002
ОтложитьЧитал
Дара летел дальше, перемахнул через бурный Гозан и там, на засушливой равнине над рекой, увидел становище: путешественники, по словам Каве, направлявшиеся в Дэвабад на Навасатем. Туристы и торговцы, которые лишь из-за неувязки со временем, оказались по эту сторону завесы, когда пала магия. Путешественники, от которых сейчас так многое зависело.
Дара получил свой ответ сразу, как только остановил на них взгляд.
Магии у них не было.
Разбитый песчаный корабль Сахрейна лежал на боку, а его тяжелые паруса служили безыскусной палаткой. Ни шатров из зачарованного шелка, ни фонарей, висящих в воздухе. Путники просто собирались вокруг своих повозок, паланкинов и колесниц, сдвинутых вместе, формируя стену. Десятки животных, включая верблюдов, лошадей, а также симургов и редких ручных заххаков – самое странное стадо, которое Дара когда-либо видел, – паслись на узкой полоске земли, лишенной растительности.
Здесь находилось около сотни путешественников, но ни один из них не смотрел в небо. Несчастные, замерзшие и вымотанные, у них не было даже огня, чтобы согреться или приготовить пищу, – Каве оказался прав, без магии мало кто знал, как его развести. Но зато они нашли общий язык. В осунувшихся лицах Дара распознавал мужчин, женщин и детей из всех шести племен, они передавали друг другу холодную еду и разговаривали. Среди дюжины детей, игравших на палубе упавшего корабля, были дети дэвов и Гезири.
Скрепя сердце Дара приготовился нарушить эту дружескую атмосферу.
Он спикировал вниз, приземлив шеду с грохотом, от которого содрогнулось все вокруг. Послышались тревожные возгласы, джинны повскакивали на ноги, но Дара, не обращая на это внимания, вытянулся в полный рост, чтобы окинуть толпу своим самым надменным взглядом. Он откинул волосы, сложил руки на эфесы мечей. На Даре не было шлема, и ничто не скрывало татуировку и изумрудно-зеленые глаза, которые на весь свет кричали о его личности. Он мог себе вообразить, какое зрелище представлял в эту минуту, – впрочем, на то и был расчет. Он должен стать для них Афшином из легенды, отважным богом войны из ушедшей эпохи.
Неудивительно, что первым пришел в себя Дэв.
– Силы Создателя… – выпалил он. – Ты… – Его глаза полезли на лоб, когда он увидел зачарованного шеду. – Это же…
– Возрадуйтесь! – повелел Дара. – Ибо я несу благую весть. – Слова звучали фальшиво в его устах, сколько бы раз он ни репетировал их с Манижей и Каве. – Узурпатор Гасан аль-Кахтани мертв!
Кто-то ахнул, а двое Гезири, чистивших седла, вскочили с мест.
– В каком смысле мертв? – потребовал тот, что помладше. – Что еще за фокусы? Кем ты себя возомнил?
– Вы знаете, кто я, – холодно парировал Дара. – И я не намерен попусту тратить слова. – Он вытащил второй меч, зульфикар самого Гасана, и швырнул его на землю. Остатки окровавленного тюрбана короля были обвязаны вокруг рукояти. – Ваш король пескоплавов отправился на тот свет, вместе со всей своей родней, и если вы не торопитесь присоединиться к ним, то выслушаете меня.
Все больше джиннов поднималось на ноги, со смесью недоверия и страха на лицах.
– Лжец, – огрызнулся Гезири, обнажая свой ханджар. – Это какая-то выдумка огнепоклонников.
Одним выплеском жара Дара расплавил его клинок. Жидкий металл потек по коже, и Гезири вскрикнул и выронил кинжал. Взвыв от боли, он схватился за руку. Одна сахрейнка, оказавшаяся к нему ближе всех, бросилась ему на помощь.
Дара поднял руку.
– Не надо, – предупредил он, и женщина застыла. – Если кто-нибудь еще притронется к оружию, это покажется вам милосердием.
Дэв, который заговорил первым, пожилой мужчина с посеребренной бородой и пепельным пятном на лбу, осторожно вышел вперед.
– Мы не возьмемся за оружие, – сказал он, бросая взгляд на разъяренных джиннов. – Но, пожалуйста… расскажи нам, что случилось. И почему ты до сих пор владеешь магией?
– Потому, что я служу избраннице Создателя. Законной правительнице, благословенной бану Маниже э-Нахид, которая вернула под свое крыло город ее предков и правит в нем, как и было положено.
У старика отвисла челюсть:
– Манижа? Бану Манижа? Но она мертва. Вы… вы оба должны быть мертвы!
– Однако же это не так. Дэвабад снова принадлежит нам, и, если вам дороги жизни ваших близких, вы запомните наши слова. – Дара смотрел за спину Дэва. Он восхищался мужеством, которое потребовалось его соплеменнику, чтобы встать между Афшином и джиннами, но это послание предназначалось не для него. – Те из вас, кто принадлежит к племенам джиннов, не будут допущены в город. Вы вернетесь в свои земли.
Это вызвало еще одну волну возмущения.
– Но мы не можем вернуться! – заявляла одна женщина. – У нас нет ни припасов, ни магии…
– Молчать! Вы вернетесь к себе с нашей помощью, но волшебство вам пока не вернут. – Он свирепо посмотрел на толпу джиннов. – Ваши предки сбились с истинного пути, и вам придется за это платить. Вы вернетесь к себе, соберете любые советы, которые используете для внутреннего управления, и отправите своих лидеров с их семьями в Дэвабад с данью и присягой на беспрекословную верность.
Толпа загудела, но Дара еще не закончил.
– Что касается магии, в этом вы должны винить только одного джинна: отступника Ализейда аль-Кахтани. – Он почти прошипел эти слова, выпуская свой гнев наружу – наконец-то, хоть одна искренняя эмоция. – Он лжец и чудовище, крокодил, который продал душу маридам и, воспользовавшись неразберихой, похитил печать Сулеймана и дочь бану Манижа.
Вперед вышла женщина Аяанле, уже немолодая, но с горящими глазами.
– Ты лжешь, демон. Ты сам чудовище, хуже любого марида.
– Можешь меня не слушать. Возможно, Аяанле не хотят возвращения магии, но кто-то наверняка не согласен с таким положением вещей. Им бану Манижа предлагает сделку. Ализейд аль-Кахтани бежал, ускользнул через озеро, как учили его наставники-мариды, и теперь прячется в ваших землях. Разыщите обоих, предателя и бану Нари, верните их в Дэвабад – живыми, – и магию возвратят вашему племени. А нет – так ступайте к вашим любимым людям, пусть научат вас, как жить без магии.
Дара видел, как по толпе джиннов пробежало напряжение, истончая свежие и хрупкие узы, которые начали связывать их вместе.
Женщина Аяанле не спускала с него глаз.
– А наши соплеменники в городе?
– Никто не покинет Дэвабад, пока бану Нахида не вернет свою дочь. И не только она должна вернуться в целости и сохранности. – Он повернулся к мужчинам Гезири: – Вы похожи на солдат, так что постарайтесь доставить своему каиду следующее предупреждение. Если он вздумает мстить Джамшиду э-Прамуху, мы выпустим на вашей родине яд, который в течение одного дня убьет всех Гезири до единого.
Гезири отпрянул.
– Тебе это не под силу. И ведьме, которая тобой командует, тоже. Такая магия…
– Пескоплав, – перебил Дара, – как, по-твоему, мы захватили город?
Тот отшатнулся от Дары, и в его серых глазах застыл ужас.
– Нет, – прошептал он. – Этого не может быть… Нас были тысячи в Дэваба…
– Были тысячи. А в Ам-Гезире вас еще больше. – Дара снова окинул взглядом толпу. – Наш мир возвращается к должному порядку вещей, и я молюсь, чтобы на этот раз ваш народ проявил здравый смысл, не уподобляясь вашим предкам. Сдавайтесь.
Некоторые джинны начинали потихоньку пробираться к краю, родители хватали детей, бросали взгляды на припасы, словно гадая, чем смогут воспользоваться.
Но Дара еще не закончил. К угрозам и агрессии оставалось добавить милосердие, намек на вознаграждение, которое ожидает их в случае повиновения.
– Ничего не бойтесь в дороге, – заявил он. – Я все устрою, как и было обещано.
Он развел руками и сосредоточился на песчаном корабле. Магия выплеснулась и разделила его на полдюжины маленьких кораблей, чьи серебряные паруса раздувались на ветру и каждый был отмечен эмблемой своего племени. В висках стучало, но Дара продолжал колдовать, рисуя в воображении трюмы, наполненные едой и питьем.
Его тело изнывало от желания перекинуться в огненную форму, которая снабжала его такой силой, но он изо всех сил боролся с инстинктом.
– Уходите, – прорычал он, сжимая в кулаки пальцы, в которых плясало пламя. Он выдохнул, и в воздухе стало жарко. – Живо.
Ему не пришлось повторять дважды. Джинны бросились бежать, слишком напуганные, чтобы попрощаться со своими товарищами из дружественных племен. Или, быть может, они уже сжигали эти мосты, стремясь поскорее вернуться домой и сделать все, чтобы именно их соплеменники нашли Ализейда и Нари.
Пусть остаются разделенными. Пусть возвращаются по домам с рассказами о страшной магии, которой не могут противостоять. Пусть все знают, что мир возможен только при бану Маниже.
Но когда Дара заметил, что дэвы отступают с той же скоростью, что и остальные джинны, он обратился к ним, все еще дрожащим голосом.
– Стойте, – крикнул он, останавливая их. – Вам незачем уходить. Вы можете войти в город.
Нерешительное молчание встретило его слова. Дэвы неуверенно переглянулись.
Наконец один из мужчин спросил:
– Это приказ?
Вопрос застал Дару врасплох.
– Конечно, нет. Но Дэвабад снова под нашей властью, – заверил он, сбитый с толку их реакцией. – Он наш. Мы сделали это для тебя.
Одна девочка, маленькая дэва, начала плакать. Какая-то женщина быстро взяла ее на руки и испуганно на нее шикнула.
Весь напускной пыл, который он демонстрировал перед джиннами, был забыт в мгновение ока. В последний раз, когда Дара находился среди детей своего племени, они встречали его как героя и наперебой показывали свои детские мускулы.
– Я… не причиню вам вреда, – пробормотал он. – Обещаю.
Дэв, казалось, изо всех сил пытался скрыть свой ужас.
– И все равно… мы… мы бы предпочли уехать.
Дара заставил себя улыбнуться.
– Тогда я отпускаю вас в добрый путь. Да будет гореть ваш огонь вечно.
Никто не ответил ему тем же.
Корабли остальных джиннов уже отплывали прочь. Дара провожал взглядом корабль дэвов, и на сердце становилось гадко. Только когда горизонт очистился, он выдохнул и позволил огненной форме возобладать. Жгучая боль прошла, как и усталость, в который раз напомнив Даре, чем он теперь в действительности являлся. А учитывая бегство его собственного народа, возможно, ему следует оставаться в этом облике и впредь. Чувствовал он себя самым настоящим чудовищем.
Дара развернулся и зашагал обратно к зачарованному шеду, на каждом выдохе пыша теплым паром. Его сапоги хрустели по земле, и, нахмурившись, он посмотрел себе под ноги.
По изрытой земле катились мелкие кристаллы. Лед. Дара только сейчас заметил, что вокруг все стихло. Стало холодно. Тишина в зябком воздухе показалась совершенно противоестественной, как будто сам ветер затаил дыхание.
Страх поднимался в его душе, и Дара зашагал быстрее, сокращая расстояние между собой и своим крылатым творением. Он потянулся к львиной гриве…
Ветер выдохнул.
Порыв холодного воздуха ударил наотмашь, и Дара отпрянул от шеду, валясь на замерзшую землю. Он прикрыл голову, когда мимо понеслись остатки брошенного лагеря путешественников, которые швырял по местности завывающий ветер. Шеду растворился в облаке дыма, рассеявшегося со следующим дуновением ветра, воздух закружил так неистово, что Даре показалось, будто его избивает невидимый противник.
Буря исчезла почти сразу же, как появилась, оставив после себя лишь слабый ветерок. Весь ландшафт покрылся льдом и теперь сверкал в лучах заходящего солнца.
Дару трясло, он часто дышал. Что, во имя Сулеймана, только что произошло?
Но ответ уже пришел к нему со все еще обжигающим ветром. Ни огонь, ни вода, ни земля.
Воздух.
Пери.
Он снова задрожал. Конечно, ведь именно здесь Хайзур был убит своими же сородичами, приговоренный за то, что спас жизнь Даре и Нари. Потому что не только мариды играли с Дарой в игры. И Кахтани, и Нахиды, и мариды, и пери.
Гнев охватил его. Обвинения, которые он не смог бросить в лицо Маниже, ласковые прощальные слова Хайзура и обманутые глаза Нари. Дара так устал от отчаяния за собственную судьбу, от чувства вины, пожирающего его заживо. Теперь он был просто разъярен. За то, что его использовали, за то, что он позволял поступать так с собой снова и снова.
Эти существа не заставят его чувствовать себя еще хуже.
– Где вы были, когда убивали мой народ? – возопил он, обращаясь к ветру. – Я думал, могущественные пери не вмешиваются, им все равно, как поступают друг с другом жалкие дэвы. – Он вскинул кулаки, из которых вырвался огонь. – Ну же! Нарушьте свои правила, и я вернусь, чтобы уничтожить вас, как уничтожил маридов! Я уже залетал в ваше царство, и я сделаю это снова и испепелю ваши небеса. Я не оставлю вам ничего, кроме дыма, которым вы задохнетесь!
Холод сразу покинул воздух, земля под ним потеплела. Дара поднялся на ноги. Какой-то ветерок его не остановит.
Но ветер держал его, развевая волосы и одежду, все время, пока Дара уходил прочь. Это смахивало на предупреждение. Дара подумал о больных деревьях по ту сторону Гозана и разрушенном городе, скрытом за горами, и по его спине пробежал холодок. Пери не вмешивались. Это был их самый священный постулат.
Что же могло означать их предупреждение?
8
Нари
Камыши царапали ей ноги, когда они бежали по болотистому полю. Нари снова расплакалась, уткнувшись лицом в теплую шею женщины, которая несла ее на руках.
– Тише, родная, – прошептала женщина. – Не так громко.
Они спустились в узкий канал, которым орошались поля. Нари подняла глаза, когда они проходили мимо шадуфов: деревянные балки оросительных сооружений торчали на фоне ночного неба, как длинные когти. Воздух сгустился от запаха дыма и криков, доносящихся из горящей деревни позади них. Папирусная завеса не могла скрыть катастрофу, которой они едва избежали. Все, что она видела сейчас от их деревни, – это разрушенную крышу минарета над морем сахарного тростника.
Нари вцепилась маленькими пальчиками в платье женщины, крепче прижимаясь к ней. Дым обжигал ее легкие, совсем не похожий на приятный и чистый аромат крошечных огоньков, которые она любила играючи создавать.
– Мне страшно, – всхлипнула она.
– Я знаю. – Рука погладила ее по спине. – Но нам нужно добраться до реки. Эль-Нил. Ты видишь?
Нари видела. Нил тек впереди, такой стремительный и темный. Но едва они вошли в его воды, как Нари снова услышала голос – того самого незнакомца, что прибыл в деревню и говорил на мелодичном языке, на котором запрещали говорить Нари вне стен их маленького дома; слова, которые шелестели и пылали в ее разуме, когда заживали ее исцарапанные коленки и когда она вдохнула жизнь в крошечного котенка, попавшего под повозку неосмотрительного торговца.
– Дурийя! – кричал незнакомец.
Женщина не слушала его. Одной рукой пристроив Нари у себя на бедре, она прокусила себе вторую руку, пока не пошла кровь, а затем сунула ее в воду.
– Я ПРИЗЫВАЮ ТЕБЯ! – воскликнула она. – Себек, ты же обещал!
Тяжелая тишина повисла в воздухе, заглушая предсмертные крики пылающей деревни и останавливая слезы, катившиеся по щекам Нари. Кожу покалывало, волосы у нее на затылке зашевелились, словно ощутив присутствие хищника.
На противоположном берегу в воду скользнула темная фигура.
Нари пыталась вырваться, но сильные руки, обнимавшие ее, втолкнули ее в реку.
Кто-то спорил.
– Достану я тебе твою кровь!
Лоб прижался ко лбу, теплые карие глаза с золотыми крапинками заглянули в глаза Нари – слишком темные, шептались соседи. Нари поцеловали в нос.
– Господь защитит тебя, – прошептала женщина. – Ты храбрая, ты сильная, ты справишься, родная моя, клянусь тебе. Я люблю тебя. И всегда буду любить, – следующие слова донеслись до нее, как в тумане. Женщина сквозь слезы смотрела на воду. – Забери у нее эту ночь. Пусть начнет все сначала.
Зубы сомкнулись у Нари на лодыжке, и, не успела она закричать, как ее утащили под воду.
– Нари? – Чья-то рука трясла ее за плечо. – Нари.
Нари резко проснулась и обнаружила себя в темной кладовой.
– Али? – пробормотала она, приходя в себя после дурного сна. Она села, потирая сонные глаза. Щеки были мокрые от потеков слез.
Али с обеспокоенным видом присел рядом с ней на корточки.
– Извини. Я услышал, как ты плачешь, и у тебя был такой расстроенный голос…
– Все в порядке, – сказала она, сбрасывая с себя одеяло. Оно сбилось вокруг, как после борьбы, а сама Нари взмокла от пота, ее платье прилипло к коже, а волосы – к шее. – Мне приснился кошмар… о той деревне, кажется, – но подробности сна уже уплывали в тумане. – Там была женщина…
– Женщина? Какая женщина?
Нари покачала головой:
– Не знаю. Мне просто приснился сон.
Али, казалось, ей не поверил.
– В последний раз, когда мне «просто приснился сон», это мариды напускали на меня видения за два дня до того, как озеро вышло из берегов и сокрушило Цитадель.
Справедливое замечание. Она подтянула колени к груди, вытирая лицо рукавом.
– Почему ты не спишь? Тебе нужен отдых.
Он покачал головой:
– Я устал от отдыха. И от кошмаров.
Нари сочувственно посмотрела на него – совсем недавно она сама слышала, как Али выкрикивал во сне имя Мунтадира.
– Со временем станет легче.
В иной раз Али кивнул бы в ответ с искренним и серьезным видом – или, что более вероятно, сам говорил бы Нари, что со временем все наладится.
Теперь он не сделал ни того ни другого. Али лишь плотно поджал губы, нехотя выражая согласие, и сказал:
– Конечно. – Он словно постарел от лжи. От жизнерадостного принца, которого она знала, не осталось и следа. Он поднялся на ноги. – Если ты больше не собираешься ложиться, я заварил чай.
– Не знала, что ты умеешь заваривать чай.
– Я и не говорю, что это хороший чай.
Нари не смогла сдержать улыбки.
– С радостью променяю ночные кошмары на стакан не очень хорошего чая. – Она взяла свою шаль, накинула на плечи, чтобы согреться, и последовала за ним.
Войдя в аптеку, она удивленно захлопала глазами. Склянки и флаконы кто-то аккуратно расставил по полкам и тщательно протер, пол был чисто выметен. Пучки чеснока, трав и кореньев, которые Якуб сушил под потолком, переместились в какой-то агрегат, похоже, собранный Али из сломанных корзин, которые старый аптекарь грозился починить еще до того, как Нари покинула Египет.
– Что ж… – начала она. – Ты определенно занимался не только тем, что просто заваривал чай.
Али смущенно потер затылок.
– Я хотел помочь. Отплатить Якубу за доброту.
– Якуб тебя теперь ни за что не отпустит. Я даже не представляла, что здесь так много свободного места. – Она присела на край стола. – Ты, наверное, всю ночь не спал.
Али налил в стакан чаю из медного чайника, стоявшего на огне, и протянул ей.
– Мне проще, когда руки чем-то заняты. Если я что-то чиню, собираю, прибираюсь – физический труд отвлекает от других мыслей… Хотя, наверное, это и трусость с моей стороны.
– То, что ты не хочешь погрязнуть в пучине отчаяния, не говорит о трусости, Али. Это говорит о воле к выживанию.
– Пожалуй.
Но Нари видела, что ее слова не смогли пробиться сквозь затравленный взгляд его серых глаз. На него было больно смотреть.
– Поедем завтра на Хан аль-Халили, – предложила она. – Это самый большой базар в городе, и если ты не сможешь отвлечься, копаясь в человеческих товарах, то я уже не знаю, чем тебе помочь. – Нари сделала глоток чая и закашлялась. – Ого… кошмар какой. Не знала, что чай можно так испортить. Ты ведь в курсе, что листья нужно вынимать, верно? А не настаивать, пока они впитают вкус металла?
Насмешка сработала даже лучше доброты – в лице Али мелькнуло веселье.
– Может, ты просто любишь слабый чай?
– Да как ты смеешь!
Но прежде чем Нари успела добавить что-то еще, за дверью аптеки послышались шаги, а затем и голоса.
– Говорю вам, она вернулась, – твердила женщина. – Аптекарь уверяет, что она служанка, крестьянка с юга, но Умм Сара говорит, у нее те же черные глаза, как у девушки, что здесь раньше работала.
Нари тут же потянулась к ножу Якуба. Али бросил на нее недоуменный взгляд:
– Что ты делаешь?
– Это самооборона.
Она выпрямилась, сжимая в руке нож. Удивительно, как быстро все возвращалось. Постоянное беспокойство, что обманутый клиент вернется и приведет с собой солдат, обвиняя ее в воровстве. Страх, что одно неверное движение приведет к тому, что толпа назовет ее ведьмой.
В дверь постучали, твердо и настойчиво.
– Откройте! – крикнула женщина. – Нам нужна помощь!
– Не надо, – предупреждающе шикнула Нари, когда Али метнулся к двери.
– Но они сказали, что им нужна помощь.
– Мало ли что люди скажут!
Али потянулся к ней и осторожно опустил ее руку.
– Никто не причинит тебе вреда, – заверил он. – Я не очень хорошо знаю людей, но я более чем уверен, что, если я взорву все жидкости здесь разом, надолго они не задержатся.
Нари нахмурилась:
– Я не уберу нож.
Но когда Али пошел открывать дверь, она не стала ему мешать.
Вошла пожилая женщина в поношенном черном платье.
– Где она? Где девушка, которая работает у аптекаря?
У гостьи был заметный южный акцент, и, судя по ее непокрытому, обветренному лицу, она прожила нелегкую жизнь.
– Это я, – прохрипела Нари, все еще не выпуская нож из руки. – Что вам нужно?
Нари сама не знала, чего ожидала: обвинения, разоблачения.
Но точно не того, что женщина протянет к ней руки, сложенные в умоляющем жесте.
– Умоляю, мне нужна твоя помощь. Мой сын – он упал с крыши на прошлой неделе… – Женщина махнула рукой, и вошли двое мужчин, тащивших на переноске мальчика, потерявшего сознание. – Мы вызвали платного лекаря, который сказал, что сыну просто нужен покой, но сегодня вечером у мальчика началась рвота, и теперь он не приходит в себя… – В ее голосе сквозило отчаяние, но она не сдавалась. – О тебе ходят разные слухи. Люди говорят, что ты девушка с Нила. Которая раньше исцеляла больных…
Слова матери попали не в бровь, а в глаз: раньше исцеляла больных.
– Я не врач, – призналась Нари, презирая себя за это. – А где лекарь, которого вы вызывали в прошлый раз?
– Он больше не придет. Сказал, что он нам не по карману.
Нари отложила нож.
– Я ничем не могу вам помочь.
– Ты могла бы взглянуть на него, – упорствовала женщина. – Пожалуйста… просто осмотри его.
Мольба в глазах матери сломила сопротивление Нари.
– Я… Что ж, ладно… Али, убери со стола. Вы, – Нари кивнула мужчинам с носилками, – несите его сюда.
Они уложили мальчика вместе с простыней, на которой его принесли. Ему было не больше десяти – жилистый юноша с коротко подстриженными черными кудрями и широким невинным лицом. Он был без сознания, но его руки были странно вытянуты по бокам, а ладони вытянуты вперед.
Нари прощупала его пульс. Он был нитевидный и слишком редкий.
– Он не приходит в себя?
– Нет, саида[1], – ответил старший мужчина. – Всю неделю ходил сонный, жаловался на головные боли и почти не разговаривал.
– Он упал с крыши? – уточнила Нари, осторожно снимая повязку с ушибленного черепа. – Это стало причиной травмы?
– Да, – поспешно ответила мать.
Нари продолжила осмотр. Она приподняла мальчику веко.
Страх сковал ее. Зрачок был сильно расширен, карие радужки почти целиком окрашены в черный.
И Нари перенеслась в Дэвабад, где она ходила по пятам за Субхой, пока та перекладывала инструменты, которые принесла в больницу. «Как ты догадалась?» – допытывалась она, выуживая подробности о пациентке, которую заметила в ее саду.
Субха усмехнулась. «Удар по голове несколько дней назад и расширенные зрачки? В черепе скапливается кровь, сомнений быть не может. И это смертельно опасно, если кровь вовремя не выпустить – время решает все».
– Ему нужен хирург. Срочно, – объявила Нари, стараясь держать голос под контролем.
Один из мужчин покачал головой:
– Мы мигранты-шаиди. Никакой хирург не станет нам помогать, если только мы не заплатим вперед, но у нас нет денег.
Мать снова обратила на нее взгляд, полный надежды, которая разрывала Нари на части.
– Не могла бы ты… возложить на него руки и пожелать ему всего хорошего? Соседи говорят, раньше у тебя получалось.
Вот опять. Раньше получалось. Но в глубине души Нари боялась, что уже никогда не получится.
Она посмотрела на мальчика.
– Мне понадобятся кипяток и чистые тряпки. И пусть кто-нибудь из вас сходит домой к аптекарю. Скажите ему принести все инструменты, которые остались у него от деда.
Мать мальчика нахмурилась:
– Тебе все это нужно, чтобы возложить на него руки?
– Нет, мне все это нужно, потому что я собираюсь вскрыть ему череп.
Собрав волосы на затылке, Нари изучила принесенные Якубом инструменты и возблагодарила Создателя, узнав среди старых инструментов его прадеда маленький циркулярный трепан.
– Вот оно, – объявила она, извлекая сверло. – Как нам повезло, что среди твоих предков был хирург.
Якуб яростно замотал головой:
– Ты сошла с ума. Этой штуке уже сто лет. Ты убьешь мальчонку, и нас всех посадят за убийство.
– Нет, я спасу ему жизнь. – Она подозвала Али и вручила ему сверло. – Аль-Кахтани, ты мой должник. Прокипяти это, а скальпель, который кипятится сейчас, принеси мне.
– Нари, ты…
Но она уже разворачивала Али, подталкивая его к котлу.
– Меньше болтай, больше помогай.
Якуб встал перед ней.
– Нари, за все время, что я тебя знаю, ты никогда не делала ничего подобного. Ты говоришь о хирургии: люди годами учатся, чтобы овладеть этим искусством.
Нари задумалась. На самом деле она разделяла его позицию: с Субхой они упражнялись на кокосах и дынях, но тем дело и кончилось, а вопреки хаосу, царившему в остальных сферах ее жизни, к врачеванию она всегда относилась с благоразумием, и годы работы в лазарете сделали ее только более осмотрительной. Когда тебе вверяют жизнь пациента, это большая ответственность и честь, к которой нельзя относиться легкомысленно.
Но Нари также знала, с каким презрением относятся к людям, подобным этой семье. Крестьянам и мигрантам, девочкам без имени и матерям без денег, которыми можно завоевать благосклонность нерадивого лекаря.
– У них нет времени слоняться по Каиру и молить хирургов сжалиться над ними, Якуб. Мальчик может умереть к рассвету. Я знаю достаточно, чтобы попытаться помочь.
– А если ты потерпишь неудачу? – Он подошел ближе, понижая голос. – Нари, ты же знаешь, как здесь обстоят дела. Что-то случится с мальчиком у меня в аптеке, и его соседи придут за моей семьей. Они прогонят нас из этого района.
Нари как ушатом ледяной воды окатило. Как здесь обстоят дела, она действительно знала, этот же страх преследовал ее и в Дэвабаде. Когда эмоции накалены до предела, границы, разделяющие их сообщества, становятся смертельно опасными.
Она встретилась с ним взглядом:
– Якуб, если ты откажешься, я пойму и не стану этого делать. Но ребенок умрет.
Эмоции охватили его морщинистое лицо. Родители сидели по обе стороны от мальчика, мать прижимала руку сына к своей заплаканной щеке.
Якуб посмотрел на них, борясь с нерешительностью.
– Ты выбрала неподходящий момент, чтобы обзавестись совестью.
– Это значит «да»?
Он наградил ее мрачным взглядом:
– Не убей его.
– Сделаю все возможное. – Видя нерешительность в его глазах, Нари добавила: – Ты не мог бы заварить чаю для его родителей и не подпускать их слишком близко? Им лучше этого не видеть.
Она вымыла руки с мылом. Вернулся Али и разложил инструменты на чистой скатерти.
– Мой руки! – скомандовала Нари.
Али бросил на нее встревоженный взгляд:
– Зачем?
– Будешь мне ассистировать. Чтобы управиться со сверлом, потребуется грубая сила. Давай. И мыла не жалей, – прикрикнула она, и он пробурчал что-то себе под нос.
Напрягая память, чтобы вспомнить все, чему научила ее Субха, Нари отметила точку примерно на расстоянии ширины ладони за лбом мальчика, аккуратно сбрила там волосы и тщательно вымыла кожу с большим количеством мыла, после чего сделала аккуратный разрез на скальпе. Вытирая кровь, которая быстро выступала из раны, она отодвинула небольшой лоскут кожи, обнажая кость под ним.
Али, стоя рядом с ней, пошатнулся.
– О. Вот как это выглядит.
– Дай чистую тряпку, – отозвалась Нари, убирая окровавленную. – Сверло.
Али дрожащими руками протянул ей сверло. Нари ощутила тяжесть инструмента в своих ладонях, и у нее чуть не подкосились ноги от кошмарного осознания того, что она собиралась сделать. Нари что, сошла с ума? Кто она такая, чтобы взять жизнь этого мальчика в свои руки и просверлить дыру в его голове? Она воровка, она мошенница.
Нет, ты – бану Нахида.
Когда Нари приставила дрель к его черепу, ее руки больше не дрожали.
Позже, она не смогла бы ответить, когда ее окутала пелена тихого умиротворения – чувство, которое якобы должна вызывать правильная молитва. Слышался мерный скрежет сверла, стоял влажный, мучнистый запах костной пыли и крови. Когда ее руки и запястья уже горели от усталости, она передала сверло Али, и под ее бдительным руководством он сделал несколько оборотов. Капли пота выступили на ее коже, и она остановила его, как только увидела, что они дошли до последнего костного слоя. Нари заняла его место и с замирающим сердцем осторожно извлекла сверло, вытаскивая с ним окровавленный кругляшок кости.
Она смутно сознавала, что Якуб уводит родителей мальчика. Нари едва обратила на это внимание, потому что… она только что проделала дырку в черепе. Она молча смотрела на результат своей работы, не в силах вымолвить и слова. Ее кровь гудела от нервного напряжения, смешанного со страхом и тревогой.
«Дыши», – сказала она себе, вспоминая слова Субхи. Прямо под черепом находится мембрана. За этой мембраной и скапливается кровь. Ее-то тебе и нужно проколоть.
Нари взяла скальпель. Она едва не задыхалась от повисшей в комнате тишины, а ее сердце билось так быстро, что, казалось, вот-вот разорвется. Нари сделала глубокий вдох, вознося молитву Создателю, Анахид и всем на свете, лишь бы склонить чашу весов в свою сторону.
Она проткнула мембрану. Кровь брызнула ей прямо в лицо, густая и темная, почти пурпурная, с маслянистым отливом.
Это наконец привлекло внимание матери.
– Что ты натворила? – закричала она, бросаясь вперед.
Али встал между ними, не позволив женщине вцепиться в Нари. Та застыла, глядя на кровавый разрез. Когда вся темная жидкость вытекла наружу, Нари увидела, как розовато-желтый мозг под ней начал пульсировать в такт сердцебиению мальчика.
А потом он пошевелился.
Несильно, лишь вздохнув и слегка дернув одной рукой. Но потом что-то шевельнулось под его закрытыми глазами. Мальчик что-то пробормотал во сне, и Нари судорожно выдохнула, стараясь удержаться на ногах.
Она оглянулась. Все в комнате смотрели на нее со смесью восхищения и ужаса.
Нари улыбнулась.
– Кто-нибудь поможет мне со швами?
Остаток ночи ушел на то, чтобы наложить швы. Нари дождалась, пока мальчик откроет глаза, после чего его переложили на доску, которую принес очередной родственник. Семья жила всего в квартале отсюда, и Нари подробно объяснила родителям, как ухаживать за сыном, пообещав, что придет к нему на осмотр около полудня.