Поэма без героя

Deus conservat omnia^[1].

Девиз на гербе Фонтанного Дома

ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ

 
Иных уж нет, а те далече…
 

Пушкин

Первый раз она пришла ко мне в Фонтанный Дом в ночь на 27 декабря 1940 года, прислав как вестника еще осенью один небольшой отрывок («Ты в Россию пришла ниоткуда…»).

Я не звала ее. Я даже не ждала ее в тот холодный и темный день моей последней ленинградской зимы.

Ее появлению предшествовало несколько мелких и незначительных фактов, которые я не решаюсь назвать событиями.

В ту ночь я написала два куска первой части («1913») и «Посвящение». В начале января я почти неожиданно для себя написала «Решку», а в Ташкенте (в два приема) – «Эпилог», ставший третьей частью поэмы, и сделала несколько существенных вставок в обе первые части.

Я посвящаю эту поэму памяти ее первых слушателей – моих друзей и сограждан, погибших в Ленинграде во время осады.

Их голоса я слышу и вспоминаю их, когда читаю поэму вслух, и этот тайный хор стал для меня навсегда оправданием этой вещи.

8 апреля 1943, Ташкент

До меня часто доходят слухи о превратных и нелепых толкованиях «Поэмы без героя». И кто-то даже советует мне сделать поэму более понятной.

Я воздержусь от этого.

Никаких третьих, седьмых и двадцать девятых смыслов поэма не содержит.

Ни изменять ее, ни объяснять я не буду.

«Еже писахъ – писахъ».

Ноябрь 1944, Ленинград

ПОСВЯЩЕНИЕ

27 декабря 1940

Bс. К.

 
…
…а так как мне бумаги не хватило,
Я на твоем пишу черновике.
И вот чужое слово проступает
И, как тогда снежинка на руке,
Доверчиво и без упрека тает.
И темные ресницы Антиноя^[2]
Вдруг поднялись – и там зеленый дым,
И ветерком повеяло родным…
Не море ли?
Нет, это только хвоя
Могильная, и в накипаньи пен
Все ближе, ближе…
Marche funebre^[3]…
Шопен…
 

Ночь, Фонтанный Дом

ВТОРОЕ ПОСВЯЩЕНИЕ

О. С.

 
Ты ли, Путаница-Психея^[4],
Черно-белым веером вея,
Наклоняешься надо мной,
 
 
Хочешь мне сказать по секрету,
Что уже миновала Лету
И иною дышишь весной.
 
 
Не диктуй мне, сама я слышу:
Теплый ливень уперся в крышу,
Шепоточек слышу в плюще.
 
 
Кто-то маленький жить собрался,
Зеленел, пушился, старался
Завтра в новом блеснуть плаще.
 
 
Сплю – она одна надо мною.
Ту, что люди зовут весною,
Одиночеством я зову.
 
 
Сплю – мне снится молодость наша,
Та, его миновавшая чаша;
Я ее тебе наяву,
 
 
Если хочешь, отдам на память,
Словно в глине чистое пламя
Иль подснежник в могильном рву.
 

25 мая 1945, Фонтанный Дом

ТРЕТЬЕ И ПОСЛЕДНЕЕ
(Le jour des rois)^[5]

 
Раз в Крещенский вечерок…
 

Жуковский

 
Полно мне леденеть от страха,
Лучше кликну Чакону Баха,
А за ней войдет человек…
 
 
Он не станет мне милым мужем,
Но мы с ним такое заслужим,
Что смутится Двадцатый Век.
 
 
Я его приняла случайно
За того, кто дарован тайной,
С кем горчайшее суждено,
 
 
Он ко мне во дворец Фонтанный
Опоздает ночью туманной
Новогоднее пить вино.
 
 
И запомнит Крещенский вечер,
Клен в окне, венчальные свечи
И поэмы смертный полет…
 
 
Но не первую ветвь сирени,
Не кольцо, не сладость молений –
Он погибель мне принесет.
 

5 января 1956

ВСТУПЛЕНИЕ

 
ИЗ ГОДА СОРОКОВОГО,
КАК С БАШНИ, НА ВСЕ ГЛЯЖУ.
КАК БУДТО ПРОЩАЮСЬ СНОВА
С ТЕМ, С ЧЕМ ДАВНО ПРОСТИЛАСЬ,
КАК БУДТО ПЕРЕКРЕСТИЛАСЬ
И ПОД ТЕМНЫЕ СВОДЫ СХОЖУ.
 

25 августа 1941, Осажденный Ленинград

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
ДЕВЯТЬСОТ ТРИНАДЦАТЫЙ ГОД
Петербургская повесть

 
Di rider finirai
Pria dell' aurora.
 

Don Giovanni^[6]

ГЛАВА ПЕРВАЯ

 
Новогодний праздник длится пышно,
Влажны стебли новогодних роз.
 

1914

 
С Татьяной нам не ворожить…
 

Пушкин

Новогодний вечер. Фонтанный Дом. К автору вместо того, кого ждали, приходят тени из тринадцатого года под видом ряженых. Белый зеркальный зал. Лирическое отступление – «Гость из будущего». Маскарад. Поэт. Призрак.

 
Я зажгла заветные свечи,
Чтобы этот светился вечер,
И с тобой, ко мне не пришедшим,
Сорок первый встречаю год.
 
 
Но…
Господняя сила с нами!
В хрустале утонуло пламя,
«И вино, как отрава, жжет»^[7].
 
 
Это всплески жесткой беседы,
Когда все воскресают бреды,
А часы все еще не бьют…
 
 
Нету меры моей тревоге,
Я сама, как тень на пороге,
Стерегу последний уют.
 
 
И я слышу звонок протяжный,
И я чувствую холод влажный,
Каменею, стыну, горю…
 
 
И как будто припомнив что-то,
Повернувшись вполоборота,
Тихим голосом говорю:
 
 
«Вы ошиблись: Венеция дожей –
Это рядом… Но маски в прихожей
И плащи, и жезлы, и венцы
 
 
Вам сегодня придется оставить.
Вас я вздумала нынче прославить,
Новогодние сорванцы!»
 
 
Этот Фаустом, тот Дон-Жуаном,
Дапертутто^[8], Иоканааном^[9],
Самый скромный – северным
Гланом,
 
 
Иль убийцею Дорианом,
И все шепчут своим дианам
Твердо выученный урок.
 
 
А для них расступились стены,
Вспыхнул свет, завыли сирены
И, как купол, вспух потолок.
 
 
Я не то что боюсь огласки…
Что мне Гамлетовы подвязки,
Что мне вихрь Саломеиной пляски,
Что мне поступь Железной маски,
 
 
Я еще пожелезней тех…
И чья очередь испугаться,
Отшатнуться, отпрянуть, сдаться
И замаливать давний грех?
 
 
Ясно все:
Не ко мне, так к кому^[10] же?
Не для них здесь готовился ужин,
И не им со мной по пути.
 
 
Хвост запрятал под фалды фрака…
Как он хром и изящен…
Однако
Я надеюсь. Владыку Мрака
Вы не смели сюда ввести?
 
 
Маска это, череп, лицо ли –
Выражение злобной боли,
Что лишь Гойя смел передать.
 
 
Общий баловень и насмешник,
Перед ним самый смрадный грешник –
Воплощенная благодать…
 
 
Веселиться – так веселиться,
Только как же могло случиться,
Что одна я из них жива?