У кладезя бездны. Враги Господа нашего

© Афанасьев А., 2013

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2013

Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

Но я очнулся и не захотел служить безумию. Я воротился и примкнул к сонму тех, которые ИСПРАВИЛИ ПОДВИГ ТВОЙ. Я ушел от гордых и воротился к смиренным для счастья этих смиренных. То, что я говорю Тебе, сбудется, и царство наше созиждется. Повторяю Тебе, завтра же Ты увидишь это послушное стадо, которое по первому мановению моему бросится подгребать горячие угли к костру Твоему, на котором сожгу Тебя за то, что пришел нам мешать. Ибо если был кто всех более заслужил наш костер, то это Ты. Завтра сожгу Тебя. Dixi.

Ф. М. Достоевский «Великий Инквизитор»

«Аллилуйя!» – поёте вы,

Как ягнята – да только львы

Соберутся в песках страны

Под рогатый шлем сатаны…

Мирослав Мурысин

11 июля 2013 года

Сардиния, Капо Комино

Эти места, каменистый берег Сардинии еще не были открыты туристами. Туристические паромы с «сапожка» приходили в Гольфо Аранчи и в Арбату, там же были и отели, которых на Сардинии было не так много, как могло бы быть: по непонятным причинам туристы избегали этого места, не особенно любили его. Что же касается Капо Комино, то это был еще один то ли рыбацкий городок, то ли деревушка, притулившаяся на узкой полосе земли, окаймлявшей этот гористый, неприветливый остров. Девяносто процентов территории Сардинии представляли собой разной крутизны горы. А оставшиеся десять процентов – это побережье, рыбацкие деревушки и туристические компаунды. А море здесь было даже не синим – оно была лазурно-голубого цвета, как некоторые химические составы, настолько ярким, что в солнечные дни на него больно было смотреть. Цивилизация в виде отелей, впрочем, заканчивалась береговой чертой.

Если пройти немного дальше от берега, миновать гряду песчаных дюн – здесь есть почти что настоящая пустыня, правда, шириной всего несколько сотен метров, – а потом углубиться в горы, то рано или поздно вы набредете на заброшенные деревни. Раньше здесь жили люди, теперь здесь никто не живет. Дело в том, что здесь имеет силу Каморра, неаполитанская мафия, зародившаяся именно здесь, в горах Сардинии. Когда власти пытались превратить Сардинию в туристический рай, они предприняли значительные усилия к тому, чтобы отучить местных горцев от мерзкой привычки похищать людей и требовать за них выкуп. В гористой Сардинии, как и во всех горных местах, жили достаточно бедно, рыба большого дохода не давала, потому получение денег за похищенных людей считалось не преступлением, а доблестью, с чем и боролись власти. Справиться с горцами получилось как-то не очень, да и превратить остров в туристический рай тоже получилось не очень, но кое-какие подвижки все же были. Они заключались в том, что многие горцы поменяли свое жилье, старые хибары на острове, на приличное, построенное за государственный счет жилье на континенте и переехали жить туда. Деревни остались пустовать, но, так как климат на острове мягкий и ровный, зим со снегом не бывает, им суждено было оставаться туристическими достопримечательностями и двести лет спустя.

Как раз в районе Капо Комино в этот день в районе песчаных дюн, когда еще не взошло солнце, пришвартовалась небольшая резиновая надувная лодка, рассчитанная на двух человек, гораздо меньше тех, какие используют, выходя на промысел, рыбаки-любители. В ней был только один человек; сторожко оглядываясь, он вылез из лодки, вытащил ее на берег и оттащил к кустам. Затем, ловко орудуя саперной лопаткой, набросал поверх нее песку так, чтобы она не была отличима от очередного песчаного наноса, сделанного ветром. Забросив на плечи армейский рейдовый рюкзак песчаного цвета, какой используют некоторые специальные части, человек пошел в сторону холмов. Никакого оружия в руках у него не было.

С рассветом он достиг нужного места, оно было совсем недалеко от берега. Теперь оставалось только найти место для наблюдения.

Место для наблюдения он нашел в зарослях мирта. Саперной лопаткой, заточенной как бритва, он освободил для себя достаточно места. Теперь оставалось только сидеть и ждать…

Но ждать не просто так.

Распаковав рюкзак, он достал и собрал винтовку, соединив верхнюю и нижнюю ее части. Это была необычная винтовка, в ее основе был «кольт М16А1», по крайней мере лоуэр, нижняя часть оружия была точно от него. Аппер, верхняя часть оружия, был без верхней рукоятки, визитной карточки винтовок Кольта; вместо треугольного, хищного вида цевья у этой винтовки было что-то вроде большой трубы, покрытой черной жаростойкой краской. Вместо рукоятки для переноски был установлен редкий, очень прочный прицел Redfield 3-9Х, изготовленный по армейскому заказу в стальном корпусе, – это был конкурент морпеховского Unertl. Калибр у этой винтовки был стандартный, пять и пятьдесят шесть, старый, североамериканский – правда, применялись утяжеленные пули, и нарезка ствола не соответствовала североамериканскому правительственному стандарту. Знаток сказал бы, что это оружие представляет собой специальную винтовку Кольта, применявшуюся в ЗАПТОЗ как бесшумная снайперская, в Италию она могла попасть через Аргентину. Совсем осведомленный человек сказал бы, что Decima MAS действовала в Аргентине под видом аргентинских десантников, результатом чего стало потопление авианосца «Гермес», десантного корабля «Спарроухок», потопление и тяжелые повреждения еще нескольких судов британского Гранд-Флита. Но человека, который держал в руках эту винтовку, заботило лишь то, что до расстояния в пятьсот метров она клала десять пуль в мишень с разбросом примерно 1,3–1,5 МОА, что для полуавтоматической винтовки родом из конца семидесятых было просто отличным показателем.

Используя рюкзак как упор для стрельбы, человек положил на него винтовку и замер. Насекомые, жара, неудобное положение, даже осы – а здесь они почему-то были – ничуть не тревожили его. Он привык и к куда худшим условиям…

Тот, кого он ждал, – появился лишь несколькими часами спустя, когда солнце было почти в зените. Это был человек средних лет, даже постарше снайпера, с бронзовой от постоянного солнца кожей, сухой как палка от скудной и малопитательной пищи, одетый как одеваются местные пастухи – в лохмотья, потому что местный кустарник быстро превратит в лохмотья любую одежду. В одной руке у человека был посох, едва ли не трехметровой длины, отполированный многократным прикосновением человеческих рук, а за спиной – короткая курковая двустволка…

Человек гнал перед собой чуть больше дюжины коз. Сварливые и мерзкие животные, дающие к тому же мало молока – но в горах коза является единственной заменой корове. Коза значительно проще передвигается по узким крутым горным тропам, в опасном месте ее можно даже перенести на руках. Коза значительно более всеядна и в поисках пищи – она способна забираться даже на деревья, объедать листья деревьев и кустарника, которые не станет есть корова. Наконец, козье молоко более жирное, полезное и питательное – пусть его намного меньше, чем коровьего. Обратной стороной всего этого является то, что коза не просто съедает траву – она уничтожает ее подчистую, стадо коз способно за два-три сезона полностью уничтожить растительность в каком-нибудь месте, превратив его сначала в степь, а потом и в пустыню. Это объясняется разницей между челюстным аппаратом козы и коровы – коза способна съедать траву под корень. Именно распространением коз объясняется то, что север Африки, некогда житница Римской Империи, превратился в голую, бесплодную полустепь-полупустыню. Но того человека, который погонял шестом сварливых животных, не давая им уклониться от тропы, это ничуть не волновало…

Человек в кустах мирта подкрутил прицел, выводя его на максимальную кратность увеличения. В просветленных линзах прицела отразилось суровое, почти библейское лицо человека, гнавшего коз. Это было лицо человека, который был беспощаден к врагам, но в первую очередь к себе. Лицо отца, защитника рода человеческого.

Какое-то время Паломник боролся с желанием просто выпустить короткую очередь и понаблюдать в прицеле, как плеснется красный туман и не станет еще одного ублюдка, который оскорблял эту землю самим своим существованием, человека, который совершил самое страшное, что может совершить, – предательство. И видимо… этот человек что-то почувствовал… было бы странно, если бы не почувствовал. Оказавшись рядом с валуном, он вдруг неуловимым движением сорвал с плеча двустволку и выстрелил навскидку примерно в ту сторону, где лежал Паломник. Сам же прыгнул за валун.

Полохнулись, бросились по тропе вспугнутые дуплетом козы.

Чертов сукин сын! Каналья!

Паломник не успел выстрелить – и не стал стрелять теперь. Если на выстрел сейчас припрутся с десяток новых дружков этого типа, который предал, он просто попробует еще раз. Или перестреляет одного за другим, если будет к тому возможность. Но чрезвычайно важно не допустить того, чтобы с десяток стрелков, пусть даже местных, застали его на открытой местности. В горах никто не стреляет плохо, и шансов у него не будет.

Но никто не шел на помощь этому уроду. Минута текла за минутой, подобно струйке песка в часах, а никто на помощь не шел.

Паломник решился. Если на тебя напали, за большинство укрытий можно прекрасно укрыться от огня, тем более за таким прочным, как валун. Но для того, чтобы укрыться, – нужно точно знать, с какой стороны стреляют. А Паломник так себя и не выдал.

Поймав в прицел сухую, костистую лодыжку и переведя прицел ниже, Паломник выстрелил одиночным. Раздался крик – попал.

– Ну, что, Марио, еще? – заорал изо всех сил Паломник. – У меня патронов много! Бросай ружье и вылезай на тропу к чертовой матери! Если хочешь жить!

Когда Паломник приблизился, держа наготове свое оружие, пастух уже выполз на тропу и умудрился что-то сделать со своей раной. Паломник стрелял так, чтобы не задеть кость, но пуля разорвала в лохмотья часть пятки: скверное, болезненное ранение. Пастух сорвал с пояса веревку, которую он носил вместо пояса, и наложил жгут – это все, что он мог пока сделать…

Увидев Паломника, он выругался.

– Орлов… как я сразу не догадался.

– Так точно… капитан. Главстаршина Александр Орлов, оперативный псевдоним Паломник. Помнишь еще?

– Это не я тебя предал.

– Не ты? А что ты здесь делаешь?

– Это не твое дело.

Орлов ударил ногой по земле, так что пыль и мелкие камни брызнули в лицо капитана.

– Ошибаетесь, капитан. Теперь все, что бы ни происходило, – мое дело.

Капитан Марио Галеано оказался крепким на боль… впрочем, чего еще ожидать от человека, который попал в засаду в девяносто девятом у рынка Бакараха и продолжал отстреливаться, даже будучи раненным в живот и в обе ноги. Паломник подал ему его посох и бросил кусок чистой ткани, чтобы тот смог перевязать себе рану. Потом погнал его обратно в деревню, отставая метров на пятнадцать. С таким, как капитан Марио Галеано, надо было быть особенно осторожным. А в его руках даже простой камень мог стать смертельным оружием. Паломник это знал как никто – ведь именно капитан Галеано учил его ремеслу…

Деревня была совсем небольшой: несколько заброшенных домиков, дорога, ведущая куда-то в глубь острова, и небольшая церковь с домиком священника. Паломник предположил, что капитан живет именно в домике священника, и оказался прав.

Паломник дал своему наставнику позаботиться о ране, а затем выгнал его на улицу и привязал к стулу. Ни в коем случае нельзя было допустить, чтобы этот человек находился вне поля зрения – существует масса способов освободиться от пут.

Сам же Паломник принялся обыскивать дома. Один за одним. Дома были старые, ни в одном из них уже не было целой крыши, небольшие террасы-огородики уже заросли дикими, не дающими плодов кустами, и он бросил эту затею. Из церкви – сложенной из того же горного камня, древней и убогой – кто-то вывез скамейки, всю религиозную утварь, от церкви тут остались только грубые доски с росписями на религиозную тему да окаменевший от времени воск. Но доски, составляющие алтарь, остались – и кто-то бросил в алтаре десяток современных, герметически закрывающихся прорезиненных мешков. Паломник открыл один, достал пакет, вспорол его ножом. Попробовал на вкус…

Так и есть…

Выйдя на улицу, Паломник схватил стул, к которому был привязан капитан Марио Галеано, и затащил его в заброшенную церковь. Бросил под ноги капитану полиэтиленовый пакет.

– Это как понимать?

Капитан отвернулся.

– Не твое дело. Уходи, пока еще можно.

– Нет, смотри, сукин ты сын, смотри! Ради чего меня предали – ради этого? Так, что ли, – ради этого? Ради нескольких мешков с кокаином, сукин ты сын? Вот цена долга? Вот цена присяги?

– Кокаин тут ни при чем! Я тебя не предавал!

– Да? Кокаин ни при чем? А почему у тебя здесь в алтаре мешки с кокаином, мать твою? Это за них ты продался?

– Перестань говорить глупости… – сказал капитан, – продался… Как ты здесь вообще оказался, мы думали, что ты умер.

– Нет, не умер. Остался жив – как бы ты ни хотел видеть меня мертвым.

– Я не хотел видеть тебя мертвым.

– Да неужели? Вот – я жив, а вот Айдид нет. Мертв, как вчерашняя рыба.

– Ты убил его?

– Да, капитан. Убил. Задание выполнено.

Капитан Галеано поскучнел лицом.

– Уходи отсюда. Они скоро будут здесь. Приедут проверить.

– Кто приедет?

– Неважно. Вали, я попробую что-то сделать.

– Мне нужны ответы.

– Какие ответы тебе нужны?

– За что?

Капитан вздохнул:

– Не «за что». А «почему». Сам не понял?

– Так почему? Почему вы послали меня убрать Айдида, а потом сдали. Только не говори, что все это случайность. За мной охотились от самого Доло Одо. Я еще ничего не успел сделать, как они напали на дом.

– Это не мы тебя сдали!

– А кто?

– Ватикан! Ватикан, сукин ты сын.

– Ватикан? Какого черта…

– Такого. Ты влез в то, о чем не имеешь ни малейшего представления.

– При чем тут Ватикан?

– Ватикану нужен был Айдид. Это был их путь.

– Какой к чертям путь? Погоди-ка… Путь наркопоставок?

Капитан Галеано улыбнулся:

– Начинаешь умнеть. Кое-кто решил разменять тебя на поддержку Ватикана. Ему это показалось важнее, чем прямой контакт с Айдидом.

– Еще бы. Значит, я должен поверить в то, что Ватикан… как ты говоришь, и Айдид как-то связаны. Так вы поэтому послали меня тогда разобраться с Айдидом?

– Да, но не только.

– А почему еще? Потому что он мешал вам торговать наркотиками? Знаешь, я сильно поумнел за эти несколько лет, пока меня не было. Пожалуй, я тебе даже поверю. Айдид торговал – и вы торговали. Просто здорово.

– Я исполнял приказ.

– Какой к чертям приказ? Тех, кто торговал вместе с тобой?

– Послушай. Они скоро все равно заявятся, так что послушай. Все это государственная программа, понимаешь? Ты думаешь, что это моя дурь? Или эта дурь принадлежит мафии? Ерунда! Это все государство.

– Что? Чушь!

– Ты слышал про специальные программы? Нет, ни хрена не слышал, потому что не должен был. Это не больше чем зарабатывание денег для программ, которые необходимо финансировать. Только так можно заработать для этого достаточно. И мы делаем это, делаем то, что должны. Ты думаешь, мне нравится сидеть здесь?

Паломник плюнул на земляной пол.

– А знаешь что, капитан? Я тебе не верю. Расскажи это кому-нибудь другому – про долг, патриотизм и всякую прочую хрень. Вы просто группа сукиных детей, которые решили немного подзаработать, только и всего. Я даже знаю, кто еще кроме тебя входит в эту программу – Мануэле Кантарелла, верно? А для меня – может, и не только для меня – придумали красивую сказочку про государственный интерес, только и всего. Я угадал?

Капитан усмехнулся:

– Посмотри на меня, Паломник. Разве я похож на человека, который нажился на наркопоставках, а? Можешь мне поверить – никто тебя не сдавал. Просто среди нас оказался тот, кто работает на другую сторону, он-то тебя и сдал.

– На Ватикан.

– Именно. На Ватикан.

– Чушь.

– Правда. Лучше бы тебе уйти…

– Да?

– Прислушайся…

Паломник сделал то, что велено. И мгновенно насторожился, как охотничья собака.

– Кто это? Твои дружки из мафии?

– Беги в горы.

– Да вот хрен…

Оттащив в сторону стул с привязанным к нему человеком, Паломник выглянул на улицу, оценивая позиции. Занять позицию в церкви смерти подобно, здесь только один выход. Но вот на въезде в деревню…

Боевиков было трое – как минимум. Один за рулем, двое впереди, дорога была опасной, долго не подновлялась – и здесь запросто можно было потерять машину, а заодно и самому свернуть шею. Поэтому один был за рулем, двое шли впереди, проверяя дорогу. Машина как нельзя лучше подходила к местным суровым условиям, пятидверный «Фиат Кампаньола», лицензионный вариант «Джипа Чероки». У каждого из идущих перед ней боевиков в руках было оружие армейского образца – штурмовые винтовки. Но они больше уделяли внимания твердости дороги, чем тому, что происходило вокруг – за это и должны были поплатиться…

Паломник сменил двадцатиместный магазин в винтовке на удлиненный, сорокаместный. Позиция была идеальной – справа вверху. Когда машина поравнялась с небольшим валуном, он открыл автоматический огонь по машине и по людям…

Все решилось в считанные секунды. Десяти патронов хватило на то, чтоб свалить обоих автоматчиков, остальное он выпустил по машине, стремясь попасть по крыше и лобовому стеклу. Боевики, идущие впереди машины, повалились разом, кто-то в машине уцелел, перекинул коробку на задний ход и дал газу. Паломник сменил магазин и выпустил еще несколько очередей по машине. Машина внезапно чуть дернулась в сторону – и застыла над пропастью. Правое заднее колесо свалилось под откос, машина зацепилась брюхом…

Держа мертвых боевиков на прицеле, Паломник спустился на дорогу. В карманах документы, самые обычные, гражданские; Паломник сунул их в карман, потом можно будет переделать. Немного денег, у одного мятная жвачка, у другого – самодельная, из смолы. Две автоматические винтовки – ими он не заинтересовался, у него лучше.

В автомобиле еще двое, оба мертвы. Кровью воняет как на бойне. Он не полез до пассажира, машина могла в любой момент все-таки покатиться и упасть в пропасть, но водителя обыскал. Еще деньги, выданные в Лацио водительские права, паспорт. На заднем сиденье машины – прикрытый заботливо одеялом легкий бельгийский пулемет с лентой на двести патронов в коробке. Короткий десантный вариант, под тысячу выстрелов в минуту, такого нет у самых отмороженных бандитов и грабителей банков. Кто это такие?

Паломник закинул пулемет за спину на ремне и пошел назад…

Мир как будто застыл расплавленным желе. В зарослях кричали какие-то птицы…

В последний момент Паломник понял, что дело дрянь. Шарахнулся в сторону, уходя от выстрела. Выстрел был глухим, гулким – автоматическая пехотная винтовка винтовочного калибра. Паломник прыжком вломился в развалины того, что когда-то было домом горцев – за мгновение до того, как пуля выбила угловатый камень из кладки…

Хорошо садит…

Винтовка. Пулемет. Можно жить.

– Ну, кэп! – заорал изо всех сил Паломник и сам испугался своего голоса, – вот ты и выдал себя! Прекрасно! Белиссимо!

Какое-то время было гробовое молчание. Даже птиц, испугавшихся выстрелов, не было слышно. Потом капитан крикнул откуда-то справа:

– Дурак! Идиот!

– Помнишь, капитан?! При захвате особо опасного противника целесообразно сломать ему руки в запястьях или хотя бы оба больших пальца…

– Дурак!

У них был цугцванг. Капитан с мощной винтовкой знал местность, но не мог ничего сделать, потому что его винтовка не пробила бы каменную кладку развалин. Паломник был куда лучше вооружен, и он был моложе. И оба они знали, что Паломник будет сидеть в укрытии до темноты, которая уравняет шансы.

– Зачем ты продался, капитан?! – заорал Паломник. – Неужели тридцать сребреников стоят того? Что ты на них купил – это?

– Ты напрасно идешь по этой дороге! Уходи и забудь!

– Ага! Щас!

Если только у него гранаты…

Паломник начал прикидывать: кустарник – прекрасная сигнальная система. С тыла никто не подберется, но и ему самому там не выбраться. Ему придется буквально прорубаться через эти заросли, шум предупредит капитана, и он сделает свой ход.

Кто первым пойдет, тот и проиграет…

Внезапно Паломник услышал шум, от которого похолодела кровь. Шум вертолетного винта, вертолетной турбины. Вертолет – самое страшное, что только может быть против легковооруженных инсургентов.

– Вот и все! – вдруг заорал капитан.

Паломник только сильнее вжался в землю. Неподвижность – единственный шанс выжить. Не стать дичью, на которую охотятся с воздуха. Если он побежит, его расстреляют в секунду.

Вертолет прошел совсем низко, почти над самым его укрытием – Паломник не видел, какой он, потому что лежал, не поднимая головы. Он ожидал очереди, от которой полетят во все стороны камни, а потом пули достанут и его. И очередь прозвучала… но ничего такого не было: ни пыли, ни камней. А потом еще одна. И только тогда Паломник рискнул подняться.

Вертолет висел чуть в стороне, расстреливая с пулемета, установленного в бортовом люке, старую церковь. Он висел кабиной в противоположную сторону от того места, где залег Паломник, и хвостовым ротором к нему. Лопасти бешено вращались, поднимая пыль. Гражданский вертолет, одна из моделей «Аугусты», красного цвета.

Хвостовой ротор!

Вертолет – смертельно опасный противник для боевого пловца, действующего что на суше, что в воде, поэтому борьба с вертолетами – первое, чему их учили. Самая уязвимая точка вертолета – не кабина, не турбины, – а хвостовой ротор. К нему ведет длинный, недублированный и находящийся под нагрузкой вал, сам хвостовой ротор приводится этим валом через редуктор, в котором есть смазка. Даже автоматная пуля может повредить этот редуктор, масло вытечет, и тогда до катастрофы останется максимум несколько минут… и то вряд ли. Вертолет начнет беспорядочное вращение вокруг своей оси, и…

Паломник вскинул пулемет и открыл огонь по хвостовому ротору. Он выпустил не меньше сорока пуль, прежде чем в вертолете кто-то что-то начал понимать. Вертолет начал разворачиваться в его сторону, чтобы обдать его градом пуль из бортовой пулеметной установки… Паломник залег за стеной, надеясь, что пули ее не пробьют. Но вертолет так и не открыл огонь. Паломник лежал и слышал, как раздался какой-то треск… а меньше чем через минуту что-то с чудовищным грохотом упало совсем неподалеку…

Капитан Марио Галеано лежал рядом с разгромленной церковью… и он был еще жив. По всему было видно, что это ненадолго. Опытный взгляд Паломника моментально сказал ему, что капитану Галеано, его наставнику и учителю в отрядах, – не поможет уже никто и ничего.

Винтовки у него не было. Невдалеке догорал вертолет…

Увидев Паломника, капитан попытался встать и не смог. Паломник опустился на колени, достал аптечку, начал обрабатывать его раны. В живот попало не меньше двух пуль, плюс возможна травма позвоночника, и еще одно ранение – выше, в мягкие ткани. Возможно, даже двух пакетов, которые были у Паломника, не хватит…

Надо сделать укол – от болевого шока гибнет больше солдат, чем от самих ранений.

Капитан оттолкнул руку со шприц-тюбиком.

– Не надо…

– Молчи…

– Не надо. Я… не смогу говорить.

– И не надо. Надо…

Капитан снова дернул рукой.

– Не трать… Все равно… не поможет.

– Да пошел ты…

– Перетащи меня… в церковь. Я хочу… умереть там…

Паломник понял, что все бесполезно. Начал раскатывать плащ-палатку, чтобы уложить на нее капитана.

В церкви, несмотря на пулеметный обстрел, было удивительно спокойно. Через дыры в стенах, проделанные пулями пулемета, сочился свет. В лучах света плавали пылинки, тянуло дымом с места падения вертолета…

Капитан все еще был в сознании.

– Помолись… за меня… – сказал он.

Паломник отрицательно покачал головой.

– Я теперь другой веры, друг. Не католик.

– Помолись… как сможешь… твоя вера крепче… многих. Ты страдал за нее… и воевал за нее…

– Я страдал из-за предательства.

– Ты страдал… из-за веры… – сказал капитан, – иногда я думаю… неужели Христос хотел того… что мы делаем сейчас.

– Наверное, нет…

– Ты прав… нет. Тех, кто сегодня служит мессы, он выгнал бы… из храмов, как выгнал менял. Помолись… а я тебе все расскажу.

Паломник посмотрел по сторонам – на стене рядом с ним было совсем не поврежденное изображение Святой вечери. Чуть наивное – Христос и его ученики были изображены рыбаками, как и те, кто строил эту церковь. Но это изображение в расстрелянной из пулемета церкви было дороже, чем алтари в храмах Ватикана. Паломник был уверен в этом, потому что это изображение простые люди писали с любовью. Алтари в ватиканских храмах писали за большие деньги… и что угоднее Господу?

Паломник помолился, обращая к Господу простые, но честные слова, прося его о помощи и обещая покарать тех, кто нес на этой земле зло.

– Теперь… слушай.

– Я буду говорить, а ты кивай. Кантарелла-младший – он замешан?

Капитан кивнул головой.

– А его отец? Это их рук дело?

– Не только… их.

– А чьих. При чем тут Ватикан?

– Я… знаю… не все.

– А кто знает?

– Хасим… Хасим Ташид… Албания… он торгует детьми… наркотиками… органами… он знает больше… прости меня Господи… прости за все…

Примерно через полчаса Паломник вышел из церкви. Посмотрел на восток… там горела подожженная разлившимся вертолетным топливом пересохшая трава. Пожар распространялся.

Пулемет за спиной, винтовка в руках – Паломник широким шагом направился на восток, к побережью. В его ушах по-прежнему звучал голос капитана, говорившего то, во что разум отказывался поверить…

Если же делаешь зло, бойся, ибо он не напрасно носит меч: он Божий слуга, отмститель в наказание делающему злое. И потому надобно повиноваться не только из страха наказания, но и по совести^[1].

Клянусь, что задуманное мною не зло.

Клянусь, что все содеянное мною не зло.

Просто – они должны поплатиться…

8 июня 2014 года

Берлин

Тиргартенштрассе, 4

В этот день после нескольких дней дождя, размокших газонов и зонтов на тротуарах впервые выглянуло солнце. Прохожие сняли плащи, спасавшие их от дождя, а юные берлинские фроляйн радовались новой возможности подарить городу свою красоту, молодость и свежесть. На медленно катящий по мостовой «Хорьх» с тонированными стеклами и правительственными номерами они глядели украдкой: кто с затаенным страхом, кто оценивающе. Вот только человеку, сидящему в «Хорьхе», до этих взглядов не было никакого дела. Он и со своей женщиной поссорился… не говоря уж о всем остальном.

Генерал-майор сил полиции доктор Манфред Ирлмайер уже три дня был нервным и раздражительным, причем градус этой раздражительности отнюдь не становился ниже. Игра в Риме, игра во всем Средиземноморском регионе была его детищем, его путеводной звездой, его талисманом. Она помогла ему вернуться в Берлин, занять ключевое в системе имперской безопасности место начальника гестапо – и само понимание того, что что-то происходит не так, что кто-то приблизился к его схеме достаточно, чтобы помешать, приводило Ирлмайера в ярость. Это не давало ему спать, не давало покоя, не давало сосредоточиться на делах, отбросив все лишнее. Он знал: если ты не обращаешь внимания на проблему – рано или поздно она обратит внимание на тебя…

Вилла на Тиргартенштрассе, 4 – удивительно, но в центре Берлина были виллы! – принадлежала ведомству Имперского уполномоченного по делам Африки, то есть человеку, от которого во многом зависела карьера доктора Ирлмайера несколько лет назад. Но не сейчас. Назначение Ирлмайера спутало берлинским игрокам все карты. Ирлмайер знал, что имперский уполномоченный доктор Бах «приемлет за пазуху», говоря библейскими понятиями. Или берет взятки, говоря понятиями Уголовного уложения. Отлично понимая, что взятки берут все и доктор Бах не самый жадный из взяточников, Ирлмайер, приняв гестапо, не принял никаких мер против Баха, но дал ему понять, что отныне его карьера имперского чиновника – в его, Ирлмайера, руках. Это дало ему возможность создать за счет ведомства Имперского уполномоченного по делам Африки еще один, запасной аналитический штаб, с небольшой, но опытной группой аналитиков и командой оперативников, причем размещенных на местах, в нужных точках. В условиях, когда на осуществление принятого решения остаются дни, а не часы, иметь своих людей, внедренных на местах, чрезвычайно важно. В частности, именно эти люди провернули основную работу по контролируемому перевороту в Сомали. Расходы на их содержание были скрыты в гигантском «африканском» бюджете, и доктор Бах никогда не вспоминал о «своих» агентах. Доктор Ирлмайер навещал штаб раз в три дня, когда была возможность, расписывал бумаги и сам решал, какую информацию передать Баху для легального использования…

«Хорьх» вкатился в причудливо оформленные чугуном ворота, прокатился по короткой, обсаженной регулярным кустарником дорожке и остановился на мощенной булыжником площадке. Доктор Ирлмайер взял портфель и вышел из машины, не сказав, на сколько он здесь задержится. Это было свидетельством дурного настроения…

Начальником «Рефературы 3» – так она проходила по отчетам – был старый и опытный доктор Вильгельм Панхе. Опытный экономист, в разведку он попал совершенно случайно, но проявил там себя как хороший аналитик и опытный организатор. Доктор Панхе был специалистом по переходным типам экономик, потому он помотался по африканским и латиноамериканским странам, знал местное чиновничество лучше, чем оно того хотело бы, мог самостоятельно делать очень прозорливые выводы и не боялся принимать решения. Дополнительным доводом в его пользу было то, что доктор Панхе был богат, разбогатев на спекуляциях Франкфуртской фондовой биржи. Для гражданских это было минусом, они считали, что имперский чиновник не должен использовать полученную информацию для личного обогащения. В глазах доктора Ирлмайера это было, безусловно, плюсом – он не доверял больным врачам, получившим ранение солдатам, преследуемым по закону юристам и бедным экономистам. В этом была своя сермяжная правда: если ты сам не богат, как ты можешь учить науке о скудости и богатстве других?

Когда Ирлмайер вошел в кабинет, доктор Панхе никак не поприветствовал его. Надев свои очки (минус семь), он увлеченно читал газету на испанском. Ирлмайер пригляделся – «Эль Паис».

Когда начальник гестапо понял, что Панхе так и не заметит его, он громко кашлянул. Доктор Панхе оторвался от газеты, глянул на начальника гестапо своими совиными глазами.