Пролог
С автострады, что находилась в десяти метрах от узкой дорожки, доносился ровный гул автомобилей. Запах свежей листвы и недавнего дождя смешивался с пылью и гарью. По пропахшей сыростью тропинке уверенно шагали хмурый мужчина и молодая женщина с коляской.
Мужчина то и дело сморкался в клетчатый платок, мысленно проклиная лето, аллергию на пыльцу, резкий запах цветов, и, возможно, ту, что шагала рядом, шурша шелковым платьем и улыбаясь спящей в коляске малышке. Сегодня мужчина увидел племянницу впервые, но все равно отказался взять ее на руки.
– Ты ей нравишься. И почему ты такой «бука», а, Вадим? Не хочешь обнять малышку? Она же – твоя единственная племянница, – вздохнула Катя.
Сестра словно специально злила его. Уж кому, как ни ей, знать, что он детей терпеть не может. Да и на прогулку отправился только затем, чтобы попросить некую сумму из средств отца, полученных Катериной по завещанию. Вадиму-то в наследство ничего не досталось. Отец считал, что мужчина обязан обеспечивать семью, а не наоборот.
– Кать, не приставай. Лучше под ноги смотри! Тут дорога – ямы сплошные. Никак не отремонтируют, и о чем мэрия думает! Ишь, как коляску трясет! Того и гляди, перевернет, – пытаясь сменить тему разговора с «чудной крошки, которая похожа на ангела, и самая красивая, самая умная, самая лучшая», Вадим обнаружил, что они дошли до ворот парка.
Сестра покачала головой, но не нахмурилась. Она вообще редко обижалась, в отличие от самого Вадима, способного спустя годы вспоминать чужой промах или не вовремя сказанное слово. Продолжая катить коляску по узкой аллее, окруженной кустами цветущего шиповника, Катя замурлыкала себе под нос колыбельную песенку.
– И почему карусели? Неужели нельзя выбрать для прогулки более тихое место? – нахмурился Вадим, когда они подошли к вращающейся платформе с разноцветными лошадками.
На аттракцион, сверкавший яркими лампочками, веселой стайкой устремились школьники. От вспышек фотоаппаратов у Вадима заболели глаза. Мужчина с неудовольствием протер их рукой.
– Но Любе нравятся карусели! Она всегда такая довольная, когда мы с ней приходим сюда. Не капризничает… – возразила Катя.
«Теперь понятно, кому я обязан этой прогулкой по жаре, – мужчина бросил гневный взгляд на Любу, мирно сопевшую в коляске. – Вся в мать, такое же чучело! И имя у нее глупое! Наплачется еще с ним! В честь «большой любви» названа, не иначе, хоть Катька так и не призналась, кто же отец…»
– Ты хотел поговорить, – после короткой паузы заметила сестра. – Начинай. Знаю, ты человек занятой. И просто дышать свежим воздухом в парке тебе некогда. Вижу, что-то случилось. Расскажи – постараюсь помочь, если это в моих силах.
Вадим открыл рот, но ответить не успел. Мир вокруг замер, словно кто-то установил показ художественного фильма на «паузу». Застыла в воздухе летящая мимо карусель, замерли галдящие дети, оседлавшие металлических коней, и даже стоявшая рядом с ним Катя.
Мужчина попытался пошевелить рукой, и с испугом понял, что он – единственный, кто может это сделать. Но каждое движение давалось ему с невероятным трудом, словно тело опутали невидимые, но очень прочные нити…
А потом появился «он». Вадим не успел сделать ни шагу. Оставалось только смотреть на создание, словно пришедшее из кошмарного сна.
В воздухе с противным скрежетом расплывалась тягучая черная клякса, напомнившая Вадиму фильмы о пришельцах и иных формах жизни. Спустя несколько мгновений грязь приняла очертания человеческой фигуры.
«Человек, это человек!» – с облегчением сообразил Вадим. Но желание поскорее сбежать отсюда никуда не исчезло.
Незнакомец, ступивший на асфальт прямо из грязной кляксы, был одет явно не по погоде. На нем красовался кожаный черный плащ с большими круглыми пуговицами; такой длинный, что почти полностью скрывал фигуру. Две седые косы лохматыми змеями выглядывали из-под старомодной шляпы. Огромные черные очки скрывали лицо. Или что-то там? Вадим всерьез сомневался, что у субъекта есть лицо. Он не видел ни глаз, ни рта, ни носа. И позднее, сколько ни пытался, не смог вспомнить хоть какую-то запоминающуюся черту.
В левой руке «видение» держало зонтик, на вид самый обычный, разве что прозрачный. В правой руке «пришельца» находился потертый портфель с металлическими уголками, на вид совершенно обыкновенный…
До тех пор, пока седой не повернул его боком, так что Вадим увидел человеческий глаз прямо в проеме бокового кармана. Хотя, нет. Стеклянный глаз, который казался очень живым.
– Я её нашел. Угроза будет устранена, – произнес незнакомец ровным голосом, глядя в Катину сторону. Глаз в его портфеле совершил двойное вращение. Вадима затошнило. Мысль о том, что его сестре грозит опасность, тут же сменилась воображаемой картинкой, как чужак избавится от случайного свидетеля. Надо дать понять этому «вторженцу», что он, Вадим, тут не причем. Его сестра всегда была странной. И, конечно, сама виновата во всех бедах.
Пока Вадим обдумывал свое незавидное положение, чужак протянул в их сторону руку с портфелем. Из вращающегося глаза вырвался столп света, окутавший фигуру Кати и малышки в коляске. На миг сестра Вадима вместе с дочкой растаяли в воздухе, но появились вновь, когда свечение погасло. Правда, их фигуры словно потеряли часть цвета, как крылья бабочки, с которых разом стряхнули всю пыльцу.
– Дело сделано, – удовлетворенно хмыкнул пришелец. Вращающийся глаз остановился и прикрылся сам собой. – Заговорщики наказаны. Палата Гриотов будет довольна. Я забрал у слишком самоуверенной женщины и ее потомства всю удачу, все возможности. Теперь мне осталось только… – незнакомец глянул на Вадима. Тот почувствовал, как земля качнулась под ногами. – Мы наблюдали за вами, Журавлев Вадим Николаевич. Вы же не хотите знать, что сейчас произошло, верно? Не мечтаете разделить участь предателей?
Вадим отчаянно помотал головой. К его удивлению, ему это удалось. Он понятия не имел, что сейчас произошло, но чутье подсказывало, что он только что словно побывал на чужих похоронах. Или на своих собственных?
– Вот и славно! Просто очаровательно! – заулыбался чужак, заметив его смятение. – Мы искренне надеялись, что вы проявите благоразумие. Вашей задачей, Вадим, с сегодняшнего дня будет присматривать за сестрой и за вашей милой племянницей. И, если узнаете что-то интересное, чем захотите поделиться, вас непременно услышат. Через этот портфель, – чужак всунул Вадиму в руку свою жуткую ношу. – Мы готовы щедро оплачивать ваши услуги. Примите безделицу в качестве залога наших будущих доверительных отношений.
Вадим удивленно раскрыл рот, заметив блеснувший на запястье левой руки золотой браслет, инструктированный крупными изумрудами.
– Не дрожите так, и спрячьте наш подарок в ваш новый портфель! – снова улыбнулся темный волшебник (по крайней мере, Вадим причислил его к таковым). – Мы много знаем о вас. Вы получите доступ к финансам своей семьи, которые вам так необходимы, если позаботитесь о том, чтобы Катерина больше никогда не увидела дочь.
– Но как?!
– Очень просто. Очнувшись, ваша сестра будет болтать всякие глупости про Гриотов и параллельные миры. Печально, конечно, но порой у женщин после родов страдает психика. Нельзя же оставлять ребенка с безумной женщиной! Милой Любочке лучше расти подальше от нее. А вы будете ее единственным опекуном… Думаю, Катерина отпишет вам все средства, лишь бы вы заботились о её дочери.
– Но у девчонки есть отец!…
– Он не объявится, уж поверьте, – притворно вздохнул чужак. – А теперь, прощайте. Никогда не забывайте про наш уговор, Вадим.
Глава 1. Опаздывать – запрещено!
Примечание от автора: прошло 12 лет.
– Почему не помыла за собой чашку? Лентяйка! – удар ладонью по щеке, не сильный, но от того не менее обидный, заставил Любу отшатнуться.
Девочка исподлобья взглянула на Ольгу Михайловну, не собираясь извиняться. Нотации на тему: «старших нужно слушать», «мы тебе только добра желаем», и «взрослые знают лучше» всегда казались ей полной чепухой. Да и Михайловна до сих пор её уважения ничем не заслужила:
– Я опаздываю на конкурс, Ольга Михайловна. Когда вернусь, все уберу. И вымою пол. Я же всегда это делаю!
Любимая женщина дяди Вадима побагровела:
– Опять дерзишь? Или решила, пару раз покрутившись на подиуме, что теперь – «звезда»? У Вадика – золотое сердце. Взял тебя, сироту, к себе в дом. Кормит, поит, воспитывает. И чем же ты ему отвечаешь? Не можешь за собой чашку помыть, дурында?
– Я подрабатываю в его модельном агентстве, приношу деньги. Это же была ваша идея? Вы потребовали у дяди, чтобы я оплачивала проживание? – Люба свела брови к переносице и насупилась.
В отличие от многих сверстниц, она никогда не мечтала о карьере модели. Не желала она тратить все свободное время, занимаясь хореографией и танцами. Не хотела прогуливать уроки, особенно контрольные. Ведь их все равно потом приходилось писать. Люба предпочитала проводить досуг за просмотром любимых сериалов на стареньком ноутбуке и играть в ПСП-приставку (портативную Сони Плестейшен).
– Должна же ты хоть как-то приносить нам пользу! – Михайловна сделала ударение на слове «нам», намекая, что в этой квартире нет, и не будет другой хозяйки, кроме нее. – И не думай, что дам тебе поблажку, только потому, что работаешь у Вадима! Если ты проспала и не успела сделать домашнюю работу, сама виновата. В следующий раз будешь ответственней. Или, помяни мое слово, ничего хорошего из тебя не выйдет!
– Я все поняла, Ольга Михайловна. Только я опаздываю. Я могу идти? Если пропущу конкурс «Барышня», дядя будет недоволен. И мне придется сказать, что это вы меня задержали, – Люба забрала чашку из рук раздраженной «тетушки», быстро ополоснула ее и поставила на свободное место в сушилке.
– Какая же ты наглая, Любка! И за что мне это наказание? А ведь Вадим из-за тебя семью заводить не хочет. Насмотрелся! Говорит, до твоего совершеннолетия и слышать ничего не желает о собственных детях. Поняла, о чем я? Я ж по твоей вине страдаю! А ты не ценишь, прошмандовка! – Ольга Михайловна патетично вздохнула, трагическим жестом прижав пальцы к вискам.
– Дядя Вадим использует вас, как и меня, – шепнула Люба, выскользнув из кухни.
Из Владыкино до центра еще долго добираться. А ругать Ольгу Михайловну дядя не будет. Зато ей, Любе, за опоздание или неучастие в конкурсе, влетит.
Девочка торопливо собирала сумку под аккомпанемент тоскливых причитаний Михайловны, сдобренных элитным коньяком. О её плане «отвести в ЗАГС» дядю Вадима, Люба знала уже давно. И помогать ей с этой затеей не собиралась. Более того, исполнение мечты Ольги Михайловны стало бы для Любы кошмаром. Пухленькая блондинка средних лет слишком любит распускать руки по любому поводу! Если Михайловна станет её официальной тетей, уж лучше сразу отправиться в приют.
Впрочем, Ольга, обернувшись законной женой Вадима Журавлева, и сама догадается подыскать для надоевшей «племянницы» школу-интернат.
***
– Внимание! Напоминаем, что поезд проследует мимо станции «Фрунзенская», не останавливаясь. Станция закрыта на ремонт… – механический голос потонул в грохоте вагонов, увлекаемых в тоннель метро.
Люба растерянно заморгала, убирая мобильный телефон, с которого читала фэнтези-роман, глубоко в сумку. Быстро вскочив с места, она направилась к выходу.
«Кто бы знал, что пересадкой на Сокольническую здесь не обойдется! Эх, если б я встала пораньше, сейчас не боялась бы опоздать! Ведь нужно еще отметиться у администратора, переодеться, накраситься… В чем-то Михайловна права, какая же я несобранная! Даже о том, что моя станция закрыта, узнала в последний момент! И что теперь делать? Двигаться к наземке? Кажется, здесь останавливается двадцать восьмой троллейбус, который довезет до Фрунзенской».
Мысли о троллейбусе номер двадцать восемь повлекли за собой неизбежные печальные воспоминания о репетиторе по математике, которого Люба дважды в неделю посещала в прошлом году.
А причиной этих встреч оказалась математичка Говорова, которая, выставив ей семь двоек в журнале за нежелание отвечать у доски, потребовала срочной беседы с родственниками. Дядя, после этого «душевного» разговора, пришел домой красным от негодования. И, скрепя сердце, отправил Любу к репетитору, а потом контролировал выполнение домашних заданий. То, что ей в будущем математика не понадобится, Вадима не волновало.
…Стоило девочке выйти из метро, как зарядил мелкий, но частый дождь. А зонт Люба с собой не захватила. Оставалось радоваться, что прическа для выступления у нее простая и не пострадает от капризов погоды.
«Нет, правда, о чем я думала? Синоптики же обещали дождь», – размышляла Люба, вздыхая о забытом дома зонтике. С шестого этажа, где жили Журавлевы, небо с утра казалось безоблачным. Но в Москве всегда так. В одной части города люди могут изнывать от жары, а в другой – жалеть о том, что не натянули с утра резиновые сапоги.
«Менеджер Катя сейчас сказала бы, что я напрасно дуюсь на погоду. Мол, у нас – как в Нью-Йорке, если не нравится погода – просто подожди пятнадцать минут. Но сегодня, как назло, этих минут у меня нет!»
– Доченька, давно троллейбуса не было?
Негромкий голос заставил ее оглянуться. Рядом стояла старушка, суетливо убиравшая в сумку потрепанный зонтик. Люба в ответ вздохнула:
– Я минут пять назад подошла. А здесь троллейбусы часто ходят? Мне нужно на Фрунзенскую, а станцию закрыли…
– Не переживай, здесь еще бесплатный автобус «нулевой» ходит. На нем тоже можно доехать. Какой первым прикатит, на тот и садись.
Журавлева слегка кивнула и замолчала. Ей хотелось повторить мысленно текст песни, с которой она выступает. Песня была из тех, что традиционно считаются «русскими народными». Но ее менеджер решила, что для конкурса «Барышня», где оценивались не только внешность и вокальные данные, но и обаяние кандидаток, песня подходит лучше всего.
«На Муромской дорожке…» – затянула про себя Люба. Тут рядом с ней послышался громкий топот. Девочка с удивлением уставилась на подбежавшую к остановке троицу – симпатичную женщину и двоих детей-погодок.
– Пока мост переходили, под дождь попали, – смущенно заметила женщина. Она пыталась встать под крышей остановки так, чтобы оказаться вместе с детьми на отрезке сухого асфальта. Любе пришлось потесниться, чтобы и бабуля, и новенькие, смогли укрыться от шумного ливня, в который за несколько минут успела превратиться противная морось. – Зато хорошо покатались на карусельках, правда, Боренька?
Любе вдруг показалось, что ей не хватает воздуха. Перед глазами потемнело. Машинально вцепившись в ручку висевшей на плече сумки, она пыталась понять, почему так реагирует на одно упоминание о каруселях.
«Ну да, с детства их терпеть не могу, и что такого? Кстати, именно в этот детский парк нас возили прошлой осенью. Подарок от агентства. Но я даже не смогла выйти из автобуса. Сидела, дрожала. И, сейчас, при одном воспоминании о каруселях, мурашки бегут по коже… Хуже, чем от любой «страшилки» в сети! И почему я снова здесь оказалась?! Сегодня явно не мой день!»
Любу отвлек от невеселых мыслей мальчик, указавший рукой за ее спину:
– Мама, а это что? Что на бумажке написано?
– Объявление, – снова смущенно улыбнулась женщина, явно надеявшаяся до прихода автобуса или троллейбуса просто помолчать, не привлекая внимания.
– И что там написано? – не унимался малыш.
– Предлагают стрижку домашних животных, – улыбнулась ему Люба.
– Мама, а давай мы нашу Лапку подстрижем? – тут же оживились ребята.
Женщина иронично выгнула бровь:
– И как вы это себе представляете? Она же у нас гладкошерстная кошка! Ее, разве что, можно покрасить. Но не думаю, что стоит причинять ей беспокойство.
Дети угрюмо замолчали. Люба зачарованно следила за чужой беседой, забыв о том, что нужно повторять песню. Ей вдруг тоже захотелось, чтобы у нее была обычная семья. Чтобы были мама, папа, брат, сестра и кошка… или собака. Вадим не позволял завести питомца из-за аллергии на шерсть.
«Если бы папа с мамой не погибли в автокатастрофе в Италии, какой была бы моя жизнь? Посещая парк с родителями, я бы точно не боялась аттракционов. И в конкурсе участвовала бы с большей радостью. Ведь они обязательно пришли бы за меня «поболеть!» – тоскливо размышляла Люба, носком туфли размазывая грязный песок по асфальту.
Да, дядя Вадим слишком занят, чтобы прийти и поддержать племянницу. На этот раз уехал на неделю в командировку. И, когда Люба выйдет на сцену «Московского шелка», ей опять будет одиноко, несмотря на присутствие соперниц, жюри и прессы. Так одиноко, точно во всем мире она осталась совершенно одна.
***
Наконец, к остановке подъехал троллейбус, под завязку забитый людьми. Но ждать следующего Люба не могла. Следовало поторопиться – до начала конкурса оставалось чуть больше двух часов.
Прижатая толпой к мужчине, от которого несло дешевыми сигаретами, Люба с тоской думала о том, что сегодня – двадцать пятое июня две тысячи шестнадцатого года, давно двадцать первый век на дворе, а жизнь-то совсем не меняется!
Нет бы, придумали ученые надувные шары, вроде тех, что используют в зорбинге, которые могли бы передвигаться по воздуху. И тогда уж проблема с «пробками» в Москве сразу исчезла бы! Словно техника «Парка Юрского периода», но только наяву… Нет, пример неважный. Там все плохо закончилось из-за динозавров.
Ну, а если не шары, а флаеры? Совсем как в книгах Кира Булычева про Алису Селезневу! Серию про «Алису» Люба очень уважала.
Тогда все точно обошлось бы без жертв. А если взрослым нравится толкаться и ездить в автобусах, пусть сами этим занимаются. Школьникам же, разумеется, за исключением первоклассников, очень пригодился бы такой транспорт! Имея собственный флаер, она бы точно никуда не опаздывала.
Глава 2. Соперницы
Прикрывая голову полиэтиленовым пакетом, Люба спешила к входу в банкетный комплекс «Московский шелк». По пути она слышала дребезжание мобильного телефона, но даже и не думала отвечать. До места назначения ей оставалось шагов пятьдесят. Не стоило отвлекаться…
Когда перед девочкой замаячило высокое крыльцо, ведущее к зеркальным дверям, Журавлева перевела дыхание. Наконец-то, добралась!
– Где же тебя носит, Люба!
Услышав этот резкий голос, Люба вздрогнула. Она узнала менеджера по кадрам из дядиного агентства – Вику Зорину. Та, видимо, скрывалась за дверями от дождя, но выпрыгнула на крыльцо, едва завидев подопечную.
– Вы меня ждали? – запыхавшаяся Люба пыталась перевести дыхание. Да, она знала, что кто-то должен был передать ей одежду для конкурса. Но, чтобы сама Виктория этим занималась! В агентстве Журавлевой пообещали, что вещи от спонсоров привезут за пару часов до представления и оставят в гардеробе на первом этаже «Шелка».
– Где же ты была? Через час твой выход на сцену! Девочки сейчас «прогоняют» номера. А ты? – хмурая Вика поправила слипшиеся от капель дождя короткие волосы, уложенные так, что напоминали беличий хвост – пышный и чуть-чуть растрепанный. В порывистых движениях менеджера было что-то от белки. Она всегда куда-то спешила.
– Но «Фрунзенскую» закрыли, – Люба с виноватым видом посмотрела на Вику.
– И что?
– Ехала от «Парка культуры» наземкой, потом пешком… – Журавлева по голосу Вики угадала какой-то подвох, но не могла понять, в чем он состоит.
– Любаша, с тобой все ясно. Если ты еще слишком маленькая, чтобы пользоваться метро, попросила бы Ольгу Михайловну тебя сопровождать! Тебе просто следовало доехать до Спортивной, а там отсюда рукой подать… Но, ты не ищешь легких путей, да? – покачала головой девушка, вручая Любе два тяжелых пакета. – Ладно, что уж теперь. Вот, держи. Здесь твой костюм. Иди скорее, переодевайся. Ступай прямо, пока не увидишь лестницу. По правую сторону – главный зал. При входе, с одной стороны, барная стойка, с другой – гримерка.
– А вы со мной не пойдете?
Виктория смущенно прижала наманикюренный пальчик к пухлым, явно сдобренным силиконом, губам:
– Малыш, я не могу остаться. Уж, прости. Я не на работе, просто завезла вещи. Более того, у меня свидание! Мужчина мечты уже заждался в машине… Хорошо хоть парковка здесь бесплатная. Ну, я пойду, о’кей? Держись молодцом, «Аленушка»! Не посрами наш «Звездный компас»! Пока-пока! – чмокнув Любу в щеку, тем самым заставив в полной мере оценить аромат из весенней коллекции «Шанель», Вика бодро зацокала каблучками блестящих лодочек к выходу.
Журавлева уныло смотрела ей вслед. Дядя Вадим не только заставил племянницу работать в агентстве. Он еще и оказался автором глупого модельного прозвища. И его теперь повторяли направо и налево все, кому не лень.
Ну какая из неё «Аленушка»? Девочка вспомнила знаменитую картину Васнецова. Может, лицом-то и вышла… Но, вот братика у нее нет, и никогда уже не будет.
***
Люба улыбнулась зеркалу, привычно выискивая недостатки в своем образе. Что ж, пожалуй, ради этих коротких минут выступления в красивой одежде, и стоит немного потерпеть. Девчонки в школе ей завидуют. Хотя, есть ли в зависти что-нибудь хорошее? С подругами у нее никак не складывается. Зато среди мальчишек-ровесников Люба довольно популярна. После того, как она представила школу на нескольких публичных мероприятиях, она оказалась в центре мужского внимания.
«С таким именем разве может быть по-другому? – самодовольно подумала Люба. – С другой стороны, кому нужны эти мальчишки! Цветы, подарки и конфеты я и так часто получаю. А что-нибудь поинтереснее они придумать не в состоянии! Не говоря уже о том, что настоящая романтика встречается только в игре…»
– Ба, кого я вижу! «Аленушка» решила почтить скромный конкурс своим присутствием. Кстати, через полчаса – начало. Поторопись навести марафет, красавица! И вот еще: «прогнать» свой выход ты уже не успеешь. А раз с вокалом у тебя – не очень, как и с внешними данными, – ты же так и не исправила свои слишком большие передние зубки, – то приготовься к проигрышу.
Женька Соболева, застывшая в дверях гримерки, поглядывала на нее сверху-вниз, улыбаясь в своей шакальей манере. Конечно, Люба никогда не встречала шакалов, но почему-то считала, что Соболева очень на них похожа. Характером, по крайней мере. Кажется, одета в пышное платье под старину. Люба лишь мельком покосилась на эту мегеру:
– Я-то успею сделать макияж. Но ты бы лучше выкинула меня из головы, Соболева. Сделай милость, подумай о себе. В следующем году ты «пролетишь» мимо этого конкурса.
Конкурс проводился каждый год, но участвовать в нем могли девочки до пятнадцати лет, а Женька была на год старше ее. Люба, убедившись, что её слова попали в цель (Соболева позеленела от злости), принялась наносить макияж.
В чем-то Женька права: любой визажист знает, что для хорошего макияжа следует провести у зеркала, как минимум, минут сорок. Да, и лучше, чтобы тебе помогал специалист… Но, разве у нее есть выбор? Вика Зорина ее бессовестно бросила. Ну, и ладно. Не в первой!
«Зато я могу пользоваться любой косметикой. Мало кому в моем возрасте так везет. Большинство мам запрещают девочкам краситься. А я сейчас могу представить себя известной моделью или актрисой», – успокоила себя Люба.
– Какой ты стала острой на язык, сестренка, – Соболева с отвращением фыркнула. – Не волнуйся за меня, я не подкачаю. Видишь, мама заказала мне платьишко в Париже. Как тебе? Ничего?
Только тут Люба обратила внимание, что Соболиха, готовясь к конкурсу, превзошла саму себя. Стройная фигура Женьки была окутана белоснежным облаком тончайших кружев, шелка, муслина и батиста – этакая сошедшая с гравюры какого-нибудь художника девятнадцатого века юная невеста. Дама сердца Пушкина? Нет, Лермонтова?
«Наверное, жюри тоже будет гадать…», – усмехнулась Журавлева. Люба знала, что мать Женьки замужем за владельцем крупного продовольственного холдинга, и ничего не пожалеет ради счастья любимой дочурки. Но сегодня она явно перестаралась, нарядив Женьку для конкурса, едва ли проще, чем олигархи своих юных жен на свадебной церемонии.
Длинные шелковые перчатки со вставками кружев скрывали не слишком изящные руки. Колдовские переливы шелка опьяняли роскошью при каждом тщательно выверенном движении. Для завершения образа благородной красавицы не хватало шляпки с вуалью, но в этом было свое очарование: темные волосы Женьки украшали живые цветы. В руках Соболиха нервно сжимала зонтик, причудливая ручка которого была из слоновой кости. Легкое напряжение рук – пожалуй, единственное, что выдавало ее волнение. На лице по-прежнему блуждала хищная улыбка, доказывающая, что Женька ради победы перегрызет горло любой сопернице.
– Здравствуй, Маша. Я – Дубровский! – Люба застегнула на ухе длинную серебряную серьгу в виде снежинки, а после небрежно приподняла левую бровь. Она точно знала, что такая простая мимика доведет Соболеву до белого каления. Журавлева давно заметила, как болезненно этот прием действует на дядю, на Михайловну и даже на математичку Говорову. Люба жалела об одном – она так и не научилась управлять второй бровью.
Женька фыркнула, задохнувшись от возмущения. Любе показалось, что та с удовольствием вонзила бы сейчас острие своего вычурного зонтика ей между ребер. Но нет, вместо этого Соболиха глубоко вздохнула, а потом вдруг медовым голосом протянула:
– Гляжу, твой дядя сегодня тоже не поскупился на шмотки, да, Журавлева? Правильно, невзрачную внешность нужно чем-то прикрыть. А хрустальный венец так сияет, что просто ослепит всех судий!
– Кокошник это, слабоумная, – пожала плечами Люба, отнюдь не спешившая сообщить задире, что её одежда уже завтра вернется к спонсорам, и она, Журавлева, никогда не получит ее в личное пользование. Какая именно фирма подарила платье, Люба не знала, ведь пакет, который ей вручила Зорина, был совсем обычный, черный, без какого-либо намека на бренды.
– Ох, нарвешься ты когда-нибудь, Журавлева, – выдохнула Женька, – подними свою задницу, и катись уже в зал, по-хорошему тебе говорю! Тебе нужно в листе у ведущей «Барышни» отметиться, что пришла и выступишь. Скажи «спасибо», что я тебе, дуре, напоминаю!
Люба, вместо ответа, погляделась в зеркало. Возможно, следовало еще чуть-чуть припудрить лицо. Уж слишком бледная кожа! Или, может, и так сойдет?
Быстро встав из-за стола и освободив место другой девочке, которая решила подправить размазавшийся макияж, Люба вышла в зал, оставив хрупкий кокошник лежать на столе.
***
Большой зал радовал глаз разноцветными шарами, игрушками разных форм и размеров и живыми цветами, расставленными в больших тонких стеклянных вазах по периметру. Организаторы конкурса явно не поскупились, чтобы придать торжественность мероприятию. Удивительные черные стулья, бокалы и посуда из черного стекла – эффектное и необычное дополнение к окружающему интерьеру и пестрым, как стеклышки в калейдоскопе, стенам. Столики удивляли теплой лимонной подсветкой изнутри, создавая ощущение, что ты находишься в каких-нибудь сталактитовых пещерах.
Люба быстро нашла ведущую конкурса и отметилась в заявочном бланке. Ведущая, оказавшаяся улыбчивой, чуть полноватой женщиной в очках, протянула Любе значок конкурсантки и смущенно заметила:
– Будешь выступать под номером двадцать восемь. Предпоследняя. Все, кто пришли до тебя, тянули жребий. Но ты опоздала.
Люба уныло кивнула. И, правда, как-то неудачно все сложилось, причем с самого утра. Пощечина Михайловны все еще горит на щеке. А ведь она потратила приличное количество тонального крема, чтобы ее замазать! И, похоже, неприятности продолжаются…
«Все же плохо, что я выступаю в самом конце. Не люблю так. Придется нервничать, завидовать тем, кто «отстрелялся» раньше… Да и оценки, скорее всего, будут выше у тех, кто выйдет на сцену в первых рядах… Но вдруг я ошибаюсь? Может, если буду в конце, то жюри меня лучше запомнит?»
Звук разбитого стекла, донесшийся до неё, заставил Любу подскочить на месте, а потом со всех ног броситься в гримерку. Следом за ней туда же поспешили ведущая и одна из официанток.
Девочка замерла на пороге, не веря своим глазам: весь пол был усеян мелкой хрустальной крошкой. Посреди гримерки стояла Соболева, с самым трагическим видом заломив руки:
– Любаша, прости! Я только хотела поближе рассмотреть твой чудесный венец, а он – возьми да и выскользни из рук! Какая жалость, правда? Не волнуйся, моя мама возместит стоимость вещи, – Женька перевела хитрющий взгляд чуть раскосых глаз на ведущую, – Римма Федоровна, в «Московском шелке» найдется какое-нибудь украшение, которое Люба могла бы использовать вместо венца? Ну, там, ленточка, цветочек?
– Ленточка, цветочек?! Да ты специально его разбила! – взревела Люба и уже собиралась кинуться на соперницу с кулаками, но была остановлена сильной рукой ведущей.
– Конечно, мы найдем что-нибудь. Люба выступает предпоследней, и мы успеем… Но, Евгения, после шоу я бы хотела серьезно поговорить с вашей матерью.
– Без вопросов, Римма Федоровна, – Женька скромно потупила глаза. – А пока буду готовиться к выходу на сцену. Ведь мой номер – третий по счету. Мне предстоит петь романс. Любаш, ты смотрела «Жестокий романс»? Мне особенно удаются песни из этого фильма. А что ты подготовила?
– Какая же ты дрянь, Соболева! – Журавлева крепко сжала кулаки, так что ногти вонзились в кожу, затем резко повернулась на каблуках к ведущей:
– Кто пойдет искать для меня реквизит? Вы?!
В разговор вмешалась стоявшая рядом официантка:
– Римма Федоровна не сможет. Она открывает конкурс. Пойдемте со мной. Я отведу вас к администратору, там разберемся…
