Дым на солнце

Renée Ahdieh

SMOKE IN THE SUN

© 2018 by Renée Ahdieh

Перевод с английского А. Атаровой

Художественное оформление Я. Клыга

Во внутреннем оформлении использованы иллюстрации:

© R-i-s-e, rosadu / iStock / Getty Images Plus / GettyImages.ru

© Атарова А., перевод на русский язык, 2024

© Издание на русском языке, оформление.

ООО «Издательство «Эксмо», 2024

* * *

Посвящается всем девушкам в мире:

Вы вдохновляете меня каждый день

Истина – это не то, какой вы хотите ее видеть; это то, что есть на самом деле. И вам придется склониться перед ее силой или жить во лжи.

Миямото Мусаси

Хорошая смерть

Наверху, словно призраки, собрались темные тучи.

Большинство людей были облачены в траурный серый цвет. Их головы были опущены в знак уважения, голоса приглушены. Даже самые маленькие дети без вопросов вели себя тихо.

То была честь, которую они оказывали своему недавно почившему императору. Честь, вызванная их высочайшим почтением и непоколебимой любовью. Девушка не чувствовала в своем сердце ни почтения, ни любви.

Тем не менее она хранила молчание. Притворялась, что тоже следует общему настроению, хотя ее кулаки прижимались к бокам. Краем глаза она наблюдала, как похоронная процессия движется по затихшим улицам Инако. Как с мрачного серебристого неба начал накрапывать мелкий дождь. Вскоре ее плетеные сандалии намокли. Ткань ее простых штанов прилипла к икрам.

Ее левая рука еще крепче сжала камень в кулаке.

Барабаны, отбивающие ритм процессии, приближались, их низкий гул отдавался в ее ушах. Пронзительная мелодия хитирики^[1] пробивалась сквозь нарастающий шум дождя.

Когда императорская гвардия, стоящая вдоль дороги, обратила свои взоры на толпу, люди поспешно склонили головы, опасаясь, что их могут наказать за малейшее проявление неуважения. Те, кто находился рядом с девушкой, поклонились еще ниже, когда в поле зрения показалась поминальная табличка, возглавляющая процессию. Струйки дыма от благовоний из агарового дерева наполнили воздух ароматом горящего кедра и теплого сандала. На каменной поверхности таблички были выгравированы имена многих прошлых императоров – умерших небесных повелителей клана Минамото.

Девушка не поклонилась. Она продолжала держать голову высоко. Уставилась на поминальную табличку.

Если ее поймают, это будет равносильно смертному приговору. Это станет верхом неуважения, пятном позора на ее семье и всех тех, кто последовал за ними. Но честь никогда не имела для нее большого значения.

Особенно перед лицом несправедливости.

В последний раз девушка сжала пальцами камень. Обтерла потную ладонь о его шероховатую поверхность. Прицелилась.

И запустила камень в поминальную табличку.

С резким треском он ударил в центр серого камня.

Оглушительная тишина опустилась на толпу, когда те, кто нес табличку, на мгновение покачнулись. Они с ужасом наблюдали, как табличка упала в грязь, разбиваясь на осколки.

Одинокий крик возмущения превратился во множественный рев. Хотя никакая потерянная любовь не связывала почившего императора и жителей района Ивакура, этот поступок стал оскорблением самих богов. Самураи, охранявшие процессию, пришпорили лошадей и рванули в толпу. Нечто похожее на коллективное заикание пронеслось по толпе, и этот звук был похож на низкий гул потревоженного улья перед атакой. Дрожащие пальцы указывали во все стороны, сыпля обвинениями везде и всюду.

Но девушка уже пришла в движение.

Она бросилась в тень за маленькой аптекарской лавкой. Ее руки дрожали от пульсирующей под кожей энергии, когда она натянула маску на нижнюю часть лица. Затем девушка ухватилась за край соснового карниза и уперлась ногой в стену, испачканную штукатуркой. С молниеносной точностью она запрыгнула на черепичную крышу.

Крики снизу становились все громче.

– Это он.

– Это тот, кто бросил камень.

– Вон тот мальчик!

Девушка с трудом подавила улыбку. Но сейчас у нее не было времени на такую роскошь, как эмоции. Летящими шагами она метнулась к гребню крыши, затем соскользнула по наклонной черепице с другой стороны. Справа донесся стук копыт, погнав девушку к крыше слева от нее. Она перепрыгнула через зияющее пространство между двумя зданиями и сгруппировалась. Но даже при всех этих предупредительных мерах болезненная дрожь пробежала от ее пяток вверх по позвоночнику.

Когда она перелетела над изогнутыми плитками, зацепившись ступнями за их влажную поверхность, мимо ее уха просвистела стрела. Подобно водопаду девушка скользнула к краю крыши и упала в тени внизу.

Мгновение прошло в раздумьях. Ее грудь тяжело вздымалась, когда она сделала один вдох. Второй. Она должна уйти дальше. Моргая от дождя, девушка бросилась в переулок, огибая брошенную тележку с капустой.

Внезапно слева от нее послышались бегущие шаги.

– Вон он.

– В переулке рядом с кузницей!

Сердце грохотало в ушах, когда она метнулась за угол, топот приближался. Спрятаться было негде, кроме бочки с дождевой водой, стоящей у стены полуразрушенной кузницы. Если она задержится еще хоть на мгновение дольше, ее поймают.

Оглянувшись по сторонам, девушка приняла быстрое решение. Проворная, как кошка, она прислонилась спиной к деревянному столбу и оттолкнулась один раз, второй. Ее тело задрожало от усилий, когда она втиснула ногу в изгиб опорной балки. Затем девушка извернулась, вжимаясь плечами в грубую солому подбрюшья крыши.

Ее взгляд затуманился от страха, когда внизу, прямо под ней, показался солдат. Если бы он посмотрел вверх, то все было бы кончено. Солдат огляделся, а затем поставил ногу в сандалии на бочку с дождевой водой. Та с глухим стуком упала набок, дождь внутри ее в запоздалом всплеске смешался с грязью на земле. Разочарование сорвало резкий выдох с губ солдата.

Вслед за ним в небо вонзился неразборчивый яростный крик.

По мере того как гнев солдата рос, девушка крепче вжималась в крышу, усилие напрягало все ее тело. Ей повезло, что ежедневные тренировки сделали ее стройные конечности такими гибкими. Заставили ее прочувствовать каждый мускул, каждое движение. Она задержала дыхание, не смея пошевелить ни пальцами, ни ступнями.

Солдат в последний раз пнул бочку, прежде чем выбежать обратно на улицу.

Прошло несколько мгновений, прежде чем девушка наконец позволила себе расслабиться. Позволила своему телу найти более удобное положение. Она оставалась в тени, пока звуки погони не растворились в грохоте дождя. Затем с нарочитой осторожностью она потянулась к деревянному столбу и с приглушенным стуком опустила ноги в грязь. Девушка выпрямилась, снимая маску с лица.

Но стоило ей повернуться к выходу, как дверь, ведущая в закрытую часть кузницы, скользнула в сторону. Вздрогнув от звука, девушка уронила маску в грязь.

Перед ней стояла женщина с поседевшими висками и неумолимым взглядом.

Хотя лицо девушки осталось безмятежным, ее сердце дрогнуло в груди.

Судя по возрасту, эта женщина могла бы быть ровесницей ее матери. Если бы она крикнула хоть слово, девушку бы поймали. Страх приковал ее к месту. Девушка молчала, когда женщина вдруг медленно выдохнула, ее глаза сузились в понимании.

Затем она дернула подбородком влево, указывая девушке путь к отступлению.

С благодарностью поклонившись, она исчезла под дождем.

Она бесчисленное количество раз возвращалась назад, петляя по мокрым от дождя улицам района Ивакура, – гарантируя, что никто не сможет раскрыть ее путь по следам. Когда она подошла к арочному каменному мосту и перешла по нему в рощицу белоснежных кизилов и бледно-розовых сакур, ее походка изменилась. Плечи опустились, а шея вытянулась. Это произошло машинально, стоило запаху цветущего ночью жасмина ударить ей в ноздри.

Но все же она избегала всех главных дорог, кроме моста. Скрывшись под дождем из умирающих лепестков, она остановила дзинрикисю^[2] и забралась под его изношенный парусиновый навес. Ее ресницы дрожали, а губы приоткрылись, беззвучно считая каждый ее вдох.

Ити.

Ни.

Сан.

Си^[3].

Затем девушка подняла подбородок. Ловкими движениями она поправила свою растрепанную одежду, приведя ее в полный порядок. Она распустила пучок на макушке и превратила его в элегантную прическу. Подобно одаренной мастерице перевоплощений, которой ее научили быть, девушка превратилась из дерзкого юноши в сдержанную загадку. Когда она наконец прибыла к воротам чайного дома, она дважды постучала, сделала паузу, а затем быстро ударила костяшками еще пять раз. Послышалось шарканье ног и шепот из-за ворот, а затем они распахнулись.

Хотя эти слуги знали, что нужно отпереть дверь после этой серии стуков, никто не встретил девушку, как она и просила. Потому никому из них не придется лгать о том, что они видели ее. Неудача девушки не стоила жизней всех здешних молодых женщин, а цена за хранение ее секретов была слишком высока.

Она прошла по полированным камням сада мимо журчащего ручья и трех его миниатюрных водопадов и окунулась в музыку звенящего смеха и ритмичного сямисэна. Затем она проплыла мимо элегантного сада с бонсай и обогнула чайный павильон, выходя к небольшому зданию неподалеку. У раздвижной двери с замысловатой резьбой ждала ее верная служанка Кирин с кувшином чистой воды в руках.

Кирин поклонилась. Девушка ответила тем же.

Когда девушка сняла сандалии, веснушчатая служанка толкнула раздвижную шелковую дверь, ведущую в комнату, вдоль стен которой стояли два больших сундука тансу^[4] из красного кедра, обитого черным железом. Девушка переступила через высокий порог и уселась перед полированной серебряной поверхностью, находившейся за рядами изысканной косметики и стеклянных флаконов.

Она уставилась на свое отражение. На изящные линии лица. Те самые, что так хорошо скрывали ее в этих стенах.

– Не хотите ли принять ванну? – спросила Кирин.

– Да, пожалуйста, – ответила девушка, не отводя взгляда.

Служанка снова поклонилась и развернулась, чтобы уйти.

– Кирин? – девушка повернулась. – В мое отсутствие ничего не доставляли в окия?^[5]

– Мне очень жаль, – Кирин покачала головой, – но сегодня для вас не было сообщений, Юми-сама.

Асано Юми кивнула. Вернула взгляд к зеркалу.

Ее брат Цунэоки скоро найдет ее. Она была в этом уверена. После того как Оками сдался в лесу три дня назад, она и Цунэоки больше не могли позволить себе бездельничать, мечась между тенями и оставляя за собой шепот. Не могли они и дальше позволять своему болезненному прошлому определять ход их будущего. Это правда, что старший брат Юми ранил ее. Ранил глубоко. Этой его ложью о том, кем он был. Его слепым упорством, что только он один владел ответами. Что он один имел право делать выбор.

Хотя его выбор всегда оставлял Юми в одиночестве и в стороне.

Много лет назад небрежность Цунэоки заставила Юми взобраться на стены своей надушенной тюрьмы и полететь над изогнутыми черепицами. Упрямое самомнение ее брата дало ей крылья. Которые помогли ей летать везде и всюду.

Юми рассеянно поигрывала алебастровой крышкой баночки, наполненной пчелиным воском и измельченными лепестками роз.

Ее брат носил свои улыбки так же, как она носила эти краски. Ухмыляющаяся маска, чтобы скрыть ярость и разбитое сердце. Их мать говорила, что они должны быть осторожны с масками, которые они выбрали носить. Потому что однажды эти маски могут стать их лицами. Слыша это предупреждение, Цунэоки часто косил глазами и скользил языком по оскаленным зубам, как змея. При виде этой гримасы Юми постоянно сгибалась пополам от смеха. В детстве ее брат всегда смешил ее. Всегда заставлял ее верить.

Пока все это не кончилось, как пламя, погасшее на ветру.

Крышка со звоном скользнула, падая мимо баночки и вырывая Юми из ее мыслей. Она снова встретила свой взгляд в зеркале.

Моргнула в ответ на намек на слезы в уголках глаз. Сжала челюсти.

Пришло время клану Асано начать вершить свое правосудие.

Правосудие, которое ждало десять лет.

Юми снова подумала о камне, который сегодня держала в руке. Хотя все произошло только сегодня утром, казалось, что это было в другом мире. Она вспомнила крики возмущения из толпы. Они посчитали ее действия глупыми. Но лишь потому, что они боялись и построили всю свою жизнь на этом страхе. Пришло время выжечь его изнутри. Ударить по самому его основанию.

И Юми начала с камня. Звук, с которым он ударился о поминальную табличку императора, отдавался в ее ушах. Первый из многих будущих боевых кличей.

Она все еще чувствовала его шершавую поверхность на своей ладони.

Пришло время клану Асано восстановить справедливость в Империи Ва.

Или умереть в попытке.

Маска милосердия

Возле ветхой кузницы в районе Ивакура патрулирующий пехотинец наткнулся на черную маску, почти утонувшую в грязи.

Ярость затуманила его зрение. Но быстро сменилась страхом. Он искал здесь раньше. Свидетельство его усилий – опрокинутая бочка для дождевой воды – насмехалось над ним, с каждым мгновением погружаясь все глубже в грязь. Если кто-нибудь обнаружит, что он позволил мальчишке в маске ускользнуть, солдат будет наказан. Быстро и безапелляционно.

Он шевельнулся, чтобы засунуть маску в рукав, но тут его внимание привлекли признаки жизни. За грязным экраном из рисовой бумаги в задней части кузницы мигнул фонарь. Глаза солдата сузились. В четыре шага он подскочил и ногой выбил хлипкую дверь из бумаги и дерева.

За столом сидела женщина с маленьким ребенком, склонившись над свитком мятого пергамента. Она учила сына читать. Женщина выглядела измученной и изможденной, а у мальчика, стоявшего на коленях перед низким столиком, глаза блестели, как смазанное олово.

Без колебаний женщина заслонила сына, прикрывая его своим телом как щитом. Она взглянула на грязную маску в руке солдата, ее опущенные глаза расширились. Всего на краткий миг, но солдат заметил его.

Это не было выражением удивления. А скорее понимания.

Признания.

Это мгновение ясности определило следующее решение солдата. Никто не узнает, что он позволил мальчику в маске – предателю, который осмелился бросить камень в похоронную процессию императора, – сбежать.

Взмахом меча солдат устранил причину своего беспокойства. Заставил одним ударом замолчать женский голос. Глядя, как мать безжизненно рухнула на утоптанный земляной пол, мальчик задрожал, его оловянные глаза наполнились слезами.

На мгновение вдоха солдата охватила неуверенность.

Нет. Он не отнимет еще и эту маленькую жизнь. Маленькую жизнь, которая когда-нибудь сможет послужить делу их божественного императора, возможно, даже лучше, чем он сам.

Поэтому солдат поднес палец к губам. Доброжелательно улыбнулся. Милосердие, которое растопило последние оставшиеся следы вины. Затем он взъерошил волосы мальчика и стряхнул кровь со своего клинка, прежде чем уйти тем же путем, которым пришел.

Войдя в сгущающуюся тьму за старой кузницей, солдат поднял подбородок. Облака клубились над головой, заставляя его желудок сжиматься, как будто он побывал в битве. Возможно, с его стороны было бы мудро послать кого-нибудь чуть позже проверить, как там мальчик в кузнице. Другую женщину, быть может. Кого-то…

Его брови нахмурились.

Нет. Мальчик был не его заботой. В возрасте этого мальчика солдат уже заботился о себе и двух младших сестрах. У мальчика, несомненно, была семья. В конце концов, не могла же его мать работать в кузнице. Просто смешно! Женщина, работающая на наковальне. Раздувающая мехи. Выковывающая меч!

Солдат хмыкнул себе под нос. Мягкий смех разрастался громче, когда в его животе туго скрутился узел. Когда низкий гул загудел в его барабанных перепонках.

Его смех превратился в кашель.

Кашель, от которого перехватывало дыхание.

Солдат согнулся пополам, упираясь ладонями в колени. Его затрясло, когда он изо всех сил попытался вдохнуть воздух. Дрожь охватила все тело, пока не содрогнула саму его душу. Гул разливался вокруг него, звеня в ушах. Принуждая опуститься к земле.

Последнее, что он запомнил, была маска, покрытая коркой темной грязи.

* * *

Лиса с желтыми глазами рядом с опрокинутой бочкой наблюдала, как пехотинец рухнул на улицах района Ивакура и закорчился в грязи, разевая рот в беззвучном крике.

Она медленно ухмыльнулась. Со знанием дела. Ее мрачная задача была выполнена. Ее темная магия расплелась над землей.

Затем она исчезла в вихре дыма.

Высокая, гордая и несчастная

Это был сюжет из истории, которую она когда-то слышала.

Девушка в Золотом замке, на своем законном месте. Обрученная с сыном любимой супруги императора. Принесшая честь клану Хаттори.

Душистая вода в деревянном фуро^[6] была такой же, как дома. Словно теплый шелк, скользящий по ее коже. Чужие руки, растирающие плечи и спину Марико, двигались почти так же, как дома, – без жалости, пока ее бледная кожа не засияла, как у новорожденного: розовая, влажная и безупречная. Служанка, брови которой сошлись на переносице в застывшем навеки осуждении, расчесывала ее волосы инкрустированным перламутром гребнем – почти так же, как ее няня, когда Марико была помладше.

Все чувствовалось как что-то знакомое.

Но хотя Марико сейчас ни в чем не могла быть уверена, это она знала наверняка – ее жизнь никогда не будет прежней.

Под бдительным присмотром ее брата они прибыли в Инако прошлой ночью. В столицу, окутанную трауром. Чьи улицы были наполнены шепотом. Сегодня были похороны их императора, его смерть была внезапной, окутанной паутиной подозрений. Поговаривали, что плач императрицы после обнаружения тела был слышен во всех семи мару. Он разнесся даже за железные с позолотой ворота замка. Она кричала, что это было убийство. Выплескивала свою ярость на всех вокруг, обвиняя их в предательстве. Потребовалась целая стая служанок, чтобы успокоить ее и помочь дать волю слезам.

Пока не затихли последние всхлипы смирения.

Но за этой приглушенной напряженностью кипело что-то зловещее. Прошлой ночью, когда вторые ворота, ведущие в замок, со скрипом закрылись за ними, воздух вокруг Марико замер. Испустил последний вздох слабый ветерок, дувший за экраном ее норимоно. В небесах прокричала сова, и ее крик эхом отразился от каменных стен.

Как бы предупреждая ее.

Предупреждая, что здесь, в Инако, у Марико не будет времени на передышку. Но она и не желала ее. Она бы и не позволила себе ничего подобного.

Глубоко в недрах этого замка последний в роду прославленных сёгунов ждал неминуемой гибели: последнего суда столицы. И ложь, в которую был облачен этот город, – ложь, укутанная в шелка и сталь, – мерцала прямо под поверхностью, готовясь принять форму. Какой бы ни была цена, Марико превратит ее в то, чем она была с самого начала.

В правду.

Она стиснула зубы. Готовясь к предстоящему бою. Он будет не похож ни на что, к чему ее готовили Оками и Черный клан в лесу Дзюкай. В этом бою в ее распоряжении не будет оружия из дерева, металла и дыма. Вместо этого она будет вооружена только своим умом и храбростью. Это будет именно та битва, к которой она неосознанно готовилась с самого детства, сражаясь со своим братом Кэнсином.

Битва ума против мускулов.

Здесь, в Инако, броня Марико будет состоять не из закаленной кожи и украшенного шлема. Это будут духи и пудра на лице. Ей придется заставить принца Райдэна – своего жениха – поверить ей. Он должен увидеть в ней несчастную жертву, а не злодейку, пошедшую на все по своей воле.

«Хотя я и планирую стать злодейкой во всех смыслах этого слова».

Пусть даже у Хаттори Марико заберут все, даже ее жизнь, она не позволит тем, кого она любила, стать добычей тех, кто хотел их уничтожить. Она узнает правду о том, кто замышлял убить ее в тот день в лесу. Почему они пытались взвалить вину за это на Черный клан. И какая причина лежит в самой глубине их заговора.

Даже если за покушением стояла сама императорская семья.

Даже если ее собственная семья может оказаться в опасности.

От этой мысли по ее коже пробежали мурашки, как будто вода в фуро неожиданно обратилась в лед.

Выбор Кэнсина был сделан задолго до того, как он вошел в лес Дзюкай, неся их фамильный герб рядом с гербом императора. Еще до того, как он заставил солдат стрелять по своей единственной сестре, обрушив на нее ливень из огня и пепла. Он был самураем, а самурай следовал приказам своего господина до самой смерти. Самурай не задавал вопросов.

Его клятва была одним из символов непоколебимой веры.

Но время, проведенное Марико с Черным кланом, научило ее, чего стоит эта слепая вера. Она отказывалась ставить имя Хаттори на один уровень с этой ленивой столичной знатью. С той самой знатью, которая только и делала, что набивала свои карманы и наращивала влияние за счет угнетенных. За счет тех, кого они должны были защищать. Как та пожилая женщина, которая заботилась о детях в приходе Ивакура, что зависела от поддержки Оками и Черного клана.

«Защищу».

Марико прижала колени к груди, пряча сердце, не давая укорениться самым худшим из своих опасений.

«Что, если Оками уже мертв?»

Она крепче сжала колени.

«Нет. Он не умер. Этого не может быть. Они захотят устроить представление из его казни».

«И когда они это сделают, я буду рядом и защищу его».

Сама мысль о том, что у Марико были силы защитить того, кого она любит, казалась странной. Раньше она никогда не могла подобрать правильных слов. Никогда она не умела использовать правильное оружие. Но сама изобретательность может стать оружием во всех ее проявлениях. Ее разум может быть мечом. А голос – топором.

Ее ярость может разжечь пламя.

«Защищу».

Марико никогда не позволит Оками – юноше, укравшему ее сердце темной ночью глубоко в чаще шумящих деревьев, – потерять все, за что он сражался. И она не позволит себе потерять то, что она любит. Она наблюдала из теней, как Кэнсин позволил солдатам отправиться по ее следам в лесу Дзюкай. Чувствовала боль от предательства брата с каждым его вопросительным взглядом. Она прикусила язык, когда эти самые солдаты заставили Оками опуститься на колени в грязь и сдаться. Как они издевались и высмеивали его с высоты своего роста.

Марико сглотнула, горечь переполнила ее горло.

«Это больше не повторится. Я защищу тебя, чего бы мне это ни стоило».

– Взгляните на свои ногти, – размышления Марико прервала служанка, морщины на ее лбу стали еще глубже. Ее осуждение вызвало новые воспоминания из детства девушки. – Вы как будто всю жизнь выкапывали из грязи камни. – Она цокнула языком, продолжая изучать пальцы Марико. – Это руки госпожи или посудомойки?

Перед глазами Марико все поплыло, когда она посмотрела на свои покрытые ссадинами костяшки. Перед ее мысленным взором возникла еще одна пара рук, и те мозолистые пальцы переплелись с ее. Соединились в одно целое.

Чтобы стать сильнее.

«Оками».

Марико моргнула. Привела хаос своих мыслей во что-то целостное. Она прикусила губу и раскрыла пошире глаза.

– Черный клан… они заставляли меня заниматься грязной работой. – Ее голос звучал тихо. Блекло. Именно так, как ей требовалось.

Служанка фыркнула в ответ, на ее лице все еще было написано сомнение.

– Тут не иначе как помощь магии потребуется, чтобы исправить этот ущерб. – Ее слова были такими же резкими, равнодушными к притворной робости Марико. Странно, хотя упрек этой женщины ни в коей мере не был утешительным, он все же немного согрел Марико. Он напомнил ей тихое, вездесущее ворчание ее матери.

«О нет. Только не это».

Поведение служанки напомнило ей о Ёси.

При мысли о ворчливом добродушном поваре у Марико не на шутку заслезились глаза.

Служанка уставилась на нее с поднятыми бровями.

Но на этот раз осуждение пожилой женщины вызвало у Марико совершенно иную реакцию.

Гнев забурлил под ее кожей. Она отдернула руку и отвела взгляд, как будто испугалась. Устыдилась. Суровое лицо служанки дрогнуло. Как будто стыд Марико она могла понять и принять. Когда она снова взяла руку Марико в свою, ее прикосновение было осторожным. Почти нежным.

А Марико тем временем пыталась обуздать свой гнев, и мысль проскользнула в ее голове:

«Мой страх, даже притворный, кажется убедительнее в сочетании с гневом».

Одна из девушек, помогавшая грубой служанке, поклонилась возле деревянной ванны, прежде чем поднять с пола ворох грязной потрепанной одежды.

– Моя госпожа, я могу избавиться от этого? – Ее круглое лицо и нос пуговкой сморщились от отвращения.

Это была одежда, которую Марико носила в лесу Дзюкай, когда притворялась мальчишкой. Она отказывалась избавиться от выцветшего косодэ и штанов, даже несмотря на настояния Кэнсина. Это было все, что у нее осталось. Ее глаза расширились, заставляя лицо, как она надеялась, принять печальное выражение. Марико покачала головой.

– Пожалуйста, постирайте их и сложите в комнате. Несмотря на то что я больше всего хочу забыть о том, что со мной произошло, важно иметь хоть одно напоминание о последствиях неправильного поворота в жизни.

Ворчливая старая служанка фыркнула в ответ на ее слова. Другая девушка схватила руку Марико и принялась тереть под ногтями щеткой из щетины из конского волоса. Пока та была занята делом, служанка с круглым лицом и носом пуговкой добавила в воду ароматные масла и бросила свежие цветочные лепестки. Масло поблескивало вокруг Марико, как угасающая радуга. Лепесток приклеился к внутренней стороне ее колена. Она опустила ногу под воду и смотрела, как лепесток уплывает.

Это зрелище напомнило ей о том, что сказал старик в таверне в ту ночь, когда она впервые встретила Черный клан, одетая как мальчишка. Он сказал ей, что она похожа на воду. Тогда Марико резко отвергла его слова. Вода была слишком текучей и изменчивой. А ее мать всегда говорила, что Марико похожа на землю – бесконечно упрямая и прямолинейная.

«Сейчас мне больше, чем когда-либо, надо стать водой».

Марико задумалась о том, что стало с Черным кланом после того, как Оками сдался ее жениху. Задалась вопросом, как Ёси, Харуки, Рэн и все остальные перенесли этот страшный удар. Всего три ночи назад они узнали, что их главарь годами обманывал их. Что на самом деле он не был сыном Такэды Сингэна. Что юноша, за которым они следовали почти десять лет и которого называли Ранмару, оказался сыном Асано Наганори. Что он взял на себя роль Такэды Ранмару, чтобы защитить своего лучшего друга и загладить вину за предательство отца – предательство, которое разрушило обе их семьи. Что настоящее имя этого юноши было Асано Цунэоки.

Что всех их обманули.

А жених Марико – принц Райдэн – покинул лес с добычей, достойной того, чтобы преподнести ее на могильный холм своего отца.

С настоящим сыном Такэды Сингэна, последнего сёгуна Ва: Оками.

Ненависть вспыхнула и быстро погасла в груди Марико. Чувство вины свернулось в ее желудке. Она посмела сидеть в ванне с ароматной водой, позволяя полировать свою кожу и расчесывать до блеска свои волосы, в то время как судьба тех многих, кто был ей дорог, была неизвестна.

Она сделала успокаивающий вдох.

Это было необходимо. Это была причина, по которой она попросила Кэнсина отвезти ее в Инако. Если Марико собиралась привести в исполнение свой план, придуманный за время пути из леса Дзюкай в столицу, она должна была заполучить власть. Должна найти способ освободить Оками. Должна убедить своего жениха, что она – именно та влюбленная глупая девушка, которую он, несомненно, желал бы видеть своей невестой. Затем, как только она завоюет некоторое доверие, она сможет найти способ начать передавать информацию вовне. Тем, кто боролся за то, чтобы изменить будущее столицы и восстановить справедливость для ее жителей.

Тем, кто хотел свергнуть зло с его хваленого пьедестала.

– Встаньте, – резко потребовала служанка.

Уважение к старшим – вне зависимости от статуса – заставило Марико беспрекословно подчиниться свирепой женщине. Она позволила ей отвести себя к самому большому зеркалу из полированного серебра, которое она видела в жизни. Ее глаза расширились при виде отражения своего обнаженного тела.

Время, проведенное в лесу Дзюкай, изменило Марико и внешне. Углы ее лица обострились. Она стала тоньше. То, что раньше было стройным, теперь стало отточенным. Мышцы, о существовании которых она не подозревала, двигались, когда она шевелилась, словно рябь на поверхности пруда.

Она стала сильнее во многих отношениях.

Пожилая служанка снова цокнула языком.

– Вы тонкая как тростинка. Ни один мужчина не захочет ласкать кожу да кости, и уж тем более такой, как принц Райдэн.

Марико снова захлестнуло желание огрызнуться. Несмотря на то что причин презрения служанки она толком не понимала, она подозревала, что эта пожилая женщина считала девушку, жившую среди разбойников, недостойной выйти замуж за члена императорской семьи. Не заслуживающей внимания принца. Правда вспыхнула огнем внутри ее. Она была кем-то большим, чем просто объектом желания мужчины. Но в этом конкретном случае служанка была права. Ей действительно надо больше есть, если она собиралась сыграть свою роль правильно.

«Будь водой».

Марико улыбнулась со сжатыми зубами. Позволила своим губам дрогнуть, будто она ужасно устала. Ослабла.

– Ты права. Пожалуйста, сделай все, что в твоих силах, даже если потребуется магия, чтобы вернуть меня к моему прошлому «я». Помоги мне стать женщиной, которая могла бы понравиться принцу. Больше всего на свете я хочу забыть все, что со мной случилось. – Она изо всех сил постаралась вытянуться. Старалась выглядеть гордой.

Хотя морщины на лице служанки стали глубже, она кивнула:

– Меня зовут Сидзуко. Если вы будете делать так, как я говорю, возможно, мы сможем исправить последствия этого… несчастья.

Марико скользнула руками в предложенный ей шелковый нижний халат.

– Сделай меня достойной принца, Сидзуко.

Сидзуко фыркнула и кашлянула, а затем махнула другим служанкам выйти вперед. В их руках были рулоны блестящей ткани. Стопки парчи и расписного шелка, завернутые в листы прозрачной бумаги. Подносы с украшениями из нефрита и серебра и черепаховыми гребнями.

Марико провела кончиком пальца по тонкой серебряной шпильке. Вспомнила, когда в последний раз держала подобную в руке.

В ту ночь, когда она проткнула глаз мужчине за то, что тот напал на нее.

Марико знала, что ей нужно делать. Ради тех, кто ей дорог, ей нужно было казаться высокой и гордой.

И несчастной.

Она заговорила почти шепотом, как будто ее слова были не чем иным, как запоздалой мыслью:

– Императорской семье потребуется, чтобы я выглядела такой же сильной, как они.

«Так же как и им это понадобится».

Потому что у Хаттори Марико был план.

И эта недовольная старая женщина уже подарила ей первую часть головоломки.