Погружение в музыку

Встреча третья. Пунктиры

Когда-то в детстве я сочинил стихотворение, которое состояло только из четырех строчек.

Я написал его под впечатлением одного очень короткого произведения польского композитора Фредерика Шопена (модуляция 4).

Я привожу это свое стихотворение в книге. Но вовсе не потому, что считаю его очень сильным, а лишь потому, что оно родилось во мне под влиянием шопеновской прелюдии.

В стихотворении мне хотелось передать особую и неповторимую пластику пьесы, которая звучит всего полторы-две минуты.

Но за это время в музыке выражено столько, что не хватит многих томов, чтобы ее, эту музыку, описать (а если честно, то вообще невозможно до конца постигнуть музыку в нашем словесном мире).

Хорошенькое начало! – скажете вы.

Если описать музыку невозможно, то зачем же писать о ней книги?

И здесь я должен признаться, что моя КНИГА НЕ О МУЗЫКЕ, А О НАС С ВАМИ и нашей с вами возможности и способности воспринимать музыку.

Эта книга – о возможности так настроить наши Души, чтобы музыка беспрепятственно вошла в них, вдохновила и добралась до высшей точки Души, которую мы и называем ГЕНИАЛЬНОСТЬЮ.

А гениальность – это наша человеческая способность соединиться с космической энергией, с нашей колыбелью, которую мы назвали Вселенной. И еще – способность хоть как-то выразить часть этой энергии в земных понятиях. Ведь мы, ни много ни мало, – часть этой космической энергии. Представители этой энергии на планете Земля.

(Ничего не скажешь, очень красивая планета, только уж больно беззащитная. И очень уж маленькая!).

А гениальность наша чаще всего спит, измученная суетой, криками, беготней, маленькими хлопотами повседневности на маленькой планетке Земля.

Но классическая музыка существует как раз для того, чтобы напомнить нам о нашей принадлежности к Космосу, возбудить и выявить нашу творческую энергию.

Ведь если вы, путешествуя в Космосе, далеко от дома встретите собрата по Разуму, обитающего на другой планете, то на его вопрос о том, где вы живете, вы вряд ли ответите: «Улица Петрова, корпус 6, квартира 84», а сообщите, что

вы живете на крохотной голубого цвета планете

на окраине Млечного Пути,

кружащейся вместе с еще несколькими планетами

вокруг средних размеров Солнца.

То есть вы становитесь представителем дома, который называется Земля, и еще больше – улицы, которая называется Солнечная система, города – наша Галактика и страны – Млечный Путь.

Ибо, судя по всему, мы – единственные представители Разума в системе. Вот об этом же говорит классическая музыка.

Ибо она называет не номер вашего дома и корпуса и совсем даже не квартиру, в которой вы живете, а, по меньшей мере, ту часть Млечного Пути, где находится наша планета.

Когда мы общаемся с этой музыкой, то, телесно оставаясь на Земле, духовно становимся астронавтами.

Но возвращаюсь к стихотворению, которое я сочинил под впечатлением музыки Шопена.

Вот оно:

 
Пунктиры Звезд в глубинах мирозданья
Пунктиры Слез – трагедия познанья
Пунктиры Крови на траве осенней
Где гарь как Смерть и мята как Спасенье.
 

…Через год после этого стиха в моей жизни наступил праздник.

Мне подарили книгу средневековой японской поэзии.

С того времени и до сегодняшнего дня радости моей нет границ.

Я стал страстным поклонником и собирателем японских трехстиший хокку, или (как их еще называют) хайку.

В трех стихотворных строчках японские поэты научились спрессовывать безмерные чувства, невыразимые переживания, глубинные идеи.

Когда-то в годы тоталитаризма в России я нашел хокку, которое сняло часть моего напряжения и переживаний, посмеялось из глубины веков над той глупостью, циничностью, бессмысленностью, которая нас окружала.

Я понял, что те глупости и мерзости, которые существовали тогда в нашей стране, – не исключение. Это было хокку, которое из глубины японского поэтического видения рассказывало опасную правду совершенно о другом времени в иной стране. Вот оно – спасительное хокку:

 
Год за годом всё то же:
Обезьяна толпу потешает
В маске обезьяны.
 

Мацуо Басё

Помню, как на моем концерте в присутствии одного Значительного лица я вышел на сцену и начал свое выступление этим хокку. Не объявляя, кто это и что это.

Никогда не забуду выражение этого Значительного лица, пока я не назвал автора, время и страну.

Представляете, как продолжилась бы моя жизнь, если бы прочитанное на сцене хокку было моего собственного сочинения?!

Но эти строки были написаны МАЦУО БАСЕ 300 лет назад в ЯПОНИИ.

А против него Значительное лицо бессильно. (Как булгаковский Иван Бездомный, который не может упечь Канта в Соловки в связи с тем, что Кант уже давно в мире ином, перед которым любая власть бессильна).

Я уверен, что каждый приобщенный к искусству человек всегда, при всех сложностях жизни, при всех трудностях может найти себе музыку, стихи, философские идеи, в которые можно уйти.

Они способны снять напряжение, когда чувствуешь несправедливость, могут утешить в горе, помочь в трудную минуту.

И, конечно же, вдохновить на творческий процесс.

В числе подобных стихов – японские трехстишья, хокку.

Почувствуйте непередаваемую гармонию и необъяснимую музыку следующего хокку:

 
Колокол смолк вдалеке…
Но ароматом вечерних цветов
Отзвук его плывет.
 

Иссё

Мне кажется, что это хокку – одно из замечательных открытий поэзии. К тому же здесь объединены разные материалы разных видов искусств: музыка, театр, живопись, философия.

А это:

 
За ночь вьюнок обвился
Вкруг бадьи моего колодца.
У соседа воды возьму.
 

Фукуда Tиё

Можно ли глубже написать о Человечности?! Все идеи пацифизма в трех строчках.

Для того чтобы понять значительность этих строк, необходимо, оказавшись в средневековой Японии, сходить к соседу за водой и понять, с какими трудностями это связано. И продолжать носить воду издалека, пока будет жить вьюнок!

Я бы повесил большие плакаты со следующим хокку во всех тюрьмах. Да и вообще на всех улицах. Всюду, где есть люди.

Оно полно надежды. Надежды не только на одного человека, но и на все человечество.

Мне кажется, что любые абстрактные выкладки о гуманизме – менее выразительны, чем эти три строчки:

 
«Буря началась» —
Грабитель на дороге
Предостерег меня.
 

Ёса Бусон

А вот хокку об избранности:

 
Не из обычных людей
тот, которого манит
дерево без цветов.
 

Камидзимо Омицура

А какое чудо это хокку:

 
О, светлая луна,
Я шла и шла к тебе,
А ты все далеко.
 

Фукуда Тиё

Недавно я испытал большую радость.

После наших встреч в 232-й школе Санкт-Петербурга, где я рассказывал о моем глубоком убеждении в том, что человек по своей природе гениален, ребята по моей просьбе после соответствующей духовной и музыкальной подготовки написали хокку.

Хочу подчеркнуть, что это была наша вторая встреча и именно на ней я, впервые рассказав им о японской поэзии, предложил попробовать выразить себя в такой форме. Это должно было показать самим ребятам таящиеся где-то глубоко внутри человека его неограниченные творческие возможности, которые нужно только разбудить.

Я привожу почти все хокку в приложении к книге (модуляция 5).

А перед тем как мы услышим прелюдию Шопена – еще одно хокку:

 
Из сердцевины пиона
Медленно выползает пчела.
О, с какой неохотой!
 

Мацуо Басё

(Нужно ли объяснять, что эти три строчки – о любви?).

Предлагаю вам послушать музыку. И осмелюсь сказать, что в этой прелюдии – и звезды, и слезы, и колокол, и ароматы, и отзвуки, и печаль.

http://ast.ru/audio/play/03_f_shopen_prelyudiya_4_mi_minor_mp3/

Ф. Шопен. Прелюдия № 4, ми-минор

А мой собственный стих о «пунктирах звезд, слез и крови» рожден именно пунктирностью этой музыки.

Я хотел бы, чтобы вы послушали музыку несколько раз. Чтобы вы тоже испытали потребность сочинить хокку. (Четвертая прелюдия Шопена ми-минор).

А следующее хокку – после того, как вы услышали прелюдию. Или в перерыве между двумя прослушиваниями.

 
О, сколько их на полях,
И каждый цветет по-своему.
В этом – высший подвиг цветка.
 

Мацуо Басё

Подвиг всего живого, и прежде всего человека, в том, чтобы остаться неповторимым, не поддаться на провокацию одинаковости.

ЗАДАНИЕ:

Напишите несколько хокку.

Вы сами почувствуете, как прикоснетесь к чему-то небывалому. Перед вами – чистый лист бумаги…

И еще вдруг захотелось написать вот о чем. Уже в античные времена возникали мысли, которые и сегодня звучат очень современно.

Одна из таких мыслей помогла мне выстоять в самые трудные времена. Вместо того чтобы лишний раз переживать от глупости властителей, не дававших жить и дышать свободно, я всегда снимал напряжение, повторяя несколько раз эту древнюю мысль:

Ум человеческий имеет пределы.

Глупость человеческая – беспредельна.

А вдруг это высказывание более чем двухтысячелетней давности поможет и вам, в случае если вам придется встретиться с невероятными глупцами.

Встреча четвертая. Двухголосие

У музыки есть одна особенность, которой всегда завидовали поэты.

Это – возможность одновременно говорить о разных настроениях.

Я сам, когда писал стихи, завидовал себе как музыканту.

Мне хотелось в стихах сделать то же самое, что и в музыке, которую играл.

Чего только я не придумывал!

Писал стихи для двух читающих одновременно.

Приходится признать, что я проиграл.

Не получилось.

Пытался сочинять стихи, где отдельные слова, извлеченные из большого стиха и составляющие малый стих, рождают новый смысл. Не получилось, ибо стих должен быть не только на бумаге, но и читаем вслух. Из многочисленных многоголосных стихов я оставил только два. Один из них я предлагаю вашему вниманию.

Но и в этом стихе, хоть он и называется двухголосным, все равно нет музыкальной одновременности.

Он – двухголосный, но второй голос – в скобках и читается тише. Он – как бы внутренняя речь. Называется стих «Песенка шута».

ПЕСЕНКА ШУТА (двухголосие)

(второй голос читать тише, как бы про себя)

 
Бим-бом! Бим-бом! Вам как – мой колпак!
К празднику его мне сшили.
Что проходишь, посмотри ты!
(…Ночью спать не даст мне Шиллер,
Днем измучает гастрит…)
Лишь по праздникам, Дурак,
Надеваю свой колпак!
(…В шуме вряд ли кто поймет,
Кто – поэт, кто – идиот,
В этом мире роз и слез
Первый шут – Иисус Христос.
Я коллегу узнаю…)
Дяди, тети, я – пою:
Трень-брень, бим-бом!
Думали, я – под столом?
Нет, в рояле я закрылся
И кусаю струны.
Думаете, вот упился
Шут ваш полоумный!
(…Нет, подслушал разговор
О Шопене я вчера,
Понял нервно: с этих пор
Струны рвать – моя игра.
Счастье, что Шопен не слышал…)
Дяди, тети! Как я вышел!
На руках моих – галоши,
На ногах – перчатки!
(…На Земле с шутовской ношей
Будет все в порядке…)
 

Этот стих – о вечной трагедии таланта при ничтожных правителях, в руках которых его, таланта, судьба.

Он написан под впечатлением такой несправедливости, когда талантливые люди, чтобы выжить, должны притворяться бездарными.

Герой моего стиха – глубочайший человек, который вынужден работать шутом у короля, развлекать его величество и его гостей.

Он должен всегда, где бы он ни был, притворяться дурачком.

Он – великий философ, но на нем – шутовской колпак.

У него – богатейшая внутренняя жизнь, но об этом никто и никогда не должен узнать.

Он любит музыку Шопена, но должен петь примитивные куплеты, которые нравятся королю. По ночам он читает трагедии гениального немецкого поэта Шиллера, но не дай бог об этом кто-нибудь догадается.

Он – поэт, но и об этом никто не должен знать. Он изучает историю христианства и приходит к ужасному выводу, которым ему не с кем поделиться. Он слышит примитивные разговоры напыщенных высоких гостей, но он должен выглядеть и восприниматься так, словно он глупее любого гостя.

Попробуйте прочитать этот стих вдвоем, один должен читать громко, другой – тихо.

Тогда получится что-то похожее на двухголосие.

Я хочу предложить вам услышать музыку настоящего музыкального двухголосия.

Эту музыку написал русский композитор с очень печальной судьбой. Имя его – Модест Петрович Мусоргский (модуляция 6).

Всю свою недолгую жизнь он был совершенно одинок. Ни жены, ни детей. Причина этому глубоко трагическая, в нее мне сейчас не хочется вдаваться.

Друзья у него вроде и были – это его соратники по «Могучей кучке» (модуляция 7): Римский-Корсаков, Бородин, Кюи, Балакирев.

Но вся беда в том, что и они не понимали своего товарища. Да к тому же «Могучая кучка» достаточно быстро развалилась – каждый пошел своим путем.

А непонимание друзей-композиторов произошло вот из-за чего: в своей музыке Мусоргский так далеко оторвался от своего времени, был настолько невероятен, что его коллеги не могли, пользуясь оценками того времени, понять, что их друг общается с музыкантами и слушателями Будущего, что его подлинными поклонниками и продолжателями станут величайшие композиторы следующего столетия.

Его музыкальные открытия современники воспринимали как «неправильности», как результат недостаточной музыкальной образованности. Ругали его за упрямство, потому что он не хотел «исправлять свои ошибки» в соответствии с их, друзей, требованиями.

Одну из таких «неправильностей» я и предлагаю вам услышать.

Сейчас-то музыканты и слушатели знают, что эта «неправильность» относится к числу крупнейших открытий в истории музыки. Можно даже сказать – переломный момент.

Речь идет об одной музыкальной картинке из цикла Мусоргского «Картинки с выставки».

Вообще я не советовал бы никому покидать этот мир без подробнейшего знакомства с «Картинками» Мусоргского. (Смотрите модуляцию 6 о Мусоргском).

Почему я так настойчиво предлагаю эту музыку к обязательному познанию?

Дело в том, что на нашей планете среди многочисленных выдающихся творений искусства есть несколько произведений, которые даже на общем очень высоком уровне творчества возвышаются над всеми остальными.

Именно к таким творениям относятся «Картинки с выставки».

Этому произведению мы посвятим подробный разговор в следующей книге.

А пока – только об одной «картинке». Называется она «Два еврея – богатый и бедный».

На картинке художника Гартмана, которая и послужила основой для музыки, два человека: богатый – толстый, самодовольный, и бедный – тощий (непонятно, в чем только душа держится), на пути к голодной смерти, согнувшийся перед богатым, как вопросительный знак, с протянутой рукой, молящий о милости и милостыне. (Картинка, к сожалению, пропала – осталось только ее словесное описание).

Мусоргский решил воссоздать в музыке этот контраст.

Вначале звучит музыка богача.

Но как далеко ушел Мусоргский от изобразительного начала!

В музыке – не человек, не богатый, не конкретный, а воплощение Зла. Безмерного, непобедимого, закрытого на самом себе, неконтактного, беспощадного.

Вторая же тема – тема бедного – человечна.

Но тема эта не благочеловечна.

Суетлива, криклива, больна.

Словно захлебывается в своем стремлении упросить, умолить. Выжить.

Завершается визгливым и трагичным криком, будто собраны последние силы перед смертью.

А затем начинается такое, что не поддается эмоциональному описанию.

То, из-за чего поэты и художники, писатели и философы завидуют музыке.

Темы богатого и бедного звучат единовременно в двух разных голосах!

Но весь ужас в том, что они, эти темы, – непримиримы, неконтактны, никоим образом не могут соединиться.

Ибо первый не слышит второго, а второй находится на пороге смерти и кричит уже скорее неосознанно.

Как курица, которой уже отрубили голову, но она еще дергается, пытается избежать смерти, вырывается, повинуясь рефлексу выживания, борьбе за жизнь даже на уровне абсурда.

Музыканты говорят об этом произведении, что это – первая политональность в истории музыки.

Не вдаваясь в разъяснение чисто музыкальных терминов, скажу так.

Тональность – это как бы единое измерение. И все, что находится в одной тональности, соотносится друг с другом, может вступить в контакт, понять друг друга. Например, разговор между двумя людьми в одной тональности приводит к взаимопониманию, к возможности решить обсуждаемый вопрос.

Иное дело – политональность. То есть два человека, которые не имеют точек соприкосновения.

Например, один любит другого всем сердцем, всей душой, а другой этого первого люто ненавидит. Представьте себе возможность общения между двумя подобными людьми.

Или как в нашем случае: один всем своим умирающим от голода телом обращается к другому. Другой же мог бы помочь, спасти от смерти, но он даже не способен услышать вопли смертника, ибо милосердие не заложено в его сердце. Так вот, темы богатого и бедного звучат одновременно в разных тональностях!

И поскольку речь идет о музыке, то именно музыка способна воссоздать конфликт не на уровне живописном (где существуют изображения двух конкретных людей), не на поэтическом (как у Лермонтова: «И кто-то камень положил / В его протянутую руку»).

В музыке Мусоргского они оказались непримиримы не на вербальном (словесном, смысловом) уровне.

Они непримиримы на энергетическом уровне, на уровне космическом.

Представьте себе величайшую космическую катастрофу – вспышку сверхновой.

При взрыве выделяется количество энергии, превышающее количество энергии нашего с вами Солнца в 10 000 000 000 000 000 000 раз. При этом погибают миллионы звезд, звездных систем, планет. На тысячах планет, возможно, были цивилизации.

Своя любовь, свой Бах, свой Шекспир, планы провести лето, поэзия, невероятной красоты города. И вдруг все превращено в ничто!

Не пугайтесь, нам подобная вспышка не грозит. Я просто привел пример космической политональности.

И все ценности Духа, все силы Разума – ничто по сравнению с нечеловечески грандиозной стихией Космоса.

С точки зрения космического явления под названием «вспышка сверхновой» невозможно даже говорить о милосердии или о том, что при вспышке погибли великие цивилизации, о том, что погибли дети или навсегда уничтожены рукописи, в которых была заключена формула Бессмертия.

Только в музыке подобную катастрофу можно выразить.

Ибо в музыке возможна единовременность и даже механическое соединение несоединимого.

Все новаторства Мусоргского в истории музыки, все его невиданные звуковые открытия ведут к тому, что композитор внедряется во многие сферы жизни, которые до него, пожалуй, считались недоступными даже музыке.

И для того чтобы суметь это сделать, он невольно перешел границы, которые музыка как вид искусства ставит перед творцом.

Музыка Мусоргского – это театр, психология, риторика (то есть невиданное богатство живой человеческой речи).

Мусоргский впервые показал, как музыка без слов, достигнув высшей невербальности, открывает вербальность на новом уровне.

Ведь чисто формально перед нами – часть из сюиты (модуляция 8). А с точки зрения литературы и живописи – жанровая сценка (сценка из народной жизни).

Но по звучанию эта музыка находится на уровне совсем не бытовом, никак не жанровом, а превращается в музыку вне Времени и Пространства. На это способны только сверхгении!

Так вот, разные тональности двух одновременно звучащих тем у Мусоргского – катастрофичны.

http://ast.ru/audio/play/04_m_musorgskii_kartinki_s_vystavki_pesa_no_6_dva_evreya_bogatyi_i_bednyi_originalnyi_variant_mp3/

М. Мусоргский. «Картинки с выставки», пьеса № 6 – «Два еврея, богатый и бедный», оригинальный вариант

И это – Вселенская катастрофа.

Послушайте музыку Мусоргского в двух вариантах: в оригинале (Мусоргский написал ее для фортепиано) и в оркестровке французского композитора Мориса Равеля (модуляция 10). О том, какой вариант вам ближе – фортепианный или оркестровый – и почему, напишите на чистом листе бумаги. Только не забудьте оставить свободное место на бумаге.

Кто знает, быть может, через несколько лет вы вернетесь к вашей записи и измените свое представление.

А может быть, и не измените! Но главное – вернуться.

Прелюдия к пятой встрече

По пути на пятую встречу выйдите в дорогу немного раньше, чем обычно.

http://ast.ru/audio/play/05_m_musorgskii_kartinki_s_vystavki_pesa_no_6_dva_evreya_bogatyi_i_bednyi_perelozhenie_dlya_orkestra/

М. Мусоргский. «Картинки с выставки», пьеса № 6 – «Два еврея, богатый и бедный», переложение для оркестра М. Равеля

Посмотрите на окружающий вас мир как на подарок.

Каждое мгновение нашей жизни неповторимо.

Вечное стремление человечества остановить мгновение и есть одна из главных причин того, что появилось искусство.

Даже мамонт, высеченный на стене пещеры, – это попытка сохранить впечатление, момент, мгновение, продлить это чувство, это неповторимое ощущение победы человека над могучим зверем.

Попробуйте посмотреть на все, что нас окружает, другими глазами. Не спешите, созерцайте.

Представьте себе, что вы прибыли с другой планеты, – и все привычное станет вдруг непривычным.

Люди, деревья, движения.

Иной взгляд, о котором я сейчас пишу и которым предлагаю посмотреть и увидеть, – это особенность творческой личности.

Таким образом вы подготовите себя к восприятию совсем особого явления в искусстве.

Мы с вами попадем на праздник деталей, где каждая травинка или снежинка, каждая капля или сосулька, каждое облако или туча – целый мир.

Мы незаметно приблизились к этому явлению, когда упомянули имя Мориса Равеля.

Нам предстоит сейчас попасть в иное измерение. Вы готовы к этому? Тогда…