Модуляция
Любите и изучайте великое искусство музыки: оно откроет вам целый мир высоких чувств, страстей, мыслей. Оно сделает вас духовно богаче, чище, совершеннее. Благодаря музыке вы найдёте в себе новые, неведомые вам прежде силы. Вы увидите жизнь в новых тонах и красках.
Дмитрий Шостакович
Я был знаком с Михаилом Ивановичем М*** много лет и могу ручаться, что мало найдётся людей, настолько же одарённых технической интуицией. Она позволяла ему изобретать так, как невозможно изобретать, лишь комбинируя известные методы. Например, будучи ещё студентом, он построил аппарат, заставляющий брошенный на него игральный кубик падать вверх той стороной, которая выбрана переключателем. Дома у Михаила Ивановича стоял телевизор, сделанный из осциллографа1; позже к нему добавился цветной, с пультом дистанционного управления – диковина для того времени. Таким же пультом зажигался и гасился свет, двигались занавески. Занавески на моторчике были в те годы делом, модным среди технарей, но переключить реле на расстоянии, используя всего несколько самодельных радиодеталей… многим казалось фокусом, обманом.
Самые большие чудеса происходили в радиоэфире. Михаил Иванович мог установить связь с абонентом, находящимся на противоположной стороне Земли, используя Луну или метеорные потоки, как зеркало, отражающее сигнал! Он говорил, что с помощью радио может узнавать погоду в тех или иных местах, узнавать даже то, какой станет она в ближайшие дни.
«Всё, что мы способны измерить, мы способны изменить» – следуя этому девизу, Михаил Иванович пытался изобрести возможность влиять на погоду, причём делать это, не используя установок с большими энергиями. «В небе есть бесконечный источник электричества. Посмотри на грозы! Энергия хорошей грозы превосходит энергию атомного взрыва, а температура молнии – тридцать тысяч градусов. Вот где настоящая физика!» Эти слова запомнились мне, поскольку сказаны были как раз во время грозы.
Однажды за чашкой чая Михаил Иванович поделился со мной одной сокровенной своей мечтой.
– Люди говорят, я понимаю в физике… – он отпил горячего чая (он всегда пил кипяток), задумчиво посмотрел на сделанную своими руками люстру, которую можно было включить и выключить с помощью особого звонка на телефон. – Я чувствую, слышу физику, не более. А вот музыку я чувствовать не умею. Подумай об этом так: музыкальные ноты – тоже волны, колебания. Как тебе это?
Я задумался.
– Пожалуй, музыка – это физика. Точнее, она несомненно физика. И инструменты суть генераторы. Но вот ключ, морзянка: у каждого телеграфиста есть свой почерк. А тем более голос! Мы сразу понимаем, с кем говорим. Мы по голосу скорее узнаем человека, чем по фотографии, – ответил я, – и это уже не только колебания. Звуки, происходящие от скрипки или флейты, мы считаем музыкой благодаря человеку, их извлекающему.
– Значит, человек, вмешиваясь в работу генератора, направляя его, превращает простое колебание во что-то совсем другое. В искусство!
– Несомненно! Вы знаете, работа мастера-телеграфиста – это истинное искусство! Это Рахманинов, это чистейший Рахманинов!
– Так вот, Дмитрий, послушай, к чему я клоню. Искусство получается у нас некоторым видом модуляции2. Высшей формой модуляции. Музыкальный инструмент, имеющий своё естество, в руках музыканта начинает нести этим естеством некоторую идею, мысль, в общем, информацию.
Я вдруг понял, что он говорит уже вовсе не о физике. Мы сейчас продолжили аналогию много дальше, и осознание этого привело меня в восторг.
– Да, я вижу… – с широко открытыми глазами, представляя теперь иначе всю философию, сказал я тихо. Сотворение, акт сотворения – он вовсе не в порождении предмета, нет. Он – в наделении его. Нематериальное начало как модуляция материи…
– Ты прекрасно играешь на фортепиано…
– Да ну, бросьте!
– Нет, слушай, у тебя такое же чувство к нотам, как у меня – к герцам, вольтам и амперам. Так вот… Я хочу тебя попросить, – он долил из самовара кипятка, затем заварки, взял кубик сахара. – Я придумал одну штуку. Я назвал её «текстомузыка». Машина, которая буквы, слова превращает в ноты. Музыкант я аховый, так что играет у меня одна шарманка…
Мы выпили ещё по чашке и пошли в комнату-мастерскую. И я увидел его! Электрический орга́н! «Боже мой, когда он успел построить всё это?!» – подумал я в изумлении. Тысячи деталей, радиолампы, включённые по каким-то немыслимым схемам, а рядом элементы, которых я вовсе ещё не встречал: длинные колбочки, окружённые катушками. Михаил Иванович щёлкнул тумблером и сел за аппарат:
– Как видишь, клавиш здесь нет. Точнее, только одна – телеграфный ключ.
Машина прогрелась, и Михаил Иванович с ему одному присущей лёгкостью отстучал точками и тире слово «ДРУЖБА». Прошло несколько секунд, и из двух динамиков раздались звуки, похожие на голос валторны. Простая мелодия плыла, искажаясь, усложняясь… Теперь звучали уже два голоса, три, шесть… Этим инструментам я не знал названия, не с чем было даже сравнить их. Звуки наполнили комнату, инструменты повторяли ноты, создавая гармонию многоголосия. Так просто, и в то же время так сложно!
Я пообещал, что приму эту идею и дам ей развитие. Однако в то время я не представлял себе, как сделаю это – была только идея…
* * *
В событиях, которые сохранились для истории в моём рассказе, сам я участия не принимал, или по крайней мере не влиял на происходившее в те дни. Связанный обещанием, я не раскрою секретов, благодаря которым узнал правду – и за это прошу у моего читателя прощения.
Звуковые фрагменты, которые я, пользуясь возможностями нового века, оставлю здесь, созданы мной на основе формул текстомузыки, хранящихся в полученной от Михаила Ивановича тетради.
1. Радио
https://disk.yandex.ru/d/i3ctS23iDEP0eA
https://cloud.mail.ru/public/w7Er/5yUkNi8Gd
2. Равенск
https://disk.yandex.ru/d/-NIVcS0-K-IxaA
https://cloud.mail.ru/public/uEhK/VoPPA4B6j
3. Лука
https://disk.yandex.ru/d/PkoKUDakNksbOQ
https://cloud.mail.ru/public/MLWX/U7i7UJ4oF
4. Звуки моря
https://disk.yandex.ru/d/qQZ7gLvQa01lfw
https://cloud.mail.ru/public/tpg4/ob7w4zHsa
В них я рассказал то, что не мог передать – в силу своего обещания или служебного долга – словами.
14.300
Посвящается Михаилу Ивановичу М., изобретателю.
Глава 1. Страус
– Я ещё мечтала о прудике. Знаешь, маленький совсем, для души. И вокруг – цветы.
– Сделаем, Маш, сделаем, о чём речь!
Две фигуры, укрывшись в тени яблонь от июньского солнца, неторопливо беседуют. Женщине чуть за тридцать, на ней лёгкое красное платье в белый горошек и соломенная шляпа, прячущая каштановые волосы. Лицо её мило и приветливо, голос красив и даже кажется наивным, но стоит ей окончить реплику, и губы сами собой сжимаются в полоску, глаза внимательно оценивают реакцию собеседника. Однако мужчина, занятый её образом, не замечает этих движений. Он выглядит немного старше (хотя в действительности между ними восемь лет), чёрные волосы зачёсаны назад, румяное лицо дышит здоровьем и желанием жить. На нём светлая рубашка с короткими рукавами и серые строгие брюки, выглядящие неуместными посреди сада; на руке – дорогие часы, которые он то и дело поправляет.
Мальчику, тайком наблюдавшему за ними из окна светло-зелёного летнего дома, они виделись совсем иначе: двумя птицами, обсуждающими устройство гнезда. Женщиной в красном платье была его мама, а мужчиной – дядя Вова, появлявшийся у них теперь постоянно. Родители Дениса (так звали мальчика) развелись, когда ему было пять лет. Общение с мамой не ладилось, и вина за это возлагалась всецело на Дениса и его характер. Это лишь усиливало начавшее расти ещё до развода неясное чувство внутреннего сопротивления родителям. Ребёнок малых лет не всегда осознаёт в полной мере, насколько он важен, нужен, желанен, любим, но он сразу почувствует, когда его воспринимают обузой, даже если это случится всего на минуту. В случае Дениса речь шла не о минутах, но о годах.
Денис, отодвинув в сторону уголок шторы и прижав нос к выцветшей москитной сетке, пытался услышать, о чём говорят две фигуры под яблоней. У сетки был едва ощутимый запах, напоминавший не то горелую резину, не то машинное масло; похожий запах стоял у дедушки в гараже, когда он возился со своим «Москвичом». Мальчик глубоко вздохнул. Ему хотелось не видеть того, что он видел, хотелось уйти и заниматься своими делами, так, чтобы всем (и ему самому) было ясно: это его не интересует, не касается, он сам по себе. Но никак он не мог оторваться от окна, и лишь когда две фигуры направились к дому, испугавшись, бросился в свою комнату.
Выйти всё же пришлось: мама позвала обедать, а есть хотелось, поскольку завтрак был уже демонстративно пропущен. Денис устроился у холодильника. Здесь всегда сидел дедушка, и мальчик считал своим долгом оборонять это место.
– Дениска, я тебе подарок привёз, – дядя Володя достал из-за спины толстую книгу в тёмно-синем переплёте с тиснением под золото. – «Три мушкетёра»!
Мальчик хмуро посмотрел на высокого человека, на его мясистую волосатую руку. Он старательно пытался воспроизвести взгляд дедушки, когда тот бывал недоволен поведением мамы. Высокий человек, почувствовав (к удовольствию Дениса) заминку, повернулся к маме:
– Он ведь пятый закончил?
– С горем пополам, – вздохнула мама. Сейчас она выглядела совсем не так, как только что под яблонями. Лицо её будто сделалось старше, а блеск в глазах сменился туманом усталости. – Деша, поблагодари дядю Вову. Видишь, как он заботится о тебе?
Мальчик продолжал безмолвно смотреть на руку, протягивающую ему книгу. Рука была похожа на шею страуса. «Он сам весь, как страус, – подумал Денис, – даже ходит, как страус. Стра-а-аус».
– Деша! Давай не будем опять начинать. Возьми подарок и сядем обедать.
Денис схватил книгу, быстро прошёл в комнату и швырнул её в угол, где громоздилась куча сумок с одеждой (швырнул, впрочем, целясь в тряпки, чтобы этого не было слышно из кухни). Как же он ненавидел это «Деша»! Только мама называла его так. Но ни разу Денис не сказал ей, что не любит этого обращения – частью из-за возраста, частью от того, что он вообще плохо умел объяснять свои чувства и желания словами. Однажды дедушка упрекнул маму, что, мол, не дело так называть мальчика, но ничего, разумеется, не изменилось.
На обед было картофельное пюре с зелёным горошком и сосисками. «Как в столовке пионерлагеря» – подумал Денис, вытаскивая картошку из-под сосисок. Страус хвалил еду, вызывая у мамы довольную улыбку. Денис представил, что сосиски в тарелке Страуса – это огромные африканские черви (ведь черви в Африке, несомненно, должны быть огромными!), и вот он откусывает от них большие куски, а кто-то снимает про это кино – как будут все смеяться!
Такие фантазии – превращение людей в животных – стали с недавнего времени особенной, тайной радостью мальчика. Он, сам того не заметив, доел обед, выпил чай и теперь думал, как бы уйти на улицу.
– Хочешь добавки? – спросила мама. Денис мотнул головой. Тут удача неожиданно повернулась к нему лицом:
– Можешь пойти поиграть в саду. Нам с дядей Вовой надо кое-что обсудить, – сказала мама тем самым голосом, который доносился чуть раньше из-под яблонь. Вот только Дениса эти интонации, которые казались Страусу милыми и ласковыми, обмануть не могли: он знал, что если мама останется чем-то недовольна, последовать может всё что угодно.
Свободный, он выскочил из-за стола, нырнул в занавеси, защищавшие вход от мух и комаров, и сбежал по ступеням крыльца. Для начала нужно было проверить личинок комаров, живших в большой бочке на углу дома.
Личинки висели у поверхности. Денис помахал руками над водой, и они моментально бросились в глубь. «Живы; даже, кажется, подросли, – подумал мальчик, – жаль, негде почитать, что же они там едят. Не воду ведь!» Если бы дедушка был рядом, он бы всё объяснил. Но интерес к насекомым возник у Дениса только этим летом… Мальчик на секунду нахмурился, затем вздохнул и побежал к грядкам салата.
В отличие от цветов, которым уделялось большое внимание, огородное хозяйство участка под номером «18» пребывало теперь в бедственном положении: грядки, обыкновенно занятые картошкой, морковью, свёклой, были завалены скошенной травой; клубника поросла усами. Мама ограничивалась двумя длинными грядками салата и редиса и разбросанными по чуть перекопанной земле семенами тыквы: «На удачу. Авось что-то вырастет».
Салат привлекал медведок. По крайней мере, так говорила, вздыхая, мама. Медведка – насекомое удивительное: не то саранча, не то сверчок с панцирем и кротовыми лапами спереди. Медведки вырастали здесь сантиметров до семи длиной и считались главной угрозой дачным огородам. Для Дениса это была сейчас самая желанная добыча, чем крупнее, тем лучше: будет что показать ребятам.
Общение со сверстниками не ладилось, ни на даче, ни в школе. Дениса нельзя было назвать замкнутым, но постоянный контроль со стороны матери и дедушкина опека приводили к тому, что он пропускал большие отрезки той самостоятельной жизни, которой жили уже мальчишки, и «своим» в их компании никак стать не мог. На двадцать третьем участке жил Колька, единственный близкий друг Дениса. Втроём – он, Колька и дедушка – ходили они на рыбалку, вместе строили шалаш на берегу торфяного болота, собирали воздушных змеев… Как назло, на июнь его отправили в деревню, и теперь везде был Денис один. Выходить за калитку не хотелось, а звать его никто не звал. Оставалось ждать июля.
В банке было пусто. Медведок иногда находили на дороге или в огородах, но лучшим способом «охоты» считались ловушки – прикопанные стеклянные банки с приманкой, выбраться из которых медведки не могли. Денис присел на корточки, достал из банки изюмину. «Странно. Артём говорил, что своих ловит на сладкое. Что если конфету положить? Или кусок сосиски? Может быть, именно на сосиску приползёт самая длинная. Медведковый король!» – мальчик положил изюмину обратно в банку. Медведковый король – это огромная медведка, размером с ладонь; у неё золотистый панцирь и она красиво поёт по ночам. Никто из детей, живших на участках, лично его не видел, но существование короля под сомнение не ставилось, поскольку было подтверждено бабушкой из углового дома.
