Часть первая
Дорогами судьбы
1. Прошло много лет и сила, сотворившая все сущее, разделилась на равные части.
2. Все зло, что ранее в ней пребывало, собралось в темный мерзкий ком. Из него родился Тайгрен, Бог Холода и Тьмы.
3. Все светлое и доброе, что существовало в изначальной силе, слилось в прекрасный сияющий шар и из него родился Энканас, Бог Огня и Света.
4. Боги-братья стали непримиримыми врагами. Тайгрен стремился уничтожить все сущее, заполнить Мир тьмой и холодом. Энканас не мог смириться с этим. Он желал, чтобы Мир всегда оставался светлым и цветущим. Борьба между братьями не прекращалась ни на миг. Небо полыхало и плавилось, когда Боги сходились в схватке, стараясь друг друга превозмочь. Но силы братьев были равны, и битва продолжалась много лет. И Небо и Мир страдали от этой войны.
5. В конце концов, Энканас одолел Тайгрена: изгнал его с небес, и Бог Тьмы упал в Мир, населенный смертными. Энканас праздновал победу. Он сотворил прекрасный дом – Солнце, и поселился в нем. Бог Огня радовался победе и проводил время в пирах и празднествах.
6. Тайгрен не погиб. Бог не может погибнуть. Он остался в Мире и, пребывая в нем, построил себе дом изо льда. Пока Энканас праздновал и веселился, Тайгрен копил силы. Был он полон злобы, и всякое его деяние приближало Мир к Тьме.
7. Энканас не следил за братом своим. В его распоряжении осталось все Небо и казалось ему, что этого хватит. В счастье проводил он свои дни и не знал забот. Но однажды, обратив взгляд свой на Мир, он ужаснулся.
8. Тайгрен набрал столько силы, что мог снова сражаться с братом. Но не стал он бросать вызов Богу Огня. Тайгрен решил сначала захватить весь Мир, умножить силы своим и лишь потом объявить Небу войну.
9. Энканас не стал дожидаться, пока его брат погубит весь Мир. Жалость к смертным проснулась в его огненном сердце. Помнил он, как Изначальная Сила, чей частью он был ранее, создавала Мир. И тогда Энканас поклялся, что не позволит брату уничтожить все Живое. Бог Огня вышел из своего небесного дома и спустился на Землю, добровольно лишив себя всех благ Небес. С тех пор Солнце – дом Энканаса, – светит тускло, и почти не греет Мир. Его греет сам Бог Огня, живущий на Юге. И так будет всегда, пока Энканас не одолеет Тайгрена.
10. Поскольку смертных творила изначальная сила, то в каждом из них есть и частица Огня, и частица Холода. Каждый из них может обратиться и к Добру и к Злу. Но каждый смертный должен стремиться найти в себе частицу Энканаса и восславить Бога Огня, чтобы спасти наш Мир. А все жрецы Огня должны помогать смертным искать Огонь Энканаса в себе. Те же люди, что обратятся к Тьме и Холоду, должны быть уничтожены. Иные из них не ведают что творят, и приближают гибель Мира. Другие – предали Огонь, согревающий их, и превратились в чудовищ, алкающих крови смертных братьев своих. Те же смертные, что не принимают Энкаса и не обратились к Тайгрену, предатели вдвойне. Они могут спасать Мир, но не делают этого, предпочитая оставаться в стороне, пока за них проливают кровь другие. Таких нерешительных следует выискивать и склонять к делу Огня. Упрямствующих и упорствующих необходимо наказывать особо сурово, как бесполезных дармоедов.
11. Каждый жрец Пламени, должен помнить, – только раздувая Огонь, можно сохранить Свет в нашем Мире и тем спастись от Тьмы.
Писание Жрецов Пламени, Сказание Второе.
Писано Телерием из Храма Харвис
в 720 год от явления Бога Огня в Мир.
Переписано Жрецом Пламени Сарсаном
В 1020 год от Явления Бога Огня в Мир
В Храме Южного Пламени Таграма.
1
В этот вечер закат выдался особенно красивым. Багровый шар солнца присел на вершину горы, словно примерясь – удержится ли. Не удержался. Пополз вниз, за гору, щедро орошая склоны красными закатными лучами. Ветки кустарника, разбросанного по склону, затрепетали, впитывая последнее тепло этого дня, а на пучки чахлой травы, примостившиеся в трещинах, легли длинные тени.
Фарах провожал день, удобно устроившись на своем любимом месте, – на скальном выступе, что нависал над тропинкой, ведущей к деревне. Здесь росло единственное дерево на северном склоне: старая горная сосна, сгорбленная, словно столетний старец. Невысокая, – чуть больше самого Фараха, но раскидистая. Это место Фарах любил. Обычно, если на вечер не оставалось работы, он приходил сюда и провожал солнце, молясь о том, чтобы оно взошло утром. Когда наступала темнота, он возвращался домой и ложился спать.
Но сегодня был не обычный вечер. Сегодня уходил последний день детства. Завтра Фарах собирался отметить начало своего восемнадцатого года жизни. С завтрашнего утра он мог называться мужчиной. И начинать бриться.
Фарах потрогал свой гладкий подбородок и вздохнул. Борода не хотела расти. У его деревенских сверстников уже пробивался первый мужской волос – мягкий и светлый, как выгоревшая на солнце трава, а у него не рос, хоть тресни. Но – пусть. Главное то, что с завтрашнего дня ему можно будет прицепить к поясу давно выбранный, но до поры спрятанный, нож. Тогда уж обидчики поостерегутся его задевать. Он сможет пить чай в компании взрослых, слушать их разговоры, правда, вежливо помалкивая. А еще сможет, проходя мимо колодца, одобрительно причмокнуть вслед Фаие. Хотя нет, лучше он поможет поднести кувшин. Они пойдут рядом, и можно будет о чем-нибудь поговорить, ловя на себе завистливые взгляды вчерашних приятелей – пацанят, которым еще не разрешали разговаривать с взрослыми девушками.
Последний луч заходящего солнца сверкнул в вышине и исчез. Алый краешек солнце спрятался за горой. Наступала ночь. Фарах поднялся на ноги и огляделся по сторонам, пытаясь навсегда запомнить последний вечер своего детства.
Сумерки опустились на горы. Вершины еще подсвечены заходящим солнцем, но здесь, внизу, ночь уже вступала в свои права и заливала подножье горной гряды темнотой. Чуть дальше, ровно к северу от горы, лежала деревня Эшмин. Она пристроилась между двумя высокими холмами, там, где больше всего тени жарким южным днем. Отсюда Фараху хорошо были видны огни в домах. Пора возвращаться. До деревни недалеко, обычно можно не спешить, но сегодня лучше прийти раньше. Тейрат Хазирский, его дед, сказал, что эту ночь его внук не забудет никогда. Дед обещал, что когда наступит полночь, он, наконец, расскажет внуку, кто его родители. Почему этого нельзя сказать раньше, Фарах не понимал, но смирился с решением деда и терпеливо ждал восемнадцатого дня рождения. Тейрат Хазирский, строгий и молчаливый старик, никогда и ничего не делал просто так, из прихоти. Если молчал, значит, так было надо. Он знал столько вещей, что порой Фараху казалось, что сам он – ничтожная неразумная букашка, по сравнению с дедом.
Старый Тейрат, как его называли местные, дед Фараха, учил детей грамоте. В деревне не было своего Жреца Огня, обычно учившего детей наукам, слишком маленькой она была. И когда в Эшмине, пять лет назад, появился старик, хорошо знающий грамоту, тогдашний староста Хамир, сразу смекнул, что можно получить с незваного гостя. Он предложил Тейрату пожить в маленьком свободном домике, а взамен попросил учить деревенских ребятишек. Тейрат согласился. С тех пор они с внуком так и жили в маленьком домике на краю Эшмина. Старый Тейрат занимался с детьми, а подрастающего Фараха, сильного и выносливого, определили помощником кузнеца – тому вечно не хватало рабочих рук.
За пять лет, дед Фараха выпестовал писаря, подучил северному языку нового старосту и совершил немыслимый подвиг, обучив грамоте кузнеца. Это действительно было трудно. Со счетом проще, – куда же без счета, даже в деревне. Обсчитают, обманут, обвесят. А грамота вроде и не нужна. Но Тейрат без устали трудился, вдалбливая ученикам, и старым и младым, основы Северного языка, на котором говорили в Столице и в Приграничье. И как ни странно – преуспел. Староста смог блеснуть новыми знаниями на одной из ежегодных ярмарок в соседнем Башмине, за что удостоился похвалы от самого главы города. Тот назвал отличившегося гостя просвещенным и достойным примера – и это перед всеми старостами округи. Немудрено, что вернувшись в домой, Фасал расщедрился, наградил Тейрата пятеркой северных марок и повелел учиться всем деревенским. В меру сил. С тех пор Тейрат и Фарах не знали нужды, – под присмотром старосты, за учебу платили все. Хоть не звонкой монетой, а в основном едой да товарами. Но и того было довольно, чтобы не бедствовать. Так и жили.
Фарах, ушедший в воспоминания, споткнулся и помянул бога тьмы Тайгрена нехорошим словом. Устыдился, шлепнул сам себя по губам и пошел медленнее, внимательно высматривая дорогу в темноте. Дед, конечно, у него самый лучший, но он не терпел никаких бранных слов, и больно учил Фараха прутом, если тот употреблял словечки, услышанные от деревенской ребятни. Еще бы – учитель! Как так, у такого ученого человека и внук сквернословец. Нехорошо. Но раньше, когда они жили в Хазире, дед и сам не прочь был пустить крепкое словцо, особенно на базаре, когда ловил за руку воришку. Но жизнь в Хазире Фарах помнил плохо, словно старый сон. Ведь тогда он был еще совсем маленьким и с той поры прошло очень много времени. Запомнилось только, что вечно они скитались, перебирались с одного места на другое, жили подаянием. Потом шли на юг. Долго шли, несколько лет, подолгу задерживаясь то в одной деревне, то в другой. Но, наконец, пять лет назад, скитания кончились. Они пришли в Эшмин и остались тут. Это Фарах помнил уже хорошо. И как начинал работать в кузне и как ухаживал за фруктовыми садами, и как всем миром копали глубокий колодец у вдовы Масура. Все помнил. И как первый раз подрался с местными, и как первый раз хихикнула ему вслед Фаие. Это сейчас Фарах стал стройным и мускулистым парнем, а раньше был тощим мальчишкой с торчащими острыми локтями и худыми до прозрачности ногами. Не мудрено было хихикнуть. Но несколько лет работы в кузнице закалили Фараха и превратили его в крепкого парня, который с гордостью носил звание подмастерья кузнеца. Теперь он числился в первых красавцах – высокий, стройный, чернобровый, способный махать молотом с утра до вечера. А теперь еще – и взрослый.
Предаваясь воспоминаниям, Фарах, наконец, выбрался на натоптанную дорогу. До дома оставалось совсем немного. Он уже прошел фруктовые сады Тамура, и вошел в деревню. Теперь надо было обогнуть ее, пройтись по задворкам – так ближе всего до дома, стоявшего на окраине. Староста добр к ним, но на новый дом его щедрости не хватает. Но это понятно. Дом построить – это не сорняк выдрать. И камень надо собрать, и глины и прутьев, да и руки рабочие нужны. А ведь каждый при деле! От работы никого не оторвешь, разве что родичи помогут. А какие родичи у пришлых?
Пройдя сады, Фарах добрался до поворота к дому и стал подниматься на холм. Дом стоял прямо на склоне, как бы нависая над остальной деревней. Жить на отшибе было удобно, – никто не мешает, да и под окнами попусту не крутиться ребятня. А то, что до колодца далеко идти, то пустяк. Крепче ноги будут.
Дом действительно маленький – даже по деревенским меркам. Но зато сложен из крупных светлых камней, очень красивых. Даже в темноте видно сразу весь дом – светлое пятно на фоне темного склона. Единственное окно, забранное деревянной решеткой, слабо светилось. Фарах подумал, что дед уже запалил масляную коптилку и при ее свете перебирает глиняные таблички, исчерканные неровным ученическим подчерком.
Он прибавил шаг и вскоре очутился у полога, закрывавшего вход в дом. Отодвинув его, он вошел в чулан, где хранились пустые кувшины, корзины и прочая утварь. Вход в комнату был плотно занавешен шерстяным одеялом, оставалось только отодвинуть его и можно сказать, что он дома. Но Фарах не успел это сделать. Он споткнулся обо что-то мягкое и едва не упал.
– Грязный пес! – крикнул он, решив, что наступил на деревенскую дворнягу, пробравшуюся в чулан. Но, вопреки его ожиданиям, не визга, ни лая не последовало. Фарах замер на месте, потом опустился на корточки и стал шарить руками по полу. Было темно, – освящать чулан не имело смысла. Масляные коптилки и так дороги, не хватало еще тратить их чтобы посмотреть на корзины и мешки, сложенные в чулане.
Рука Фараха наткнулась на чью-то ногу, и от неожиданности он вскрикнул. Потом рванулся вперед, упал на колени и стал лихорадочно ощупывать человеческое тело, раскинувшееся на полу чулана. Холодное уже тело.
– Дед! – крикнул он. – Дед!
Старый Тейрат действительно был стар. Седьмой десяток, конечно не редкость в южных краях, но все-таки это старость. Фарах опасался, что дед может умереть в любой момент, – насмотрелся, за время скитаний, на смерть стариков. Конечно, никто не может жить вечно, этот удел уготован всякому смертному. Но Фарах надеялся в этом момент быть рядом с дедом, поддержать его, утешить. А вышло так, что любуясь на закат и предаваясь бесплотным мечтаниям, он предал единственного близкого ему человека, своего единственного родственника.
– Дед! – снова позвал Фарах, и в этот момент его руки добрались до груди мертвеца. Она оказалась широкой и мощной, совсем не старческой. Руки коснулись мокрой и липкой кожи…Кровь! Фарах отпрянул, но потом снова потянулся вперед и дрожащей рукой прикоснулся к лицу. Нет. Слава Энканасу, это не старый Тейрат. У деда никогда не было такой широкой бороды из жесткого волоса, аккуратно подстриженной и ухоженной. Это не Тейрат. Но где же тогда…
– Дед! – крикнул Фарах что было сил и вскочил на ноги.
Он бросился к внутреннему пологу, откинул его в сторону и влетел в маленькую комнату, служившую им и спальней и столовой. В ней царил беспорядок. Маленький столик на коротких ножках отброшен в сторону, и перевернут. Подушки для сидения разбросаны по полу, ковры сорваны со стен и смяты. Медная посуда раскидана по покрывалам, и лишь рядом с низким деревянным лежаком, пляшет маленький огонек коптилки, чудом уцелевшей в этом разгроме. Фарах сделал несколько неверных шагов к лежанке, чувствуя как у него все плывет пред глазами. И почти сразу же он заметил деда.
Он лежал среди разбросанных подушек, чуть в стороне от лежанки. Фарах бросился к нему, упал на колени и склонился над знакомым с детства лицом. Дрожащими руками коснулся плеча и замер.
Старый Тейрат лежал неподвижно. Глаза были закрыты, и лишь подрагивающая седая борода, говорила о том, что внутри старика еще теплится жизнь. Фарах припал ухом к впалой старческой груди. Ничего он не услышал, кроме боя крови в собственных ушах. Его сердце колотилось как безумное, грозя выскочить из груди. В висках стучал кузнечный молот, а руки сжимались в кулаки.
– Дед, – позвал Фарах теребя плечо старика, – дедушка!
Тело старика вздрогнуло, словно отзываясь на зов. Седая борода дернулась, веки затрепетали, и Тейрат приоткрыл глаза.
– Фарах. – Слабо прошептал он.
Подмастерье разрыдался. Он обхватил деда руками и приподнял его, попытался усадить, но не смог. Безвольное тело выскальзывало из его рук, стремилось к земле.
– Фарах, – прошептал дед, – это ты?
– Это я! Не уходи! Пожалуйста не уходи!
– Опусти меня, – попросил дед. – Не трогай больше. Осталось немного.
– Нет! Нет! – закричал Фарах и закусил губу, стараясь сдержать слезы.
Но он все же опустил деда на пол, пошарил рукою по полу, нащупал жесткую кожаную подушечку и подложил ее под голову деда. Потом бросился в угол, подхватил уцелевший кувшин с водой и вернулся к старику. Оторвал клок от своего халата, смочил его и протер лицо деда. Тот застонал и попросил воды. Подмастерье поискал целую чашку, но не нашел. Тогда он налил воды себе в ладонь и напоил Тейрата из рук.
– Фарах, – прошептал Тейрат, сглотнув воду. – Фарах, где он?
– Кто? – спросил подмастерье склонясь над дедом.
– Человек… Воин…
– Он в чулане. Мертвый.
Белые, бескровные губы старика искривились в бледном подобии улыбки. Он прищурился и коротко вздохнул.
– Могу, – прошептал он, – еще могу. Не ушел… Нож под рукой. Повезло.
– Что случилось? – прошептал Фарах. – Кто это?
– Нас нашли. Как неудачно… Оставался всего лишь день.
Глаза Тейрата закрылись, и он судорожно вздохнул. Фарах взвыл и принялся рвать на себе волосы, бормоча проклятья богу тьмы, света и всему миру в целом.
– Уймись, – прошептал Тейрат, не открывая глаз. – Сквернословец.
Фарах умолк. Припал к старику, спрятал лицо мокрое от слез у него на груди и обнял, словно стараясь удержать на этом свете.
– Слушай, – едва слышно выдохнул Тейрат. – Это важно. Потом. Плакать – потом. Слушай.
– Я слушаю, слушаю!
– В полночь придет человек. Северянин. Его зовут Танвар. Ты пойдешь с ним. Он увезет тебя на север. Будешь учиться…
– А ты, как же ты! Я не брошу тебя!
– Молчи. Я останусь здесь. Слушай и запоминай. Пойдешь с Танваром. Будешь слушаться его как меня. Он отведет тебя в город на севере. Мы должны были идти вместе, но придется тебе одному… Ах как неудачно вышло… Еще бы пара лет…
– Дед, – позвал Фарах. – Дед…
– Я тебе не дед, – прошептал Тейрат, – я просто спрятал тебя.
Фарах отпрянул, его брови поползли вверх. Нет, нет. Это просто бред. Дед болен ему плохо, он не понимает, что говорит.
– Никуда я не уйду.
– Уходи! Это моя последняя воля… Обещай мне… Ты уйдешь с Танваром… Ну!
Старческая рука сжала запястье внука. Крепко, до боли, словно цепляясь за последние минуты жизни.
– Я обещаю, – прошептал Фарах.
Тело старика сотрясала мелкая дрожь. Его зубы стучали, мешали говорить. Но старик не сдавался, он все еще пытался что-то сказать.
– Берегись, – пересиливая себя, выкрикнул Тейрат, и его рука разжалась. – Фарах, берегись темных! Уходи!
– Дед! – Закричал подмастерье, хватая старика за руку.
– Беги. Прячься. Я прятал тебя, сколько мог!
– Нет, не надо, пожалуйста!
– Я знаю, – выдохнул Тейрат, – ты сможешь. Сможешь. Только пока – прячься.
Глаза старика широко распахнулись и стали закатываться. В пляшущем свете коптилки блеснули белки. Из горла вырвался шумный вздох и Тейрат обмяк. Тело откинулось на подушку, рот открылся, и на губах заблестела струйка слюны.
Фарах зарыдал и обнял старика, чувствуя, как его тело еще содрогается. Остатки жизни покидали Старого Тейрата и никто не мог ему помочь. Больше никто.
Он плакал, обнимая мертвого Тейрата, которого по-прежнему считал дедом. Его сердце громко стучало, стремясь пробить ребра и выскочить наружу. Голова разрывалась от боли, а живот сводила ледяной судорогой. Он остался один. Совсем один!
Подмастерье плакал до тех пор, пока не погас огонек коптилки. Потом слезы кончились, и он лишь глухо стонал, продолжая обнимать мертвое тело старика.
2
Очнулся Фарах оттого, что в дом кто-то вошел. Почувствовав за спиной присутствие чужого, подмастерье дернулся, и стал шарить по полу. Он испугался, очень испугался. Под руку подвернулся медный кувшинчик погасшей коптилки. Подмастерье сжал его в руке и замер, напряженно всматриваясь в темноту.
Чужой человек был еще в чулане. Он гулко протопал к пологу, споткнулся о мертвеца и сдавлено выругался на северном языке. Потом в чулане тихо звякнула сталь, и Фарах догадался, что незваный гость обнажил оружие.
– Тейрат!
Фарах затаился, стараясь не дышать. Кто знает, за чем пришел чужак. Быть может, это еще один убийца. Ясно, что это не деревенский, – говорит на чужом языке и ходит с оружием.
– Тейрат, старый хрыч! Ты живой или нет?
Душно. Фарах шумно сглотнул. Душно и жарко, трудно дышать. И слезы снова выступили на глазах. Нет. Не живой. Старого Тейрата больше нет.
– Тейрат, это я, Танвар! Вылезай из своей норы!
Танвар! Фарах облегченно вздохнул. Северянин. Именно о нем говорил перед смертью дед. Наверно, уже наступила полночь, вот и заявился этот гость.
– Я вхожу, – предупредил Танвар, – если мечом случайно полосну, – не обижайся. Нервный я становлюсь, когда на трупы натыкаюсь…
– Не надо, – хрипло крикнул Фарах по северному, – не надо мечом!
– Это еще кто…
Зашуршал полог, и подмастерье понял, что северянин вошел в дом. В темноте подмастерье рассмотрел только грузную фигуру с отставленной в сторону рукой.
– Это я, Фарах, – сказал подмастерье, сжимаясь в комок. Что если это не Танвар? Вдруг это все обман…
– Фарах? Всеблагой Энканас! Что тут у вас случилось? Где Тейрат?
– Он здесь. Он… Умер.
Северянин снова выругался, теперь уж в полный голос, завозился в темноте и Фарах услышал, как звякнул меч, возвращаясь в ножны. Потом Танвар чиркнул огнивом, темнота рассыпалась ворох искр, и в его руках появился огонек. Свеча! Настоящая восковая свеча. Фарах видел один раз такую, у старосты.
– Что здесь случилось? – спросил северянин, приближаясь к сжавшему в комок пареньку.
Выглядел он страшно. Высокий, широкоплечий как кузнец, заросший черной густой бородищей, от шеи до самых глаз. Одет в кольчугу из мелких колец, поверх накинута широкая кожаная рубаха. Фараху показалось, что так должны выглядеть разбойники, а не друзья деда.
– Ага! Вот ты где! – Сказал Танвар и присел на корточки рядом с подмастерьем.
В руках он держал свечу, прикрывая огонек широкой ладонью.
– Где Тейрат?
Фарах молча отодвинулся в сторону, и северянин издал горлом булькающий звук. Поставил свечу на пол и склонился над телом старика. Осторожно ощупал его и прижался ухом к груди.
– Мертв, – прошептал северянин. – Тейрат умер.
Потом он схватил за руку Фараха и подтянул к себе.
– Что тут произошло? – выдохнул северянин прямо в лицо подмастерью. – Кто там, в чулане?
Северянин пытался говорить на южном, но выходило у него плохо. От этого делалось еще страшней.
– Не знаю, – слабо отозвался Фарах, пытаясь высвободить руку из железной хватки северянина. – Я не видел.
– Ну!
– Я вернулся домой поздно…. В чулане наткнулся на того. Мертвого. Бросился сюда, а дед уже умирал…
– Что он сказал? Твой дед говорил о чем-нибудь?
– Нет. Сказал только, что придешь ты, и чтобы я уходил с тобой.
– А еще? Что еще сказал?
– Он сказал, что нас нашли. И что в чулане воин. И что я должен опасаться темных. И еще…
– Ну!
– Сказал что он мне не дед.
– Это все?
– Все. Потом закричал, «беги»! И умер.
У Фараха защипало глаза, а в горле появился склизкий ком. Он шумно всхлипнул и почувствовал, как щекам катятся слезы.
Северянин снова выругался. Помянул и Бога Тьмы и Бога Огня и всех жрецов заодно. Но Фарах не слушал его. Он плакал. В груди было больно и стало трудно дышать.
– Не ной, – резко бросил Танвар, уже на северном языке. – Здоровый лоб, а ведешь себя как девчонка.
Фарах резко выпрямился, отпрянул от северянина. В самом деле. Уже полночь. Теперь он мужчина. А мужчины не плачут. Они мстят обидчикам.
– Я буду мстить, – сказал Фарах вслух. По серверному.
– Мститель, – фыркнул Танвар. – Сопляк. Быстро собирай пожитки, и убираемся отсюда.
– А как же дед?
– Ему уже не помочь. А вот нам потребуется помощь, если этот мертвец, что лежит в чулане, пришел не один.
– Он убил деда?
– Можно и так сказать. Судя по всему, они подрались. Здесь была настоящая схватка. Тейрат победил. Ему удалось пырнуть негодяя ножом. Тот бросился бежать, но далеко не ушел, рана оказалась смертельной.
– Но дед, почему умер мой дед!
– Не выдержало сердце. Он был слишком стар для таких приключений.
– Я не могу оставить его здесь, – сказал Фарах. – Нужно его похоронить. Завтра надо позвать старосту, собрать соседей…
– Какой староста, очнись малец! Нам надо бежать и как можно быстрее! Что тебе сказал Тейрат?
– Что бы я оставил его и шел с тобой.
– Вот и пошли. Быстро! Хватай, что там у тебя есть и пошли.
Фарах растеряно оглянулся по сторонам. Его мир рушился на глазах. Все что он знал, все, что любил – пошло прахом. Единственный близкий ему человек умер, а он вынужден бежать под покровом ночи, словно вор спасающийся от погони. Все запуталось, все очень запуталось…
Северянин ругнулся и отвесил подмастерью звонкую пощечину.
– За что! – крикнул Фарах мигом приходя в себя.
– Приди в себя! Пошли, или, клянусь Таграмским Храмом, я тебя заверну тебя в ковер и потащу на плече!
Фарах разозлился. Растяпа! Действительно, ведет себя как девчонка. Плачет и причитает, когда надо хвататься за оружие…
– Нож, – сказал он вслух. – Нож!
Он упал на колени и стал раскидывать подушки. Нож нашелся быстро. Выпав из ослабевшей руки Тейрата, он скользнул под подушку, и затаился там. Фарах поднял его, вытер о рукав. Это был очень хороший нож. Подмастерье сам выковал его, еще полгода назад, вот только не решался носить с собой. Мальчишкам нельзя носить такое оружие – с широким клинком, в две ладони длинной, с желобком жесткости и с рукояткой из рога.
– Ага, – сказал северянин. – Понятно. Им Тейрат и прикончил мерзавца.
Подмастерье кивнул. Да. Дед, конечно, знал, где лежал нож. Во время схватки ему удалось дотянуться до оружия, и это почти спасло его. Почти.
– Отлично, – одобрил Танвар, – все как положено. А теперь хватай тряпье потеплее, деньги, если есть и пошли.
Фарах сунул нож за широкий кожаный пояс и стал собираться. Действовал быстро и уверенно. Растерянность ушла, а боль потери хоть и осталась в сердце, но пока утихла. Сейчас не время горевать. Нужно действовать.
В холщовый мешок отправилась рубаха, порты, теплый халат, одеяло. Потом пять северных марок, все сбережения. Кусок хлеба, полотенце… Минуту спустя Фарах завязал мешок длинной веревкой, перекинул ее через плечо и подтянул мешок к спине.
– Я готов, – сказал он.
Северянин одобрительно кивнул и, поклонившись мертвому Тейрату, вышел из комнаты. Подмастерье на секунду задержался. Он тоже поклонился деду, стараясь сделать это так же как Танвар. Потом вздохнул и вышел в чулан.
Там он наткнулся на северянина, который преспокойно обшаривал карманы мертвеца.
– Ты что? – удивился Фарах. – Как можно!
– Можно. И нужно. Кормить то тебя кто будет?
Подмастерье недовольно мотнул головой и вышел на улицу. Он не хотел видеть этого. Обирать мертвых… Бесстыдство!
Следом за ним вышел и Танвар.
– Туда, – сказал он. – Направо и вверх.
– К Хазиру?
– Нет, к Башмину. А потом дальше, к Масуну. Пошли, пошли. У нас впереди длинный путь, а ночь коротка. Солнце здесь встает рано.
Северянин тронул плечо паренька и зашагал в ночь. Фарах оглянулся и бросил последний взгляд на Эшмин, деревню, которую считал родной. Он знал, что эту ночь не забудет никогда. Как и обещал ему дед.
Отвернувшись, Фарах смахнул рукавом последние детские слезы и побрел за Танваром, навстречу первому дню взрослой жизни.