Ранним февральским утром Михаил Иванович спешил на работу. Настроение было самое прескверное. Вечером он поругался с женой. И что прикопалась, ведьма? Что этим бабам надо? Он не пьет, не курит, зарплату приносит всю до копейки, и по дому старается. Гвоздь ли забить, полочку навесить – все сделает. Приятель попросил задержаться на работе, подежурить за него часа три. Как он мог отказать. Каторжный он что ли или пришитый к ней? Подумаешь, пообещал жене к сестре ее съездить! Была бы там сестра нормальная, а то кобра натуральная. Как ее мужик только терпит! Сестра, видите ли, годовщину свадьбы вздумала справлять. Тьфу! Загрызла своего мужа – а туда же. Ему с женой, можно сказать, повезло. Как и не сестры они с той коброй. Бывает, конечно, все мы не без недостатков. Вчера, честно говоря, он совсем забыл про поездку. Отродясь приятель не просил о подмене, а тут попросил. Позвонил на работу, что придет попозже на смену. Опоздал сменщик больше, чем на три часа, но Михаил Иванович не укорял, словечка плохого не сказал. Вид уж больно встревоженный у сменщика был. Вчера даже словом не перекинулись, не стал приятель сам ничего рассказывать, а Михаил Иванович в душу не полез. А потом всю ночь ворочался, спал плохо, беспокоился. Сегодня встал пораньше и побежал на работу, даже не позавтракал.
Погодка стоит еще та. С этим глобальным потеплением всю душу вымотали. Виданное ли дело: плюсовая температура в феврале стоит. Солнца уже второй месяц не видели. Серые дни извели промозглой сыростью и ветрами. Давление скачет, и суставы ноют.
Михаил Иванович шустро семенил по мокрой снежной каше, покрывавшей тротуар. Работа ему нравилась, не пыльная, не тяжелая. Сиди себе, да присматривай за всем. Тем более что видеокамер понаставили во всех залах. Когда осенью ему предложили поменять работу на более денежную, Михаил Иванович отказался. И правильно сделал. Что менять «шило на мыло», если он живет рядом с типографией, на дорогу не надо тратиться. А вот Степаныч ушел на новую работу в другую типографию. И что из этого вышло? Обещали горы золотые, а проработал Степаныч три месяца – и уволили, сказали, что испытательный срок не выдержал. Какой такой испытательный срок у вахтера! Хозяева что-то мудруют меж собой, а им, работягам, отдувайся. Как говорят: «Паны дерутся, а у холопов чубы трещат». Тогда, кроме Степаныча, два печатника и техник перешли в новую типографию. Про тех перебежчиков он не знает, а Степаныч прибегал, назад просился. Не взяли, и правильно сделали: место занято. Не выгонять же нового человека, тем более что старательный по работе оказался и человек хороший. Не иначе Бог послал его к ним в типографию, чтобы помочь Михаилу Ивановичу.
Начальство новшество ввело: компьютер, чтоб ему неладно было. Теперь на компьютере надо отмечать расход материалов и краски со склада. В будние дни кладовщик этой работой занимался, а по выходным – вахтер. Раньше откроешь себе склад утром, вечером закроешь и вся работа. Запишешь на листочке, что ребята брали, и никаких хлопот. Компьютера Михаил Иванович как огня боялся. Виданное ли дело в шестьдесят лет незнакомое диво осваивать! Как пить дать, уволился бы, если бы не новый вахтер, Павел Викторович. Он научил, как обращаться к этой техникой, специально после смены оставался и учил. Слава Богу, теперь Михаил Иванович и не только материалы отмечал, но и даже в картишки с компьютером мог перекинуться.
В прошлый раз Михаил Иванович запутался немного с учетом. Он не расстраивался, сводить все равно в конце месяца будут, а Павел Викторович поможет исправить его огрехи. Умный он человек, с образованием, не понятно, почему в вахтеры пошел. Михаил Иванович нес в сумочке пирожки, пакет мятных пряников и пачку хорошего чаю. Вот сейчас они с приятелем исправят все ошибки в компьютере, чаю крепкого попьют. За чашкой чая Михаил Иванович расспросит приятеля, что за беда у того приключилась. Может, вместе и разведут: «Ум хорошо, а два лучше». И время еще останется до начала работы любимый пасьянс «Паук» разложить.
Свет в залах не горел. «Работы мало было, ребята допечатали и ушли», – отметил Михаил Иванович, подходя к типографии. Вот и славно, никто им не помешает, посидеть и поговорить. Михаил Иванович своими ключами открыл дверь и осмотрел помещение. В коридоре горел свет, все двери были заперты, компьютер включен. Он подергал все двери, прошел в подсобку, которая никогда не запиралась. Павла Викторовича не было нигде. Он встревожился, проверил сигнализацию: полный порядок. Сумка Павла Викторовича висела на стуле, раскрытая книга на столе лежала, тут же стоял чайный бокал с недопитым чаем и блюдечко с печеньем, а куртки на вешалке не было. Бокал был его, тот самый, приметный, в синих бабочках. Все вахтеры свои кружки-ложки в шкафчике оставляли. Кто возьмет чужое? А Павел Викторович свою посуду каждый раз из дома приносил и уносил. Аккуратно вытирал и в коробочку складывал, чтоб, значит, не разбить по дороге. Михаил Иванович подшутил как-то над приятелем, не надоело ли ему туда-сюда таскать лишнюю тяжесть? А тот ему в ответ, дорог, мол, подарок от приятного ему человека, а я же в двух местах работаю, и там тоже чай пью. Бокал был на месте. Похоже, выскочил приятель куда-то на минуту? Не положено вахтеру отлучаться с работы, но Михаил Иванович начальству не скажет. Хотя, мог ведь друг позвонить ему домой, предупредить. Неужели бы он не пришел даже ночью подменить.
Тревога не отпускала его. Какая-то крупная неприятность случилась у Павла Викторовича. Вчера вечером на нем, как говорится, лица не было. Михаил Иванович в нетерпении поглядывал на дверь. Застучали на крыльце, ногами сбивая снег. Михаил Иванович бросился к двери. Но это оказался не Павел Викторович, а кладовщик. Михаил Иванович взглянул на часы, было ровно девять утра. Дневная смена запаздывала. Видно, ночники предупредили ребят, что работы нет. Теперь раньше, чем к десяти не заявятся, охламоны. Могли бы вовремя явиться на работу. И что с того, что заказа пока нет? Принтера бы свои включили, профилактику какую-никакую сделали. Молодежь пошла – лишнего не переработают. А заказ новый в десять привезут, не раньше. Кладовщик вольготно расположился в кресле. Ему что, «солдат спит, а служба идет».
Михаил Иванович не знал, что делать. С одной стороны не хотелось зря шум поднимать, вдруг навредит приятелю? А с другой стороны, может, Павлу Викторовичу помощь нужна? «Придет начальник смены, с ним посоветуюсь», – успокаивал себя Михаил Иванович. Когда раздался истошный крик кладовщика, он, еще ничего не видя и не зная, понял: пришла беда.
Марина наклонилась к детской кроватке. Сашенька, раскинув ручки, сладко спал. Марина накрыла сына одеяльцем. Всю ночь покуролесил безобразник, не дал своей маме отдохнуть, а сейчас спит, как ни в чем, ни бывало, просто ангелочек без крылышек. Сашеньке шел второй месяц. Марина не понимала, как она могла раньше жить без Сашеньки, как вообще живут люди без детей. Конечно, тяжело иногда приходится, но она ни разу не пожалела, что стала матерью. Поспать бы самой немного, пока сынишка спит, но сон не шел. Марина прилегла на край дивана, продолжая любоваться спящим ребенком. Вот он слегка нахмурил бровки, вот улыбнулся. «Поразительно! Такая кроха видит сны, совсем как взрослые люди. И у него свои переживания, радости и огорчения. Хоть и маленький, а такой же человек, как мы. Саша, Сашенька, солнышко мое!»
Марина вспомнила, как за месяц до родов споры об имени грозили перейти в скандал. Марина категорически не соглашалась на предложенное Андреем имя – «Владимир».
– Подумай, какое замечательное имя – «Владеющий миром». А сколько было великих людей с этим именем, русских князей и более поздних правителей.
– Да, конечно. А сколько было анекдотов про Вовочку, помнишь?
– Но он у нас не будет Вовочкой! Владимир – и все. Можно – Влад.
– Правильно, Вовочкой он не будет. Потому что не будет Владимиром. Это имя – не для нашего сына. Подумай, какие бы у него были инициалы: Краснов В.А. Его же с Виктором Александровичем могли бы перепутать.
– Верно, я про инициалы не подумал.
– Так что буква «В» вообще не обсуждается.
– Жаль. А как тебе Тимофей? Тимофей Краснов – артистично, не избито.
– Нет, как-то не звучит с отчеством – Тимофей Андреевич. Много гласных, не на что опереться. А то бы я сразу предложила – Николай. Но к такому отчеству лучше твердое окончание: Прохор, Виктор.
– Ну, ты придумала. «Прохор Андреевич Краснов» – рычит, как тигр, а Виктор – сама говорила…
– Да я так, к примеру. Мне Проша даже и не нравится. Тимоша был бы лучше. Или Саша.
Марина вдруг замолчала, погрузившись вглубь себя, где толкнулся уже немаленький ребенок.
– Андрей, он нас услышал. И отозвался на Сашу. Вот, положи руку сюда.
Андрей с готовностью подсел поближе и положил руку на живот жены.
– Позови его.
– Саша! – нет реакции.
– Александр Андреевич! – бурное колыхание живота и толчки в разные стороны.
Марина и Андрей расхохотались.
– А что? Шутки – шутками, а Александр Андреевич – звучит.
– К тому же – литературное имя. Чацкий у Грибоедова.
– Ну вот, а я уж думал, что в честь дедушки назовем, мой папа – Александрович. Будет родовое имя, как и у меня.
– Ничего, хоть в честь дедушки, хоть в честь Чацкого, – имя не меняется. Кстати, разве тебя бабушка не в честь Андрея Болконского назвала?
– Это моя гипотеза. А сама она ничего такого не говорила.
– Это – при дедушке. А сейчас, наверное, уже созналась бы, если, конечно, еще помнит. Кстати, с какой круглой датой ты поздравлял Аду Сергеевну в последний раз?
– С десятилетием свадьбы, в 2002 году. Она вторично вышла замуж в 92-м году, а я получил квартиру и свободу. Такие события не забываются. Нам сказочно повезло, что она с мужем уехала в Австралию, иначе замучила бы визитами и полезными советами.
– Смотри, сглазишь, прилетит погостить, правнука повоспитывать.
– Нет, не думаю. Ее нынешняя семья уже не приедет в Россию: ее муж пишет книги про акул. Он раньше был известным советским ихтиологом. У его внучки – туристский бизнес на островах. А бабушке сейчас почти семьдесят. Вредно менять климат. Она всегда заботилась о своем здоровье, ни одного дня не работала. Как только дедушка умер – нашла другого кормильца. Я, конечно, ей благодарен за заботу, но зачем было меня от моего отца изолировать? Я только, став взрослым, понял, что он, в общем-то, неплохой мужик, а не какой-то монстр.
Когда на семейном вечере у родителей Марины, отец – Николай Николаевич Белых, – поинтересовался, не придумали ли имя для внука, Марина с большим юмором рассказала о недавних спорах.
– Значит, Александр? Ну, и хорошо, – одобрила мама, Елена Алексеевна. Переводится – «защитник слабых». И звучит для нас как-то привычнее, чем всякие Серафимы и Никодимы.
– Александрович, Александровна, – попробовал на слух Николай Николаевич и удовлетворенно кивнул.
Марину поразило, что папа уже думает об отчестве, представляет еще не рожденного малыша – отцом.
– А ты, Машенька, надумала, как назвать сына? – поинтересовалась Елена Алексеевна у младшей дочери.
Чета Ярославских не вела никаких дискуссий на эту тему. Олег сразу предоставил Маше полную свободу в выборе имени.
– Ты его вынашиваешь, ты его лучше ощущаешь. А мне все равно. Я согласен с тобой заранее.
На вопрос мамы Маша покачала головой.
– Еще не решила. Вдруг ультразвук ошибся, и это девочка. Вот, когда его увижу, то как-то назову. Но, думаю, что не Серафим, – улыбнулась она.
– И не Серафима? – на всякий случай уточнила Марина.
– Нет. Мне кажется, что в женском имени не должно быть твердых звуков «р».
Предстоящие роды часто были предметом обсуждения. По срокам, которые определили в консультации, Марина должна была родить всего на недельку другую раньше Маши. Мама уже договорилась с роддомом №17, в котором по ее сведениям были самые сильные врачи на текущий момент. Сейчас Елена Алексеевна рассказала поразительную историю.
– Я по телевизору видела, что на одном участке железной дороги, женщины регулярно рожали в паровозе. И роды несколько раз принимали машинисты или помощники машиниста.
– Это что, такой вид помешательства? – удивилась Марина. – Местная заразная болезнь? Зачем они на паровозе катались в таком положении?
– Нет, там все дело происходило на границе двух областей. Из нескольких населенных пунктов было легче доехать до роддома на паровозе в соседнюю область, чем трястись на «скорой» до своей областной больницы. Как раз, если роды внезапно начинались, женщины бежали на железную дорогу и просились в товарняк. А машинисты – не звери, брали пассажирок, хоть это и запрещено. Иногда кто-то сопровождал их, иногда – нет. Некоторые успевали доехать до роддома, а некоторые – нет. Вот мужики и выступали акушерами, но помалкивали, чтобы начальство шею не намылило. А одна такая принятая машинистом девушка, когда ей 16 лет исполнилось, захотела найти своего «крестного отца». Она обратилась в передачу «Жди меня». Так нашлось целых два кандидата, которые в том месяце детей принимали.
– И как их различили?
– По примете: у роженицы с собой даже пеленки не было, машинист ребенка в свою рубашку завернул. Вот такая история. Марина, ты не догадываешься, к чему я ее рассказала?
– Наверное, по ассоциации со статьей в последнем номере нашего журнала? Из рубрики «Поделись улыбкою своей». Идея та же: никогда не поздно сказать хорошему человеку «спасибо».
– Нет, Марина, твой вывод неправильный. Я эту историю вспомнила, чтобы ты согласилась лечь в роддом заранее, хотя бы за неделю. Конечно, роды – естественный процесс, и женщины рожали на поле, но лучше все же под присмотром опытного врача.
– Но ведь за неделю до срока как раз будет Новый год! Вы все тут соберетесь, а я одна – в больнице? К тому же, я Ульяну пригласила в гости первого числа.
– Еще не поздно извиниться.
– Но я успею лечь второго, а лучше даже четвертого. У меня срок – седьмого, я хочу, хоть и без помпы, отметить третьего января свой день рождения и годовщину свадьбы.
– Ну, ты даешь, Маринка! – возмутился Николай Николаевич. – То тебе надо Новый год встречать, то день рождения праздновать. Вспомни еще Рождество, старый Новый год, масленицу, прощеное воскресенье. Может, ты попросишь бедного ребенка потерпеть до лета?
– Нет, я с ним договорюсь, чтобы подождал только до четвертого числа. Рождеством я готова пожертвовать.
– Марина, ты не понимаешь, – вмешалась Маша, – в этом деле абсолютной точности не может быть. Плюс-минус две недели – вполне нормально. Поэтому беременным советуют весь последний месяц быть в состоянии готовности, даже документы всегда иметь при себе.
– Ну-ка, покажи мне свою обменную карту, – недоверчиво потребовала Марина.
Но Маша с милой улыбкой тут же вынула из сумочки маленький пакетик с документами.
– Ладно, убедила, завтра же положу все в сумку и повешу на дверную ручку, чтобы не забывать при выходе из дома.
Все вышло не совсем так, как предполагалось. Маша родила пятого января, на две недели раньше срока, а Марина, которая, не смотря на давление родителей, легла в роддом восьмого числа, прождала родов целых пять дней. Старый Новый год, 13 января 2005 года, стал днем рождения Александра Андреевича Краснова. Маша к этому времени уже выписалась и объявила, что хочет назвать сына Виктором.
Бабушка Андрея из Австралии не приехала, ограничилась поздравлением. Зато Елена Алексеевна взяла отпуск, который специально отложила для этого случая, и навещала обеих дочерей каждый день. Она авторитетно заявила, что оба внука похожи на своих отцов.
– Ну, ничего нашего нет. У Витюши волосы явно будут, как у Олега, уже сейчас видно. А Саша – вообще лысый. Ты, когда родилась, была такая хорошенькая, волосики темные, почти черные, реснички, бровки. Я тебя сразу в дверях палаты по «прическе» узнавала, когда приносили кормить. А у Саши головка – как бильярдный шар. Но ты не расстраивайся, волосы потом отрастут. Машенька тоже была почти безволосая, один пух. Но ты, конечно, не помнишь.
Марине, которая была старше Маши всего на полтора года, в детстве казалось, что Маша была всегда. Но она хорошо запомнила фото годовалой девочки со слабеньким белым пушком, лежавшее в старой резной шкатулке в спальне родителей. Она, как и мама, допускала мысль, что Саша может оказаться похожим на свою тетю Машу – платиновую блондинку с карими глазами.
Детей зарегистрировали в один день, первого февраля, и по этому случаю в ближайшую субботу устроили праздник в узком семейном кругу. Погода была не очень холодная, пять градусов ниже нуля, но Марина настояла собраться в их квартире, так как Сашенька – самый младший из детей. Вот пусть он будет дома, а остальные приедут к нему: родители, Ярославские с наследником и Краснов-старший с Юлей и Наташей. Марина пересчитала своих гостей и ахнула: всех вместе получилось восемь человек. Да еще трое хозяев, итого – одиннадцать человек одних только близких родственников. Пригодился столовый сервиз на двенадцать персон, забытый в недрах шкафа со времени свадьбы. «А если бы приехала пара друзей-подруг или Галина Леонидовна с внуком, то даже сесть было бы негде». Стол накрыли кооперативно: Андрей купил пару цыплят-гриль, рыбную и мясную нарезку, Марина сделала картофельное пюре на гарнир и польский соус, Маша с Олегом привезли готовые салаты, мама с папой – фрукты и сок. Вина решили не брать, все равно кормящим мамам нельзя, а папа не пьет из принципа. Но Виктор Александрович, не охваченный складчиной, по собственной инициативе привез какое-то красное швейцарское виноградное вино.
Николай Николаевич, как обычно в присутствии богатого родственника, был неразговорчив и скован. А Елена Алексеевна, взволнованная своим новым положением «дважды бабушки», без малейшей неловкости общалась со своим сватом. Они выпили за здоровье внуков и детей. Потом у них завязался увлекательный разговор о Наташе, ставшей тетей в свои четыре месяца, и Елена Алексеевна дала Виктору Александровичу несколько полезных советов из опыта детского врача.
Наташа, в отличие от виновников торжества, не спала, а сидела за столом на коленях у Юли. Марина поразилась, какой большой вдруг стала в ее глазах эта кроха, выросшая от сравнения с новорожденными Витей и Сашей.
– Она уже ест фруктовое пюре, совсем взрослая, – восхитилась Маша.
– Она уже сидит, – отметила Марина.
Сестры переглянулись понимающе. Теперь все, что рассказывала Юля о дочке, воспринималась ими как откровение. Маша, конечно, как дипломированный детский врач, была хорошо подкована теоретически, но Юля делилась практическим опытом. Молодые мамы сели рядышком и, попивая свежевыжатый яблочный сок, завели сугубо материнский разговор.
Щелчок фотоаппарата вернул их к окружающей действительности. Олег Ярославский запечатлел их посиделки. Он не мог пропустить такое зрелище: сидят в ряд три очаровательные молодые женщины, красивые каждая по-своему. Юля – стройная до худобы, красивая зеленоглазая брюнетка, очень модно и дорого одетая, тщательно причесанная, аккуратно подкрашенная. Маша – располневшая после родов, но вполне приятная, платиновая блондинка с темно-карими глазами, совсем не накрашенная, но в новом красном костюме. И Марина – средняя между ними по росту и комплекции, светло-карие глаза, каштановые волосы (впереди – модная косая челка, сзади – длинные), в специальном платье для кормящих мам, заказанном по Интернету. Тут все спохватились, что надо сфотографироваться с малышами. Но малыши тоже спохватились. Хотя Маша кормила «по часам», а Марина «по требованию», Витя и Саша проснулись и подали голос почти одновременно. Маша и Марина удалились в спальню и, сидя рядышком на диване, стали кормить детей. Они не виделись последнее время, общаясь исключительно по телефону. Сейчас они не могли наглядеться друг на друга и на детей, распеленатых на время кормления.
– Маша, а ты чудесно выглядишь.
– И ты, Марина. У тебя даже пятна пигментные сошли. И волосы скоро до пояса будут. А этот кулончик – тот самый, подарок свекра на рождение Саши?
– Да. А к нему еще есть серьги, браслет и перстень. Я ему заранее намекнула, что предпочитаю серебро, а не золото. Так он решил компенсировать количеством. А какой огромный букет в роддом прислал!
– Он и мне прислал розы, даже неудобно как-то было.
– Ничего неудобного, вы же фактически дружите домами. И с Олегом у него – общий бизнес. Он, наверное, думает, что вы в честь него сына назвали.
– Нет, это случайно совпало. Мне нравится, что «Виктор» означает «победитель». И уменьшительное имя – Витя, Витюша.
– Я смотрю, что Витя точно похож на Олега.
– Да, и Олег страшно этим гордится. А Саша на кого похож? Никак понять не могу.
– Еще не ясно. Отрастут волосы, определится цвет глаз – тогда будет видно. Маша, давай как-то будем чаще видеться, хорошо?
– Давай. Мама приглашает нас приезжать, как раньше, в гости, теперь – вместе с детьми. Папа летом сделал две разборные кроватки. Мы можем встречаться там днем и даже ночевать иногда. Тебе вообще почти ехать не надо.
– Да, три остановки маршруткой. А коляска-то не входит! Впрочем, можно и не брать коляску, а только сумку-люльку. Точно не обещаю, но давай созвонимся.
Съемки с детьми велись без вспышки, чтобы не вредить зрению малышей, и в быстром темпе, так как Виктор Александрович Краснов был в цейтноте. Тем не менее, он умудрился сняться один с двумя мальчиками на руках. Передавая малышей их родителям, он так умильно попросил разрешения считать своего тезку и дальнего родственника тоже внуком, что Олег моментально согласился.
– О чем разговор! – Жизнерадостно воскликнул он, успевая строить из детей и взрослых композиции и щелкать их в разных сочетаниях. – Наш Витя Вам и так не слишком дальний родственник: «сын сестры жены сына». Всего-то цепочка из четырех элементов.
Марина не утерпела и тут же составила цепочку короче:
– «Сын свояченицы сына». Олег встань рядом с Машей, я хочу отдельно ваше семейное фото сделать.
Она сделала пару кадров, немного подумала и выдала два предельно коротких определения:
– «Племянник снохи» и «внук сватов».
– Спасибо, Марина! Это я легко запомню, – Виктор Александрович дружески улыбнулся Марине. – Здорово! Внук сватов – мой внук.
– Прекрасно! – поддержала Юля Грибова. – Значит, у нашей Наташи – два племянника. Давайте еще встанем так, чтобы все дети были рядом в центре, – и мы уходим.
«Как держится, – подумала Марина. – Если ее и не устраивает положение гражданской жены, то она этого никак не показывает».
Сытые дети позировали хорошо, но вскоре глаза у них закрылись, и оба заснули крепким сном здоровых людей.
После ухода Краснова и Юли все ненадолго присели к столу выпить чаю. Марина с грустью поглядывала на роскошные коробки шоколадных конфет, привезенных Красновым. Ни кофе, ни шоколада, ни экзотических фруктов она себе не позволяла из-за кормления ребенка. «Ничего, это только на один год, зато не будет диатеза». В более тесном семейном кругу Николай Николаевич оживился и заговорил в полный голос. Он удивлялся, как Маша планирует выйти в марте на работу, если детский Центр расположен так далеко от ее дома. Оказалось, что Олег и Маша решили купить половину коттеджа рядом с домом Краснова. Там хороший воздух, есть охрана, а Краснов и Юля обещали позаботиться о няне для малыша.
– А деньги откуда, – удивилась мама, – вы что, квартиру продаете? Не жалко тебе, Олежек?
Полногабаритная трехкомнатная квартира на Кутузовском проспекте досталась Олегу по наследству от отца-скульптора, и он очень ею дорожил.
– Нет, деньги мы частично накопили, остальное взяли в кредит в банке Виктора Александровича.
–А как со второй половиной коттеджа? У вас уже есть соседи? А вдруг попадутся неудачные?
– Нет, об этом я хотел поговорить сегодня. Андрей, Марина, неужели вы все еще не хотите иметь загородный лом?
– Хотеть-то мы хотим, да еще и вместе с вами, но у нас, как говорит почтальон Печкин, «средствов нету», – шутливо ответила за двоих Марина и только потом посмотрела на Андрея.
Андрей напрягся, ему совсем не понравился этот скрытый упрек. «В конце концов, вовсе не так срочно надо приобретать новую полиграфическую технику. Да и непонятно, будет ли она окупаться. С заказами типография справляется, а расширение производства может оказаться в убыток».
– Если моя любимая жена желает жить за городом, я готов завтра же купить эти полдома, – подчеркнуто небрежно заявил он.
Марина изумилась, и начала вполголоса расспрашивать мужа, как, на какие деньги. Маша радостно заулыбалась. Мама всплеснула руками:
– Ну вот, а для кого же мы дачу покупали?
– Для себя, Леночка, для себя, – утешил ее папа.
– А я думала, для внуков. Теперь они к нам на дачу не приедут.
– Ой, что ты, мама! Конечно, приедут, – заверила Маша.
– Да, мама, не волнуйся, – подключилась и Марина, уже выяснившая, чем пожертвовал Андрей ради коттеджа. – Сто раз приедут, еще надоесть успеют.
Так появился у сестер Белых загородный дом. Виктор Александрович не был бы тем, кто он есть, если бы не сделал все по-своему. Он появился наутро после вселения Марины с Андреем (Маша с Олегом успели заехать раньше), чтобы поздравить их с новосельем. Дорогу от своего дома до коттеджа он преодолел пешком, но машина уже ждала его за воротами. За его спиной с отрешенным видом возвышались охранники, братья Богдановы. Эти два «шкафа на ножках» были близнецами, абсолютно на одно лицо. Когда Марина видела их, стоящих симметрично за правым и левым плечами Краснова, они производили такое пугающее впечатление, что хотелось забиться под диван.
– Ну, что, вам здесь нравится? – спросил Виктор Александрович с радостной улыбкой и протянул два конверта: один – Андрею, другой – Олегу. В каждый была вложена фотография улыбающегося Краснова с двумя младенцами на руках. Одна была подписана «Марина и Андрей! Спасибо, что подарили мне счастье быть дедом!» На другой было написано: «Маша и Олег! Спасибо за возможность чувствовать себя дедом дважды!» Одинаковым было содержимое конвертов: квитанции банка о погашении ссуды.
Марина думала, что Андрей будет отказываться от такого дорогого подарка, как было уже не раз. И уломать его принять коттедж будет нелегко. Но Андрей повел себя необычно. Он пожал отцу руку и сказал:
– Спасибо, папа! Я тебя теперь понимаю. Надеюсь, я своему сыну тоже смогу подарить что-нибудь хорошее.
В этот раз пришлось уговаривать Ярославских. Виктор Александрович убедил Олега, что собирается извлечь выгоду, во-первых, из наличия в такой близи от своей дочери дипломированного детского врача, во-вторых, от присутствия программиста, который в свободное время, если захочет, сможет усовершенствовать общую для двух усадеб систему охранной сигнализации. Выдумал он эти аргументы сам, или ему помогли его психологи, но Олег принял их. А потом они вдвоем успокоили разволновавшуюся Машу.
«До чего здесь тихо и спокойно!» – думала Марина, лежа с закрытыми глазами. Она сегодня, как обычно, проснулась за пять минут до звонка будильника, без пяти шесть, тихо поднялась, набросила халат, взглянула на спящего ребенка и пошла на кухню. Она принципиально заставляла себя вставать утром и готовить мужу завтрак. «Поспать я и днем могу, а ему весь день работать надо». Обычно, Марина варила кашу: пшенную, гречневую или овсяную. После тридцати Андрей стал жаловаться на желудок. Марина, не прибегая к помощи семейных докторов, прочла ему пространную лекцию о здоровой пище и начала воплощать теорию в жизнь. Запеканки вместо жаркого, тушеные овощи и мясо, рыба в фольге, паровые котлетки, зеленые щи и борщ без шкварок, ежедневная утренняя каша. Андрей сначала неохотно ел овсянку, но вскоре привык, почувствовал себя лучше и даже сочинил афоризм: «Колбаска – праздник языка, овсянка – праздник живота». «Чувствуется опыт руководства рекламным агентством», – похвалила Марина его слоган.
Накормив Андрея завтраком, Марина быстро убрала на кухне, стараясь не шуметь. На кухне перегородка была довольно тонкой, и они с Машей могли переговариваться, почти не повышая голос. Совершенно очевидно, что при разделе коттеджа на две половины, Краснов предполагал проживание в нем близких родственников. Сегодня на половине Ярославских было тихо, они еще не вставали. Марина завидовала сестре: Олег не каждый день ездил в Москву. Как и большинство программистов его фирмы, он много работал дома, широко пользуясь Интернетом и электронной почтой. А Андрей не мог бросить свое хлопотное хозяйство ни на день.
Казалось бы, Марине было некогда скучать с маленьким сыном на руках. Сначала она с ног сбивалась. Но постепенно освоила нехитрые обязанности по уходу за малышом: кормление, купание, гимнастика – и размеренная, словно текущая по кругу жизнь стала ей надоедать. Дни почти не отличались один от другого. Завтрак, обед, ужин, утром – зарядка, днем – прогулка, вечером – стирка. А уборка в непрерывном режиме. Круг общения Марины сократился до минимума: ежедневно она виделась только с сестрой и Олегом, гуляла вместе с Юлей или ее мамой. Работать она пока не могла. Ее рубрику в журнале вела теперь Ира Савельева. Марина сама же и устроила университетскую подругу на свое место. Она не собиралась отбирать его и впоследствии, так как Ирине очень подошло писать статьи о хороших людях по письмам читателей. Только эта работа и могла бы быть «надомной» для Марины, а интервью и поездки вообще остались как будто в далеком прошлом.
Руки Марины были заняты, а вот ум скучал. Марине, деятельной по натуре, не хватало событий, впечатлений, разнообразия. Сашеньку она ощущала частью себя, он был ей бесконечно дорог и близок, но не мог заменить весь остальной мир. Ей хотелось от мужа получать больше внимания, но он часто приезжал такой усталый, что в конце ужина буквально клевал носом. Вместо обстоятельного разговора получался короткий обмен новостями почти в стиле СМС-сообщений. Марина тогда жалела, что не осталась жить в московской квартире, ведь время, потраченное на дорогу, оставалось бы для общения Андрея с женой и сыном. Но иногда Андрей приезжал пораньше, был разговорчив и весел, брал на руки сына, стоял с ним у окна, в которое заглядывали не балконы соседних домов, а зеленые еловые лапы с рыжими шишками. А в выходные они гуляли на своем участке среди елей и сосен, вдыхая запах хвои и чистого снега, ходили в гости к Ярославским или даже к Юле. После ужина смотрели новые фильмы на компакт-дисках, танцевали или беседовали. Тогда Марине казалось, что их коттедж – просто идеальное семейное гнездышко. Тишина, покой, свежий воздух, безопасность и комфорт.