Утиная охота

«Да, – подумал про себя, – дорогой мой писатель Сабанеев, лишь отчасти согласен с Вами, что утка так себе, не умеет летать, а вот гусь, тот профессор». Наблюдая, как носится одинокая утка над полем, можно ей только позавидовать. А вот когда взлетает, особенно с воды, то верно: медлительна, что дает шанс охотнику успеть выстрелить. Баста, хватит ломать голову. Очень быстро темнело. Пелена ночи, тихонько накрывала наши далекие машины, мостик через канаву, высокие деревья вдоль дороги. Пора домой, решил я, как вдруг слева от меня три утки просвистели крыльями и упали в канаву. Пристально, наблюдая за ними, боясь потерять из виду, быстро перебежками от одного тюка соломы до следующего, приближался к этому месту их посадки. Тихонько подхожу, утки от испуга, с шумом и кряканьем взрываются в темное небо. Выбираю крайнюю, стреляю, утка падает на поле. Перед мной канава, как не потерять добычу! Быстро бегу к мостику, потом другой стороной канавы к месту упавшей дичи. Должна быть тут. Раз прошел, другой, нету. Свечу фонариком. Нашел. Отлично. И только по ранее намеченным ориентирам выхожу к машинам. Там стоят два местных охотника.

– Ну как, отохотились? – спрашиваю их.

Тот, который помоложе отвечает:

– Даже не стреляли, утка ушла вся на Логузов, так зовут осушенное болото. Правда, можно было сбить парочку чирков-свистунков, но потемнело, боялись не найти, а так просто птицу зря портить не можем.

А стаи крякв все еще рассекали потемневшее небо, посвистывая крыльями над нами, но очень высоко. С темноты выходят Сергей с сыном. Расстроен до крайности. Трофеев нет, А вот Алексей сбил утку, но не нашел в траве. Охота окончена. Правда в темном небе, заставляя нас вздрагивать, на фоне взошедшей луны свистали крыльями стаи. Но это уже новые утиные истории.

Конечно, кряковую утку можно принимать за эталон, на охоте. По сравнению с другими эти виды уток она имеет более обтекаемую форму тела и короче шею. Клюв, приплюснутой формы, по бокам находятся крошечные зубчики. – Как-то раз на охоте с сыном Алексеем, он достал добытую утку из камышей и начал пристально рассматривать ее клюв: «Ого, батя, даже у кряквы есть зубы», – заметил он, рассматривая внимательно клюв птицы. .

– Да, сын, а то чем же птица будет отфильтровать воду, – провел ему ликбез. И продолжил: – Ты должен знать на будущее, как охотник, что мелкие зубчики нужны утке для питания мелким планктоном и живностью. Обрати внимание на крылья кряквы, – взял за два крыла и растянул их.

– Да, какие мощные, но не особо длинные, – заметил он, – Это свидетельствует о хороших летательных способностях утки. – Да и хвост немного сужен с боков, короткий и как будто срезан на кончике. А вот лапы, немного отставлены назад, короткие.

Любовь к охоте на уток сыну привил давно, еще с детства. Сохранились фото: вот юноша с добытыми утками, вот с зайцем, а с щукой на зимней рыбалке.

Топь

Один раз, октябрьским днем в воскресение, сидел дома, скучал: «Жена, поеду на уток, парочку добуду и домой».

– Так сегодня воскресение. Служба в церкви, побудь дома. Смотри не намочись, как в прошлый раз, – просила меня жена Мария.

Но в голове звучит сверчок: «На болото, на болото».

Два дня назад, едучи с командировки по трассе домой, увидел как две стаи кряковых заходили на посадку из-за высоких сосен, что окружали это место, недалеко от заправочной станции «Белоруснефть», на которой в то время работал мой брат Леня. Нахлынули воспоминания. Как-то, мы вместе с ним взяли лодку, а также приехавший к нам на охоту генерал Саша и мой сын Алексей поехали с нами на вечернюю зорьку.

«Был месяц октябрь. Место для охоты тяжелое: высокий кочкарник, подход только с трассы, кое-где и дна не достать, и всего несколько чистых мест открытой воды», – рассказывал брат, – «Но уток тьма». Спустили лодку, брат и Саша вместе пересекли топкое место и спрятались в камыше и высокой осоке. Вечерняя зорка поздней осенью, когда утка идет почти в самых густых сумерках и без разведочных облетов садиться на вечерний отдых, очень скоротечная, но и добычлив бывает охотник, который найдет такой сад. Так было и тот раз. Утка садилась на болото просто валом. Сразу большие стаи, и после наших выстрелов, возвращались по три, по пять, одиночные. Выстрелы звучали, что канонада пушек на артподготовке. Быстро стемнело. И включив фонари мы еще битый час собирали трофеи. Алексей вышел с болота, неся в одной руке ружье, и пять кряковых уток, был мокрущий с ног, до головы.

– Смотри батька, какие утки, два селезня, всех стреляных нашел и добрал, а когда подранка добирал, там в осоке, то немного оступился, и попал в топкое место.

– Ну и потому и мокрый!

– Но не беда! Какая охота славная была, а, да утка смотри, какая тяжелая, оперение зимнее.

Приплыли брат и Саша. Генерал был в диком восторге. Он расстрелял все патроны, взял шесть селезней: «Только по ним стрелял, утки падали прямо перед мной».

– Так было, помнишь дядька, только на Гричиновичских болотах.

Уже в полной темноте вылез из болота и брат. Леня улыбнулся, да начал доставать с рюкзака добытых им уток: «Десять». Очень часто вспоминаю эту охоту. И брата Леньку, с доброй душой и пылкой охотничьей страстью.

Все, приехал! Зашел в резиновом костюме, через сосновый подлесок, с восточной стороны. Тихо крякнула утка. Октябрь, сейчас сорвутся и улетят. Заряжаюсь. Третий номер дроби, впереди небольшой лозовый куст. А там бугор, сухое место. Крадусь, что кот к мышке, а дно топкое. Стараюсь сапогами балансировать на тонких лозовых побегах. Наконец то, цепляясь руками за куст, вытягиваюсь, добрался до твердого места. Поднимаюсь во весь рост. И тут начинается такое утиное представление. Просто какое-то царство потревожил. С слезинок воды, с болота с шумом слетают кряквы, одна за одной, чуть успеваю поворачиваться. Стреляю, одни утки падают, другие улетаю прочь, взлетают новые… попадаю… не мажу… перезаряжаюсь, опять слетают. Все, вдруг стала тишина! Улетели не все, трех крякв сбил, на сегодня мне хватит. И тут слева от меня срывается селезень. Прекрасная птица, зеленая голова, стрелять неудобно, разворачиваю плечо, ловлю его дулом ружья. Огонь. Селезень комком летит в осоку. Меня охватывает такой дикий восторг, прекрасного осеннего утра и такой удачной охоты. Я на седьмом небе! Вдруг правая нога скользит вниз в болота, цепляет за вросший в землю лозовый корень и вот уже сам, как те сбитые мной утки, лечу в болото головой, вместе с ружьем. В полете успеваю отбросить ружье в сторону, на сухое место, оно разряжено. В один миг моя голова в воде. Вишу на привязи, как собака на цепи. Неимоверным усилием поднимаю голову над водой, глоток воздуха и опять в воду. Полный нос болотной грязи. Барахтаюсь изо всех сил, хватая руками осоку, порезал все руки. Но голова опять падала в болото, поднимал её «дурную», и снова хлебал болотную воду. «Батюшки! Неужели конец!» – подумалось мне. Я был в отчаянии, казалось, – нет спасенья. Все обстоятельства складывались против меня. «Но нет, нет! Я не хочу умирать!». Попытался снять резиновый костюм, вспоминая, как таким образом один раз спасся, когда охотился на Волчьем болоте. Но нет, не получается, ножа нет. Понимаю, что силы меня оставляют. И стал тонуть, захлебываться водой, закашлялся.Закричал, но понял, что кроме меня на болоте никого нет, а проезжающие рядом, по автостраде машины заглушают мой крик о помощи. Из последних сил, выкрутил ногу, аж, что-то хрустнуло в колене. Корень лозины, что держала мою ногу, вырвался из земли, и я всем телом бултыхнулся в болото. Стал на ноги. Мокрый с ног до головы, в тине и ряске, торфяной грязи. Стоял и долго смотрел на небо, на лес, что по-прежнему шумел на тихом восточном ветре. И тут меня начало так трясти… думал, что сердце из груди выскочит. Долго еще раздевшись, плавал по болоту, нашел всех уток и селезня, будь он неладен. Выкрутил воду из одежды, как говорят, промок до нитки. Натянул на себя, вылил воду из резинового костюма, опять одел, так как нужно было выбраться по осоке и старым ломаным камышам метров сто до сухого места. Стою и думаю: «Вылез и слава богу, но как же жене не попасть под горячею руку, увидит, что мокрая-то вся одежка, долго будет точить лясы.». Приехал домой, зашел в летнею кухню, сбросил все мокрую одежку, и как порядочный охотник, сухой, не мокрый, встал перед глазами Марии с утками.

– Ого, так быстро вернулся, – удивилась жена, – да и успел уже переодеться.

– Да, все хорошо, смотри какая дичь, – отвечаю, а сердце жим-жим, а вдруг сейчас спросит…

И она спрашивает: «Давай одежку, помою в стиральной машине».

– Да не надо, она не грязная.

– Грязная не грязная, давай неси!

Так и попал в женский капкан. Пришлось тащить мокрый охотничий костюм.

– Опять мокрый, ну пройдоха, где-то опять влез, ведь уже не лето, я же тебя просила, – чуть не плачет жена, и мне ее жаль, но разве ей все расскажешь.

– Да так, нечаянно…

Посмотрела на меня жена, подняв брови и понял я: «Не поверила»! Подумал про

себя, если бы ты только знала. Вот пишу и боюсь. Прочитает же.

Нырец

Набравшие жир утки осенью в большой цене. Осенью птицы летят высоко, очень высоко. Летать так летать, я им помашу рукой, – звучит песня Розенбаума с экрана телевизора. Отвечаю им мысленно: «Стрелять, так стрелять». На то мы и охотники, на то мы и добытчики.

Вот помню один случай, осенью было. Вечером собрались у клуба, как обычно кучки парней и девушек: на разные темы был разговор. Валентин, невысокого роста парень жаловался друзьям: «Иду возле речки, а там дикая утка плавает, подумал, наверное подранок, нужно добрать. Стреляю, но она успевают нырнуть раньше, чем долетит до них дробь, опять стреляю, утка скрылась под водой. Десять раз стрелял, вдруг утка срывается, бьет крыльями по воде и стремительно взлетает, потом снова садиться на воду, и все время ровно на средине реки. Так и не взял».

– Ежели ты стрелял по нырку, то все правильно, птица видит вырвавшийся из ствола дым, – вступаю в разговор. – Скрывшись под водой, нырки появляются вновь на поверхности воды где-нибудь поблизости.

– Да, откуда знаешь, – психует земляк.

– Книжки нужно читать, – отвечаю ему, и вся компания парней дружно рассмеялись.

А парень-то горячий,

– Сами попробуйте, гогочите тут.

– Так можно безрезультатно расстрелять весь патронташ, а, Валентин.

– И речи быть не может, так ты нырка просто не возьмешь.

– Хочешь, расскажу, сам пару нырковых уток взял осенью, но они рыбой отдают при готовке, и моя мама Вера не любит их готовит. Еще раз принесешь, будешь сам и есть, сказала мне, так что больше нырка не стреляю. Но хочешь, научу, как по ним стрелять.

– Давай, давай, расскажи нам, ты же учитель.

И вправду, я в то время работал второй год в соседней деревне Сторожевцы, в базовой школе. Учителем!

– Ну так, слушайте и запоминайте. Нужно незаметно подобраться к месту, где плавает нырок, как только он вынырнет, стреляй Валик птицу в тот момент, когда она только что появятся из воды. Вот и вся тебе грамота. Ты же должен знать вековую мудрость охотников, если ты первый зверя увидел, то и добыл.

Вспоминая эти минуты, часы, дни охоты на пернатую дичь, я очень волновался, когда в мои руки, потратив всю годовую премию и заранее настроил жену Марию, купил себе в Минске новое ружье. О, и сегодня помню этот дикий восторг! Можно сказать и так, купил мечту.

Вот уже несколько веков подряд итальянская оружейная компания Beretta, ружья которой известны всему миру грела мне душу свой продукцией. Прежде, чем принял решение о покупке перечитал все отзывы охотников, которые уже имели его на руках. Так, вместе с старшим сыном: Вячеслав, я и мой друг Никола Мацуль, хороший знаток зарубежных гладкоствольных ружей выбрали мне ружье 12 калибра, ствол длиной 760. Сегодня сам, из практики своей охотничьих будней, как по перу, так и при зверовой охоте, по праву считаю ружье одними из лучших, которыми владел раньше. При любых погодных условиях «итальянец» меня не подводит на охоте, особо по гусю. Доставал из ружья, белолобого гуся, из чока верхнего ствола, на расстоянии более, чем за шестьдесят метров. Его боевые характеристики, да и что тут рассказывать: превосходными внешние данные привлекают внимание у коллег-охотников. В комплектация с одним спуском, скорость выстрела очень высока. Прекрасная отделка, гравировка, ореховая ложа и приклад. Как-то затронули тему в разговоре с сыном:

– Знаю, Вячеслав, знаю, дорогое ружье, ты рыбак конечно, но кто знает, может и в тебе проснется страсть. На ка, пристреляйся по мишени, вот тебе два патрона. Пока только младший сын Алексей, охотник.

– Хорошо батька, – ответил Слава и поразил мишень.

– Смотри, попал.

– Не зря китайскую делегацию затащил в Минске в спортинг-клуб. Мастер-класс показал, все тарелочки поразил. Ну, а стану ли я охотником, время покажет, не обижайся, – ответил мне сын, – Еще не вечер!

Охотничьи сезоны по перу, особенно охота на крякву для меня всегда являлись одной из лучших охот. Кряква в нашей местности гнездится повсюду и встречается чаще, чем чирок, серая утка или пролетный гусь, а также имеет очень хороший вкус мяса. Уток стреляю именно в сумерках, и перед рассветом, до самого замерзания водоемов и реки. Но только речка замерзает и остаются лишь полыньи на реке, мы на них охотимся только от случая.

Другой раз, охотились так. Помню, льдины плывут по Ствиге, а них сидят большие стаи осторожной утки. Так просто к ней не подойдешь. Мы с братом делали так! И это интересно знать.

Брат Леня и его селезни

– Знаешь, брат, мой план такой, – звонил мне Леха, – Приезжай быстрее, пока не река не стала. Короче так: Нужны два охотника, так что жду тебя.

И теперь для меня дни недели, до субботы тянулись медленно, и нудно, лишь когда окунался в рабочие будни, становилось легче ждать момент охоты. С надеждой смотрел по утру на градусник: авось не замерзнет. Но мороз держался слабенький, землю утром немного схватывал, однако солнце днем в пух и прах разбивало оковы зимы. Ярило гнало прочь зимнюю стужу и холода, но долго на небе не задерживалось.Ночь в начале декабря опускалась быстро, накрывала своим одеялом деревни и города, и только осмелевшие волки, прибивались ближе к фермам, где спали сторожа, да бродячие собаки крутились в надежде поживиться. И волки в этой схватке всегда выходили победителями.

Меня захватил рассказ брата. Он, обычно молчаливый, входил в экстаз, когда повествовал о охоте. На его счастливом лице горели глаза, и он с большим воодушевлением заметил, что стая кряковых базируется в районе Строжевецких млинов.

– Там река мелкая, долго не замерзает, много проталин. И днем, при охоте на зайца, я согнал много уток, одна кряква, утки меньше, большинство селезней.

– Кстати, давай условимся, брат, стреляем только селезней.

– Хорошо, – ответил я, – пусть уточки живут, они принесут весной потомство.

Леха улыбнулся, видно, что мой ответ пришелся ему по душе.Он даже на открытии охоты, в августе в основном старался сбить селезня в первую очередь.

– Так вот, – он продолжил: —Когда стая уток слетела, проследил за ними, так они упали на реку в районе старого моста. Ты иди, стронь их, открыто подходи к реке. А вот, когда улетят в том месте и маскируйся, в кустарнике. А, я их буду ждать на подлете возле Млинов, – закончил разговор брат.

Наконец-то, охота – моя стихия, моя больничка, что лечит нервы без лекарств. Пешком пересек Кобылье. Вдоль реки в этом месте, где жировали утки, по берегу рос высокий кустарник: ольха, верба, трава была выбита в чистую, когда пастухи еще в августе гнали мимо реки телят в кошару, что построена возле затона Хатун. Небольшой морозец бодрил, подсушил и покрыл мелкие озерца тонким льдом; засинил травы серебристым инеем. От красот вокруг хотелось петь песни.На душе стало легко и спокойно. И только недалекое кря-кря и шипение селезней, гонявшихся за утками, да где-то, еще в темном небе слышен утиный свист крыльев: «вить-вить-вить» вернули меня к охоте. Патроны…. троечку в стволы и прячась за высокий куст, росший на самом берегу реки подошел к утиному царству вплотную. С моей стороны берег обрывистый, крутой, высокий, а к лесу песчаная отмель, мелко, вода стремительно летит, образует вир, и во все глаза: на берегу, на льду, и еще не схваченной морозом воде сидят утки. Смотрел и слушал, занималась заря на востоке, узкой полоской окрашивая небо, с деревни доносился запах дыма, у самых ног течение подмывало берег реки, в морозном дыхании первого месяца зимы я видел свою охотничью радость. Пора. Выхожу из укрытия, в утином царстве на секунду тишина и примерно, несколько сотен уток с шумом, испугано крякая, неистово хлопая крыльями взрываются навстречу темнеющему вдали лесу. Эх, видел бы, кто еще эту красоту лета диких птиц. Можно было стрелять, но битая утка упадет на той стороне реки, а по тонкому льду еще переходить опасно. Были утки и нет их, только темная вода прибила к краю полыньи перышки. Со стороны старого моста на реке, ударил один выстрел, потом второй, третий. Это брат Леня. Эх, закипела кровь, дрожь по коже: пара селезней и три утки заходят на круг и сгибая крылья, круто, с высоты неба идут на посадку. Навскидку стреляю по селезню, который летит немного позади, он комком валиться на траву, вижу, что бит чисто, вторым выстрелом выбиваю еще одного красавца. Он падает на тонкий лед реки у самого берега, проламывает его, хлопает одним крылом. В один миг скатываюсь с берега реки, в последний миг хватаю селезня за крыло. А надо мной разбитая утиная стая, набирая высоту в уже залитым желтом, золотистым светом небе, развернулась и понеслась в сторону реки Припяти.

Вдали замаячила фигура высокого мужчины.Точно, Ленька идет. За спиной ружье, на фоне зеленого бушлате с эмблемой «Белоруснефть, патронташ с блестящими латунными гильзами на поясе, там же висит нож, длинные рыбацкие сапоги, на голове черная вязаная шапка. В обеих руках он нес дичь. Выглядел просто молодцом, физически развит и крепок был мой брат, царство ему небесное. Почему Бог забирает первыми, самых лучших?

– Ну, хвались, слышал всего два раза стрелял, – спрашивает он.

– Да смотри, вон лежат за кустом, на траве два селезня.

– А, что больше не стрелял, – уточняет он.

– Да я и так доволен! Если честно, то желание было, но не хотелось лезть на ту сторону реки, ты же видишь, лед то совсем тонкий.

– Да, -ответил мне брат, вот солнце пригреет и опять к обеду река вскроется. Дай-ка, я тебе своих покажу. Пять селезней взял, смотри какие красавцы. Особенно этот, а, на, возьми его в руку, – настаивал он, – А, тяжелый и жирный какой, правда. Старые охотники рассказывают, что к зиме утку лучше добыть, чем зайца. Видишь, чисто всех сбил, ни одного подранка лисице на корм не оставил.

Особенно дороги мне воспоминания о наших охотах с братом, заядлым охотником. Так, мы часто охотились вместе, ранее прекрасном месте для охоты, чуть испорченным новыми вырытыми канавами увы сегодня. Но все-таки даже в самое засушливое лето тут есть хорошее укрытие для пернатой дичи. Это болото называется Проков! Топкое место, с рогозом камышом, и в самом его центре так и не заросшее озеро с чистой водой. С одного края болота, чтобы добраться до воды, нужно преодолеть высокие кочки и плотные заросли высокого камыша и лозы. С другого края болота идет глубокая канава. И там есть такое топкое место, что один раз на охоте Сергей решил пройти по воде, чтобы не продираться через заросли. Только ступил в воду, как нога провалилась, дна так и не достал, чуть выбрался, схватившись за лозину, – сказал он мне и своему сыну Алексею, выбравшись с болота. Так, это же днем, а стемнеет, жуть, а не место для охоты, сплошная грязь, топь, кочки, вязкий, пропитанный водой грунт. Однако, рай для уток.

– Зато видел, сколько уток сорвалось, а, Сергей, давай останемся.

– Да нет, если и застрелим, то в этих зарослях точно не найдем, а в воду я точно не полезу.– Сказал он.

Но у меня о этом месте, остались только хорошие воспоминания. Как-то раз решил сам сходить на уток. Был ноябрь месяц. Но мороза не было. Навстречу мне дул такой сильный ветер, что проходя открытое поле мне приходилось хорошо маскировать голову в шапку и воротник, от летевшей пыли. Так, тихим ходом и дошел до болота Проков. Стало легче идти, так как камыш болота защищал от сильного ветра. И я осторожно начал пробираться к воде. Смотрю, а уток и нет нигде. Справа от меня раскинулся над самой водой разросшийся лозовый куст, слева небольшой сухой бугорок. Только решил присесть, примял сухую траву, как из под лозового куста с шумом и треском взрывается утиная стая. Не целясь, даже не прикладывая приклад ружья к плечу, стреляю.Мне кажется, что утки, как горох посыплются на воду, так стая сбита в кулак. Проходит несколько секунд. И я вижу: на воде лежат два битых селезня кряквы, а один удирает по воде в камыш на другую сторону болота. «Нет, брат селезень, не уйдешь», – думаю. – «Не спрячешься от нашего брата-охотника»! Тем более, птица – подранок. Теперь… хорошо прицелился. И точно, не нарочно, но ветер стал мне другом. Посидел немного, и вскоре утки по две, три начали возвращаться, и, борясь с ветром, сразу падали на озеро. Так мне удалось добыть еще несколько. Битую дичь ветерок быстро пригнал по воде прямо к моим ногам. Забрал дичь, сел на бугорок и слушал, как бушевал ураган и гнул камыш, да черная курочка-лысуха быстро пробежала мимо меня. Черные тучи низко неслись на до мной на Запад. Я смотрел на диких селезней, и не мог насмотреться на ту красоту разнообразного мира, что дарит нам природа. У селезней головы и шеи покрыты блестящими темно-зелеными перьями. Эта яркая часть переходит в более светлый «ошейник». Верхняя часть шеи, как и область зоба, отличаются насыщенным каштановым окрасом оперения, которое также имеет характерный переливчатый блеск. Взял трех селезней в руку. «Ого, набрали жирку, точно вместе около семи кило весят», – подумал я, и привстал с бугорка, спиной к ветру. Болото покидал уже по набитой мной тропе. А когда вышел на открытое поле, то если бы был парус, можно было взлететь. Так ветер дул мне в спину. Переходя улицу в деревне, наткнулся на дядьку Ивана. Тот поднял вверх брови, многозначительно хмыкнул:

– Ты что, Гена, у тетки Мани уток пострелял что ли? У неё такой красивый селезень один.

– Сам видел?

– Да-да, – Дядька поддакнул мне, – Конечно, только подсчитал неправильно, у тебя в руке-то три птицы, и все кряковые селезни.

– Да, – согласился я, – Всё верно.

Рассмеялся старый охотник, деревенский шутник Иван.

– Где добыл-то, скажи, может и я схожу.

– Ой, дядька Иван, – отвечаю, – в болоте Проков, стаю крякв нашел, но Вам же подавай охоту на крупного зверя.

– Что да, то да! Но все-таки дай мне, хоть поддержать твою добычу! Ого, как камень, тяжелые, жирные наверное.

– Берите, – и одного красавца дарю Ивану Дмитрусенко.

– Спасибо… конечно не откажусь, – улыбнулся он. И старый охотник развернулся на месте, словно на одной ноге, быстро ретировался с «домашним» селезнем домой.

Нет брата Леньки… нет дядьки Ивана… нет многих шляхетских охотников на белом свете. В душе порой такая тоска, досада, когда сам охотишься в тех местах, где были вместе. Но может и там… по словам ученых – в том «энергетическом мире», тоже есть охота и мечутся днём души ушедших людей из земной, телесной жизни; летают как птицы во Вселенной.

Немного о крякве

Ладно, что тут рассуждать, по-всякому может быть. Но утиные истории, ведут меня в мир моих охот: в прошлое и настоящее. Кряква, уникальна своей биологической пластичностью, как вид утки. И охотник, что ее добыть должен знать ее в лицо. Так, уже в середине августа, как у молодняка, так и старых птиц начинается линька. На одной из охот, в начале сентября, в сумерках, покрякивая манком, поманил уток. На меня налетела небольшая стайка. Стрелял на штык. Боялся, что в темноте могу их не найти. Удалось одним выстрелом сбить две утки. Вижу, в траве лежит селезень, голова уже зеленая, и я бросился к утке, которая упала немного дальше. Нашел. Вернулся, а где селезень. Тут шорох, и вижу как камыш в болоте на воде колышется. Ах, ты разбойник, драпанул все-таки подранок, без всякого сожаления подумал я. Осенью кряквы долго, подчас до заморозков кочуют неподалеку от мест гнездования. Молодые кряквы менее осторожны. Я замечал на своих охотах, что под выстрел, в начале охотничьего сезона попадает больше молодых крякв, а вот в октябре меньше, становятся строже. Как то, в половине сентября сухую погоду лета и начало осени в сентябре, прекратил налетевший северо-восточный ветер. И зарядил нудный дождь. Целую неделю он поливал засохшие поля, временами сыпал мелкой нудной «дробью», то временами лил как с ведра «мокрой картечью» по крышам домов, мешая заснуть без привычки. В такую погоду охота доставляет не очень большое удовольствие. Но просидеть дома в разрешенные дни охоты превыше моих сил. Да и зная с опыта прошлых охот, что кряковая утка падает на лужицы на полях, очень хотелось проверить скошенные пшеничные поля, пойду, поброжу, глядишь и найду утиный вечерний сад. И точно, в бинокль, еще по светлому, возле болота Бельков, что служило границей с южной стороны большому, не запаханному полю, над ним низко крутились две небольшие стайки уток. И падают ближе к центру поля: там две большие лужи. Придется, как то подбираться к ним. Хорошо, что при уборке соломы остались ее остатки по всему полю. Иду по полю к сидящим уткам открыто. Стайки срываются, и улетают. Понимаю, что к вечеру обратно прилетят. Ах, какая удача! Возле самой большой лужи-озера разваленный тюк соломы. Растянут на метров двадцать по полю. Тороплюсь. используя небольшую низину, заполняю ее полностью соломой. Можно присесть. Так и жду уток. Низкие тучи еще плывут по небу, но уже сквозь них, на закате пробиваются последние лучи солнца и скрываются в подступающих сумерках. Со стороны леса показалась большая стая уток. Идут строго на меня, но высоко. Лежу на соломе, не шевелюсь, и только немножко подсматриваю из под шапки на уток. Думаю про себя: «Сейчас утки проверят мою маскировку». Но стая тормозит и с высоты, сложив крылья, пикирует на воду. Стрелять далековато.Надо мной опять вить-вить, шум крыльев уток. Да вот же они. Еще одна большая стая заходит на посадку, но что-то их пугает и они, почти сев на воду, быстро хлопая крыльями, несутся прямо на меня. Все ждать нечего. Пропускаю стаю, стреляю в догон. Одна утка валится замертво, другая планирует на поле и бежит к воде, волоча перебитое крыло. И тут началось, одна стая птиц за другой, уже в полных сумерках планировали на дождевые лужицы-озерца. Я стоял в полный рост и совершенно не прятался. Кряквы проносились мимо и после моих выстрелов опять взмывали в небо, а скорее те, припоздавшие стаи падали и падали на жировку. Иду и собираю битых уток, а вокруг по всему полю сидят утиные стаи и я так понимаю, что мне пора уходить. Завтра тоже будет охота в этом месте. В рюкзаке у меня три кряковых утки и четыре селезня. Ах жаль, что не было со мной друзей. А утка-то – золото. Это не просто утка, а октябрьская утка. Завтра воскресение, приедет к вечеру мой друг Сергей, и сына Алексея возьму на вечернею зорьку. Он не часто выбирается на охоту. Работа у парня на первом месте. И я очень рад за него. Думаю: «Пусть потешится, все-таки очень хороший вечерний сад, утки»! Так как, заканчивается замечательное время охоты на пернатых и вскоре на этом пшеничном поле будут мышковать лисицы, да заяц-русак винтить малик.

Катил на машине по мосту через реки Припять в полной темноте и думал: «Я то охочусь еще с детства, помешан на охоте страстно, от кого же мне и брату эта охотничья страсть передалась, батя то больше любил рыбачить карасей, да сеточкой-неводом баловался порой. Жаль, что так и не встретился я со своим дедушкой по материнской линии Иваном Мойсеенко, он работал в Питере начальником депо. Да и с братом мамы Веры, Анатолием, судьба нас не свела. Он, капитан корабля, прошел всю войну, весь в орденах пришел домой и его сестра, моя мама поехала к нему в гости. А приехала на похороны. Умер от ран, полученных на фронте. Так что осталось нам с братом наследство, только старая бельгийское горизонтальное ружье Зауер, три кольца, 12 калибра.Были они охотники, да были, судя по оставшемуся от деда Ивана ружью. Но судьба нас затерла в своих немыслимых водоворотах жизни.Жаль, очень жаль!

– Как поле? – спросил меня сын дома.

– Смотри, – выкладываю уток на газон.

– Да ты, батя снайпер! Не просто в воздух пропуделял все патроны.

– Завтра вечером едем вместе, – отвечаю Алеше, – Сад нашел и пока его не разбили охотники, можно еще пострелять уток на вечерней зорьке.

– Хорошо, согласен, еще Сергею нужно звонок сделать, пусть чуть раньше выедет, и тоже с нами отведет душу.

На совместной охоте вечером в воскресение все было по-другому. Мы растянулись цепочкой по полю, застолбили метки, куда стрелять нельзя и стали ждать. Лишь в полной темноте, когда уже решили идти к машинам, пошла утка, я не стрелял, стоял и просто наблюдал за яркими вспышками выстрелов, слышал шлепки падающих птиц.

– Эй, батя, – окликнул меня сын Алеша, – Выходим с поля. Пора домой.

– Хорошо, иду.

– Вот, взял двух уток. Сергей тоже добыл утку.

А вот мне удача не далась, да и если честно, то и не хотел в этот вечер стрелять. Вечерняя заря, «утиный сад», вчера сам отохотился, а сегодня сын и друг нашли свою охотничью удачу. Так, как же не радоваться. Вспомнил такие короткие, но с таким глубоким смыслом несколько строк поэтессы Анны Ахматовой: «И воздух пьяный как вино и сосен розовое тело… в закатный час обнажено.

Как-то раз присел к старейшим мужикам в родной деревне. Шляхетские охотники и рыбаки травили байки, на разные тему. Разговорились! В их голосах какая то грусть, они вспоминали родные места, как они изменились: нет сенокосов, нет выпаса для скота, обмелела река, высыхают болота и озера, и деревня как-то затихает, затихает в ней жизнь. «Так что сегодня вам нужно мужики? – спрашиваю я своих земляков. – Чем Вам помочь?». «Ничего нам не нужно, – отвечают они. – Дайте нам только Землю. Дайте землю, где можно было пасти скот, промышлять, как и раньше за рекой зверя и птицу, ловить рыбу. Дайте Землю, чтобы не бродили вокруг деревни бродячие собаки и приезжие браконьеры не били в речке рыбу током. И могли мы спокойно поставить сеть на реке, поймать пару рыбин на стол, и нас не считали браконьерами. Дайте нам не чью-нибудь, а нашу Землю.Хоть кусочек! И тут заложен великий смысл. У всех нас были дети. И где они сегодня – в городе! И только некоторые приезжают на свою родную землю. Мимо них проходит все то, чему их отцы и деды учили сызмальства. Разрублены корни! И становиться на моей малой Родине все меньше шляхетских охотников и рыбаков».