Роза и кинжал

– Разве я так сказал?

– А как еще я должна воспринимать…

Тарик быстро шагнул вперед и закрыл ладонью рот Шахразаде, без слов моля приостановить поток упреков.

Спустя пару мгновений она кивнула, хотя и продолжала всем видом излучать неодобрение.

Тарик медленно убрал руку, и на его лице на секунду промелькнул легкий намек на веселье, как раньше. Выражение, которого Шахразаде так недоставало в последние несколько дней.

Не переставая хмуриться, она плотнее запахнула на себе пашмину Ирсы и ворчливо поинтересовалась:

– И что же тогда ты имел в виду?

– Я имел в виду, что останься ты со мной той ночью, и на следующее утро я бы отправился к твоему отцу… – Заметив, что Шахразада уже открыла рот и собралась возразить, Тарик снова умоляюще на нее посмотрел, без слов прося дать договорить, подошел ближе и положил руки ей на плечи – вначале нерешительно, затем увереннее. – Не из-за того, что чувствовал бы себя обязанным так поступить, а потому, что не смог бы ждать ни дня больше… И это было бы неправильно, так как незадолго до того мою двоюродную сестру казнили, а тетя бросилась с балкона от горя после потери дочери. Как я мог пойти к твоему отцу – и своим родителям – просить твоей руки в такое время?

Хотя голос его оставался таким же напряженным, лицо Тарика смягчилось. В эти секунды он напоминал себя прежнего: яркого и невольно привлекающего внимание всех вокруг, но не замечавшего этого.

Договорив, юноша уронил руки и посмотрел на Шахразаду, ожидая, пока та соберется с мыслями. Она ответила, испытывая такие же непривычные для себя робость и нерешительность, как ранее собеседник:

– Я… Я никогда бы не подумала, что ты так поступишь…

– Ты продолжаешь меня оскорблять, невыносимая девчонка, – отголосок прежнего веселья снова промелькнул на лице Тарика. – Я просто знал, что если проведу с тобой хоть одну ночь вместе, то больше не захочу ни на секунду расставаться отныне и во веки веков.

Шахразада хотела велеть ему замолчать, чтобы он не сказал того, о чем потом пожалеет. Чтобы уберечь от новой боли.

Но Тарик решительно приподнял ее подбородок, заставив посмотреть себе в глаза, и с напором добавил:

– С тех пор, как я увидел твое падение с той стены в Талекане, наше совместное будущее казалось предопределенным. Так сильно я люблю тебя. – Его слова слетали с губ без усилий, как всегда. – Но ты больше не можешь сказать того же, не так ли? – Шахразада попыталась отвести взгляд, но Тарик не позволил и тихо попросил: – Пожалуйста, ответь мне. Пора мне услышать правду. Я… ее заслужил.

Изучая осунувшееся лицо бывшего возлюбленного, Шахразада осознала, что в последние дни он готовился к этому моменту. Хотя ни одному из них не стало легче.

– Я люблю тебя, Тарик, – вздохнула она, с величайшей нежностью положив ладонь на щеку юноше. – Но… Халид – мой дом.

Он накрыл руку Шахразады своей и серьезно кивнул. Этот короткий жест послужил единственным подтверждением услышанного, не считая едва заметно обозначившихся на стиснутых челюстях желваков. Подавленные эмоции говорили о боли Тарика гораздо отчетливее, чем любые слезы.

– Не могу передать, насколько я сожалею, что ранила тебя, – прошептала Шахразада, едва в состоянии выдавить слова из-за кома в горле, и прижала вторую ладонь к щеке Тарика, стараясь через прикосновения выразить свое раскаяние, хотя и знала, что это глупо, но не представляя, как еще загладить вину за столь ужасное предательство.

Тарик медленно отступил. Выражение на его лице казалось чужим, отстраненным.

– Я знал, что ты его любишь, с тех пор, как увидел вас вместе в Рее. Но… как полный идиот, цеплялся за несбыточную надежду.

– Пожалуйста, пойми… – Шахразада до крови прикусила нижнюю губу. – Я меньше всего на свете хотела причинить тебе боль.

– Я сам виноват, что осмелился мечтать. Рахим передал мне то, что ты сказала Теймуру: что твое сердце по-прежнему стремится ко мне и что так будет всегда.

– Я… – язык обжигал вкус меди и соли.

– Ты солгала, спасая свою жизнь. Я понимаю, – ничего не выражающим тоном произнес Тарик. – Но знай: Теймур передаст твои слова эмиру Кереджа, а тот может распространить слух дальше.

Шахразада заморгала, удивленная неожиданной сменой тактики собеседника. На его лице больше не было заметно ни следа уязвимости, лишь решительно сведенные брови и бесстрастное выражение.

Тарик снова отгородился от нее, как в последние несколько дней.

– В поселении будет безопаснее – особенно в присутствии врагов халифа-убийцы – поддерживать видимость нашего единства, – подвел он итог.

Шахразада не планировала задерживаться у бедуинов надолго, но понимала, что должна сказать хоть что-то если не в защиту Халида, то хотя бы в защиту Тарика, поэтому покачала головой, стискивая до боли в пальцах края платка, и возразила:

– Я не могу просить тебя о подобном. И не стану. Это нечестно.

– Да, – кивнул Тарик. – Но ты наверняка попытаешься уговорить меня остановить войну.

– Ты бы сделал это? – Шахразада широко распахнула глаза от удивления. – Это вообще возможно?

– Даже если так, то я все равно бы тебя не послушал, – без колебаний заявил Тарик. – Потому что всегда довожу до конца начатое и держу слово. Отказаться от своих обязательств сейчас значило бы подвести не только тех, кто меня окружает, но и себя самого.

– Тех, кто тебя окружает? – воскликнула Шахразада, ощутив внезапный и неукротимый прилив гнева. – Ты хоть знаешь этих людей, Тарик? – Она вспомнила о метке фидаи на предплечье часового перед входом в шатер шейха. – Ты оплачиваешь услуги наемников и убийц всех мастей в попытке свергнуть халифа, о котором не знаешь ровным счетом ничего! Халид не такой…

– Оплачиваю услуги наемников и убийц? – перебил Тарик и язвительно рассмеялся. – Только послушай себя, Шази! Разве ты сама представляешь, кем является твой муж? Разве не знаешь, какие истории о нем ходят? Разве не казнил этот кровожадный безумец Шиву – твою лучшую подругу? – Последние слова он растянул, подчеркивая их значение.

Подчеркивая предательство Шахразады.

Она проглотила готовые сорваться с языка возражения и только сказала:

– Все не так просто, как ты думаешь.

– Любовь и в самом деле слепа. Но себя я ослепить не позволю, – процедил Тарик, хотя в его глазах плескался целый океан эмоций. – Для меня важно лишь одно – несет ли халиф Хорасана ответственность за смерть Шивы.

– Да, – с болью прошептала Шахразада, потому что каковы бы ни были обстоятельства, непреложного факта они не меняли.

– Значит, все просто.

– Пожалуйста, – она протянула руку к Тарику. – Ты сказал, что любишь меня. Умоляю, подумай еще раз…

– Я тебя люблю, это правда, – перебил он, отстраняясь и изо всех сил стараясь скрыть свою боль. – Ничто не изменит моих чувств. Как ничто не изменит и того, что халиф убил мою двоюродную сестру и украл девушку, которую я мечтал взять в жены.

Шахразада с ужасом наблюдала, как ладонь Тарика легла на рукоять оружия. Хотя он едва не споткнулся из-за поспешного отступления, голос его даже не дрогнул.

– Клянусь – в следующий раз, когда мы с Халидом ибн аль-Рашидом встретимся, один из нас умрет.

Готовность учиться

Он знал без всяких сомнений, что совершал ошибки.

Ошибки в суждениях. Ошибки в планировании. Ошибки в понимании.

Пожалуй, можно было сказать, что он виновен в глупой гордыне собственными достижениями. Даже в глупом тщеславии.

Но Джахандар никогда не стремился к подобному исходу событий, всего лишь наивно полагал, взывая к сокрытым в древнем фолианте силам, что сумеет их контролировать. Полагал, что управляет ситуацией.

Это заблуждение стало первой из многих ошибок.

Древние силы вовсе не намеревались подчиняться, а стремились подчинить себе. Увы, они пребудут скрытыми за завесой поэзии давно забытого языка, запечатаны под проржавевшим замком.

С одной стороны, Джахандар осознавал, что следовало уничтожить книгу. Силы, способные на разрушения такого масштаба, которому он стал свидетелем в судьбоносную грозовую ночь, не должны существовать в мире людей. С другой же…

Он никак не мог разжать пальцы на древнем фолианте, чье тепло просачивалось через кожу и пульсировало в волдырях на руках. Словно живой жар бьющегося сердца.

Вдруг в этот раз скрытые в книге силы подчинятся? Теперь, когда Джахандар лучше представлял, чего ждать?

Или было верхом глупости надеяться на это? Очередной ошибкой?

Вероятно.

Можно попытаться начать с чего-то небольшого, безобидного. Ничего подобного той ужасной грозе, которую он вызвал на окраинах Рея. Теперь все будет по-другому. Нужно учесть свои ошибки.

Зная, на что способны древние силы, Джахандар погрузился в глубины книги уже осторожнее. С куда большей осторожностью, чем на вершине холма рядом со столицей в ту ночь, когда мощь фолианта превратила целый город в руины.

Воспоминания о вспышках молний, прорезавших небеса и ударявших в самое сердце Хорасана, заставляли вздрагивать до сих пор.

Город, где Джахандар растил дочерей и опекал любимую библиотеку. Город, где он похоронил жену, когда та скончалась после изнурительной болезни. Город, где он потерпел столько сокрушительных поражений.

Джахандар вспомнил все те случаи, когда оказался бессилен: он не сумел противостоять недугу жены, не сумел сохранить пост визиря после ее смерти, не сумел помешать дочери отправиться во дворец навстречу роковой судьбе.

Не сумел повлиять ни на одно важное событие. Просто плыл по течению жизни.

Бесполезный, бессильный.

Джахандар снова прижал к себе книгу, испытывая благодарность, что обе его дочери уцелели в грозу, остались невредимыми.

Наверняка многим другим повезло гораздо меньше.

Он приоткрыл глаза, но увидел лишь подавляющую тьму шатра. На грудь камнем навалилось чувство вины, отчего стало тяжело дышать. Джахандар впился ногтями в кожаный переплет древнего фолианта, сражаясь за каждый глоток воздуха. Смаргивая пелену слез раскаяния.

Отгоняя воспоминания о криках, до сих пор звенящих в ушах.

Он не виноват! И не желал ничего подобного, а только хотел обеспечить отвлекающий маневр, чтобы освободить любимую дочь. И, пожалуй, обрести истинное призвание – стать кем-то важным. Кем-то уважаемым. Внушающим страх.

Но все еще можно исправить. Джахандар знал, как это сделать.

Он передал свой дар старшей дочери – Ирса упомянула об этом сегодня, рассказывая про волшебный ковер. Гордому отцу стоило немалых усилий, чтобы сдержаться и продолжить лежать неподвижно после такой новости, открывавшей безграничные возможности.

Шахразада была особенной. И очень сильной. Даже сильнее, чем сам Джахандар. Он чувствовал это каждый раз, как она мимоходом дотрагивалась до фолианта. Древние силы приветствовали прикосновения дочери, признавали ее потенциал стать великой.

Подарить отцу шанс на искупление.

Как только он поправится, то вернется к изучению книги и на этот раз овладеет заключенными в ней силами. Не позволит им снова контролировать себя.

Нет, никогда больше он не совершит подобного промаха.

Джахандар научит дочь использовать свои способности, и вместе они исправят все то, что пошло не так.

Потому что ошибка остается таковой, только если ничего не предпринимать.

Джахандар всю жизнь был ученым и больше всего гордился тем, что обладал важным качеством – готовностью учиться.

Бабочка и великан

Халид ненавидел сюрпризы.

Настороженно относился к ним даже в детстве.

Он не мог вспомнить ни единого раза, когда неожиданность оказалась бы приятной. Опыт говорил, что сюрпризы часто служили прелюдией к чему-то куда более вероломному, подобно инкрустированному драгоценностями кубку с отравленным вином.

Нет уж.

Лучше обойтись без неожиданностей.

Именно поэтому Халид совершенно не обрадовался, когда вошел в комнату Викрама и обнаружил сидящую рядом с телохранителем Деспину.

Как она сумела так быстро узнать, что Воин очнулся, если самому халифу доложили об этом меньше часа назад, на рассвете?

Верно говорят, что служанки слышат и видят все. Это было основной причиной, по которой Деспина всегда являлась таким превосходным соглядатаем. Также она умела заводить дружеские связи и завоевывать расположение с легкостью порхающей бабочки, выбирая самых полезных и влиятельных особ во дворце.

Ей удалось стать близкой наперсницей Шахразады.

При виде халифа служанка тут же вскочила и низко поклонилась, касаясь лба кончиками пальцев правой руки.

– Мой повелитель.

– Должен признаться, я впечатлен, – произнес Халид, застыв с непроницаемым выражением лица в изножье кровати Викрама.

– Да простит повелитель мою дерзость, но вы не выглядите впечатленным, – улыбнулась Деспина.

В ее глазах плясали искорки, несмотря на тусклый свет, проникавший сквозь прорези на ставнях.

С губ телохранителя сорвалось покашливание, служившее индоарийскому воину-раджпуту вместо веселого смеха.

Халид тут же обернулся к раненому и спросил прямо:

– Как твое плечо?

Между ними не было места формальностям. Они много лет тренировались бок о бок. Сражались вместе и истекали кровью. А когда Халид стал халифом, Воин занял место рядом в качестве телохранителя. А другом являлся задолго до того.

Викрам не ответил, лишь уставился в потолок.

Халид заметил пропитавшиеся кровью бинты раненого с отвратительно пахшими мазями, выделявшиеся на медной коже левого плеча. Когда Воин сел и потянулся к стакану с водой на стоявшем рядом низком столике, то не сумел сдержать болезненной гримасы. Деспина наклонилась, чтобы помочь, проигнорировав недовольный взгляд великана.

– Вы разминулись с факиром, мой повелитель, – сообщила она, ставя стакан обратно на столик. – Он сказал…

– Что стрелы того щенка раздробили мне грудину. И плечевую кость, – ворчливо закончил Викрам, и тон его не сулил ничего хорошего лучнику.

Деспина заморгала, на мгновение утратив дар речи, но вскоре взяла себя в руки и широко улыбнулась.

– Также факир сообщил…

Викрам заставил служанку замолчать одним лишь суровым взглядом. Она надулась и вернулась на свое место, сложив руки на груди.

Безжалостной частью своей души Халид ощутил странное удовлетворение от этой картины – порхающая бабочка, подчинившаяся силе великана. Если бы Шахразада была здесь, она наверняка бы отпустила очередную колкость, одновременно и улучшив и ухудшив ситуацию, а также еще больше удовлетворив жестокосердную сторону Халида.

Он подошел к изголовью кровати Викрама и спросил:

– Я могу хоть чем-то помочь?

– Ничем, если у тебя нет новой руки, – с привычной бесстрастностью отозвался Воин, откидываясь на подушки и меряя собеседника непокорным взглядом.

– Увы, мне нужны обе мои руки, – слегка улыбнулся Халид.

– Для чего же? – проворчал Викрам с нарочитым презрением.

– Чтобы сражаться.

– Ложь. Такие разряженные павлины, как ты, не умеют сражаться.

– Я никогда не лгу, – многозначительно приподнял брови Халид.

– Ложь, – несмотря на мрачный взгляд, под усами Викрама мелькнула улыбка.

– Возможно, «никогда» – слишком сильно сказано.

– «Редко» лучше подходит.

– Значит, пусть будет «редко», – согласился Халид с намеком на улыбку.

– Я больше не могу сражаться, meraa dost^[3], – тяжело вздохнул Викрам, пригладил правой рукой свою короткую бороду и на секунду прикрыл глаза: признание явно далось ему нелегко.

– Вот это – точно ложь, – без колебаний сказал Халид. – Факир сообщил, что твое плечо исцелится со временем. Нельзя…

– Я ничего не чувствую левой рукой.

Халид ненавидел сюрпризы всей душой, с силой тысячи солнц.

Его взгляд невольно упал на пострадавшую конечность Викрама. Она лежала поверх льняной простыни и казалась такой же, как раньше: безжалостной, мускулистой. Неуязвимой.

Но это уже не соответствовало действительности.

Викрам не любил пустые слова утешения и не нуждался в них, но Халид все равно не сумел воспротивиться желанию прокомментировать очевидное:

– Еще слишком рано делать выводы. – Он постарался не допустить сочувствие в голос, так как знал, насколько это задело бы друга. – Ощущения могут со временем вернуться.

– Даже если так, то я никогда больше не смогу сражаться по-прежнему. – В словах Викрама не было и намека на эмоции – простая констатация фактов.

Деспина заерзала на своем месте, уже во второй раз демонстрируя беспокойство с момента появления в комнате Халида.

Несмотря на удивление, он некоторое время обдумывал слова Викрама, прежде чем сказать:

– Повторюсь, еще слишком рано делать выводы.

– Щенок использовал стрелы с обсидиановыми наконечниками. – Ярость Воина, казалось, сочилась из его пор, прорезала глубокие морщины на лбу. – Они раздробили кости так, что их уже не восстановить.

Халид испытывал ту же ярость, что и друг, но все же усилием воли подавил гнев. Сейчас было не время подливать масло в огонь. Поэтому он превратил лицо в маску фальшивого спокойствия. В маску, которая так хорошо ему удавалась.

– Мне доложили об этом.

– Я не могу служить телохранителем, имея лишь одну действующую руку, – подчеркивая каждое слово, прорычал Викрам.

– Не согласен.

– Так и знал, что ты станешь возражать, – нахмурился он. – Но это и неважно, meraa dost.

– Почему это?

Служанка снова заерзала на стуле.

Викрам удобнее устроился на подушках, его лицо разгладилось.

– Потому что я не желаю быть тенью себя прежнего. И ты не сможешь меня заставить. – Он даже не стал утруждаться, чтобы бросить на собеседника вызывающий взгляд.

– Могу ли я хоть чем-то помочь, друг мой? – повторил свой вопрос Халид, хотя сейчас слова звучали совершенно по-другому.

– Я хочу покинуть город, – после продолжительной паузы ответил Воин. – Чтобы начать собственную жизнь.

– Конечно, – кивнул Халид. – Все, что пожелаешь.

– И завести жену.

Еще один сюрприз. Похоже, сегодня им не будет конца.

– У тебя уже есть кто-то на примете? – осторожно спросил Халид, сохраняя хладнокровное выражение лица.

Викрам насмешливо посмотрел на халифа, затем медленно указал глазами на хмурую бабочку, сидевшую рядом.

На лучшего соглядатая халифа.

Новая неожиданность. Когда же они закончатся?

Как бы Халид ни старался, ему не удалось скрыть недоверие.

– И ты согласна? – уточнил он у Деспины едва слышно, почти шепотом.

Когда она надула губки, состроила веселую гримаску и сверкнула глазами, похожими на глубокие колодцы, полные невысказанных тайн, Халиду потребовалась вся сила воли, чтобы усмирить свой темперамент и не выбежать в ярости из комнаты.

– Хорошо. Не мне судить о хитросплетениях любви, – покачал головой халиф, изгнав даже намек на удивление из голоса. – Что-нибудь еще?

– Да, есть одна вещь, – пророкотал Воин, словно только что вспомнил. Халид терпеливо ждал, надеясь не услышать очередной неприятный сюрприз. – Несмотря на личность моей будущей жены, мне не хотелось бы становиться объектом сплетен. – Викрам посмотрел на Деспину, и она вернула ему взгляд с понимающей улыбкой.

– Конечно, – кивнул Халид. – Я никому ничего не скажу, обещаю.

– Через два дня мы уедем, – сообщил Воин. – После этого все будет в руках богов.

– Я буду скучать по искрометным беседам с тобой, друг мой, – проговорил халиф, стараясь не выдать охватившей его боли от грядущего расставания – ожидаемой, но оттого не менее острой.

– Ложь, – фыркнул Викрам, и его здоровое плечо затряслось от сдавленного смеха. – Теперь ты станешь лучшим фехтовальщиком Рея. Наконец-то.

– Лучшим фехтовальщиком разрушенного города, – парировал Халид, едва сдерживая улыбку. – Мне подходит. – Он отвел взгляд, потирая челюсть ладонью.

– Meraa dost? – В голосе Викрама впервые появился намек на неуверенность. – Ты и в самом деле не попытаешься ее вернуть?

– Что я слышу? – Халид снова посмотрел на друга и ухмыльнулся, хотя на сердце было тяжело. – После стольких возражений?

– Несмотря ни на что, я понял… что скучаю по этой нарушительнице спокойствия. И по ее редкому дару заставлять тебя улыбаться.

Халид тоже скучал по Шахразаде. Больше, чем думал.

– В Рее она была бы в опасности, – прокомментировал он. – Я ей не подхожу.

– А тот щенок подходит? – возмутился Викрам, и лоб его снова прорезали морщины.

– Возможно, – сказал Халид, чувствуя, как возвращается и его ярость. – По крайней мере, он обладает даром заставлять ее улыбаться.

– А ты нет? – Викрам недоверчиво сощурился, и его глаза сверкнули, как два кусочка кремня.

Как обсидиан костедробильных наконечников стрел Тарика Имрана аль-Зийяда.

Кровь Халида вскипела от злости. От ничем не обоснованной ярости.

В конце концов, именно он позволил Шахразаде сбежать с сыном эмира Назира и не стал их преследовать, как сначала хотел. Не приказал Джалалу вернуть ее, как бы того ни желал.

Халид решил отпустить возлюбленную, чтобы освободить ее от необходимости и дальше страдать вместе с ним. Вместе с Реем.

Сколько еще времени он мог оттягивать неизбежное?

Это стало невозможным.

Невзирая на все попытки уйти от судьбы, она все же настигла его и огненной грозой пронеслась по городу. Разрушила и сожгла все то, что любил и ценил Халид.

Он не хотел, чтобы Шахразада сгорела вместе с ним, и предпочел бы снова и снова пылать на костре, лишь бы не видеть страдания на лице любимой.

– Я не могу вызвать у нее улыбку, – наконец проронил Халид. – Больше не могу.

– Еще слишком рано делать выводы, – после недолгого размышления заключил Воин, поглаживая ладонью бороду.

– Желаю тебе счастья, Викрам Сингх. – Халид низко поклонился, касаясь лба кончиками пальцев.

– И я тебе, meraa dost – мой дорогой друг.