Охотники на фазанов

7

Над железнодорожным полотном висел серый туманный рассвет. За линией, над которой протянулась паутина электрических кабелей, уже давно гудели желтые автомобили почтового терминала. Народ ехал на работу, и электрички, сотрясавшие жилище Кимми, шли битком набитые.

Все это могло бы стать прелюдией обыкновенного дня, но в душе у нее бушевали сорвавшиеся с цепи демоны. Они были словно видения лихорадочного бреда: зловещие и неуправляемые, незваные гости.

Встав на колени, она попыталась помолиться, чтобы голоса умолкли, но у высших сил, как всегда, оказался неприемный день. Тогда она приложилась к бутылке, стоявшей возле ее импровизированной койки, и, сделав несколько глотков обжигающего напитка, решила не брать чемодан. Она и без того таскала с собой тяжелый груз ненависти, отвращения, ярости.

Со времени смерти Кристиана Вольфа первым на очереди у нее числился Торстен Флорин. Мысль о нем всплывала очень часто.

Лисья морда Торстена попалась ей недавно в газете: на снимке он гордо красовался в своем только что открывшемся после ремонта Доме мод на Индийской набережной в Старой гавани, похожем на стеклянный дворец. Реставрация этого здания принесла ему премию; там-то она и заставит его вернуться с облаков на землю.

Морщась от боли в пояснице, Кимми слезла с продавленной колченогой койки и понюхала у себя под мышками. Запах не слишком ощущался, так что с походом в бассейн при гостинице «ДГИ-бю» можно пока подождать.

Сунув руку под койку, Кимми достала маленький ящичек и открыла крышку.

– Ну, как ты спала, деточка? – спросила она, поглаживая пальцем крошечную головку, и, как всегда, подумала: «До чего у нее мягонькие волосики и длинные реснички!»

Она нежно улыбнулась малютке, бережно закрыла ящичек и засунула его на прежнее место. Как всегда, это было для нее лучшей минутой после пробуждения.

Перетряхнув кучку вещей, она выбрала самые теплые колготки. Проступившая на потолке сырость предупреждала, что осень нынче выдалась капризная.

Одевшись, Кимми осторожно выглянула за дверь кирпичного домика, за которой тянулось железнодорожное полотно. От круглосуточно мчащихся по нему электричек ее отделяло меньше полутора метров.

Рядом никого, и никто ее не увидит.

Она выскользнула наружу, заперла дверь на ключ, застегнула пальто. Прошла мимо серо-стальной трансформаторной будки, которую изредка проверяли служащие Датских железных дорог, и вышла на асфальтированную дорожку, которая вела к решетчатой калитке, выходящей на улицу Ингерслевсгаде.

Заполучить ключ от этой калитки было для нее когда-то недостижимой мечтой. До этого, чтобы попасть к железнодорожной сторожке, надо было идти по щебенчатой насыпи вдоль ограждения от самой остановки «Дюббёльсбро». Причем появляться можно было только ночью, чтобы никто не заметил. Из круглого домика приходилось убираться еще затемно, и поспать ей удавалось только три-четыре часа. Она знала: если ее хотя бы один раз тут застанут, то больше уже не пустят. Ночь стала ее верным спутником и хранителем, и так продолжалось до тех пор, пока однажды утром она не обнаружила табличку на калитке, выходящей на Ингерслевсгаде. На табличке было написано: «Лёгструп Хейн».

Она позвонила на фабрику, представилась как Лили Карстенсен из хозяйственного управления Датских железных дорог и договорилась о встрече со слесарем перед калиткой. Ради такого повода она оделась в хорошо отглаженный брючный костюм и к приходу слесаря была по виду истинной железнодорожной служащей. За два экземпляра ключа она расплатилась наличными и теперь могла приходить и уходить когда угодно.

Нужно было только соблюдать осторожность и следить, чтобы к ней не приставали демоны, тогда все будет в порядке.

В автобусе, идущем в сторону станции «Эстерпорт», она непрерывно бормотала себе под нос и замечала, что все вокруг на нее смотрят. «Прекрати, Кимми», – приказала она себе мысленно, но губы не слушались. Иногда ей казалось, что она слышит себя со стороны, как будто это говорит кто-то другой. Так было и сегодня. Она улыбнулась маленькой девочке, но та в ответ скорчила ей рожу.

Значит, сегодня все еще хуже, чем обычно.

Кимми вышла, не доехав несколько остановок, провожаемая взглядом множества глаз. «Никогда больше не сяду в автобус», – сказала она себе. Слишком в нем тесно, лучше уж ездить на электричке.

– Гораздо лучше! – произнесла она вслух и пошла вперед по улице Сторе Конгенсгаде.

На улице почти не было прохожих и машин. В голове почти никаких голосов.

Когда она дошла до здания на Индийской набережной, обеденный перерыв закончился. Парковка возле «Брэнд нейшнз», которая согласно надписи на эмалированной табличке принадлежала Торстену Флорину, была совершенно пуста.

Кимми открыла сумочку и заглянула внутрь. Сумочку она стащила в вестибюле стеклянного дворца у какой-то девицы, которая так увлеклась, разглядывая себя в зеркале, что ничего не замечала вокруг. Эту фифу, как можно было узнать из медицинского полиса, звали Лиза-Майя Петтерсон. «Еще одна жертва нумерологии», – подумала Кимми, отодвигая гранату и доставая из портсигара ароматную сигаретку марки «Питер Джексон», которые курила Лиза-Майя. На сигаретах было написано: «Smoking causes heart diseases»^[4].

Расхохотавшись, Кимми закурила и глубоко втянула дым. С тех пор как ее выгнали из частной школы, она курила постоянно, а сердце бьется как ни в чем не бывало! Если она умрет, то явно не от сердечного приступа! В этом она была совершенно уверена.

За два часа выкурив всю пачку, она растерла окурки каблуком на плиточном полу и поймала за рукав одну из молоденьких девчонок, которые время от времени выскакивали через стеклянную дверь из «Брэнд нейшнз», и спросила:

– Вы не знаете, когда придет Торстен Флорин?

Ответом было молчание и неодобрительный взгляд.

– Не знаете? – повторила Кимми настойчивее и дернула девицу за рукав.

– Отпустите меня! – крикнула девушка, а потом вцепилась в Кимми и начала выворачивать ей руку.

Кимми сощурилась: она терпеть не могла, когда ее хватали за руку. И когда отказывались отвечать. И когда на нее смотрели. Поэтому она развернулась и с размаху двинула девчонку в скулу.

Та так и брякнулась на пол, будто мешок. Это было приятно, однако нехорошо. Кимми знала, что так нельзя делать.

– Ну говори же! – потребовала она, нависая над испуганной девушкой. – Ты знаешь, когда придет Торстен Флорин?

Услышав в третий раз дрожащее «нет», Кимми повернулась и ушла. Прежде чем явиться сюда еще раз, придется какое-то время переждать.

Перед магазином фирмы «Якобс фулл хаусиз» она наткнулась на Тину Крысятницу. С пластиковой сумкой в руке Тина стояла под вывеской «Грибы по сезону». Первым клиентам она предоставляла услуги в свеженакрашенном виде: с густо подведенными глазами и ярким румянцем на щеках, последующим приходилось довольствоваться тем, что осталось от этой красоты. Сейчас помада на губах у нее размазалась, – видимо, недавно Тина вытерла рот рукавом. Клиенты Тины, которых она обслуживала в прилегающих переулках, не пользовались кондомами. В жизни Тины давным-давно миновало время, когда она могла от них такое потребовать. Сейчас она вообще ничего уже не могла требовать.

– Ой, Кимми! Здравствуй, дорогуша! Как я рада тебя повидать! – заговорила она и на ножках-палочках заковыляла навстречу. – А я искала тебя, дорогуша, – продолжала Тина, размахивая рукой с зажатой в ней сигаретой. – На Центральном вокзале какие-то люди тебя разыскивают. Ты это знаешь?

Подхватив Кимми под руку, она потянула ее через дорогу, где перед кафе «Юрса» стояли скамейки.

– Где ты пропадала все это время? Я прямо по тебе соскучилась! – С этими словами Тина вытащила из пластиковой сумки две бутылки пива.

Пока Тина открывала бутылки, Кимми внимательно посмотрела в сторону Рыбного рынка.

– И кто же обо мне спрашивал? – поинтересовалась она, отстраняя протянутую бутылку.

Пиво – напиток простолюдинов, это твердо засело в ее сознании с детства.

– Да так, какие-то мужчины.

Лишнюю бутылку Тина поставила на землю под скамейку. Кимми знала, что Тина рада посидеть. В ее жизни это было главное удовольствие: в кармане деньги, в одной руке пиво, в другой сигарета, зажатая в пожелтевших пальцах.

– Тина, расскажи мне все по порядку!

– Ой, Кимми, ты же знаешь, память у меня так себе. Что поделаешь – героин! Так что тут у меня, – она постучала себя пальцами по лбу, – не очень-то в порядке. Но я про тебя ничего не сказала. Дескать, ни сном ни духом не ведаю, кто ты такая. – Тина засмеялась. – Они показали мне твою фотографию. Какая же ты была раньше красавица, дорогуша! Я тоже когда-то была хорошенькая, ей-богу, – добавила Тина, глубоко затянувшись. – Был один человек, он так и сказал. Его звали…

Она замолчала, уставившись пустым взглядом в пространство. Имя вылетело у нее из головы.

– Про меня только один человек спрашивал или их было несколько?

– Их было двое. – Тина кивнула и отхлебнула из бутылки. – Но не одновременно. Один пришел ночью, перед самым закрытием вокзала. Наверное, часа в четыре. Так могло быть?

Кимми пожала плечами: это не важно, главное, что искали ее двое.

– Сколько возьмешь? – раздался голос над их головами.

Прямо перед Кимми выросла какая-то фигура, но она никак не отреагировала. Это дело Тины.

– Сколько возьмешь за оральный? – повторил мужчина.

– Он у тебя спрашивает. – Тина толкнула Кимми в бок, ничуть не огорченная: на сегодня она уже заработала достаточно.

Кимми подняла голову: перед ней, засунув руки в карманы, стоял ничем не примечательный мужчина с довольно несчастным видом.

– Вали отсюда! – Она бросила на него злобный взгляд. – Вали отсюда, пока я не треснула тебя по башке.

Он отодвинулся и поправил одежду. Затем криво улыбнулся, словно услышал что-то очень приятное:

– Пятьсот. Получишь пятьсот, если сначала ополоснешь рот. Не хочу, чтобы ты меня обслюнявила. Договорились?

Он вынул из кармана деньги и помахал у нее перед носом. Голоса в голове Кимми загалдели громче. «Ну давай же!» – уговаривал один. «Он сам напросился!» – хором подхватили остальные.

Она достала из-под скамейки бутылку, поднесла ко рту. Мужик над ней, не мигая, смотрел ей в глаза.

А потом она откинула голову и выплюнула пиво прямо ему в рожу. Он так и шарахнулся от нее с оторопелым выражением на лице, возмущенно оглядел свое пальто и снова посмотрел ей в глаза. Она знала, с этой минуты он стал опасен. На Скельбекгаде нападения случались нередко. Тамил, раздававший на перекрестке бесплатную газету, вряд ли захочет в это вмешиваться.

Поэтому Кимми поднялась со скамейки и шарахнула мужика бутылкой по башке; осколки разлетелись по мостовой до противоположного тротуара, где стоял покосившийся почтовый ящик. От уха веером разбежались ручейки крови, потекли на воротник. Мужчина застыл, тупо глядя на бутылочное горлышко, нацеленное в него. Вероятно, он лихорадочно соображал, как будет объясняться с женой, детьми, сослуживцами. А затем со всех ног припустил в сторону станции, уже зная, что ему понадобится доктор и новое пальто.

– Я уже встречала этого дурака, – раздался рядом гнусавый голос Тины. Как завороженная, она глядела на растекающуюся по плиткам лужу. – Черт побери, Кимми! Теперь мне придется снова идти в «Альди» за новой бутылкой. Столько пива зря пропало! И надо же было этому кретину притащиться сюда, когда мы так хорошо тут сидели!

Кимми отвернулась от убегающего мужика и выпустила бутылочное горлышко. Потом сунула руку за пояс, вытащила спрятанный под брюками замшевый кошелек и расстегнула. Газетные вырезки были довольно свежие: время от времени она обновляла их, чтобы знать, как эти лица изменились. Затем она развернула вырезки и показала Тине.

– Может быть, обо мне спрашивал кто-то из этих? – Она показала на газетную фотографию с подписью: «Ульрик Дюббёль-Йенсен, глава Аналитического института биржевой деятельности, отказывается идти на поводу у буржуазных представлений».

За прошедшие годы Ульрик стал большим человеком как в прямом, так и в переносном смысле.

Сквозь облачко голубоватого сигаретного дыма Тина взглянула на вырезку и помотала головой:

– Те двое были не такие толстые.

– А этого не было?

Вырезку из дамской газеты Кимми нашла в корзине для бумаг на Эструм Фаримагсгаде. Длинноволосый, гладковыбритый Торстен Флорин походил на голубого, но таковым не являлся: за это Кимми могла поручиться.

– Этого я уже где-то видела. На «ТВ-Дания» или что-то в этом роде. Он, кажется, занимается модой?

– Тина, это был он?

Та хихикнула, словно услышала шутку. Значит, и не Торстен.

Дитлева Прама Тина тоже отвергла. Кимми сложила свои бумажки, снова засунула кошелек под одежду и спросила:

– А что эти люди говорили про меня?

– Только что разыскивают тебя, дорогуша.

– Если мы как-нибудь зайдем на вокзал и они там появятся, ты узнаешь их?

– Они же не каждый день там бывают. – Тина пожала плечами.

Кимми закусила губу. Теперь они подошли к самой сути, и надо действовать с осторожностью.

– Если ты их снова увидишь, то расскажешь мне, слышишь? Хорошенько запомни, как они выглядят, лучше даже запиши, чтобы не забыть. – Кимми положила ладонь на коленку Тины, такую острую, что она, казалось, вот-вот прорвет ветхую штанину. – Если что-то узнаешь, то оставь записку вон за той желтой доской. – Она показала на вывеску с надписью «Аренда автомобилей. Дисконт».

Тина закашлялась и закивала.

– Я буду давать тебе тысячу крон на твою крысу каждый раз, как буду получать от тебя полезные сведения. Что скажешь на это? Тогда ты сможешь купить крыске новую клетку. Она ведь по-прежнему живет у тебя в комнате, да?

Чтобы убедиться, что Тина не следит, куда она направилась, Кимми пять минут постояла возле парковки. Никто не знает, где она живет, и она старалась, чтобы и впредь это никому не стало известно.

Начиналась головная боль, появился озноб. Кимми перешла дорогу, направляясь к своей калитке. В душе смешались злость и растерянность; живущим в ней демонам это наверняка не понравится!

Только очутившись на узкой койке с бутылкой виски в руке, она огляделась и почувствовала, как начала успокаиваться. Здесь, в этом скудно освещенном тесном пространстве был ее настоящий мир, где она в безопасности. Ящичек под койкой, где лежит ее самое дорогое сокровище, плакат с играющими детьми на двери, портрет девочки, газеты на стене, которые она наклеила для тепла. Кучка одежды на полу, стопка газет в углу, две люминесцентные мини-лампы, работающие на батарейках, сменная обувь на полке. Что еще нужно? Всем этим она могла распоряжаться по своему усмотрению, а если захочется приобрести что-то новое – пожалуйста, она в состоянии это себе позволить.

Виски начинал действовать. Кимми засмеялась и проверила три тайника в стене – она почти каждый раз делала это, возвращаясь в свой маленький домик. Сперва тайничок с кредитными карточками и новейшими выписками из банкомата, затем хранилище наличных.

Она каждый день проверяла, сколько еще осталось. Кимми жила на улице уже одиннадцать лет, и тем не менее у нее оставалось один миллион триста сорок четыре тысячи крон. Если все и дальше так пойдет, она не потратит их никогда. Свои каждодневные потребности она обеспечивала сама, уводя чужие чемоданы и сумки. На питание уходило немного, да и спиртное стараниями заботящегося о здоровье народа правительства обходилось совсем недорого. Теперь можно спиваться за полцены – вот какая у нас стала чудесная страна!

Кимми снова засмеялась, вынула гранату из сумки и засунула ее в третий тайник к остальным. Затем так аккуратно вставила на место вынутые кирпичи, что щелки вокруг них оказались почти незаметны.

В этот раз страх напал на нее без предупреждения. Обыкновенно бывало не так: ее предупреждали всплывающие в голове образы. Руки, поднятые для удара. Иногда кровь и изуродованные тела. Иногда неожиданные воспоминания и давным-давно отзвучавший хохот. Обещания, которые потом были нарушены. Но на этот раз голоса не успели ее предупредить.

Ее затрясло, внизу живота возникли судороги. За этим неизменно следовали тошнота и слезы. Она уже пробовала раньше заливать вспыхнувший пожар спиртом, но от этого становилось только хуже. В такие мгновения она с нетерпением ожидала наступления темноты, но ожидание длилось часами.

Когда в голове все прояснится, она встанет. Пойдет на станцию «Дюббёльсбро». Спустится на эскалаторе на третий перрон и, пройдя в самый конец, будет ждать, когда промчится электричка, идущая без остановок. Протянув руки, она подойдет к самому краю перрона и произнесет:

– Вам не уйти, скоты!

Затем поступит так, как прикажут ей голоса.

8

Едва войдя, Карл сразу увидел посреди стола пластиковую папку.

«Какого черта!» – подумал он и кликнул Асада.

– Это еще откуда взялось! – Когда помощник появился на пороге, Карл показал на пластиковую папку. – Ты знаешь?

– Трогать не будем. – Асад помотал головой. – Тут могут быть отпечатки.

В кармашек была засунута записка; оба детектива пристально воззрились на нее. При помощи лазерного принтера на листе было напечатано: «Нападения банды учащихся частной школы-пансиона».

Это был список ряда разбойных нападений с указанием времени, места и имен пострадавших. Похоже было, что инциденты происходили на протяжении длительного периода. Молодой человек на пляже в Нюборге, двое мальчиков-близнецов на площадке для боулинга, среди бела дня; супружеская пара на острове Лангеланн – всего не меньше двух десятков эпизодов.

– Сейчас, Асад, мы в первую очередь займемся выяснением того, кто нам подкладывает эти вещи. Позвони, чтобы позвать техников. Если в управлении найдется хотя бы один, он без труда обнаружит отпечатки пальцев.

– С меня отпечатков не снимали, – произнес Асад почти разочарованным тоном.

Карл покачал головой. Интересно почему? Что-то уж больно много странного набиралось вокруг устройства на работу этого сотрудника!

– Асад, отыщи адрес матери убитых. В последние годы она несколько раз переезжала и сейчас, вероятно, проживает не в Тисвилле, как значится в регистре населения, так что подойди к этому вопросу творчески. Хорошо? Обзвони ее соседей, номера телефонов записаны там. – Карл махнул на кучу бумажек, вываленных из кармана. – Может быть, они что-то знают.

Затем он взял блокнот и составил список ближайших задач. Появилось знакомое ощущение, которое означало, что начато следствие по новому делу.

– Карл, послушай! Перестань-ка ты тратить время на дело, по которому уже вынесен приговор! – Начальник отдела по расследованию убийств Маркус Якобсен продолжал копаться в раскиданных по столу бумагах.

За неделю – целых четыре сложных дела! Да плюс три заявления об отпуске и два больничных! Один из заболевших наверняка выбыл надолго. Карл знал, о чем сейчас думает начальник: кого с какого дела придется снять. Но это уж, слава богу, его проблемы!

– Подумай лучше о гостях из Норвегии. Там все слышали о деле Мереты Люнггор, и их интересует, как ты выстраиваешь свою работу и как определяешь приоритетность задач. У них, кажется, у самих скопилось много старых дел, с которыми они хотели бы наконец разобраться. Если бы ты навел порядок в своих бумагах и заодно показал им пример скрупулезной датской работы, это помогло бы им в дальнейшей беседе с министром – они пойдут к ней на прием сразу от тебя.

Карл понурил голову. Так, значит, побывав у него, эти гости потом отправятся поболтать за чашечкой кофе с министром юстиции! С ней и без того трудно о чем-то договориться, а они еще насплетничают ей о его отделе! Этого еще не хватало!

– Маркус, вот я и хочу навести порядок в своих бумагах. А для этого мне необходимо выяснить, кто подсовывает дела на мой стол. Иначе я никогда не разберусь с приоритетностью задач и мне будет нечего продемонстрировать норвежцам и министру. Как я могу управлять работой, если дела прилетают сами собой, будто осенние листья?

– Да, да, Карл! Конечно же, это тебе решать. Но если ты возьмешься за дело с этими двоими, то, пожалуйста, не рассчитывай на наше содействие. У нас не хватает сотрудников даже для дел, по которым еще только предстоит найти виновных.

– Будь спокоен. – Карл встал, собираясь уйти.

Маркус наклонился к переговорному устройству:

– Лиза, загляни на секундочку. Нигде не могу найти свой ежедневник.

Карл посмотрел себе под ноги. Ежедневник шефа лежал на полу, просто свалившись со стола. Карл незаметно подтолкнул его носком башмака, чтобы книжка окончательно скрылась под тумбочкой. Может быть, тогда никто не узнает, когда у него планировалась встреча с норвежцами!

Когда Лиза проходила мимо, он бросил на нее дружеский взгляд. В прежнем образе она нравилась ему больше, но все-таки Лиза остается Лизой с любым цветом волос.

«С нетерпением жду, когда мне можно будет перейти в ваш отдел», – просигналили ему из-за барьера ямочки на щеках Розы Кнудсен, глубокие, как Марианская впадина.

Карл не смог ответить ей тем же. Тем более что у него вообще не было ямочек на щеках.

В подвале его встретил Асад, полностью готовый к работе: уже совершивший послеполуденную молитву, в куртке-ветровке и с кожаной папкой под мышкой.

– Мать убитых близнецов живет сейчас в Роскилле у старой подруги, – сообщил он. – Если поторопиться, туда можно доехать за полчаса. Но, кроме того, только что позвонили из Хорнбэка. Там неважные новости.

Карлу тотчас же представилось парализованное тело долговязого Харди, вытянувшегося на кровати – лицом к Эресунну, а там множество парусников, что вышли в море, торопясь использовать последние деньки перед закрытием сезона.

– Что там случилось? – с недобрым предчувствием спросил Карл.

Прошел уже месяц с тех пор, как он последний раз навещал старого товарища.

– Они сказали, что он очень часто плачет. Несмотря на таблетки и всякое такое, все равно плачет.

Садовый домик в конце Фасанвей ничем не выделялся среди остальных. Надпись на медной табличке гласила: «Арнольд и Иветта Ларсен», под ней на картонке печатными буквами значилось «Марта Йоргенсен».

На пороге их встретила хрупкая очаровательная старушка, при виде которой растроганный Карл невольно расплылся в улыбке.

– Да, Марта живет у меня. Она переехала сюда после смерти ее мужа. Должна вам сказать, сегодня она неважно себя чувствует, – шепотом предупредила старушка, когда он вошел в коридор. – Доктор говорит, что у нее сейчас обострение.

Из комнаты в прихожую доносился кашель. Больная сидела в кресле у окна, заставленного горшками с пожухлыми комнатными растениями. Перед ней стояла целая батарея пузырьков с лекарствами, и вошедших она встретила настороженным взглядом запавших глаз.

– Кто вы такие? – спросила она, дрожащей рукой стряхивая пепел с тонкой сигары.

Асад моментально сориентировался. Подойдя, он безошибочно нашел среди груды выцветших шерстяных пледов руку Марты, взяв ее в свою и произнес:

– Скажу только одно: то же самое было с моей матерью. Я понимаю, как вам нелегко.

Мать Карла на месте этой женщины сразу бы отдернула руку, но Марта Йоргенсен этого не сделала. «И откуда Асад это знает?» – подумал Карл, стараясь сообразить, какую роль в этом сценарии следует исполнять ему.

– До прихода сиделки мы как раз успеем выпить по чашечке чая, – с радушной улыбкой предложила Иветта.

Слушая объяснения Асада по поводу их визита, Марта всплакнула. Гости успели дождаться чая и откушать печенья, прежде чем она справилась с собой настолько, что смогла говорить.

– Мой муж был полицейским, – произнесла она наконец.

– Да, фру Йоргенсен. Это мы знаем, – впервые подал голос Карл.

– Я получила копии дела от одного из его бывших сослуживцев.

– Вот как? От Класа Томасена?

– Нет, не от него. – Женщина закашлялась и глубоко затянулась сигарой, чтобы подавить приступ. – Мне передал их другой. Его звали Арне, но его уже нет в живых. Он собрал все документы, получилась целая папка.

– Вы дадите нам ее посмотреть, фру Йоргенсен?

Она схватилась за голову почти прозрачной рукой. Губы ее дрожали.

– Нет, дать ее вам я не могу. У меня ее больше нет. – Женщина умолкла и закрыла глаза. Очевидно, ее мучила головная боль. – Я не помню, кто брал ее у меня в последний раз. Ее просматривали несколько человек.

– Это не она? – Карл показал светло-зеленую папку.

– Нет, та была больше. – Марта покачала головой. – Серая и гораздо толще этой. В одной руке не удержишь.

– Может быть, есть какие-то другие материалы? Что-нибудь, чем вы могли бы с нами поделиться?

– Иветта, как по-твоему, им можно сказать? – Она кинула взгляд на подругу.

– Не знаю, стоит ли. Думаешь, надо?

Больная перевела взгляд на двойной портрет, стоявший на подоконнике между кувшином с водой и статуэткой Франциска Ассизского:

– Иветта, взгляни на них! Ну кому они навредили? – В голубых, глубоко посаженных глазах проступили слезы. – Мои детки! Неужели мы даже этого не можем для них сделать?

Иветта поставила на стол коробочку шоколада.

– Наверное, можем, – сказала она со вздохом и направилась в угол.

Там громоздились свертки старой бумаги от рождественских подарков и других упаковочных материалов как напоминание о былых временах, когда во многом ощущалась постоянная нехватка. Оттуда Иветта вытащила коробку фирмы «Петер Хан».

– В последние десять лет мы с Мартой дополняли папку с документами следствия вырезками из газет. Ведь с тех пор, как умер мой муж, мы с ней остались одни и больше у нас никого не было.

Асад взял у нее коробку и поднял крышку.

– Здесь есть несколько газетных вырезок о нападениях, по поводу которых так ничего и не было выяснено. А также вырезки о фазанобойцах.

– Фазанобойцах? – удивился Карл.

– Ну да! А как еще назвать таких людей?

Иветта порылась в коробке и вытащила на свет образчик, иллюстрирующий эти слова. Действительно, слово «фазанобойцы» к ним вполне подходило. На большой фотографии из еженедельника все они красовались вместе: парочка представителей королевского окружения, разношерстные буржуазные типчики, а также Ульрик Дюббёль-Йенсен, Дитлев Прам и Торстен Флорин. В победоносных позах: у каждого зажато под мышкой ружье, переломленным стволом книзу, нога выставлена вперед, а на земле рядами разложены убитые фазаны и куропатки.

– Ого! – сказал Асад.

Что еще можно было к этому добавить!

Они заметили, что Марта Йоргенсен зашевелилась, но не догадывались, во что это может вылиться.

– Я этого не потерплю! – неожиданно воскликнула она. – Чтоб им всем сгинуть! Они убили моих детей и мужа. Будь они прокляты!

Она попыталась подняться, но не удержалась на ногах и повалилась головой вперед; сильно стукнулась лбом о край стола, однако словно не заметила ушиба.

– Смерть им! Пускай они тоже умрут! – прохрипела она, не поднимая головы от стола, и взмахнула руками, разбрасывая чашки.

– Тише, Марта! – стала успокаивать ее Иветта, пытаясь усадить задыхающуюся подругу обратно в кресло.

Когда больная наконец успокоилась, отдышалась и опять принялась за свою сигару, Иветта увела посетителей в соседнюю комнату, столовую. Она попросила извинения за поведение своей подруги и объяснила, что в этом виновата опухоль мозга, которая так увеличилась, что теперь уже невозможно предсказать реакцию Марты на то или иное событие. Раньше, мол, она такой не была.

Гостям и не требовалось никаких извинений.

– Однажды приходил какой-то мужчина. Он сказал Марте, что хорошо знал Лисбет. – Иветта приподняла вылезшие брови. – Это покойная дочь Марты, а мальчика звали Сёрен. Вы ведь и сами знаете? – Асад и Карл кивнули. – Может быть, папку взял тогда этот друг Лисбет. Он пообещал Марте, что вернется и принесет папку. – Иветта бросила на обоих такой печальный взгляд, что им сразу захотелось обнять ее за плечи и утешить. – Наверное, придет, когда уже будет поздно.

– А как его звали, этого человека? – спросил Асад.

– К сожалению, не знаю. Меня не было дома, когда он приходил, а Марта все забывает.

– Вы не знаете, может быть, он был полицейским? – спросил Карл.

– Мне так не кажется, но точно сказать не могу.

– А почему он вот это не забрал? – Асад указал на коробку с надписью «Петер Хан», которую держал под мышкой.

– Но это же просто бумажки, которые Марта зачем-то вздумала собирать. Кстати, уже после того, как тот человек признался в убийствах. Я помогала ей собирать вырезки, раз ей так нравилось. Вероятно, тот, кто приходил, посчитал их не важными. Да так оно и есть на самом деле.

Напоследок они спросили у Иветты о ключе от летнего домика и о том времени, когда произошло убийство. Но об этом Иветта сказала только, что с тех пор, во-первых, прошло уже двадцать лет, да к тому же и вспоминать о таком событии не очень-то приятно, так что она постаралась поскорее все это забыть.

Затем пришла сиделка, и они распрощались.

На прикроватном столике у Харди стояла фотография его сына – единственная вещь, напоминавшая, что у этого неподвижного тела с резиновой трубкой для отвода мочи и сальными, свалявшимися волосами когда-то в жизни было не только то, что могли ему дать аппарат искусственного дыхания, постоянно работающий телевизор и хлопочущая сиделка.

– Долго же ты сюда собирался, – произнес больной, устремив взгляд на воображаемую точку, находящуюся на высоте примерно в тысячу метров над хорнбэкской клиникой спинномозговых травм. С этой высоты открывается настолько широкий обзор, что если однажды рухнуть оттуда всей своей тяжестью, то можно больше не проснуться.

Карл попробовал найти подходящую отговорку, но бросил эти попытки. Вместо ответа он взял фотографию в рамочке и сказал:

– Я слышал, Мадс поступает в университет.

– И от кого же ты это слышал? Мою жену, что ли, трахаешь? – ответил Харди, даже не сморгнув.

– Харди, что ты несешь? Я знаю, потому что… Ну, не помню, в полицейском управлении кто-то говорил.

– А куда подевался твой маленький сириец? Никак его вышвырнули назад в песчаные барханы?

Карл хорошо знал Харди. Все это была светская болтовня.

– Ну ладно! Коли теперь уж я тут, скажи, что у тебя на уме. Впредь я буду приходить почаще, – пообещал Карл. – У меня был отпуск, ты же понимаешь.

– Видишь на столике ножницы?

– Вижу.

– Они всегда там лежат. Сестры режут ими бинты и клейкую ленту, которой прикрепляются мои зонды и иглы. С виду они вроде бы острые, как тебе кажется?

Карл посмотрел на ножницы:

– Да, довольно острые.

– Не мог бы ты взять их и воткнуть мне в шейную артерию? Я был бы очень тебе благодарен! – На лице Харди промелькнула усмешка. – В одном плече у меня вроде бы что-то дрожит. Кажется, это под самой плечевой мышцей.

Карл наморщил лоб. Значит, Харди показалось, будто там что-то дрожит. Бедняга! Хорошо бы, если так!

– Почесать тебе там?

Карл отвернул угол одеяла и подумал, надо ли спустить пониже рукав или почесать через ткань.