Принцесса и чудовище

Часть первая
КОРОЛЕВСКИЙ ГОНЕЦ

Дорога шла под гору, и неповоротливый экипаж двигался медленно. Четверка лошадей, сдерживаемая твердой рукой кучера, осторожно ступала по подмерзшей грязи. Скрипел каретный тормоз – возница то прижимал рычаг, то отпускал, не позволяя экипажу превратиться в сани – колеса с широкими ободьями не вязли в грязи, зато превосходно по ней скользили. И тяжелая повозка, что была раза в два больше обычной кареты, так и норовила съехать с горы.

Дорогу, и без того скользкую, как болотная гадюка, прихватил ночной морозец, и кучеру стоило больших трудов удерживать экипаж от рывков. Но он старался, как мог, поминая про себя всех богов, и тех, в которых верил, и тех, в существовании которых сильно сомневался.

Пейзаж не менялся уже несколько дней: справа высился пологий склон горы, заросший могучими соснами. Слева склон уходил вниз, но густой лес, покрывавший склоны горы, мешал увидеть долину, раскинувшуюся между двух гор. Небо затянули низкие тучи, и хотя близился полдень, но сегодня солнце так и не смогло пробиться сквозь мутную пелену осени. Мелкий холодный дождь в любой момент мог обратиться в снег, и кучер отчаянно молился, чтобы этого не произошло. Осень – не лучшее время года для путешествий по горам. Утешало одно – еще несколько часов, и они спустятся в долину. Перевал останется за спиной, и путники смогут заночевать в ривастанском пограничном городке. Опасные горные дороги станут лишь неприятным воспоминанием, а впереди раскинется мечта любого возницы – широкий тракт, ведущий от окраины страны к ее столице. К Риву.

По окну в дверце экипажа заколотили молоточки тяжелых капель дождя, и Бертар Борфейм задернул шторку. Откинулся на мягкую спинку сиденья, обтянутую бордовым бархатом, и тяжело вздохнул. Прямо перед ним высилась перегородка, делившая экипаж на две половины. Она была обита темной кожей, и круглые головки серебряных гвоздей тускло блестели в полутьме. Так же тускло поблескивал квадратик полированной стали, висевший на стенке и заменявший Бертару походное зеркало. Он запотел, и вместо лица владельца в нем отражалось темное пятно. Борфейм поднял руку, провел по подбородку, заросшему жесткой щетиной. Ничего не видно. А бриться наугад… Возить по горлу бритвой в прыгающей по кочкам карете – чистое самоубийство. Пальцы наткнулись на старый шрам под ухом, и Бертар нахмурился. Он провел пальцем выше, по высохшим щекам, потрогал лоб… Он чувствовал морщины даже так – на ощупь. Ему не нужно было зеркала, чтобы вновь увидеть то, что он знал. Осунувшееся лицо, темные тени под глазами, лучики морщин, седые виски, сухая кожа, обтягивающая узкие скулы… Сорок пять – еще не старость для лорда Северных гор. Но и молодостью это не назовешь. Поясница ноет от неудобного сиденья, все мышцы затекли, а колени зудят так, словно в суставы насыпали песка. Проклятая всепроникающая сырость пропитала и внутренности экипажа, и походную одежду, ставшую и холодной, и тяжелой. Свербит в носу, хочется чихать, в горле скребут осколки льда. Осень за окном, осень внутри, осень в душе.

– Ничего, – прошептал Бертар мутному пятну, отражавшемуся в походном зеркале. – Я еще увижу, как взойдет солнце.

Он откинулся на спинку сиденья и взглянул вверх. Там, под высоким для кареты потолком, горела свеча, упрятанная в стеклянный плен фонаря. При такой тряске зажигать лампу опасно – масло может расплескаться, и тогда пожара не миновать. Вот и приходилось жечь свечи, самые лучшие, самые яркие, от поставщика королевского двора Тарима – мастера Вога. И все же это были всего лишь свечи – тусклые огоньки в сгустившейся вокруг Бертара тьме.

Лорд Бертар Борфейм, герцог Северных гор, второй сын короля Гриенора Борфейма, выпрямился и расправил плечи. Нет. Это еще не конец. Это не закат, а всего лишь сумерки. Его солнце, сиявшее на гербе золотым кругом, еще покажется из-за гор и засияет так же ярко, как и положено солнцу королевского герба.

– Вэлла! – позвал он. – Ты не спишь?

Из-за стены, делившей походный экипаж надвое, раздался скрип сиденья, и приглушенный девичий голос ответил:

– Нет, дядя.

– Иди сюда, поговори со стариком. Проклятая дорога не дает мне заснуть.

Дверь в перегородке распахнулась, и в темном проеме появилась хрупкая фигура девушки. Она была в длинном шерстяном платье, подходящем для путешествия больше, чем дворцовые наряды, а на узкие плечи была накинута куртка из серых шкур горных белок. Неприбранные белые волосы раскинулись по плечам, а длинный локон упал на раскрасневшуюся щеку.

Герцог с удовольствием рассматривал племянницу. Точеный хрупкий подбородок, фамильные торчащие скулы, прямой и чуть заостренный нос. Вряд ли ее можно назвать красавицей – слишком острые черты лица, больше похожа на птичку, чем на покорительницу мужских сердец. Если она рассердится, подожмет губы и начнет сверкать своими синими, как небо, глазами – станет копией отца. Братец постарался на славу – его породу узнает всякий, и нет сомнений, что в жилах девицы течет королевская кровь Борфеймов. Бертар сжал зубы. Его собственный сын тоже похож на него, и в нем тоже течет королевская кровь, но сейчас… Бертар нахмурился и покачал головой. Нет. Об этом не нужно думать.

– Дядя?

Герцог вскинул голову. Вэлланор стояла рядом, держась рукой за стену, и рассматривала спутника.

– Что-то случилось, дядя? Вам нехорошо?

– Нет, моя принцесса, со мной все в порядке, – герцог заставил себя улыбнуться. – Просто меня утомила дорога. Садись рядом, расскажи мне что-нибудь хорошее и светлое, чтобы сделать этот день чуточку светлей.

Девушка присела на сиденье рядом с герцогом, откинула за спину тугую прядь светлых волос.

– Дядюшка, вы опять назвали меня принцессой, – с укором проговорила она. – Нельзя так делать, отец всегда ругается, когда кто-то так говорит.

– Твой отец далеко, а я здесь, – отозвался Бертар. – Скоро мой брат станет королем, и тогда весь мир будет называть тебя принцессой.

– Это… Это нехорошо, – тихо произнесла Вэлла. – Мы все желаем здоровья королю Гриенору, вашему батюшке.

– Все желают ему здоровья, но это не делает его моложе, – отозвался герцог. – Отец в преклонных годах, и ему сложно управлять Таримом. Эта история с неудавшейся войной подкосила его. Ты же знаешь, твой отец ведет все больше дел вместо короля. И братья твои тоже не остаются в стороне. Это долг королевской семьи – заботиться о королевстве. И ты, Вэлла, тоже будешь исполнять свой долг. Это плата за ту кровь, что течет в наших жилах, плата за то, чтобы быть выше прочих.

Девушка склонила голову. Ее и без того узкие губы превратились в строгую полоску, щеки налились румянцем, но она ничего не сказала. Герцог усмехнулся. Да, сейчас она похожа на Тарлина. Но тот уже высказал бы младшему братцу все, что думает о его нотациях.

– Оставим этот разговор, – примирительно проронил Бертар. – Ты принцесса, Вэлла, и я так буду называть тебя, когда никто не слышит. А сейчас расскажи мне какую-нибудь историю из тех, что твердили тебе учителя королевского двора.

– Хорошо, – тихо отозвалась Вэлла. – Я расскажу о герое Таларе Борфейме, что в одиночку сразился с войском горного короля и захватил трон гномов.

Герцог поудобнее устроился на сиденье, давая отдых уставшей спине. Вэлла уже начала рассказ, и плавный напев древнего сказания убаюкивал. Девушка сидела ровно, глядела в стену перед собой, но Бертар знал, что сейчас перед ее голубыми глазами разворачиваются волшебные картины древнего мира. Она всегда была мечтательницей. Больше интересовалась прошлым, чем настоящим. Но время пришло, и настоящее потребовало Вэлланор Борфейм к себе.

«Надо почаще называть ее принцессой, – подумал Бертар, закрывая глаза. – Пусть привыкает к мысли, что она уже не ребенок, а правительница. Будущая королева… В конце концов, до этого осталось совсем немного. Неделя-другая, и больше не будет ни племянницы Вэллы, ни принцессы Вэлланор. Останется лишь королева Сеговар».

Бертар вздохнул и задремал под напевный слог легенды об одиноком воине, что в древности в одиночку захватил одно из гномьих княжеств и тем положил начало королевству Тарим.

* * *

Огромное зеркало, скованное резной рамой из черного дерева, стояло так близко к королевскому ложу, что Геордор без труда видел свое отражение, даже не вставая с постели. Алый бархатный халат король бросил на белое покрывало, приподнялся и сел. Расправив плечи, затянутые шелковой ночной рубахой, он разглядывал свое отражение, пытаясь найти изъяны.

Морщины разгладились. Седая борода, только что коротко подстриженная цирюльником, выглядела не данью возрасту, а украшением зрелого мужчины. Глаза блестят, словно сон и не подступал к монарху, а грудь все так же широка, как и раньше. Вот только живот предательски топорщит белый шелк на талии. Геордор повернул голову, и в зеркале отразился чеканный профиль, украшавший монеты Ривастана.

– Ну, как? – спросил Геордор. – Годен еще в женихи?

Человек, сидевший за письменным столом, примостившимся в углу королевской опочивальни, поднял голову и отложил в сторону лист бумаги.

– Превосходно выглядите, мой король, – сказал он, поднимаясь из кресла. – Благородный муж в расцвете лет.

– Льстец, – упрекнул король, но в голосе его слышались ласковые нотки. – Эрмин, посмотри мне в глаза и повтори это еще раз.

Де Грилл засмеялся и подошел ближе. Геордор повернулся, демонстрируя другу и советнику свой профиль.

– Девица будет сражена наповал, – посулил Эрмин, присаживаясь на край постели. – Давно я не видел тебя таким цветущим, Геор.

– Этот алхимик – настоящий кудесник, – отозвался король. – Я чувствую себя лет на двадцать моложе.

– И все же он советует не злоупотреблять зельями, – напомнил граф. – Помнится, в прошлый раз он советовал пить по одной склянке в день и больше пользоваться мазями.

– Пустяки, – отмахнулся Геордор. – Вэлланор Борфейм скоро будет здесь, и я должен встретить ее, как подобает королю и будущему супругу. Кстати, что там тебе нашептали твои птички? Где сейчас наши гости?

– Только что пересекли границу. Если дороги не развезет от осенних дождей, то через пару недель кортеж прибудет в столицу.

– Нет сил ждать, – признался король. – Эрмин, я с ума схожу от ожидания. Подумать только, полгода назад я сидел в холодной башне, угрюмый и печальный, видя перед собой только тьму. Мне казалось, что солнце мое закатилось и я вступаю в ночь. Как я был слеп! В мире еще столько радости и света… Пожалуй, это осознаешь, только ступив во тьму.

– Я бесконечно рад за тебя, Геор, – тихо произнес Эрмин. – Отрадно видеть, что ты больше не думаешь о смерти и тлене. Но…

– Надежда, – перебил его король, любуясь своим отражением. – Вот что дает силы, Эр. Я увидел свет. У меня еще есть шанс ярко вспыхнуть перед закатом. Пусть я уйду, но я оставлю стране часть себя. Род Сеговаров не окончится мной, и эта мысль греет меня больше, чем все вино Гернии. Ты понимаешь меня, Эр?

– Да, – отозвался граф. – Понимаю. Но радость не должна заслонять от тебя окружающий мир, Геор. Послушай меня, пожалуйста. Есть дела, которыми ты не должен пренебрегать…

– Дела, – буркнул король. – Проклятье. Конечно, всегда найдется что-то такое, от чего ночью пробьет холодный пот.

Геордор нахмурился и отвел взгляд от зеркала. Де Грилл молчал.

– Это важно? – спросил король.

– Да, – просто ответил Эрмин.

Геордор тяжело вздохнул и приподнялся, стаскивая рубаху. Потом кинул ее на зеркало и зарылся в пуховые перины.

– Излагай, – обреченно произнес он.

Граф демонстративно огляделся.

– Может, лучше потом, в башне? Подальше от чужих ушей?

– Эрмин, – застонал король. – Перестань. Ты сам знаешь, кто и когда здесь подслушивает. А в ту комнатушку я больше не полезу. Забирай ее себе. Устрой там вертеп, если сможешь затащить туда шлюх по этой проклятой лестнице.

– Дело важное, – напомнил Эрмин. – Это…

– Заговор, – буркнул монарх. – Конечно. Всегда отыщется какой-нибудь заговор. Или два. А то и три. Проклятье, Эр, сколько мы их уже пережили? Десятка два, если не больше.

– Нет, – мягко отозвался граф. – На этот раз все не так просто.

– Не тяни, Эр, я спать хочу.

– Помнишь Совет Лордов Ривастана?

– Эта куча болванов, что собирается раз в месяц, чтобы пожаловаться друг другу на меня и придумать очередной закон, который я отвергну?

– Они самые.

– Только не говори, что они что-то замышляют против меня. У них не хватит на это ни ума, ни храбрости.

– Не замышляют, – признал Де Грилл, – иначе бы я принял меры. Но они выражают недовольство. А после их собрания недовольство стал выражать и народ. Кто-то баламутит толпу, Геор. И я пока вижу волны, расходящиеся по воде, но не вижу камня, упавшего в пруд. До бури далеко, но тучи уже сгущаются.

– Выражайся яснее, Эрмин. Оставь сравнения поэтам.

– Все очень просто, Геор, – граф поднялся с постели и выпрямился. – Многим не нравится то, что ты собрался обзавестись наследником.

– Это понятно, – усмехнулся король. – Но я думал, что ты уже знаешь всех недовольных по именам.

– Знаю, но дальше разговоров дело пока не идет. Меня беспокоит другое – недовольство вышло за пределы дворцов. Недовольство выражает чернь, толпа.

– Толпе не нравится, что я обзаведусь наследником? – удивился Геордор. – Что за чушь.

– Им не нравится будущая королева из Тарима, с которым мы едва не вступили в войну.

Король сел на постели, откинул пуховую перину. Потер ладонями лицо, пытаясь отогнать подступающий сон.

– Значит, не все довольны предстоящей свадьбой? – буркнул он. – Да плевать. Толпа всегда чем-то недовольна, но каждый раз им приходится прикусить язык. Правитель я, а не они.

– На этот раз есть сложности, мой король, – граф вздохнул. – Толпу явно кто-то настраивает против принцессы. Возможно, тот, кому не по душе, что вы обзаведетесь наследником, и тот, кто стремится не допустить этого брака.

– Ты знаешь кто именно?

– Пока нет, – сухо отозвался граф. – Со стороны все выглядит очень естественно, как будто толпа выражает собственное мнение. Но за этим стоит кто-то из наших знатных друзей.

– Или родственников, – буркнул король. – Точно так же, как бывает всегда. Чего ты боишься, Эр? Все будет как в прошлые разы. Или что-то изменилось?

– Теперь все не так, – возразил граф. – Раньше мы думали только о тебе, Геор. У тебя не было семьи.

– Принцесса, – прошептал король.

Он сел, спустил ноги с кровати и схватил советника за руку.

– Эрмин, что происходит?

– Пока ничего страшного, мой король, – тихо отозвался граф. – Но я боюсь провокаций. Распаленная чернь может выкинуть такую штуку, после которой Тарим откажется от мысли связать кровными узами ваши семейства.

– Например, сожжет заживо двух представителей королевской семьи Борфеймов? – воскликнул король.

– Нет, не думаю, что до этого дойдет…

– А я думаю! Проклятье, Эр! Почему ты не рассказал мне об этом раньше!

Король вскочил с кровати и босиком пошлепал к письменному столу, на котором лежала груда пергаментов, оставленных Эрмином.

– Сколько людей едут с Бертаром? – бросил он на ходу.

– Два десятка конных – стражники и слуги. Два сменных кучера при экипаже, Вэлланор и сам герцог. Кортеж собирали в страшной спешке, в основном из-за того, что мы торопились успеть со свадьбой до зимы.

– Вид чужих воинов только больше распалит толпу, – бросил король, роясь в пергаментах. – Проклятье. Я-то думал, мой народ будет встречать будущую королеву цветами. Ну почему ты раньше не рассказал мне об этом!

– Пока ничего страшного не происходит, мой король, – осторожно отозвался Эрмин. – Возможно, я невольно преувеличил опасность, пытаясь предусмотреть все случайности. И, честно говоря…

– Да, я помню, – буркнул Геор, выуживая чистый лист из груды исписанных. – Ты что-то такое говорил раньше, но я не слушал. Вместе с молодостью ко мне вернулась и глупость. В голове только юбки и новые наряды. О чем я только думал раньше! Надо было сразу послать конвой. Как считаешь, сотни кавалерии хватит?

– Хватит, – согласился граф. – Но сотня конников будет довольно долго добираться до границы, не говоря уже о том, что следом придется отправить обоз с довольствием для них. Ни в одной таверне этот отряд не поместится. Кроме того, они взбаламутят всю округу, привлекут ненужное внимание к нашим опасениям.

– Два десятка? – задумчиво произнес король, вертя в руках перо. – Праздничная встреча? Цветы и ленты… Проклятье. Против толпы двух десятков может и не хватить.

– Толпу они только раззадорят. Как жаль, что с нами больше нет магов.

– Они сами виноваты! – отрезал король. – Они вздумали ставить мне условия, Эр! Они – мне! Теофис окончательно потерял чувство меры и взбаламутил всю свою магическую братию. Только вот бунта магов мне и не хватало. Они посмели диктовать мне свою волю, Эр. Сдается мне, они слишком много думали о себе и своей власти. Поставили условие – либо я возвращаю им их проклятые бумаги, либо они уходят. Но я поклялся, что никакой черной магии в моем королевстве больше не будет!

– И они ушли, – вздохнул Эрмин.

– Вся проклятая коллегия магов, во главе с болваном Теофисом. Ну и пусть. Гернийский университет еще поймет, какую змею он пригрел на груди.

– Как объект для опытов, который они хотели исследовать, я очень рад их уходу, мой король, – отозвался Де Грилл. – А вот как королевский советник – в ужасе. Маги, поддерживающие Теофиса, ушли и из других городов, не только из столицы.

– Зато остался Дарион, – этот юнец, из которого вырастет настоящий маг не хуже Теофиса. Он, по крайней мере, предан мне.

– И уже собирает новую коллегию магов, – подхватил граф. – Но на это надо время. Собрать по городам и весям достойных магов очень непросто.

– Как думаешь, у него хватит сил быстро пробиться к принцессе и в случае нужды противостоять толпе?

– Хватит, – признал Де Грилл. – Но сейчас он в Венте, мой король. Вы сами отправили его туда, чтобы подобрать кандидатов в новую королевскую коллегию магов.

– Чтоб тебя! – зарычал король. – Постой! А где твой любимчик? Этот новоявленный граф?

– Сигмон? Он в столице. И в этот самый час выполняет мое задание.

– Найди его и отправь к принцессе, – приказал Геордор. – Плевать на все придворные дела, пусть займется настоящей работой. Пусть охраняет будущую королеву.

– Не самый лучший выбор, – вздохнул Де Грилл. – Ла Тойя не дипломат, а боец. Если что-то пойдет не так, то ему будет проще вырезать целый город, чем успокоить его жителей.

– Вырезать целый город? – переспросил король. – А при этом он сможет защитить принцессу?

– Сможет, – со вздохом признал советник. – Защищать он умеет.

– Ну, так пускай немедленно отправляется в путь. Мне как раз и нужен боец, а не дипломат. Пусть вырежет хоть все Восточное герцогство, но только чтобы доставил мне будущую жену целой и невредимой.

– Да, сир.

– И не строй такие страшные рожи, Эрмин. В моем возрасте проще обрести новое герцогство, чем новую невесту.

– Да, сир.

– Ладно, ладно, скажи ему, чтобы вел себя осторожнее. И повежливей с Борфеймами. Будущие мои родственники как-никак. Надеюсь, они не обидятся, что я послал им навстречу лишь одного графа. Пусть Ла Тойя скачет день и ночь, меняет лошадей на королевской почте, но чтобы не смел ложиться в постель, пока не отыщет Вэлланор.

– Хорошо, мой король. Я отправлю Сигмона, – сказал Де Грилл. – Надеюсь, обойдется без кровопролития. В конце концов, мои подозрения – это всего лишь подозрения.

Король бросил перо на стол и вернулся к ложу. Забравшись на постель, он укрылся периной и повернул голову к советнику.

– Эрмин, – позвал он, и граф, ожидавший приказа, шагнул к постели.

– Да, сир?

– Я сказал – немедленно, Эрмин.

– Уже лечу, – мрачно отозвался советник. – Утром он будет в пути.

– Не утром, а к полуночи, – возразил король. – Пусть хоть на этот раз все будет сделано быстро и без задержек. Ступай, Эр.

– Спокойной ночи, мой король.

– Не могу пожелать тебе того же, – отозвался Геордор. – Но чем раньше ты разберешься с этим делом, тем раньше ляжешь спать. Увидимся утром, Эр.

Де Грилл поклонился и быстрым шагом вышел из опочивальни короля. Геордор проводил его тяжелым взглядом, потом вздохнул и перевернулся на другой бок. Он должен поспать. Он должен выспаться, чтобы пропали эти проклятые синяки под глазами. Алхимик сказал, что с ними не справится даже волшебная мазь, если король не будет вовремя ложиться спать.

– Спать, – приказал король самому себе. – Немедленно спать.

Он запустил руку под подушку и нащупал крохотный самострел, заряженный отравленными иглами. Его холодная рукоять, дарующая ощущение безопасности, действовала на монарха лучше снотворных зелий.

– Спать, – прошептал Геордор и закрыл глаза.

* * *

Мрамор колонны приятно холодил спину. Здесь, у лестницы, в самом темном уголке танцевальной залы, было на редкость уютно. Отсюда Сигмону был виден весь зал, а сам он оставался невидимым для всех пришедших на прием к графине Эветте Брок.

Сигмон плотнее прижался к колонне, переложил бокал с белым гернийским в левую руку и сделал большой глоток. Покатал на языке восхитительную влагу, вспыхивающую всеми оттенками, от приторно сладкого до кисло-горького. Сделал еще один глоток. И снова обвел взглядом огромный зал.

Сияющий паркет, масляные лампы на стенах, крохотные столики у стен, застеленные белоснежными накрахмаленными скатертями. Над залом нависает балкон, на котором устроились музыканты – пятеро разряженных в пух и прах модников, наполняющих зал пронзительными завываниями скрипок, плачем лютни и стонами малого клавесина. Мелодия лилась свободно, менялась на ходу, и пары танцевали на паркете непрерывно. Иногда пара уходила с паркета, чтобы подкрепить силы глотком вина, но ее место тотчас занимала другая – людей в зале было много. На приемах Эветты всегда людно – заядлая модница с острым язычком была едва ли не первым лицом в светской жизни столицы. Она знала все о самых тайных интрижках, принимала участие едва ли не в десятке собственных и могла с легкостью рассуждать о фасонах бальных платьев, что станут популярными через полгода. На ее приемы старалась попасть знать столицы – от мелких безымянных танов до герцогских сынков. Эветта овдовела пять лет назад – престарелый граф Брок, смотритель королевских залов, был старше жены на добрых четыре десятка лет и, по слухам, умер совершенно счастливым в супружеской постели. Эветта, чей возраст едва подходил к тридцати, грустила не очень долго. Она умело распорядилась капиталом мужа, вложив деньги в выгодные предприятия по разработке золотых рудников в Северных горах, и теперь наслаждалась вольной жизнью.

Особняк Броков, расположенный на берегу реки и вместе с тем в паре шагов от королевского замка, стал местом встреч для всех столичных любителей веселья. Эветта прожигала жизнь, водя за нос десяток богатых женихов и, похоже, не собираясь вступать в новый брак. Веселая Вдова – так прозвали ее горожане, которые, впрочем, не питали к ней дурных чувств. Эветта запросто общалась с простолюдинами, шокируя старшее поколение, и не строила из себя особу королевской крови – и тем опять же радовала городских интриганов, не терпящих конкуренции в вопросах власти.

У Эветты всегда было удобно и весело. Ее приемы были популярны, а сама вдова – счастлива. Несчастлив был Сигмон, которому по службе приходилось посещать приемы Эветты. Светским человеком его нельзя было назвать: медленные танцы и пустые разговоры навевали на графа жесточайшую тоску. Он предпочитал ночное патрулирование города – частенько по крышам, откуда рукой подать до чистого черного неба, усыпанного жемчугом звезд. Но титул… Де Грилл буквально всунул ему в руки патент и тут же стал вовсю пользоваться своим новым инструментом – графом Сигмоном Ла Тойя, посылая его туда, куда обычным шпикам вход заказан.

Нового графа общество встретило равнодушно – для всех он оставался провинциальным болваном, мелким таном, явившимся в столицу, чтобы выкупить титул и место при дворе. Официально он числился посыльным короля – вестником, почтарем, одним из сотни, которой могли доверить доставку королевского письма на дальний кордон. Королевский гонец – недурное место для бывшего курьера второго пехотного полка города Вента. Но все же слишком низкое в глазах общества, собиравшегося у Эветты Брок. Неразговорчивость новичка и его сумрачный вид тоже сыграли свою роль, и вскоре к Сигмону стали относиться как к предмету мебели, что находится в зале, но не участвует в общем веселье. Графа перестали замечать – и это привело Де Грилла в восторг. Он потребовал от Сигмона завязать полезные связи в обществе, но при том так ловко, чтобы дело провалилось. Сигмону нужно было изображать неудачника, так и не прижившегося при дворе, но не оставляющего попыток найти покровителя.

Сигмон, не обладавший актерским даром, вяло пытался соответствовать требованиям начальства, не особо усердствуя при этом. Роль высокопоставленного шпика бесила его до невозможности. Он предпочитал решать проблемы клинком, а не бесконечными отчетами об услышанном и увиденном. Утешало лишь то, что и клинком ему доводилось работать довольно часто. На прошлой неделе Сигмон в одиночку разгромил бандитский притон, расположенный в самом сердце столицы, в центральном квартале. Преступники, свившие гнездо не так уж далеко от дворцовых стен, определенно зарвались и напрашивались на крупные неприятности. Но устраивать небольшую войну в центре столицы не решился даже командор стражи, и потому советник Де Грилл, находящийся, разумеется, в курсе всех дел столицы, милостиво «одолжил» своего человека командору.

Разумеется, стражники не знали о том, кто он таков, – лицо Сигмона скрывала маска. Ничего не знал о нем и сам командор – для всех граф оставался безымянным подручным советника короля. Он вытащил из подвала таверны пяток матерых разбойников, устроивших сходку, на которой они договаривались поделить город, и передал их страже. Еще два десятка лихих людишек, защищавших своих главарей, Ла Тойя разметал, как гнилую солому, сделав в одиночку то, что не решалась сделать городская стража. Это было доброе дело, приятно отличающееся от бесконечных бдений на приемах Эветты, и Сигмон немного развеялся. Но сейчас ему приходилось вновь торчать в людной зале, изображая унылый памятник провинциальному неудачнику, и внимательно следить за двумя молодыми дураками.

Сигмон опустил бокал и окинул взглядом танцевальный зал. На паркете кружились редкие пары. У стен собирались компании ожидавших нового танца: стайки девиц в роскошных платьях, охраняемые суровыми матронами, и компании молодых людей, лихо закручивающих едва отросшие усы. Иногда один из них набирался смелости и атаковал какую-нибудь из матрон. И либо удалялся, получив решительный отпор, либо получал неохотное разрешение пригласить избранную даму на танец. Вдоль другой стены собралась пестрая компания из родителей и родичей юной поросли. Разбившись на крохотные компании, они следили за молодежью. Дамы сплетничали, прикрывшись веерами, мужчины шептались о делах, не выпуская из рук бокалов. В дальнем углу, за накрытыми столами, собрались гости почтенного возраста, интересовавшиеся больше красным гернийским вином из погребов графини Брок, чем танцами.

Сигмон обернулся и поставил свой бокал прямо на ступеньки лестницы, ведущей на второй этаж. Выбравшись из тени, он быстро прошелся вдоль стены, рассматривая группки молодых людей, подшучивающих друг над другом. Граф сосредоточился, пытаясь высмотреть знакомые лица. Перед глазами мелькали яркие камзолы, расшитые золотыми нитями, белые брыжи – веянье южной моды, добравшейся наконец и до севера. Кольчуг в столице не носили, шумные пиры, во время которых старые воины не снимали доспехов, остались в прошлом. Сменилось даже оружие – теперь вместо боевых сабель и клинков, способных пробить доспех, знать выбирала оружие, что можно было носить с собой целый день без помощи оруженосцев. Клинки изрядно похудели и стали легче, больше напоминая удлиненные кинжалы, чем армейские мечи. Таким ловчее орудовать в темных переулках, особенно когда ни на тебе, ни на противнике нет кольчуги. Простой люд мгновенно прозвал новинку военной моды «вертелами», и городские куплетисты на все лады высмеивали модников, сравнивая их с поварятами. Впрочем, и с этими игрушками некоторые «повара» умудрялись заварить такую кашу, что и армейским сапогом не расхлебаешь.

Щелкнув с досады пальцами, Сигмон устремился к выходу. Он все-таки упустил юных забияк. Только что были здесь, в разных компаниях – шутили с приятелями, обменивались колкостями с матронами и воздушными поцелуями с отнюдь не робкими девами… Исчезли оба, в одно время. Де Грилл, как всегда, оказался прав. И если сейчас некий раззява-граф не поторопится, дело может кончиться бедой.

Сигмон выскочил из дверей танцевальной залы и побежал сквозь анфиладу комнат. Миновав холл, он сбежал по ступенькам к выходу из особняка, спрыгнул с крыльца на траву и углубился в темноту сада, игнорируя светлые дорожки, выложенные из крохотных керамических плиток.

Пробравшись сквозь заросли причудливо подстриженных кустов и роскошные клумбы, граф свернул к берегу реки, туда, где росли вековые ели, оставшиеся от леса, когда-то раскинувшегося на месте имения Броков. Петляя среди высоких деревьев, Сигмон поднял голову и вдохнул холодный ночной воздух, пахнущий смолой. Зверь, выглянувший на миг из темного уголка Сигмона Ла Тойя, не подвел. Пахло разгоряченными телами, пахло гневом и яростью. Пахло близкой смертью.

Сигмон перепрыгнул через канаву, невесть как очутившуюся в лесу, и заскользил на каблуках вниз по склону, усеянному опавшей хвоей, – к реке. Среди стволов заблестел Рив, медленно кативший свои воды сквозь столицу. Ла Тойя знал это место – берег здесь круто обрывался вниз, и поляна походила на тот самый балкончик в особняке, что облюбовали музыканты. Туда он и направился.

Они стояли друг напротив друга – два молодых модника, затянутые в шелка и бархат. Оба держали ладони на рукояти клинков, богато украшенных вязью золотой проволоки. Два юных дуэлянта, заложники без малого вековой вражды семей, что когда-то не поделили милость давно почившего монарха. Судя по раскрасневшимся лицам и горящим взглядам, они успели обменяться колкостями, и тонкие клинки должны были вот-вот покинуть ножны.

Сигмон с нарочитым шумом пробрался сквозь кусты и появился на поляне. Юнцы одновременно обернулись, судорожно хватаясь за рукояти клинков.

– Добрый вечер, – холодно произнес Сигмон, небрежным кивком приветствуя дуэлянтов. – Господин Верони, господин Летто.

– Граф Ла Тойя, – протянул Фарел, высокий и худощавый юноша с длинными светлыми волосами и бледным, как свет луны, лицом. Единственный сын графа Верони был завзятым модником и в свои шестнадцать лет уже прославился как опытный сердцеед. Но Сигмон знал, рука у парня скорая, и орудовать своим «вертелом» он умеет не хуже иного опытного рубаки.