000
ОтложитьЧитал
Глава 1
Сделай вдох. Это просто. Начни движение с правой ноги и вперёд, плавно. В такт музыке. Ты ведь можешь, не ленись. Подключай руки. Вот, нежнее. Нежнее. Плавно. Я говорю плавно. Слышишь ритм? Ритм! Вот так. В каждой секунде оставайся лёгкой. Давай же! Что за прищур? Открой глаза. В чём же дело? Не смотри в окно. Танцуй!
В настойчивом дневном свете вилась тонкая нить холодного воздуха, и яркий луч заставлял веки сомкнуться. За окном бегут стройные ряды деревьев. Непрерывный поток. По ушам бьёт звук пролетающих грузовых поездов. Санкт-Петербургский экспресс врывался в февральскую Москву. Пассажиры, заглядываясь на пейзажи, невольно вздрагивали, представляя, что вскоре уют трёх часов сменит морозный воздух по щекам. Но кому-то уже давно нетерпелось покинуть нагретое место у окна. В воздухе что-то хрустнуло. Три часа в сидячем положении заставляют руки и ноги отяжелеть, – налиться бездействием, ленностью существования. Но как же это раздражает. Парень пошевелил безымянным пальцем и недовольно вздохнул. Не чувствует. Мышцы его, кости его застыли в жесте статуй из Эрмитажа. Странно – не чувствовать от шевеления ни боли, ни покалывания. Стиснув зубы он грубо сжал пальцы левой руки в кулак. Давай же, оживись, в конце-концов. От его попыток размяться, спрятанные за спокойствием скулы на лице стали слишком острыми. Но пальцы… Перед зелёными глазами пассажира в воздух поднялась совершенно тонкая, изящная ручка с кожей светлого тона. Звенья браслета на ней от запястья поползли вниз как ящерки. Тонкие пальцы мягко напрягаются, в ненавязчивом движении раскидываются веером, и по очереди то сгибаются, то выпрямляются. Живые. Они стали в воздухе считать не то пылинки, не то ноты воображаемой музыки. Пальцы поправили наушник. Шипящая нота фортепиано пробивалась через вакуум тишины вагона. Неведомая парню классическая музыка. Зелёные глаза опытным путём проследили, как девушка поправила прядь коротких волос и да, она заметила шпиона напротив – резко отвернулась к окну. Он хитро улыбнулся. Девушка с каре чёрных волос остановила музыку своего плейера на полпути. Осталось каких-то десять минут. Дальше только перрон Ленинградского вокзала. Подготовиться надо. От её лёгких движений тонкая жемчужная нить на шее приходила в движение, обрамляя хрупкие как у ребёнка ключицы.
Она заметила ещё одно наблюдение парня и поправила блузку, пригладила локон у уха. Парень наклонил голову. Нет, живая наполовину: загадочный изгиб её шеи напоминал скульптуру, собранную по чужой фантазии. Парень отлично знал эти особенные детали – ямка между ключицами и острый кончик носа очень правильно начертаны по телу. Природа редко умеет выделывать такие финты, за неё обыкновенно справляются творцы гипса, камня и глины.
Опять заметила. Девушка неуверенно улыбнулась. За всё время поездки этот парень первый раз обратил внимание. Или ей бы хотелось верить в то, что для него она была незаметной.
Поезд замедлил ход, приближаясь к бесконечным узлам железнодорожных путей, пролетая под широкими мостами федеральных трасс. Спокойно девушка взглянула в сторону парня. Лишь на секунду, чтобы понять, что он опять переводит свои глаза на неё. Надо ведь было найти кошелёк и паспорт, но она выбрала посмотреть в глаза напротив.
– Да… Ужасно некомфортно три часа в одном положении, – парень попытался вырулить переглядки на новый уровень.
Кроме шеи, ключиц и рук у пассажирки были исключительно примечательные глаза. Яркие. Карие. При чётком свете они переходили в изумрудный оттенок. Губы созданы по эскизу художника. Резкие. Призывные. А это каре? Возможно именно из-за него казалось что её шея вытягивается как на пружине.
– Да, неудобно. Без движения, – она всё также робко ответила и поёжилась, как будто подтверждая свои же слова.
В вагоне началась суета. Пассажиры по дурной привычке вскакивали со своих мест и искали то, что не нужно было искать – рефлекторное рвение быть впереди других, схватив свои пожитки. Побыстрее. Бежать, успеть, неважно куда и зачем.
Девушка сидела и лишь спокойно бросала взгляд в окно.
– Привыкнуть можно. Ты, наконец, можешь три часа без суеты сидеть, глазеть в окно и никуда не надо. А потом опять встанешь, побежишь и когда снова наступят эти три часа бездействия, неизвестно. – парень продолжал бессмысленный разговор, не отрывая от соседки по вагону взгляд.
Может и правда познакомимся?
Она посмотрела на парня в смятении и, сожалеюще, вздохнула.
– Побежишь… Хм, наверное три часа сидеть без движения да, бывает полезно, – её голос потерялся, скрывая дрожь от первого слова. Она и бег было смешным сочетанием.
Поезд ещё тянется, как растаявшая жвачка на солнце, и финал поездки всё никак не наступит. Девушка повела плечами и стала что-то перебирать в сумочке. Ничего лишнего, всё на месте, но она копошилась в недрах хранилища. Что-то искала. Нервно. Наверное успокоительное от приступа неловкости.
Парень осмотрел спешащих на волю узников экспресса и усмехнулся.
– Неужели надо это делать, господи? – он закатил глаза лениво потянувшись за своими вещами.
– Что делать? – соседка даже весело оживилась, когда вагон остановился.
– Не люблю переполненные поезда в начале и в конце поездки. Ужасный народ. Всегда и везде столпотворение. Вам помочь с чемоданом? Выйти будет трудновато, – парень пропыхтел, закинув свой рюкзак на плечо, – Давайте я помогу. Где ваш багаж?
Незнакомка продолжала молчать. Слушала как людей становится всё меньше и меньше. Никуда не торопится. В самом деле такая мелочь – принять помощь. Ещё и «вы» да «ваш». И ведь нестрашно побыть слабой девушкой перед сильным, пускай и достаточно худым, парнем. Но как ребёнок пассажирка глуповато часто моргала. Пыталась вспомнить, что нужно отвечать на такие предложения.
– Меня Таня зовут, – она несмело совершила ход первой, оглядываясь беспокойно по сторонам и приняла опору на руки, чтобы одним рывком встать. – Багаж он где-то там.
– А меня Юра. Мы можем вместе пойти к метро…
– Таня! – в салоне раздался чей-то звонкий голос и девушка вздрогнула. Из уличного воздуха сформировалась фигура и быстро оказалась у места.
– Танюш, ну, ты опять взяла билеты в середине? Знаешь же как неудобно выходить, – высокий стройный парень низко наклонился и быстро поцеловал девушку в губы. Торопится. – Где твоя коляска? Там, тут, где? Надо на воздух. Тут ужасно душно.
Пассажирка Татьяна молча махнула рукой в сторону другого выхода и поджала губы. Вокруг неё как будто скопилась толпа, стало неудобно. В глазах мелькнула грусть и тут же сменилась вопросом вежливости.
– А вы обратно в Питер едете, да? – она пожала плечами, не глядя на Юру.
– Почему?
– Вы не выходите из поезда…
В ногу неторопливого пассажира что-то упёрлось и он обернулся.
– Ой, извини, можешь в сторону как-нибудь? Вот, ага, спасибо, – блондин пропыхтел, толкая вперёд багаж. Он сделал неопытный манёвр инвалидным креслом, оказавшись рядом с Таней. Кресло. Такое обычное: два колеса, ручки, сидение. Обычное кресло, в каких по улице чаще всего можно увидеть попрошаек и, реже всего тех, кого прохожие обычно не знают как назвать – люди с особенностями.
Высокий блондин наклонился, приобнял девушку, и помог ей оказаться в кресле. Быстро. Небрежно и без заботы.
В руках Татьяны из багажа осталась одна миниатюрная сумочка.
– Едем домой? Там мама пирог приготовила, я вина купил…
Инвалидное кресло покатилось вперёд к выходу быстро. Без шанса на прощание и ещё одну доброжелательную улыбку между двумя нелепыми пассажирами. Только на выходе девушка Таня повернула голову в сторону своего места и закрыла глаза. Там по-прежнему стоял парень с рюкзаком в руке и уже сам себя чувствовал растеряно, неуверенно. Бывает, что же. И ей действительно некуда торопиться. Бежать.
Юра смотрел в непрошибаемое стекло поезда как девушка уверенно крутила колёса по перрону. Красота превратилась в печаль. Парень, идущиц за её спиной воодушевоённо говорил о себе, но она не слушала, а смотрела строго перед собой на разбитый по швам асфальт. На её месте в вагоне неродивый пассажир заметил аккуратно сложенный в четвертинки белоснежный платок и побежал догнать. Слово «прости» маяло его подобно жажде. Но Таня смешалась с толпой шуб и пуховиков. Она исчезла. Ошибка осталась.
***
Ты не можешь. Нет. Просто уже не можешь. Ты уже даже просто не слышишь что я тебе говорю. Делаешь в пределах своих возможностей. А их катастрофически мало. Слышишь меня? Слышишь? Быстро выпрями спину!
Глаза широко распахнулись и Танюша резко выпрямилась за столом, не заметив как в тарелке оказался кусок пирога.
– М-м-м вкусно. Чего не ешь? – парень, встречавший её на вокзале, кивнул на блюдце, разрезая свою порцию на маленькие кусочки. Аристократично. Медленно вонзая нож в мягкое тесто.
– Не хочу, – отрезала она.
Блондин подмигнул и протянул блюдце с фруктами. На слабо освещённой кухне цвет его волос казался ближе к тёмному, и его это явно красило, – но стоило наклониться через стол, потрепать свою Таню по щеке, как тут же темнота сменялась на пшеничный цвет, прибавляя ему дикой сексуальности. Голубые глаза и всегда низко опущенные густые брови выбивали его из скучной картины мрачной кухни.
Девушка улыбнулась, наклонив голову поближе к его широкой ладони. Он был Лёшей, её парнем. Любимый, по которому Таня соскучилась.
– Лёш, тебе не поздно для пирога? – девушка осветила пространство вокруг сиянием своих глаз. Как танцору кордебалета в Большом театре и блюстителю диеты, пора вешать замки амбарные на всё, что стряпает мать.
Капризно парень улыбнулся и пожал плечами.
–Для маминой стряпни не поздно никогда. Сама попробуй. Это ж чудо какое-то.
Лёшка был для Танюши ребёнком, несмотря на то, что месяц назад перешёл рубеж двадцати лет. От смешинок в его глазах хотелось зацеловать его веки и держать, держать крепко за руки. Ведь до чего же он стал хорош за те, четыре дня, что любимой не было рядом.
Таня подпёрла свою голову рукой и вздохнула.
– Лёш, я по тебе соскучилась. Сильно.
Парень кивнул, заёрзав на стуле. Каждый раз, приезжая из родного города, девушка смотрела на него как впервые: счастливые глаза, спина и плечи ни на миллиметр недвижимы и она расстворяется в нём. Чисто аристократично парень утирает с уголков губ крошки. Лёша совсем другой чем тогда, когда Таня уезжала два дня назад. Да и вокруг всё как будто бы изменилось: квартира излишне свободная, в бело-серых тонах, открытая для мрака и закрытая чаще всего от солнечных лучей – коробка для съёмки ситкомов или рекламы дорогого вина. Вот и дегустатор есть. Голубоглазый блондин с ровными, прочерченными скулами смотрит на товар с красным содержимым и улыбается своей рекламной улыбкой.
– Мы вино попозже откроем. Ближе к ночи. Да? – он обнял пальцами сосуд, с прищуром рассматривая этикетку. Привезли давеча специально для него из Тосканы для обмывания повышения в театре. Оно маячило, уже было так близко – первая сольная партия Алексея в Большом театре. Самоуверенность подмывала танцора поверить в этот успех, отмести от себя лишние старания и просто наслаждаться, уже сейчас, своей огромной победой.
Таня снова старательно выправила свою осанку, потупив взгляд. Зябко. Неловко. От того, что действительно в горло ничего не лезет.
– Но тебе смотр назначили на завтра. И это только первый день, – заметила она и нежность в сторону Алексея постепенно угасла в её голосе.
– И? Как это всё связано между собой? – усмехнулся парень.
– Никак, – Таня смутилась, – просто повод для вина будет потом. Сейчас тебе нужно подготовиться, отдохнуть.
– Потом? Я не считаю, что назначение меня на роль это «потом». Вопрос уже решён и смотр – только формальность, – тон беседы стал опускаться к нулю по Цельсию, но быстро перевалил за отметку «выше ноля», что возвращало рекламную атмосферу вокруг пары. Лёша подмигнул. – Выпить за успех – дело святое. Не глупи.
Танцор откупорил ловко бутылку и звон бокала смешался со вздохом Тани.
– Но ты вчера звонил мне и говорил, что переживаешь за смотр…
– Тань, скажи просто, что пить не будешь и мы закончим эту бесполезную дискуссию, – за каждым спокойным словом Лёша тянутся через стол, разрезая пирог на маленькие кусочки, и старался не встречаться глазами с Таней. Это сейчас ни к чему. – Партия будет моей.
Ей не оставалось ничего, кроме как ответить:
– Хорошо.
Тишина квартиры становится всегда тяжёлой, когда не о чем поговорить. Лёша улыбается, кажется о чём-то своём. По тарелке Таня скребёт вилкой и разгребает то, что приехало за ней из северной столицы. Ещё одно медицинское обследование. Безрезультатное. В маленькой сумочке свёрнуты документы, свежие снимки похожи на те, что она делала и месяц назад, и полгода назад. Чистая формальность о стабильном состоянии её инвалидности. Но она всегда ждала, чего-то иного: банального «есть улучшения» и больше не мучать отца, услышать от Лёши поддержку, а не обычное – «всё без изменений, понятно».
С минуту девушка смотрела в глаза своего парня и верила, что если он так беззаботен сейчас, то не станет говорить с ней так, как всегда.
Это ошибка.
– Была в этот раз в Мариинке? – Лёша уже успел потерять интерес к разговору, но говорил только чтобы соблюсти правила приличия. И ей, Тане, он предполагал, было бы приятно сейчас поговорить о театре, который она с детства так нежно любит.
Любила.
В комнате загудел холодильник. В подъезде затрещала чья-то входная дверь. Таня съёжилась и хотела глубоко вздохнуть, но колкость по телу стала мешать. Она поправила рукава кофты и подняла, в миг опустевший, взгляд на своего танцора.
– Нет, не была. Не смогла.
– Хм-м-м не успела?
Почву выбивает из-под ног. Которой и так нет. Таня танцевала. Тоже. Ходила в Мариинский театр вместе с мамой вместо детского сада. Сдавала экзамен по классическому танцу на легендарной сцене. Вечерами бежала к театру, чтобы встретить выходящих из парадного подъезда балерин. Просто посмотреть какие они: стройные, эстетичные, правильные. Всё в миг закончилось. Теперь, попадая в родной город на пару дней, она старалась даже близко не появляться в районе площади «Театральной».
Таня глубоко вздохнула и наконец откусила кусочек пирога.
– Ты прав, очень вк-вкусно, – она заикалась, но, улыбаясь, старательно уводила разговор туда, где им обоим будет комфортно.
Довольно приятно говорить и делать для людей то, чего они хотят. Таким образом они хотя бы на время перестают лезть под кожу. В конце концов, почти впервые, Лёша, оставив балетные дела, сидит за одним столом со своей девушкой. Это ничего, что он занят расспросами про то, чего Таня не могла знать: как там репертуар Мариинки, как там знакомые танцоры живут, не отменили ли конкурс. Это, правда, ничего, ведь парень возьмёт за руку и скажет то, чего тайком хотела и ждала Таня:
– Мы поедем с тобой в Мариинский театр вместе. Как только мне дадут перерыв, сразу туда. И в Карелию. Обещаю.
Девушка улыбнулась. Бывает полезно уехать. Расстаться на дни, недели и потом встретиться, представив, что прошло десять лет. Увидеть в голубых глазах танцора шалость, игривость. Его скользящую нежность по её рукам. Наконец, она снова ощутила, что Лёшка тоже соскучился по ней и взгляд её засиял.
– Как ты провёл эти дни?
Больше всего танцор кордебалета ждал часы блаженства, когда можно будет, гордо выпрямившись, рассказать, как его все эти четыре дня осыпали похвалой на репетициях. Не забудет рассказать, как в апреле едет на гастроли в Европу. Сметая с блюдца дольки яблок говорить и говорить. О себе. Кому если не своей любимой об этом? Танцор номер 45 в списке Большого театра. Успех его оценит только она. Любимая. Родная. Молчаливая. В быстром такте на тональности адажио Лёша и не ждал, что Таня спросит, – «Как так? Тебя взяли на гастроли? За какие заслуги?». Он прекрасно знал, что она может спрашивать с упрёком. Она знала, что ему этот тон не понравится и вечер перестанет быть томным. Она обмакнула свои губы салфеткой и ничего, кроме комплиментов, своему драгоценному не говорила.
Можно не отвечать на его фразы, а любоваться модельным личиком. В паре должен кто-то выполнять эту функцию: смотреть влюблённо, безумно на другого. Таня. Она водила по своей шее пальцами и наблюдала как меняется выражение голубых глаз: радость, настороженность и томное «ничего» при взгляде в её сторону. На ровных, слегка полноватых губах Лёши оставались ещё крошки и девушка могла бы провести по ним языком, упираясь ладонью в его гладкую щеку. Но всё это было лишним. Не совпадающим с его внутренней гармонией. Он говорит о себе, а она сидит напротив думает о нём в его же присутствии. До глухоты. Ключицы, кадык, вены на пальцах…
– Тань, слышишь меня, нет? – парень щёлкнул пару раз пальцами перед кончиком её носа. Его встретил стеклянный взгляд и молчание на вопрос, – «Как ты думаешь, с Леной мы бы смотрелись в дуэте?».
– Что? – карие глаза, в фарфоровом состоянии, моргнули и Таня расправила пальцы своей руки веером, поправляя вилку на столе. Отголосок из поезда заморозил ум: «Хорошо, бывает, три часа никуда не спешить. Не идти никуда. Полезно, бывает, не бежать».
Таня опустила голову, сжав губы.
– Ты вся уставшая, заторможенная, – Лёша поднялся со стула, чтобы оказаться рядом. Поцеловать в макушку. Тяжко вздохнуть. Закрыть глаза и вновь вздохнуть, прежде чем взять свою девушку на руки. В кресло, в кровать, спать – вернуть в её нехитрый образ жизни.
– Тебе болеутоляющее кололи?
Глаза карие мгновенно помутнели. Робот уснул без солнечной батареи. Болеутоляющее. Было ли? Нахмурившись, Таня потёрла веки подушечками пальцев и опустила голову вновь.
– Ах да, обезболивающее. Папа вколол. Я попросила, чтобы легче было доехать.
Парень улыбнулся и ловко взял Таню на руки, поцеловав крепко в губы.
– Тогда может поспишь, раз так устала?
Таня ответно чмокнула своего парня в губы и вяло произнесла:
– Ты останешься со мной, в постели?
Лёша потерялся. С сожалением бросил взгляд в сторону коридора и быстро вернулся обратно. К состоянию «милый парень». Хотя бы не сегодня.
– Конечно останусь.
***
Ты не должна упасть. Не вздумай. Держись. Давай же! Что ты за балерина без равновесия?! Давай! Иного выхода нет! Если ты потеряешься – упадёшь. Упадёшь и костей не соберём. Думаешь, это мелочь, – перелом? Нет! Оступиться нельзя. Если оступишься, упадёшь и…
Юра споткнулся, быстро побежав по переходу на мигающий зелёный. Твою мать. Из рук почти посыпались конверты, сложенные ровной стопкой. Споткнуться и упасть в такую грязную погоду – непозволительно. Всё к чёрту идёт после выволочки на работе. Парень лишь успел в семь утра вбежать в офис, надеть фирменную толстовку курьера, как его тут же осёк низкий мужской голос за спиной.
– Стрельников! Явление Христа народу! – это был директор отдела: крепкий мужчина средних лет, уже сгоравший от нетерпения всунуть своему сотруднику в руки стопку документов и пару ласковых фраз. – Я начинаю уставать терпеть твои отгулы, а опоздания… Десять минут! – он угрожающе махнул на настенные часы, – ты уже пять минут как должен быть на пути к заказчику.
– Метро закрыли. Это моё первое опоздание и больше такого не будет, – как виноватый школьник курьер кивал, попутно осматриваясь по сторонам. Ни души. Пустые столы, взятые заказы и только он, надо же, опоздал на десять минут.
Директор пересчитывая бумаги, косо смотрел на парня. Никогда не любил оправдания, выполнял свою механическую работу главнокомандующего, однако сам, лично, отпускал в необходимые отгулы Юру. Винить можно только себя в мягкости таких решений.
– Ну, как поездка? Есть результат?
Одной рукой удерживая конверты с документами, другой ставя печати на квитанциях, Юра закрыл глаза. Катастрофически не было времени говорить. О неприятном особенно.
– Два собеседования обошёл, в первом отказали сразу. На втором сказали, что перезвонят.
Директор едко усмехнулся.
– Не перезвонят. Свыкнись. И перестань уже в пустую тратить время.
Юра прижал со злостью печать на последней квитанции, спокойно вздохнув.
– Вы, как всегда, очень проницательны. Спасибо. Кстати, через четыре дня мне опять нужно ехать.
– Наглец! – прошипел мужчина и шлёпнул поверх стопки ещё несколько документов. – Это срочно. У тебя есть сорок минут на доставку. А отгул… Пожалуй, хрен с тобой. Езжай. Вернёшься – будешь работать без выходных.
Наконец, Юра сбавил мрачное настроение и расплылся в улыбке. Всё же, как не крути, строгий, на первый взгляд, босс был очень благосклонен к своему сотруднику. На то была причина. Веская. Стабильно каждые три месяца кто-то увольнялся, на его место приходил новый ленивый бездельник и так по кругу. Неизменным на своём месте был Юрий Стрельников, не сходящий со своей должности добрых два с половиной года. Шустрый парень из провинции, с хорошим навигатором в башке.
Махнув все необходимые документы в рюкзак, Юрий кивнул начальству и полетел терять равновесие по улицам столицы. Завтра два поколения опять встретятся ворчать друг на друга, но эти десять минут пустой болтовни как ничто другое знатно бодрят и настраивают на рабочий лад.
Двадцать минут толкотни в метро, перебежки между станциями и вот он, в конце концов, божий свет. Юра поправил рюкзак на плече и быстро побежал в сторону Тверской. Всего пять минут осталось. В эту самую секунду он уже должен был стоять у секретарши очередной важной бумажной компании и ждать, когда подпишут квитанцию о получении ценных бумаг, но....
– Простите, лифт не работает. Вы не могли бы выйти? – мужчина в робе пожал плечами и, поставив грузный чемодан с инструментами, двинулся в кабинку лифта. Опять бежать, запыхаться и смысла нет на часы смотреть. Двенадцатый этаж. Юра закатил глаза. Пять минут ожидания закончились ещё на шестом этаже. Лестничные пролёты сменяют друг друга, уже можно придумывать объяснительную, оправдываться перед клиентами. Папа бы на это, как обычно сказал – «сам виноват. Не работа выбрала тебя, а ты её». Курьер старался не вспоминать об этом, а думать, что скоро это закончится, но «скоро» продолжалось уже второй год.
Юра достал плитку шоколада и положил поверх папки с документами. Задобрить ту милую особу, от которой девять инвесторов на совещании уже минут двадцать ждут бумаги с печатями.
– Лифт у вас сломался, – парень пожал плечами и, запыхаясь, протянул заказ разъярённой брюнетке, которая принялась изучать каждый лист.
– Лифт? Я обязательно укажу этот факт в книге жалоб вашей курьерской компании, – она протяжно заключила, покосившись с наглой усмешкой на шоколад. – Это что, взятка? А где коньяк или билеты в кино? Давайте, распишусь за доставку, – и сладкая плитка всё же исчезла в районе выдвинутой полки шкафчика.
– Буду безмерно благодарен, если вы не станете писать в книгу жалоб, – курьер улыбнулся широко, смотря во все глаза в очаровательно холодное лицо девушки. Симпатия, соблазн, молодой курьер, да ещё и с ярко-зелёными глазами, не лишён очарования. Галочка. Девушка закрепила листы степлером и вернула нужные с подписью, кокетливо улыбнувшись.
– Оставлю своё негодование в 2ГИС. Устроит?
Юра подмигнул и, сделав кивок, тут же быстро удалился. Так бегать он бы мог в любом городе России. Взять свой родной Екатеринбург: он мог быть директором курьерской службы, или курьером с авто.
Но нет.
Горит зелёный и нужно бежать дальше по новым адресам столицы. На ходу проверять квитанции, конверты, не смотря под ноги и часто забывая смотреть на минутную стрелку часов. С голода сводит желудок и поношенная куртка не спасает от холода, ботинки скользят по чищенному тротуару, но здесь не главное комфорт, нет. Главное – добежать. И успеть.
– С Тверской нам бежали? – встретил его бодро в очередном офисе холёный мужчина стильной наружности, приняв документы, – секунда в секунду пришли. Спасибо.
Первое «спасибо» за два дня. Слово редкое, почти забытое в недрах большого города. Вместо «спасибо» ждут чаевые или фразу – «можно без сдачи», кэшбэк по штрихкоду или отзыв на сайте, за который тоже начислят в зарплату. Но обычное «спасибо» курьер слышит редко. Слишком редко – никогда. Юрий вынырнул на воздух, почти вслепую миновал подземный переход и оказался подле бывшей гостиницы «Москва». С Красной площади доносился бой курантов – это был его постоянный будильник на то, что можно передохнуть лишние десять минут. Ноги курьера сделали шаг и остановились. Юра накинул капюшон, защищаясь от пощёчин ветром. Успокоить пульс. Буквально минутку. Он щурился и смотрел под наклоном на площадь «Театральную», глотая огромными порциями прохладный воздух. Оттуда, через дорогу, в его глаза заглядывали холодные стены, тяжёлые крыши и маленькие детали под нарастающим снегопадом. Никогда не остановишься просто так, постоять и посмотреть, что такое перед тобой: дом, магазин, кафе, ресторан или театр. Времени нет. Никогда. Но вот Юра прищурился сильнее, когда в усталой тревоге свело мышцы ног. Из рюкзака достав блокнот и карандаш, он заслонил ладонью бумагу от снега и сделал несколько линий. Ловких, ровных. Минута ушла из жизни, чтобы фасад Большого театра переехал на тонкий слой бумаги. Узоры маленькие, колонны приземистые и крыша, кажется, крепче сидит благодаря его искусству как дамская шляпка на голове.
Он художник. Он так видит.
Он дурак. Он был глупцом.
Из маленького кармашка, в рюкзаке его, торчал уголок белоснежной ткани. В нём не было привычно пафюмного женского запаха, а что-то знакомое из детства – запах слоёного теста. Убирая обратно блокнот, Юра нечаянно задел костяшками пальцев находку и прижал рюкзак поближе. Если даже она не обиделась на его слова, – необдуманные и, по существу, случайные, – то он себя обижал за эту ошибку сильно. Прошло три дня, а Юра хорошо помнил как она дёрнула плечами, опустила голову и сжала зубы. Таня. И руки её лёгкие помнит, имя, каре. Он уже видел её вчера вот тут, у памятника Карлу Марксу, но подойти побоялся. Сколько их, таких уже, прошло мимо неё, нечаянно обидев, и сколько извинилось, сделав ещё хуже. Юра был крепко убеждён, что может всё только портить. Последний взгляд, что он запомнил о ней, не был похож на «продолжение следует». Сколько, в конце концов, мы знакомимся с попутчиками или соседями по очереди? Всего-навсего маленькая слабость – разбавить путь до конечного пункта какой-нибудь болтовнёй. А потом жизнь дальше. Тебе налево, ему направо. И вряд ли большая часть из нас поздоровается с таким случайным встречным через много дней в очереди у кассы. Улыбнёмся. Вместе сделаем вид, что не знаем друг друга. Пойдём дальше. Тебе направо, ему налево.
Забудь.
Смотря под ноги, быстро Юра обогнул площадь перед памятником, опоздал на зелёный светофор и развернулся в обратную сторону от перехода, к кофейне, как тут же заметил ту, что стыдила его совесть. Каре, шейка с тремя родинками, образующими треугольник под ухом и два больших колеса для передвижения. Девушка сидела лицом к Большому театру, сложив смирно руки на своих коленях.
«Платок! Я могу прямо сейчас отдать ей забытый платок!» – быстро придумал причину курьер и, скинув капюшон для убедительной дружелюбности, шагнул в сторону девушки. Он имеет на это право. Вдохнуть поглубже и пройти через толпу школьников, чтобы оказаться возле незнакомки. Коснуться ладонью её плеча и осторожно спросить:
– Таня?
Она вздрогнула и обернулась. Лицо парня светилось счастьем. Что это? Она его счастливый выигрыш в тысячу рублей?
– Знакомы? – Таня прищурилась, переместив руки на колёса.
Юра гордо выпрямился. Узнала значит.
– Можно и так сказать. Поезд. – он выдумал, что если сказать ключевое слово, то она тут же, сразу, вспомнит до мелочей их встречу. Но девушка совсем не понимала происходящее и намеревалась уехать. – Мы вместе ехали в поезде. Питер – Москва. Ну?! Вспоминай. Два дня назад. Ты слушала фортепиано в наушниках.
Она язвительно улыбнулась. Как интересно. Наверное, подкат у памятника в центре Москвы нынче выглядит именно так.
– Так, и что ещё?
Успешным знакомством перестало пахнуть, как только голос знакомой незнакомки стал твёрдым.
– Тебя забирал парень. Чёрная кожанка, белые кроссовки, – натужно Юрий пытался вспомнить что их может связать между собой, трепал свои волосы, сжимал в кармане подклад куртки, – твоё кресло было для него неудобно расположено – в середине вагона.
– Интересная попытка. Ещё что?
– Я – Юра. Может так?
– Ах да, конечно, так действительно стало ясней, – она гордо щёлкнула пальцами, но шанса на свою благосклонность не давала.
– Я видел тебя здесь позавчера. В районе четырёх часов.
– И что же не подошёл, раз узнал? Сомнения?
Парень пожал плечами.
– Но ведь ты – это ты? Таня?
– Конечно я – это я. Хотя, наверное, стоит поспорить.
Её лицо, наконец, засияло радостью. В телефоне мелькнуло спасительное СМС. Лёша приехал. Пора заканчивать акт глупой комедии «Мы с вами где-то встречались?» и сматывать удочки.
– Вот, видишь, ты изменила своё настроение. Благодаря мне, – Юра поправил рюкзак, не замечая за собой, что его слегка уносит от главной цели. Прощение? Он успел забыть.
– Да, скромность – это не Ваше, – легко Таня толкнула колёса своего кресла вперёд.
– Да брось. Давай на ты, – Юра поспешил за ней, глядя что девушка затормозила и круто развернулась обратно.
– Ты уверен?
Юра закатил глаза.
– Более чем.
Вернулась она за тем, чтобы взглянуть в самонадеянные глаза парня. Дураком прикидываться нынче модно, но Таня видела, что этот таковым был.
– Тебе придётся уступить дорогу. Меня уже ждут.
Снова сделав манёвр и потирая руки от холодных шин, грубая рванула к переходу.
– Уже уезжаешь? – а он за ней следом, за каждым поворотом колеса. – А я… Я только хотел извиниться за сказанное в поезде. Был груб и, может, наглый сильно. Но могу исправиться.
Таня остановилась. Урывками память дала лист с репликой. Так полезно не бежать… Не ходить… Щёки её порозовели. Невкусная фраза отбила желание ужинать, поселила бессонницу дня на два. Ведь будь она девушка с обычным переломом, он бы и не вспомнил. Не запомнил её.
Таня стиснула зубы.
– Нет, не помню, чтобы меня в последнее время окружали нахальные мужчины.
Она торопилась уехать, немедленно. Извинился, молодец. Совесть очистил, прекрасно. Таня сгорбилась и поспешила по зебре на зелёный, стараясь не смотреть как близится и становится всё выше Большой театр. Он напирает на слабую девушку, грозится упасть на мокрую от снега площадь и прихлопнуть. Как же охота прихлопнуть того парня, что настойчиво бежит следом.
– Тебе помочь? Куда держишь путь?
В конце концов, если этот мастер извинений не до конца дурак, то отстанет. В противном случае… Парень продолжал бежать и всё придумывал, чем можно остановить новую знакомую.