Вступление
Геннадий сидел за кухонным столом и наливал водку в гранёный стакан. Когда-то, лет двадцать назад, это делали его «шестёрки» или девушки, которые спорили за право подлить ему спиртное. Самая находчивая из них могла исполнить трюк: переливание алкоголя изо рта в рот. Это был один из любимых приёмов Геннадия, когда обжигающий напиток небольшими порциями по женскому языку плавно стекал в горло. После этого знакомая, уже изрядно подвыпившая, пыталась взять Геннадия на слабо, спрашивая, не знает ли он других способов налить алкоголь женщине.
Поляна – такое прозвище было у Геннадия в молодости. Он был рубахой-парнем и душой компании. Хотя сам никогда не отбывал срок, Поляна встречал всех, кто возвращался из мест лишения свободы к ним в село. За это его уважали освободившиеся. А ещё его называли «теоретиком». Геннадий знал жаргонный лексикон и как вести себя на словесной дуэли, когда слово может оказаться сильнее кулака. Незнакомый с Поляной человек мог принять его за матёрого зэка, просто посмотрев на его одежду. Однако у Геннадия не всегда хорошо работала смекалка, и он знал только один способ налить алкоголь в рот спутнице без использования тары
– Представь, что мой дружок – это шланг, и нам нужно срочно перелить горючее из бачка, – говорил Поляна, поспешно расстёгивая молнию на брюках. – Ты возьмёшь его в рот, а я буду лить сверху из бутылки. Сколько сможешь выпить – настолько и заправишь свои баки.
И Геннадий поливал, под общий смех компании, наблюдая как похрюкивает и чихает спутница, от того как ей на лицо выливается обжигающее и вонючее пойло. А потом та падала ,не завершив начатое от передозировки. После этого и сам Геннадии недели две и мочиться нормально не мог, матеря себя за тупость.
Но молодость ушла. Наступила одинокая, но всё такая же пьяная старость.
За окном загремело. Прохладный ветер ночи со звоном раскрыл форточку и впустил в пропитанную угаром спиртного комнату влажный воздух надвигающегося дождя. Посасывая уже давно потухшую сигарету, Геннадий, ворча, шаркая тапочками, подошёл к окну и стукнул по раме форточки. С грохотом та влетела обратно в окно, осыпая подоконник крошкой старой краски. За стеклом сверкнуло, и Геннадий вдруг увидел отражающуюся в тёмном окне чью-то фигуру, стоявшей за его спиной. Недоумевая, мужчина повернулся.***
В этот момент зал осветился ярким светом от хлестнувшей по окну молнии, и на мгновение незнакомец предстал перед Геннадием в полный рост.Огромный,широкоплечий незнакомец ,почти упирающийся плечами в потолок имел мешковатую одежду, напоминающую судейскую мантию. Спьяну, Геннадий даже подумал ,что к нему в дом забрался какой-то поп с могильными крестом в руках. Однако приглядевшись ,мужчина понял ,что в огромных кулаках незнакомца топор с длинной рукоятью и широким лезвием. Такой инструмент обычно использовался продавцами мяса, когда приходилось с одного удара разрубать коровью голову. Топор имел внушительный вес и то,что его сейчас держали в одной руке, удивило Геннадия не хуже габаритов самого гостя.
Большую часть туловища незнакомца занимал горб. Огромный, как мешок с картошкой, заброшенный на спину, он так сильно пригибал человека, что казалось, будто голова растёт прямо из груди.
И волосы. Их Геннадий заметил раньше горба. Спутанные в безобразный колтун, в темноте они напоминали нечёсаный ирокез, заканчивающийся где-то на середине уродливого горба.
– Они не нашли твой дом, – произнёс незнакомец.– Они к ней пришли…
Его голос показался Геннадию странным до жути. Было ощущение того, что незнакомец не стоял перед ним, а находился около соседнего дома и говорил в рупор. Причём не старался в него кричать, а наоборот. Выделяя каждое слово, человек шептал,словно общался с Геннадием сквозь зубы.
Хозяин дома вскрикнул, как будто наступил на стекло. Он быстро подбежал к столу, поднял с пола табуретку и бросил её в незнакомца.
Однако мужчина лёгким движением руки разбил табуретку на мелкие кусочки, прежде чем она достигла его. Затем незнакомец сделал шаг к Геннадию.
В ужасе хозяин дома присел на корточки, закрывая голову руками и издавая отчаянные крики.
– Ты не можешь ходить! – не своим голосом завопил Геннадий. – Не можешь! Не можешь!!!
Под ногами Геннадий услышал журчание воды, и его ноги внезапно охватил холод. Он посмотрел на пол и увидел, что вода, которая прибывала откуда-то снизу, уже скрыла его пятки, а через мгновение поднялась до колен. В нос ему ударил запах водки, и он понял, что комната наполняется этим запахом так же, как наполнялся его стакан. Но если вода поднимется до потолка?
Мужчина с криком ринулся к двери квартиры и принялся судорожно крутить барашком замка, но дверь предательски не открывалась. Он уже не мог дышать. Едкий запах спирта, видимо, обжег гортань и лёгкие, а водка, уже скрывшая живот Геннадия, больно жгла пах, и казалось, кожа на ногах слезает кусками с его ещё живого.
– Помоги-ите-е!! – истошно завопил Геннадий и вдруг почувствовал, что за ноги его кто-то схватил и пытается вылезти, снизу цепляясь то за колени, то уже за край тельняшки, и, наконец, вцепившись в плечи мужчины, из озера водки выскочила женщина.
Вид её был неузнаваем: лицо походило на оплавившуюся резиновую маску: полуслезшая кожа на одной стороне лица висела книзу, таща за собой левый глаз, сожжённые губы перекосило, как от кислоты. Всё её тело покрывали окровавленные язвы кислотного ожога, скрывая под собой возраст женщины, добавляя ей, по крайней мере, лет сто. Тварь источала из себя удушливый запах аммиака и целого кладбища, которое словно переворошил какой-то вандал на бульдозере. Но когда ужасная женщина вдруг заговорила, Геннадий узнал её.Без малого двадцать лет назад, вместе с двумя своими закадычными корешами, они изнасиловали эту тётку, за час до этого залив ей в глотку литровую бутылку самогона.
– Я тебя хочу! – разорванным ртом прошипела женщина, тяжело ворочая толстым языком, торчащим из дырявого горла.– Трахни меня ещё раз!
Неожиданно у утопленницы вспыхнули глаза ярко-красным светом, и она, крепко вцепившись в голову Геннадия, стала тянуть её кверху. Где-то за её спиной раздался глухой трескучий смех, смех радости и победы, схожий с карканьем старого ворона. Крича, что было сил, Геннадий вцепился в руки женщины, чтобы разжать их.
Но утопленница была настолько сильной, что через секунды шейные позвонки мужчины стали трещать. Через мгновенье он вдруг поднялся на вытянутых руках утопленницы и, видя, как его тело падает уже не в воду, а на пол, обливая его струями почти чёрной крови из того места, где была голова, почувствовал, как резко гаснет его зрение, и комната заливается густыми тёмными чернилами.
Глава 1
Хрустя дорожной пылью, ПАЗик медленно отъезжал от ржавых ворот кладбища. Внутри пыльного салона было много незнакомых лиц. Узнавал Николай только двоих: тётю Веру из квартиры «через стенку» и дядю Ивана – «почти» мужа тёти Веры. «Почти», потому что после празднования какого-нибудь Дня Морского Карася или Первого снега в Зимбабве, дядя Иван выпинывался из квартиры тёти Веры мощной её ногой. После чего убитая горем женщина недели две ходила по соседям и жаловалась на свою проклятую жизнь, зарекаясь больше никогда не иметь никаких дел с алкашом Иваном. Но Иван бросал пить (видимо снег в Зимбабве таял очень быстро) и вскоре возвращался к тёте Вере со скупым букетом дешёвых цветов, купленных в долг у бабы Нюры.
И тётя Вера вновь счастливая ходила по соседям, рассказывала какой Иван «хозяйственный» мужчина, а Иван, если видел на дороге бывших друзей, быстро проходил мимо и с какой-то завистью в голосе шипел сквозь зубы:
–Алкашши…
Тётя Вера была лучшей подругой Галины Филипповны, матери Николая, которая умерла, оставив своего единственного сына одного в этом мире. У Николая была ещё родная тётка. Где-то была. Скорей всего очень далеко была, если ни на одно письмо, высланной Галиной Филипповной через тётю Веру, работающей на почте, не пришло ни одного ответа. Тётка была младшей сестрой умершей, завсегда с ветром в голове: первая вышла замуж, первой родила, уехала с мужем в ближнее зарубежье и наверняка неплохо устроилась, если даже забыла про сестру и племянника. Вот и теперь никто не верил, что тётка приедет по телеграмме: «Галина умерла. Приезжай».
Сестру ей заменила всё та же тётя Вера. Она и пеленала маленького Колю, когда Галина Филипповна по тринадцать часов находилась на работе, чтобы обеспечить сына всем самым лучшим. С взрослением Николая, тётя Вера продолжала заботиться о соседском сыне, по наказу его матери встречая из школы и, по возможности, готовить ему обед.
Любила мать Николая огромной любовью. Баловала единственного сына так, как будто он был вовсе не сын простой медсестры, а принцем своей королевы. По дому делала всю мужскую работу и даже, когда Колечка вырос до Николая, слово «молоток» он всегда путал со словом «отвёртка». Ему нравилась уже отработанная годами система и разрушать её, ему и не приходило в голову, но созданная им скорлупа всё-таки треснула, когда Галина Филипповна заболела.
Внезапно, как гремит гром в марте, как валит на землю из бледной тучи снег в июле… Ведущая здоровый образ жизни и на протяжении длительного времени сторонница вегетарианства, резко похудела – на тридцать килограмм со своих пятидесяти, Часто падала в обморок и уже через месяц от начала болезни, лежала парализованная. Врачи уже не брали свою младшую коллегу к себе на лечение, а под конец сказали тёте Вере, отведя её в сторону от кровати Галины:
– Пусть лучше дома, чем в холодной палате, окружённой запахом хлорки и стонами больных…
Галина Филипповна умерла в тишине, при открытой балконной двери, откуда доносился тёплый запах зарождающейся жизни лета…
– Даже шнурки завязать сам не может в двадцать то лет… Не пройдёт и сорок дней, как за матерью уйдёт, Недаром с гроба-то цветок упал, – маскируя шёпотом хрипловатый голос, прильнула одна женщина к другой.
Надвигая на уши края чёрного платка, словно давая намёк на то, что ничего всё слышит, тётя Вера смахивала с пиджака Николая что-то невидимое и улыбалась, скупой, ни о чём не говорящей улыбкой.
Вскоре автобус остановился около десятиэтажного дома. С шумом сложилась дверь ПАЗика и выпустила из душного салона заметно уставший народ. Гремя стеклянной тарой, находящейся в тёмных тряпичных сумках, вперёд к подъезду первыми засеменили мужчины. За ними тяжело заковыляли барышни в преклонном возрасте, обмахивая запотевшие, блестящие лица пятернёй ладони.
Последними вышли тётя Вера с дядей Иваном, держа под руки Николая. Парень с лицом без каких-либо признаков мимики и опустошенными глазами, вяло передвигал ногами, словно оттягивал время, когда придётся переступить порог квартиры. Он понимал, что как прежде уже не будет, зайди он в квартиру сейчас или двумя часами позже. Даже усни он месяца на три и потом проснись – как прежде уже не будет. День, который изменил его жизнь в начале недели, уже произошёл, сделав то, что ему суждено было сделать, и исчез навсегда, будто бы ничего и не было. Но жизнь Николая после ухода того дня уже не то, что встала с ног на голову, а осталась без ног и головы… И как дальше жить – быть полноценным мужчиной, в то же время, ощущая себя беспомощным, Николай не представлял.
Сейчас Николаю уже исполнилось двадцать лет. Он был невысокого роста, с кудрявой головой и розовыми щеками, что подозрительно были румянными на протяжении всей его жизни. Доверчивый взгляд и нисходившая с лица стеснительная улыбка, были что-то вроде визитной карточкой парня. Но всё это угасло после смерти матери. Исчезло из вселенной, после того, как крышку гроба всё же закрыли и заколотили гвоздями. Именно тот момент превратил полноватого парня с детской наивностью, мальчика, что видел мир лишь в глазах матери, во взрослого человека, осознавшего, что идти дальше предстоит одному.
Когда ребёнок остаётся без отца, он остаётся без кормильца. Когда ребёнок теряет мать, он становится сиротой. И теперь всё то, что любила его мать, что не любила и чего боялась в своей жизни, её ребёнок должен принять на себя.
Поминали до заката. Курили, не выходя из комнаты, закусывали салатами, противно скрипя вилками по дну тарелок, хвалили покойницу, обещали Николаю «никогда не бросать и помогать днём и ночью». Под конец, изрядно подвыпившие гости, чокались, глухо звеня гранеными стаканами, а полная тётка, подпирая падающую голову пухлой рукой, раскатисто тянула: «Окрасился месяц багрянцем».
Потом наступила тишина. Внезапно, словно при трансляции «Голубого огонька» резко убрали звук. В тот момент Николая словно разбудили. Он поднял голову, первый раз за всё время, что сидел за столом, огляделся. Комната была пустой. Опустел мир, в котором Николай жил двадцать лет. Счастливый и довольный той жизнью, которую создавала его мать, каждый день, уходя на работу и продлевая её, приходя с работы…
Николай молча встал из-за стола, хотел, уже было направиться в комнату матери, чтобы пожелать ей спокойной ночи, но вновь прыгнув от мечтаний в реальность, прошёл мимо и упал на диван у себя в комнате. Сквозь пелену зелёных штор багровело вечернее небо, птицы большими стаями пролетали мимо окна, торопясь попасть в свои гнёзда, далеко внизу голос какого парня настойчиво кричал: «Димо-он, выходи! ».
И вроде всё было по-прежнему и обыденно, но завтрашний день и день его меняющий, уже никогда не будут одинаковыми…
***
Коля никогда не выходил из дома без чьего-то сопровождения. И как сейчас он оказался один посреди незнакомого двора, ночью, Николай не понимал. Кругом было мрачно и тоскливо, повсюду стояли дома странной формы, какие-то чёрные, остроконечные, как средневековые дворцы, только уменьшенная их копия. Один дом плавно переходил во второй, третий переходил в четвёртый, так, каменным забором, дома держали Николая в плотном кольце и куда бы он ни повернулся, везде его встречала чёрная стена с колючими башнями наверху.
Вдруг на одной из крепостей вспыхнул жёлтый свет в решётчатом окне. Внутри крепости заходили чьи-то кривые тени, силуэтом похожие на вышедших из учебника биологии рисунки амёб и Николай отчётливо услышал их разговор.
– Даже шнурки не может завязать в двадцать-то лет – ехидно смеясь, пищала одна тень.
– Окра-асился ме-есяц багря-янцем!!! – завыла вторая тень, а свет в окне резко погас и Николай вдруг ощутил дикий страх, холодом пробежавший по его спине. Такой страх бывает тогда, когда ощущаешь на себе чей-то взгляд, понимая, что он принадлежит совсем не человеку. Холод поднимал волосы на затылке и стрелял под самое сердце.
– Коля-яяя!!!!– крик, раздавшийся сзади, заставил Николая подпрыгнуть от неожиданности и резко оглянуться.
Кладбище, которое неожиданным образом оказалось позади Николая, ошеломило его ещё больше. Кругом теперь были не странные дома, а надгробные плиты и кресты с покосившимися оградками. Где-то далеко агрессивно захрустели кусты сухой крапивы, и Николай понял, что сейчас из густой заросли сорняка на него выскочит что-то неимоверно страшное.
– Коля, – донёсся шёпот над ухом Николая, и по спине снова пробежала стая холодных муравьёв, от чего кожа заходила на голове, приподымая волосы. Он узнал этот родной голос, но сейчас он был каким-то пугающим и…чужим.
Кусты тем временем хрустели всё громче, и Николай уже слышал как-то, что приближалось к нему, как в агонии быстро бормочет: «Он живой! Он живой!»
– Боль, – прошептала мать, и Николай почувствовал, как напуганная чем-то женщина больно вцепилась ему в плечи, дрожа всем телом, прячась за спиной сына. – Придёт боль.
– Живой!!– раздался гортанный рёв совсем рядом, и из кустов в сторону Николая выпрыгнуло чьё-то тело в окровавленной тельняшке, не имеющее головы. Клыки зверя несколькими рядами торчали из кровавого отверстия на её месте, напоминающее не застёгнутый воротник и устрашающе клацали, когда существо выдавало надоевшее – Он живой!!!
Николая обуял панический ужас. Он хотел было уже бежать, но существо прыгнуло на парня и крепко вцепилось в одежду, костлявыми синюшными пальцами. Чудовище стало раскрывать пасть, которая, как понял парень, являлась всем туловищем твари, потому что тело крикуна с хлюпаньем и треском ломающихся рёбер раскрылось, как гигантская росянка, показав Николаю десяток рядов острых и мелких клыков, усеявших всю утробу монстра. Раскрывшаяся пасть твари, нависла над Николаем, поливая его кровавыми слюнями, щедро стекающих с краёв разорванной плоти. В лицо ударил тошнотворный запах перегара, словно мимо прошёл слесарь Геннадий, после запоя. Парень, что было сил, пытался оттолкнуть от себя уродца, но вдруг стал проваливаться в какую-то пропасть, и вскоре ударившись об жёсткое дно ямы… проснулся
Глава 2
1960 год.
Захар сразу понял, что под засаленной фуфайкой отца что-то шевелится. Отец неуклюже передвигался, а его рука была спрятана в кармане и служила опорой для того, кто находился под одеждой.
Твёрдым движением вонзив топор в берёзовый чурбан и вытирая со лба пот, Захар направился к отцу.
Детская улыбка предательски выдавшая сюрприз запрыгала на лице мужчины, когда парень ,остановившись в шаге от Василия указал пальцем на кончик собачьего носа , выглядывающего между пуговиц.
– Овчарка?! – воскликнул Захар запрыгав на месте ,словно не пятнадцатилетний парень, а малыш, дождавшийся подарка.
– Ну овчарка бы сюда точно не поместилась, – растёгивая одну пуговицу насторожил Василий, но когда наружу показалась ушастая голова щенка, с радостной дрожью в голосе добавил. – Но через год думаю уже точно ей станет!
Об овчарке Захар действительно мечтал с самого детства. За пятнадцать лет жизни на его счету были лишь «двор терьеры»: лохматые и надоедливо звонкие. Мальчик хотел овчарку. Прочитав в сельской библиотеке все книги про эту породу, Захар точно знал, как с ней обращаться. От дяди Саши, фронтовика-соседа через дом, мальчик слыхал, что отдрессированную собаку можно даже забрать с собой в армию. А если ей дать кличку Алый, то вполне можно попасть служить на границу.
Однако Захар мечтал, что попадёт служить на корабль. Всё тот же дядя Саша, пророчил парню именно эти войска.
– Ты, Захар ,аккурат ростом подходишь. Руку только вытянишь и уже до середины мачты дотронешься, – задрав голову вторил пенсионер ,как только встречал на дороге парня. – А если кораблекрушение и на остров попадёшь: только на берег встань и тебя с горизонта заметят.
Однако армия для Захара навсегда останется лишь мечтой. Прогрессирующий с каждым годом сколиоз не то,что закрыл ему дорогу в морфлот. Последний год Захару стало противопоказана вся физическая нагрузка. Наивно мальчик верил,что в одно утро, когда он проснётся и подойдёт к зеркалу повернувшись к нему спиной, его спина изменится. Правое плечо, что сейчас чуть выше соседнего и надоедливая выпуклость между лопаток станут такими же ,как у друга Пашки,или соседского старшеклассника Федьки. Захар точно так же как шестиклассник Игорь будет выходить на улицу не надев футболки, а по вечерам станет ходить купаться на озеро.
Ростом Захар действительно отличался от своих ровесников. С первого класса на физкультуре он возглавлял строй. Парня даже на баскетбол никогда не брали, так как Захару достаточно было лишь подпрыгнуть на месте, и рука ударяла по кольцу. Так было нечестно. Чтоб попасть мячом в кольцо, нужно было как можно сильнее разбежаться и прыгнуть так, словно через костёр летишь. А не напрягаясь: какой же это баскетбол?
Обладая силой троих сверстников, отличительным ростом и внешностью не проигравшего ни одного боя боксёра, Захар был парнем спокойным. Его даже мог пнуть по ноге второклассник и обозвать «оглоблей», не получив за это тумаков. Однажды ему под глаз поставила синяк девчонка, бросив в Захара сандаль за то, что на спор с пацанами он дёрнул её за косичку. Правда, от этого девчонка упала в лужу, а в ладони Захара осталась прядь её белокурых волос.
Оксана, жена Василия, тоже вышла встречать мужа после долгой разлуки. Она была женщиной с густой рыжей косой и веснушками на щеках, которые, к слову, достались и их сыну, вместе с цветом волос.
Василия не было дома почти три недели, и Оксана успела сильно соскучиться по нему. Она так крепко обняла мужа, что щенок, который всё это время сидел у мужчины за пазухой, недовольно заворчал. Наконец, освободив будущего пограничного пса, Василий обнял жену и донёс её до калитки, не разжимая объятий.
– Соскучилась, – подтверждала Оксана целуя мужа в трёх дневную щетину. – Прям как кошка. Жалко, что вечером в сельсовет ухожу: завтра к восьми утра комиссия с города приезжает, Иван Данилович попросил документы кое-какие перепроверить.
– А как же бурная встреча любимого мужа сегодня вечером?– отвечая жене поцелуями ,Василий не переставал гладить женщине все её выступающие части ,бережно сжимая их грубыми пальцами.
– А компенсация в баньке ждёт, – прикусывая губу , Оксана воровато оглядывалась на сына, который уже вынес во двор щенку полную миску молока и присел рядом на крыльцо.
– Сто грамм и огурчик? – улыбнулся Василий разворачивая Оксану и прижимая к себе обнимая за пышную грудь.
– Ну: с меня сто грамм ,а уж с тебя огурчик, – Оксана расплылась в улыбке и пытаясь сдержать сердцебиение плавно выдохнула, опуская руку Василия себе на живот. – Ты только осторожнее там, папаша. А то Захару только и останется как с собакой всю жизнь играть, а не с братом.
На мгновение Василий замер, а затем снова повернул Оксану к себе лицом. Он посмотрел на неё с надеждой, желая увидеть в её глазах ответ на свой вопрос. И, словно догадавшись, о чём он думает, женщина кивнула, стараясь не рассмеяться в голос над забавным выражением лица Василия.
– Так тогда двести грамм! Триста! – засмеялся мужчина опускаясь перед женой на колени. – А мамке мы щас с Захаркой за соком сбегаем!
К вечеру начался мелкий дождь. Тяжёлые свинцовые тучи закрыли небо, и белоснежные пушистые облака исчезли. Из-за этого стало темнеть раньше обычного, и женщина решила выйти на работу заранее, пока не начался сильный ливень.
Отец с сыном отправились встречать коров с пастбища. Мальчик по дороге рассказывал отцу, как два дня назад пара овец из их небольшого стада забрели в кусты и заблудились. Захар и Оксана нашли их и вывели из зарослей. Опасаясь, что придётся искать овец и сегодня, мальчик переживал, что Алый будет скулить. Но сегодня животные, понурив головы, устало шли за коровами, и вся скотина вернулась домой.
Мужчины подоили коров и загнали овец в загон. Затем Василий поймал одну из куриц, отрубил ей голову и бросил тушку в железное корыто, чтобы стекла кровь.
Во время птичьей казни Захар стоял отвернувшись, и отвлекая свои мысли, щурясь смотрел на почерневшее небо.
– Привыкнешь, – одобрительно протянул Василий зная слабость сына к вида крови.– Я до двадцати лет смотреть не мог на всё это..Весь в меня ты пошёл.
– И как привык? – встав спиной к корыту, спросил Захар.
– Если честно, то я не испытываю никаких эмоций. Я не стою и не смотрю, как она умирает. Быстро сделал своё дело и забыл. Главное – не думать о том, что её будут оплакивать куры. Они её даже не знают. Это самое важное.У людей, когда кого-то из семьи убивают или кто-то теряется, они страдают. У нас есть чувства. У животных их нет. Всё это выдумки: рассказы, фильмы. Так что не думай об этом, когда будешь убивать. А кровь – это просто вода. Некоторые даже пьют кровь животных, думая, что к ним перейдёт сила зверя, и ничего – живут люди.
***
До сельсовета оставалось пройти метров двести, когда из переулка вышло трое парней. В темноте ,женщина не сразу их заметила и уже прошла мимо, как один из них окликнул женщину свистом. Лишь тогда, повернувшись на звук, Оксана увидала, как толпа приближается к ней. Парни обступили женщину с разных сторон , а один из них подошёл вплотную. Ростом чуть меньше Оксаны в чёрной осенней кепке, что на голове мужчины смотрелась как переросшая шапка гриба. Не вынимая руки из карманов брюк, незнакомец осмотрел женщину с головы до ног, задержав свой взгляд на подрагивающих губах Оксаны.
– И куда такая красивая спешит на ночь глядя? – только сейчас женщина заметила во рту мужчины спичку ,что при разговоре тот перебрасывал с одного уголка рта к другому.
– В сельсовет, – инстинктивно закрывая живот руками ответила Оксана, вызвав вокруг себя дикий смех. Воздух резко запах алкоголем. Один из незнакомцев прикурил, и дыхнул кислым дымом в сторону женщины.
– Сельсовет закрыт, детка, – посматривая на чёрные окна большого кирпичного здания оповестил мужчина. – Теперь только до завтра. Но, если у тебя есть вопросы ,можешь жаловаться мне. Я утешу.
Смех вновь оглушил Оксану. Осознавая, что разговор может перерасти во что-то другое, девушка молча развернулась и спешно пошагала в сторону сельсовета.
– Беляш, ты посмотри какая упёртая, – отчеканил каждое слово другой из компании, успевая схватить девушку за косу.
– Ты чё такая глупая то, рыжуля?! – мужчина в кепке, прыгнув перед Оксаной загородил ей дорогу. – Мы вообще-то не каждому бесплатную помощь предлагаем.
– Ребят, мне правда нужно в сельсовет, – дрожь в голосе выдала страх. Губы затряслись ещё сильнее, а по щеке с уголков глаз скользнули слёзы. – Я работаю там… Пустите ,я пойду.
– Слышь, рыжуля, мы тут типа не местные, – мужчина выплюнул спичку и шагнул к Оксане. – Нам бы подсобить малёхо. Дом ищем. Генку Поляну знаешь? Где его хата?
Сама не понимая, зачем Оксана покачала головой. Конечно она знала кто такой этот Поляна; и где дом его находится , и мать его знала. Однако ей точно не хотелось сопровождать пьяную компанию до Генки ,зная чем всё это может закончиться.
– Тоже чоли не местная? – в голосе третьего послышалась откровенная угроза, но боясь к нему повернуться, Оксана осталась на одной линии взглядов с мужчиной в кепке.
– Не быкуй, Кастет, – пронзительный взгляд Оксаниного собеседника скользнул по плечу женщины и застыл чуть выше её головы. – Видишь, человек уже боится. Женщина на работу идёт, в ночную. Денежки для семьи зарабатывает. Для мужа. Правда, рыжуля?
Оксана кивнула и стараясь всё же не смотреть мужчине в глаза, чуть отвернула голову.
– Иди, милая, – произнёс Беляш, разговаривая с Оксаной как с ребёнком. – Дождик идёт. А то вдруг намокнешь, сахарная ты моя.
Никогда раньше Оксана не торопилась на работу так, как сейчас. Минуту назад её ноги казались ей тяжёлыми и неповоротливыми, как будто это были не её ноги, а что-то чужое. Сердце билось так сильно, что, казалось, оно вот-вот выпрыгнет из груди. Женщина хотела только одного – успеть до ворот сельсовета. Она думала, что сегодня вечером запрётся на все замки и не будет выходить на обход. Оксана так хотела успеть внутрь.
До самых железных ворот Оксана слышала шаги преследователей, но, оборачиваясь, никого не видела. Страх, который не отпускал её с момента встречи с пьяной толпой, затмил разум девушки.Когда до сельсовета оставалось двадцать шагов, Оксана перешла на бег. Она потратила не больше пяти секунд на поиски ключей, но это время показалось ей бесконечным. И почему ключи теряются именно тогда, когда они так нужны? А когда их находишь и вставляешь в замок, механизм обязательно заедает.
С третьей попытки Оксана повернула ключ, откинула навесной замок и с облегчением выдохнула, перешагнув через железную раму ворот. В этот момент кто-то резко толкнул её в спину. Успев выставить руки, Оксана упала на уложенный камнями двор.
Дальше всё происходило как в страшном сне. Оксану грубо схватили за волосы, заломили ей руки за спину и потащили к зданию. Они подобрали ключи и открыли второй замок, а затем втолкнули девушку внутрь. Кто-то нажал на выключатель, и в коридоре загорелся свет.
Оксану вновь толкнули, но, не давая ей упасть, схватили за косу и, словно на поводке, потащили в один из кабинетов. Там тоже зажёгся свет. Сердце девушки замерло: перед ней стояли те же самые парни, которые интересовались домом Поляны. Они были одеты во всё серое, и Оксана не успела как следует их рассмотреть. Внезапно у неё закружилась голова, сердце заколотилось, а ноги стали ватными.
– Ну раз не знаешь, где Поляна обитает – мы у тебя переночуем, – твёрдо заявил агрессивный парень. – Ты ж не против?
– Рыжуля не против ,Кастет, – Беляш снял с головы кепку и бросил её на стол. – Она сегодня будет очень не против.
Ухмылки остальных показались девушке звериным оскалом. Взгляд их хищно горел, и все как один смотрели на её колени и часто поднимающуюся грудь. Один из компании даже облизнул губы, сверля глазами рот Оксаны.
Оксана поняла, что сейчас может произойти что-то ужасное, и побежала к двери. Однако её сразу же схватили, сорвали плащ и повалили на пол.
Беляш уселся верхом на живот кричащей девушки и, разорвав на ней кофту, ударил по лицу. Из разбитого носа Оксаны хлынула кровь, забрызгав ножки стула, и потекла двумя струйками по лицу.
Не останавливаясь, Беляш разорвал на Оксане лифчик и больно вонзил острые пальцы в её обнажившиеся груди, неприятно защипывая между пальцами соски.
– Вот это сиськи! – присвистнул третий . – Вот это мы банк сорвали! Эх, хороша ночка будет!
Оксана пыталась освободиться от Беляша, но её ноги оказались придавлены Кастетом, а руки были спешно обмотаны ремнём Свистящим. Кроме того, Свистящий прижал руки Оксаны к полу коленями.
Затем на Оксане были порваны трусики. Она попыталась закричать ещё раз, но Свистящий с силой ударил её кулаком по лицу несколько раз. От этих ударов губы девушки превратились в раздавленную ягоду.
Всё остальное время Оксане несколько часов пришлось испытывать только боль. Боль от грубых прикосновений мужчин, которые причиняли ей страдания. Боль от сломанной ножки стула, которую Кастет загонял в девушку под смех своих друзей. Между перекурами насильников , женщина, оставляя за собой кровавые следы, в беспамятстве ползла к двери. Липкие от запёкшейся крови губы ,словно заклинание повторяли одни и те же слова: “ Вася…Захар…”
Но как только, вставая на колени Оксана дотрагивалась до дверной ручки, один из насильник наматывая рыжую косу на кулак оттаскивал женщину от выхода и волок на середину кабинета, пиная ботинком в ребро.
Когда силы тварей иссякли, они стали использовать всё, что попадалось им под руку, не обращая внимания на лужу крови, которая образовалась под ногами Оксаны. Её обнажённое тело сплошь покрыли чернеющие гематомы; глаза заплыли от разбитого лица; кисти обрели фиолетовый цвет от ремня, что Беляш всё же снял, когда Оксана первый раз потеряла сознание. Позже, когда компания уже потеряла к жертве интерес как к женщине, каждый из них стал помочился Оксане на лицо, а кто-то свободный давил на скулы, чтобы заставить женщину раскрыть рот от боли.
