исчезнет он. Исчезну я. Но, кто такая я и кто такой он? Я не знаю.
– Не забывай, Ив, не забывай…
Просит он, а в его руках вдруг загорается удивительно яркая белоснежная звездочка. Её сияние ослепляет. Оно пугает меня. Свет…огонь…боль… И эта крошечная звездочка вдруг превращается в каплю или, быть может, кристалл? Он со- соскальзывает с его пальцев, падая на мою обожженную грудь, и мне кажется – с тех самых пор я окончательно перестаю существовать. И, лишь шепот сквозь тихий шорох волн:
– Но ты забудешь…совсем скоро забуду и я…
Глава 1
Ничего уже не будет.
Осознание этой мысли приходит тяжело. Для того, чтобы понять в чем тут суть, надо не просто погрустить, сидя у окна, глядя, как плачет дождь, стекая грузными каплями по прозрачной глади стекла. Это совсем не похоже на внезапное ощущение одиночества, сидя за столом с, казалось бы, близкими людьми. Для того, чтобы прочувствовать, надо сгореть и возродиться вновь в теле, которое кажется тебе чужим даже спустя годы. Отчаянье совсем не то, что описывают в книгах, когда героя разрывает от боли и тоски. Бывает и по-другому. Оно коварно. Незаметно блуждает в толпе незнакомых людей, укрывает тебя плотным одеялом, сотканным из глухой и непонятной тоски, каждую ночь баюкая в своих объятьях. И засыпая, ты всё ещё чувствуешь, как кровоточит твоё сердце.
Оно продолжает болеть, когда ты учишься заново ходить, когда первый и последний раз смотришь на своё отражение в зеркале, когда незнакомые тебе люди – те, кто не знает и не может знать, кто ты – отводят взгляд, стоит тебе попытаться с ними заговорить. В один самый обычный день ты перестаешь это делать. Боль в теле уходит, и остаются лишь тлеющие угли там, где принято указывать на сердце.
Отчаянье бывает тихим и тягучим, оно осторожно заполняет каждую свободную клеточку твоей души и однажды, ты просыпаешься посреди ночи, понимая, что тебе просто нечем дышать. Странные приступы, от которых не избавиться просто потому, что ты не знаешь как?! Иногда, ощущение такое, что ты уже очень давно лежишь на дне лесного озера, где его темные воды укрывают тебя от солнечных лучей, шума голосов, лепета птиц, шороха ветра. Ты лежишь в этой темной беспросветной глубине, но по совершенно странному стечению обстоятельств, продолжаешь оставаться в сознании.
Это мой мир. Мир, где я уже очень давно существую под толщей темной воды тихого озера наполненного тоской и болью. Иногда, очень редко, меня касаются лучики скупого солнца. Я чувствую их. Эти мгновения, кажутся мне сокровищами, которые жизненно необходимо сохранить и спрятать. Чтобы однажды, стылой зимней ночью, я могла согреться, вспоминая о них или перестать задыхаться и справиться с темными кругами перед глазами, когда кажется ещё немного и тьма просто раздавит меня. Иногда мне снится странный сон… Возможно, но только возможно, что это действительно обрывки прошлого, о коем я совсем не помню. В этих снах мне так больно, что я не могу осознанно смотреть на мир вокруг. Кажется, что вокруг ненасытное пламя, что слизывает своими языками мясо с моих костей. Я была бы рада закричать, но не могу сделать и вдоха. Всё проходит с тихим голосом, что забирает боль, укутывая меня в странный кокон, сотканный из безмятежности и покоя. Он просит, чтобы я помнила; чтобы не смела забывать. Но, я слышу в нем грусть и тоску и точно знаю, что он не верит, что я смогу сохранить эти воспоминания. Мне хочется заверить его, что я ни за что не забуду его! Но я уже не помню, кто он… Кто же он? Лишь яркие звёзды, что кружатся в небесной темноте… Вот, пожалуй, и всё, что мне-таки удалось запомнить. Жаль.
Блок. Удар. Разворот. Удар. Перекат. Очередной блок. Треск ломаемой палки. Ты совершенно не обращаешь на это внимание. Не имеет значения, даже если у тебя теперь вместо одного шеста два коротких. Ты продолжаешь бой так, как если бы от этого зависела твоя жизнь. Лучшее лекарство от тоски – это боль, что выбьет из тебя остатки сил, которые нужны на то, чтобы жалеть себя. Каждый раз я дерусь так, как будто ещё миг, и я перестану существовать. Неважно, тренировка это или в серьёз, я всегда буду гореть. Пусть пламя и оставило моё тело, но не душу. Я никогда не смогу избавиться от этого.
– Бешенная, – шипит наставник, когда я под немыслимым углом ухожу от его удара, тут же разворачиваюсь и бью, не глядя ни куда, ни как это может ему навредить. Я никогда не буду жалеть того, кто решил поднять на меня оружие. Ярость, что беспомощно тлеет в моём сердце, знает лишь единственный способ насытиться и уснуть. Отдать всю себя без страха, без сожалений. И пусть он сильнее, а один его точный удар в солнечное сплетение выбивает воздух из моих лёгких, заставляя харкать кровью на едва выпавший снег, это не имеет значения. В следующий раз я стану лучше. Стану сильнее. Кровь будет не моей.
– Сумасшедшая девка, – прошипел он, протягивая мне руку, чтобы я могла подняться с колен, прекрасно понимая, что я её не приму.
– Заживет, – сплюнув кровь и проигнорировав его ладонь, заставила подняться себя на ноги. Ноги моя самая слабая сторона. И, тут неважно, что они покрыты шрамами от былого. Хуже то, что тогда же были задеты и мышцы. Стоит перетрудить левую ногу, как её начинает сводить судорога.
– Будь ты парнем, какой бы эвей получился бы, – тяжело вздохнул Рэби. – То, что так давно надо дому Игнэ.
– Неважно, какого я пола, – хмыкнула я, посмотрев в глаза наставнику, – в моём случае это не имеет значения, сам знаешь. Да и полноценным эвейем мне не стать, – фыркнула я, отбросив черные пряди волос за спину. – Ещё? – изогнув бровь, поинтересовалась я, выразительно подкинув остатки шеста в руках.
– Нет, уж, – отмахнулся Рэби, потирая ушибленную совершенно лысую голову, – и, так рог с минуты на минуту вырастет, только второго мне не хватало. Да, и госпожа велела, чтобы ты зашла к ней, как только минует час крысы. Так, что, не сегодня, – покачал он головой.
– Что опять? – тяжело вздохнув, швырнула сломанную палку к стене, и с интересом взглянула на собственные брюки. Стоит заскочить на кухню и протереть.
– Не о штанах бы переживала! У тебя с губы кровь идёт, – заметил Рэби так, будто не он совсем недавно мне эту губу рассёк.
Конечно, обычному обывателю могло бы показаться странным, как я вообще выдержала напор почти двухметрового мужика, который по всем параметрам был больше и мощнее меня. Но, Рэби был человек. А я, хоть и бракованный, но эвей. Человек, в чьих венах течет кровь одного из двенадцати богов-драконов. Стало быть, я могу быть куда сильнее его, особенного, когда обрету силу крови и рода. Но не думаю, что в моём случае это вообще возможно. Не человек и не дракон, не парень и не девушка. Так, урод какой-то. Иногда, я спрашиваю себя, кто я? Есть ли у меня ответ на этот вопрос? Не знаю. Я не знаю и не хочу знать себя. Моя ярость вот всё, что заставляет чувствовать себя живой, настоящей, полноценной. Больше у меня нет ничего. Наверное, однажды я умру, защищая остатки родовой крепости или в очередной войне Империи. Так определённо будет лучше, для кого-то вроде меня в этом будет смысл. На остальное я не претендую.
Опустив ладони в ледяную воду, чтобы смыть кровь и грязь перед встречей с тётушкой Дорэй Игнэ, невольно поморщилась, только сейчас осознав, что костяшки на моих руках разбиты и кровоточат. Вдохнув сквозь сжатые зубы, я подумала, что будь я полноценным эвейем, таких проблем бы у меня уж точно не было. Но я, скорее, умру, чем смогу это… Жаль.
На кухне приятно пахло сдобой и только что сваренным супом из тех зайцев, что я подстрелила утром. Уж лучше бы поесть перед встречей с тётушкой, потом при всём желании кусок в горло не полезет. Но час крысы уже настал, а хуже может быть не просто сходить к тётке, но опоздать на назначенную ею встречу. Умывшись, я промокнула лицо куском полотна, что заботливо оставила Мэйс. Она знает, что после тренировки я непременно загляну. Оправила куртку и плащ, стёрла грязь с сапог и, решив, что лучше уже не будет, направилась к той, чьей племянницей я являюсь по недоразумению природы и Двенадцати Парящих.
Дорэй Игнэ, скажем так, старшая рода Игнэ с тех самых пор, как мой слегка ненормальный папаша спалил к демонам добрую половину родового замка, ну и меня заодно. Как я выжила? Кто бы знал. От пламени огненного эвейя не защищают ни заклинания, ни стены. К слову сказать, стен от восточного крыла и не осталось. Сейчас эта часть родовой крепости напоминает огарок свечи, что по непонятным причинам притулилась рядом с родовым замком одного из величайших родов Империи. Ну, ладно, величайшими мы были ровно до того момента, как у моего отца поехала крыша. Хотя бы в мыслях, я могу называть вещи своими именами. Дорэй считает, что его околдовали или же он слишком долго не использовал силу, и она просто свела его сума. Так она говорит. Что думает на самом деле? Думаю, это известно лишь Парящим.
Хотя, даже я понимаю, насколько бредово звучит подобная версия.
Как бы там ни было, пятилетняя дочь Нирома Игнэ, рождённая в браке или без оного, ни пойми с кем, поскольку имя моей матери под запретом, выжила. Как? Ну, чудеса «типа» случаются. Изуродованная, не помнящая ни себя, ни своего отца, ни того, что произошло, она заново училась ходить, дышать, жить. Как у неё, то есть у меня это вышло? Так, себе, если честно.
Ах, да, отец мой спалил и Императора заодно. Вот, ведь, неугомонный был.
Вопрос о том, почему наш род всё ещё продолжает влачить своё жалкое существование, как и о том, почему нас всех земля ещё носит, стоит задать моей тётке. Она может придумать, что-то более-менее внятное. Я правдоподобных причин не нахожу.
На миг замерев у входа в покои Дорэй, я всё же набрала в грудь побольше воздуха и постучала.
– Войди, – грубое и холодное, как и вся Дорэй, когда ей приходилось иметь дело с кем-то неприятным типа меня.
Решительно потянув ручку двери на себя, я переступила порог, ведущий в лучшие покои этого дома. Обоняния тут же коснулся насыщенный аромат розовой воды и разогретой на солнце травы. Несмотря на царивший за стенами холод, я ощутила сильный жар, как если бы в комнате было сразу несколько открытых очагов пламени, но здесь была лишь Дорэй. Идеальная с головы до пят, она сидела у окна на своём любимом кресле и, казалось, с интересом изучала раскинувшийся за окном пейзаж. Темное покрывало лесов, извивающуюся змеёй реку, что спускалась в долину с гор, которые плотной стеной закрывали наши земли от врагов с севера. Их белоснежные шапки, словно держали на себе небеса. Как бы мне хотелось увидеть их чуть ближе. Кто знает, может быть, однажды это и произойдёт?
– Ты опоздала, – хмыкнула Дорэй, оправив несуществующие складки на верхнем шелковом платье ярко-алого цвета. На нём были вышиты ветви рябины и странные маленькие птички с розовыми грудками, которые словно на самом деле вот-вот взлетят, стоит этой вечно молодой и прекрасной женщине пошевелиться. – В прочем, – изогнув идеальную бровь, скривилась она, – чему стоит удивляться, когда речь идёт о ком-то вроде тебя, – пренебрежительно изогнув губы, покачала она головой. – Не могу поверить, – зло прошипела она, решительно поднимаясь со своего «трона» и направляясь ко мне.
Как бы я не относилась к этой женщине, я не могла не признать её совершенства. Высокая, стройная, всегда с идеально убранными волосами и ухоженным лицом. Её медовые локоны, казалось, водопадом спускаются по плечам к пояснице. Гребни, которыми она их закалывала, всегда превосходно подходили к её платью, заставляя его выглядеть ещё дороже и совершеннее. Черты лица мягкие и нежные, будто созданные для того, чтобы услаждать мужской взгляд. В этом была вся Дорэй Игнэ: обманчиво нежная, лживо добродетельная и поверхностно прекрасная.
– На, – сунула она мне в руки, свернутый трубочкой лист бумаги, – собирайся. Завтра выезжаешь.
– Что? Куда? Зачем? – путаясь в мыслях, попыталась подобрать я правильный вопрос.
В тот же миг щёку обожгло острой жалящей болью. Одно дело, когда тебя бьёт Рэби. Он человек. Его удары – это боль и только. Когда тебя бьёт огненный эвей, это всё одно, что живое пламя нападает на тебя и лишь в его воле: укусит оно тебя, слижет плоть с костей или не причинит вреда, лишь дав почувствовать свою силу.
– Позор, Парящие, вот это позор! Великий Род Игнэ и ты! – почти прошипела она, в то время как я не могла найти в себе сил, даже пошевелиться, после прикосновения к её пламени. – Мой сын и ты! – нервно потерла она переносицу. – Бога ради, да отомри ты уже! Или даже читать разучилась?
Я не могла разжать пальцы. Не могла пошевелиться. Стоять. Дышать. Стоять. Дышать.
Это всё о чем я могла думать в этот момент.
Огонь. Он пожирает меня. Кожа вздыбливается пузырями, лопается на моём теле. Боль везде. Нет места, где нет боли. Она повсюду. Она это я. Я слышу запах жареного мяса и палёной шерсти. Так пахнет от меня.
– Завтра, поняла? И помни, ты Ивлин Игнэ, если опозоришь свой род… тебе лучше не знать, что будет тогда! – выплюнула она мне в лицо, указав рукой на дверь. – Пошла вон с глаз моих, – напоследок сказала она, когда я на негнущихся ногах вышла за дверь.
Кое-как добрела за угол коридора, опустилась на колени, зажала голову руками, и начала потихоньку вдыхать и выдыхать. Лёгкие в этот раз просто отказывались работать.
И вот, пожалуй, самое смешное во мне: потомок рода огненных эвейев боится огня. Хотя, слово «боится» не совсем подходящее, как мне кажется. Огонь забирает способность дышать, двигаться, осознавать. Когда рядом со мной открытое пламя, я просто исчезаю из этой реальности, проваливаясь в неясные и пугающие воспоминания, в которых есть место лишь боли и страху. Когда Дорэй прикасается ко мне – это всегда очень болезненно. Раньше я каждый раз теряла сознание, став старше я всего лишь с полчаса блюю в коридоре, пытаясь заставить свои лёгкие работать вновь. Не возьмусь судить, что лучше. Самое забавное, что Дорэй прекрасно осведомлена, как действует на меня, а отсюда следует самый очевидный и простой вывод: она делает это преднамеренно.
Наконец-то немного придя в себя, я поднялась на дрожащих ногах, и нашла в себе силы взглянуть на изрядно помятый сверток бумаги, что я с силой сжимала всё то время, что пыталась сделать вдох.
– Не здесь, – прошептала я себе под нос, и поковыляла в сторону собственной спальни.
Да, моё положение при доме Игнэ было неоднозначным. Честно сказать, когда я была ребёнком, то особенно не задумывалась, почему всё именно так? Дети Дорэй приходились мне двоюродными братом и сестрой, но если брать иерархию древа, то технически я дочь старшего эвейя семьи, а стало быть, наследница рода… Ну, как вы понимаете, «технически» мой отец убил Императора. Ну, «практически» он его тоже убил, конечно, но как бы там ни было, он якобы не отдавал себе отчета в том, что творит. Бред, какой-то! Так или иначе, меня почему-то не четвертовали и стоило бы этому порадоваться. И, я вроде бы как глава рода…
Честно говоря, даже когда я мысленно рассуждаю, называя себя, воплощенное недоразумение, «наследницей», мне всякий раз кажется, что я слышу лучшую шутку в мире.
Так или иначе, если брать за основу то, как должно быть, то я старшая дома, несмотря на то, что по возрасту самая младшая. Но, в реальности я всего лишь приживалка-выживалка, которую почему-то не казнили за заслуги отца. Говоря откровенно, есть два вопроса, на которых я не могу найти достойного ответа. Первый из них, почему Дорэй терпит моё существование? Хорошо, пока я не обрела силу крови, то не опасна для неё. Но стоит мне стать полноценным эвейем, как я в тот же день могу отрезать её ветвь от дома Игнэ. Есть вариант, что Дорэй не верит, что однажды я смогу пробудить свою силу. Но, на мой взгляд, это не может считаться стопроцентной гарантией её положения. Последние годы я просто не понимаю, почему до сих пор жива. Что делает Дорэй обязанной сохранить мне эту самую жизнь? Ну, и второй вопрос, всё же касается моей матери. Если слухи правдивы, то моя мать была прислугой, человеческой женщиной, которую захотел и взял Ниром Игнэ, а вследствие чего родилась я. Само по себе это маловероятно, поскольку редко какая человеческая женщина способна выносить ребёнка эвейя. Чаще всего, если беременность всё же случается, от неё стараются избавиться. В противном случае женщина умирает ещё в первый триместр. Слухи, которыми полнятся родовые земли Игнэ, говорят, что моя мать сгорела на последнем месяце… Ну, как же без этого, учитывая кровожадность и ненормальность моего отца.
Серьёзно? Я в это не верю. Я эвей и не могу вынести грёбаную пощёчину Дорэй! Так как человек может выдержать, когда внутри него пламя обретает плоть? Такое просто невозможно! Так или иначе, ни один житель Турийских лесов не верит в то, что я не бастард, а стало быть, ни о каком уважении речи не идёт. Для всех Ивлин Игнэ незаконнорожденная дочь Нирома Игнэ, который за каким-то демоном внёс её имя в семейный реестр, сделав наследницей в том случае, если она обретёт силу рода. Что сказать, смех, да и только.
Дорэй на настоящий момент формально глава рода Игнэ. На деле же она всего лишь управляющая. У моей тётки нет способности призывать своего дракона в этот мир. Как это ни странно, но и эвейи не все одинаковы. Есть те, кто способен брать силу крови и использовать её, проводя ритуалы и подчиняя стихию. Они точно проводники меж двух миров, но они сами не способны провалиться на другой слой, чтобы стать одним целым со зверем, что в свою очередь выберет их. На такое способны лишь сильнейшие. Не знаю, если честно, как это определяется. Возможно, и впрямь по очерёдности рождения? Но только те, кто может призвать зверя и облечь его в плоть, могут стать главами своих родов и войти в Жемчужную Нить Императора.
На настоящий момент, мой двоюродный брат и сестра готовятся к тому, чтобы пройти ритуал обретения и единения. Каждый эвей, достигший возраста восемнадцати оборотов, должен явиться в Храм Двенадцати Парящих Драконов и пройти подготовку. Мне почти двадцать и, как вы понимаете, Дорэй даже помыслить не может о том, чтобы я попала в храм. Ну, хорошо, я тем более этого не желаю. Меня вполне устраивает то, как я живу сейчас. Большего я не желаю и не уверена, что смогу вынести. Однажды я покину земли Игнэ и наконец-то забуду о том, чья кровь течёт в моих венах. Открыв дверь в свою комнату, которая более всего напоминала коморку для швабр, как своим размером, так и содержимым, я устало опустилась на разложенный в углу матрас. Спать я не собиралась, но следовало дать отдых ноге. А ещё хотелось узнать, что за безумный всплеск устроила Дорэй, пока не зашло солнце, и я ещё могла разобрать то, что написано в письме. В моей комнате никогда не было ни свечей, ни ламп. Думаю, понятно, почему я так живу.