000
ОтложитьЧитал
Настоящее. Глава 01, в которой всё начинается и продолжается
Есть в одном селении поверье: раз в год, во время весеннего равноденствия, на пустоши возле нового кладбища, появляется вепрь. Никто не ведал, как он выглядит, откуда и зачем приходит: люди не задумывались об этом. Они просто знали, что есть ночь, когда не сто́ит соваться на пустошь, а то можно напороться на острые клыки, или ещё хуже: унесёт незваного гостя зверь далеко в лес, из которого, как говорили старожилы, он происходит и поминай как звали.
Ванька, обычный мальчишка из этого села, всегда верил подобным преданиям, хотя вепря как такового никто не видел. К своему шестнадцатому дню рождения, который и приходился на день весеннего равноденствия, Ванька наслушался предостаточно о запрете выходить из дому после заката солнца. Он, как и все, свято верил предостережениям, закрываясь на дополнительно поставленные засовы, но независимо от этого каждый раз слышал всё новые подробности, что может сделать вепрь с непослушными детьми.
Но всем «послушаниям» когда-нибудь приходит конец.
Ежегодно в день весеннего равноденствия с утра в деревне начинались гуляния. Соседи ходили в гости друг к другу, принося гостинцы. На главной площади раскладывались торговцы со всякой снедью, привлекающей аппетитными запахами внимание молодёжи. Устраивались всевозможные игры для развлечения жителей. Но предвкушение, ожидание весны длилось буквально до первого провалившегося за горизонт солнечного луча. После чего лотки скóренько сворачивались, а люди отправлялись по своим закуткам, трястись перед тёмной пустошью, дающей вечерний приют страшному созданию.
Поговаривали, что до Ванькиного рождения праздник проходил совсем не так. Гуляния продолжались до поздней ночи. Люди разжигали огромный, горячий костёр, преподнося ему соломенное чучело, а после прыгали через высокие и жаркие лепестки пламени, норовящие цапнуть отважных плясунов за ноги. Почему же всё изменилось? Отчего стал приходить зверь?
На свой шестнадцатый день рождения Ванька решил нагуляться вдоволь, хоть и над родными местами висел злой рок. Но как бы он ни спорил с отцом, не приводил доводы, что вепря-то никто никогда не видел, поэтому, скорее всего, никакого зверя не существует, – его не слушали. Решив, что уже не ребёнок и сможет разобраться с напастью, Ванька задумал подстеречь приносящего беды вепря, из-за которого каждый раз не получалось долго гулять после праздника.
Вечером, после яркого и весёлого торжества и принятия поздравлений в честь дня рождения, когда разошлись последние храбрящиеся жители, Ванька долго не мог решиться на свой дерзкий и такой волнительный поступок. Наступало время тьмы. Ваньке предстояло выйти из дома уже после наступления ночи, чтобы никому не попасться на глаза. Тем более надо было проскочить мимо отца, спящим чутким сном за стенкой. Но удача была на стороне Ваньки. В этот день стояла новая луна, погрузившая мир в лёгкий первобытный мрак. Она укрывала Ваньку, позволяя незаметно двигаться от дома к дому, до пустыря. Но ему можно было и не прятаться, так как в это время все жители села мирно отдыхали в своих домах, иногда поднимаясь продлить тепло печи и вновь проверяя засовы на дверях, чтобы огородить себя и близких от животного зла, которое, как они думали, приходит красть детей.
Перебежками Ванька долго добирался до пустоши. Ему казалось, скоро уже должен был загореться рассвет. На деле же наступила полночь – время, когда происходят самые необычайные вещи. Выбравшись на пустошь и никого там не увидев, Ванька уже решил, что все эти годы был жестоко обманут и успел слегка обидеться на отца, который, видимо, по своей прихоти не отпускал сына гулять. Но…
Среди редких деревьев, за которыми начинался глухой лес, показалось красноватое сияние, передвигающееся среди стволов. Оно, не мигая, петляло, двигалось разные стороны, потом начало размеренно приближаться к опушке. Вначале Ванька подумал, что это кто-то из местных мужиков решил подшутить над ним и идёт навстречу с огоньком в руках. Но потом Ванька рассмотрел на небольшом расстоянии от первой точки более тусклый, словно слегка затухший, красноватый кружок, двигающийся в согласии с другим ярким свечением. И Ванька догадался: это были глаза, обладатель которых направлялся прямиком к нему. Точки находились высоко от земли, значительно выше человеческого роста. Теперь Ванька осознал, что может с ним сделать животное такого размера, и именно это предположение лишило его движения. Застыв в оцепенении, он наблюдал, как точки всё приближаются и приближаются.
Ванька очнулся от обдувающего разгорячённые щёки ветра. Он не мог понять, что с ним случилось, и где вообще находится. Пытаясь припомнить последние минуты перед своим первым в жизни и таким позорным обмороком, Ванька даже не обратил внимание на пролетающие мимо сосны. Сидя на чём-то мягком, он не подозревал, что его похитителем является жуткое, мохнатое, как сказали бы жители его селения, чудовище. Хотя на самом деле это был обыкновенный вепрь, или огромный кабан, правда, немного волшебный, что уж тут лукавить.
Ванька приподнялся на мощной спине зверя, оставшейся практически неподвижной, отчего и казалось, что движется он лёжа на каком-то помосте. И только сейчас сообразил, что попал в незнамую заваруху. Ванька поразмыслил: если вепрь его сразу не съел, очевидно, он для чего-то ему понадобился. Но для чего – сложно было представить. Поэтому, слегка ухватившись за шерсть животного, Ванька подобрал под себя колени, чтобы ненароком не свалиться – он же не знал, где находится и как попасть домой, – и начал продумывать свою жалостливую речь к вепрю про то, что он хочет домой, что дома у него остался отец, которому сложно будет одному справляться с хозяйством, что он-де помощник, что как же он оставит родного отца и так далее.
Ванька успел нараспев пропричитать только половину своей продуманной речи, когда вепрь пренебрежительно фыркнул, словно ему надоело слушать подобные разглагольствования. После этого у Ваньки потерялся всякий запал на упрашивающие отпустить его речи. Обидевшись, что неразумное животное не дослушало, он замолчал.
Вот уже на востоке начал заниматься рассвет. Вот уже лесные жители приступили к своим делам, встречая новый день. Вот уже утрешняя роса осела на пробивающейся травушке. Вот уже проснувшиеся птицы полетели по небу. А вепрь так и продолжал нестись с ношей. А Ванька так и не знал, куда и зачем.
Волшебный зверь нёс его всё утро, весь день и весь вечер. И только ближе к ночи вепрь остановился где-то в лесу. Ванька не заметил, как оказался на земле: вот он сидел на закорках, всем своим существом впитывая дух отчего-то знакомого леса, и вот уже стоит возле животного, оказавшегося больше, чем Ванька представлял. Он с благоговением уставился на огромного, мощного, такого величественного и вместе с тем бережного зверя, насмешливо и словно по-братски смотрящего на него. Ванька потупился: отец учил его, что таращиться на кого-либо неприлично. Ему захотелось поделиться мыслью и с вепрем, до сих пор пристально рассматривающим своего узника, но и это было бы неприлично. Потому Ванька снова обратил взгляд на окружающие его чужие места.
Наконец вепрь мотнул огромной мордой куда-то в сторону, дескать, иди туда. Ванька недоверчиво перевёл взгляд и с мольбой посмотрел на животного в ответ, мол, действительно ли ему нужно туда идти. Но зверь не шутил. Он доверительно рыкнул и, толкнув Ваньку в спину рылом, затопал в противоположную сторону, словно у него были другие дела. Тяжело вздохнув, Ванька смирился с тем, что ему надо двигаться в указанном направлении.
Спустя несколько минут, Ванька выбрался на поляну, знакомой картинкой, вспыхнувшей перед глазами. Но он не успел ухватить образ, внутренне уверяясь, что ничего плохого с ним тут случиться не может. На прогалине ощущалась особая атмосфера: волшебная, загадочная, словно место находилось под каким-то магическим защитным колпаком. И такое спокойствие было в этом, что Ванька позволил умиротворению наполнить его.
Поляна оказалась пуста – это Ванька приметил сразу. Но понадобилось всего лишь мгновение и отведённый в сторону взгляд, чтобы вдруг перед ним появилась изба. Нет, не было ни куриных ножек, ни ступ возле двери. Это был самый обыкновенный жилой дом, дышащий теплом, исходящий ароматом древности, но ухоженный и прекрасный. Ванька в недоумении уставился на избушку, которой только что не было на этом месте. И снова он испытал некое узнавание и лёгкое дуновение отчих запахов: травяная свежесть и родительская любовь. Ванька не мог понять, отчего это на вид ветхое, но довольно крепкое строение кажется таким знакомым.
Дверь отворилась, и свет окрасил землю перед входом в оранжевые оттенки. На пороге стоял человек, точнее, женщина. Она остановилась, замерла, словно неуверенный зверёк, сомневающийся в том, что ему делать дальше. Ванька не мог рассмотреть её лица, но смутное предчувствие подсказывало ему: эту женщину он тоже знает. Сердце то замирало, то стучало с пущей силой, а тело желало двинуться к ней, к незнакомому силуэту, одновременно казавшемуся невероятно близким.
Женщина неуверенно махнула рукой, призывая подойти, отчего её светлая, плотная коса, переброшенная наперёд, качнулась, словно маятник. Но Ванька не торопился. Душой верил, что ему ничего не угрожает, но разум твердил: в незнакомом месте стоит вести себя осмотрительно. Он нерешительно переминался с ноги на ногу. Незнакомка опять замерла. Ваньку не торопили, но он и сам чувствовал нетерпение. Хотелось узнать, кто эта женщина. Силуэт же тем временем скрылся в тёплом свете избы. Дверь так и осталась открытой в приглашающем жесте.
Ванька догадался: отвертеться от необычных похитителей не получится. Тем более теперь ему просто необходимо было узнать, что из себя представляет эта женщина, кажущаяся тенью из прошлого. Не совладав с любопытством, он, будто заблудшая душа, двинулся к свечению.
Чтобы не удариться о верхнюю балку, Ваньке пришлось чуть пригнуться. Он и так был не очень-то высок для своего возраста, но избушка, вероятно, была сделана для совсем приземистых обитателей. В доме было сильно натоплено, хоть морозные дни и закончились чуть меньше недели назад. Уютность угадывалась в мелочах обстановки: от мягкой воздушной лежанки до старого и немного потрёпанного веника, стоящего черенком к низу возле топки. За столом, расположенным недалеко от печи, сидела женщина, которая ранее подзывала его к себе. Благодаря расставленным по всей комнате лучинам, у Ваньки удалось рассмотреть её, и осознание выбило бы почву из-под его ног, но он ухватился за дверной косяк, вовремя оказавшийся возле руки.
Женщина была… нет, Ванька был похож на женщину, ютящуюся подле печки, словно ей было холодно. В селе Ванька часто слышал о его схожести с отцом, да и сам видел общие черты. Но нынешнее сходство было намного заметнее и очевиднее – настолько близко было их родство с незнакомкой. Ванька сделал непроизвольный шаг вперёд, словно его подтягивала хомутом смотрящая с застенчивой и немного смущённой улыбкой женщина.
В дверях кто-то чуть слышно шаркнул. Ванька очнулся от пристального рассматривания – ведь это неприлично! – и обернулся на шум. На пороге стоял рослый, даже огромный юноша. Ему можно было дать как восемнадцать лет, так и все тридцать. Он был высок и очень могуч, как настоящий богатырь, пришедший из сказок, которые так нравились Ваньке в детстве. Юноша приветливо лучезарно улыбался. Один глаз у него был светло-песочного цвета, отчего в свете домашних огней казался с лёгким красноватым оттенком. Другой же был небрежно перевязан повязкой, благодаря которой молодой человек был похож на плутоватого разбойника.
***
Юноша протянул ладонь и густым, медовым басом пропыхтел:
– Меня звать Илья, – слегка потрясая Ванькину ослабевшую руку, парень согнулся в лёгком поклоне. – В честь Ильи Муромца.
Обогнув Ваньку, назвавшийся Ильёй молодой человек сел напротив женщины и, достав из-за пазухи костяной нож и оселóк1, принялся точить лезвие. В помещении повисла шуршащая тишина.
Илья сильно отличался от Ваньки. Ванька был невысок, светловолос и голубоглаз – обыкновенный славянский паренёк. Илья же был дюжим, бронзовокожим и темноволосым. Волосы прикрывали ему уши и немного вились, придавая его образу некую романтичность. Но совершенно невидимая жёсткость, иногда проскальзывающая в его прямом взгляде, выдавала в нём стойкого и мужественного человека, у которого превыше всего честь и достоинство.
– Ты не стесняйся, проходи, – вздохнул Илья. – Фаня думала, что и в этот год у меня не получится тебя привезти. Вот и засмущалась: уж и не надеялась.
Илья говорил внятно, но вот смысл фраз был для Ваньки немного не ясен. Нет, он догадался, что его давно ждали, но почему – было непонятно. Поэтому, продолжая стоять на пороге, Ванька решился на первый вопрос.
– Не поймите меня неправильно, я рад, что не был съеден вепрем, после дня пути, – Ванька махнул за спину, показывая, какого именно вепря он имел в виду. – Но хотелось бы узнать, что тут происходит, и кто вы…
Последние его слова сошли практически за шёпот, так как в душе Ванька боялся узнать ответ. Боялся, но всем сердцем желал услышать то, что сам успел придумать.
Илья весело расхохотался, словно его не заботили волнения Ваньки, слегка засмущавшегося благодушного смеха.
– Да не переживай ты так, парень. Давай я тебе объясню хотя бы одну загадку, так? – Илья, не торопясь, направился к Ваньке. – Тот вепрь, который тебя сюда доставил, на самом деле ненастоящий. Понял?
Ванька быстро кивнул, подозревая.
– Он тебя никогда не сожрёт, потому что не ест себе подобных. Понял?
В этот раз Ванька махнул головой чуть медленнее, так как смысл разобрал, но цельность идеи от него ускользнула. Илья же замолчал, ожидая вопроса от уже открывающего рот Ваньки.
– Но почему?
– Потому, Иван, что тот вепрь, – Илья повторил Ванькин жест, словно приглашая его убедиться в правдивости своих слов, – на самом деле я. А я и есть тот вепрь, понял? Можешь считать меня оборотнем – человеком, который превращается в зверя – а именно, в вепря – дикого кабана.
Для убедительности Илья хлопнул себя по груди. Ванька же, немного испугавшись, отступил подальше от него.
– Хватит его стращать, Илюша, он же ничего не понимает, а ты обрушиваешься на него, – подала голос незнакомка.
– Ничего я на него не обрушиваюсь, просто… – Илья на мгновение замолчал, не собираясь оправдываться. На самом деле он пытался хоть немного отвлечь Ваньку от мыслей, что ему предстоит узнать в ближайшее время.
– Да, понимаю, хочешь, как лучше. Но давай попробуем немного по-другому, – ответила женщина, подходя к Ваньке и протягивая к нему руки, словно показывая, что не несёт ему никакой опасности и не причинит вреда.
Ванька не двигался. Он знал, что эта женщина, кем бы ни была, не желает ему худого. Поэтому позволил ей приблизиться, мягко взять себя за локоть и направить в сторону стола, на котором за миг до этого ещё ничего не стояло. Теперь же на нём обнаружились разные лакомства: огромный исходящий паром кувшин, с висящими вокруг его пузатого тела сушками, мёд разных сортов, пышки, пироги и булочки, а отдельным творением стоял чугунок, с выглядывающей из него варёной репой с бобами и укропом. И только после того, как у Ваньки заурчало в животе, он понял, как же долго был в дороге.
Они ели не разговаривая. Без лишних вопросов Ванька позволил себя накормить, думая, что сытым нужно быть в любом случае. Илья временами начинал смачно чавкать, отчего женщине, – Фане, как догадался Ванька, – приходилось отрываться от кружки с иван-чаем и покашливанием напоминать, что он тут не один. Тогда Илья снова ел, как нормальный, хоть и диковатый человек.
Несмотря на сильный голод, Ванька наелся быстро. После того как он пододвинул к себе кружку с заваренными духмяными травами, словно ожидая захватывающую историю, Фаня грустно вздохнула. Помолчала немного, печально улыбнулась одними уголками губ, будто вспомнив что-то приятное, и начала свой рассказ.
Настоящее. Глава 02, в которой прошлое кажется настоящим
– Лет мне было чуть меньше, чем сейчас тебе, Ванечка, когда мы с твоим отцом, Хóтеном, встретились в первый раз. Он был безумно красивый и умелый. Спустя пару дней после нашего знакомства я узнала, что он старше меня на семь лет, но это уже не играло особой роли: общая привязанность росла с каждым днём. Многие предсказывали недолгое счастье, говоря, что мы не подходим друг другу и нам не суждено вместе провести всю оставшуюся жизнь. Мы и сами чувствовали истину в людской молве, ощущали какую-то тень между нами. Но для нас это не было препятствием для встреч. Нам нравилось проводить вместе время, испытывая счастье только от того, что мы рядом.
В моей деревне через поколения передавалась одна древняя легенда, гласящая, что каждые сто лет самая мудрая, знающая девушка в свои шестнадцать лет должна собраться и покинуть семью. Она отправится в лес, чтобы найти там Хранительницу Леса, присматривающую за ним и делающую всё для его блага. Она покинет свою семью и забудет о ней. Говаривали, что каждый раз до последнего жители деревни не знали, кого постигнет участь. Молодёжь не верила в эту легенду, так как на их веку не происходило подобного. Но я отчего-то ведала, что это всё правда. Просто чувствовала. И когда в ночь на мой шестнадцатый день рождения явилась ведьма, уже старая и измученная служением, я поняла, что одновременно и готова, и не готова к новым заботам и к призванию. Ведь я с детства, впервые услышав о лесной ведьме и её трудах, всем существом пожелала познакомиться с ней и стать у неё подмастерьем, чтобы тоже заботиться о лесе. Но когда такая возможность появилась, мне стало боязно.
Старая женщина сказала, что у меня три дня, чтобы закончить дела земные: попрощаться с родными и близкими и отправиться вглубь леса, разыскивая избушку на небольшой поляне. И только когда она исчезла, словно её и не было, испуг овладел мной. Страшно было покидать и родителей, и тем более Хотена. Но выбор пал. На следующий день, поведав родным о произошедшем и поймав в их взглядах недоверие вкупе с сомнением, стало ясно: задерживаться дома совершенно нет смысла. Надеялась, что родители любили меня, но я никак не пойму, почему они не вняли рассказу про ночную гостью.
Вышла я на рассвете второго дня. Хотену ничего не сообщила, опасаясь увидеть то же недоверие в его глазах. Знали о предназначении только родители, начавшие думать, что я тронулась умом, и подруга Пашка, которая очень долго рыдала, говоря о моей неминучей погибели в лесу. Конечно, я пыталась убедить её в обратном, но всё же от её причитаний на душе отпечаталась тень сомнения, разъедающая с каждым шагом мою уверенность.
Ближе к полудню, когда солнце поднялось на небосвод во всей своей красе, а трава начала слегка жухнуть от жары, моё тело потребовало хотя бы недолгого отдыха. Опустившись на колени на берегу небольшого свежего родника, показавшегося после моих мыслей об отдыхе, я сделала несколько глотков студёной воды и протёрла ею лицо. Мне нравилось представлять, что ведьма приглядывает за мной и помогает, пока я пытаюсь добраться до поляны, но, рассуждая здраво, казалось, что это невозможно. Хотя всё было именно так.
Присев на разогретую солнцем землю, я услышала конский топот из оставшейся позади чащи, отделяющей мир прошлый и будущий. Спустя пару мгновений, появился он – весь в придорожной пыли, с застрявшими в волосах листьями, грязный, словно сваливался с лошади не раз и не два, очень огорчённый и усталый Хотен. Он настолько выдохся, пока пытался пробиться сквозь непролазные дебри, что чуть не потерял надежду угнаться за мной. Признаться, я была удивлена его рвением, ведь надеялась, что после моего исчезновения он в скором времени про меня забудет и займётся своей жизнью. Как говорили люди, ему предстояло остепениться, так как, встречаясь со мной, он мог потерять своё право на счастливое будущее.
Пашка проболталась. И теперь Хотен пытался отговорить меня от опасной и, по его словам, бессмысленной затеи. Он почти проклинал ведьму, приговаривая, что та уводит его счастье. Ругал её, причитая и спрашивая в пустоту, почему она не может забрать другую девушку, которую он, например, не любит. Тогда я услышала это слово от него в первый и в последний раз. Ведьма же, как оказалось впоследствии, угадала его признание чуть раньше – до того, как он, лишь с её позволения, выбрался из чащи ко мне. Иначе я и не узнала бы ничего о его любви.
Хотен так устал после тяжёлой дороги, что ненадолго задремал подле меня, взяв слово, быть рядом после его пробуждения. Дав обещание и погрузившись под громкое дыхание в раздумья, я осознала: мне суждено снова сбежать. Но сомнения разрывали и так разбитое сердце. Не хотелось вот так жестоко бросать его, но это было лучше, чем посеять в его душе слепую веру, растоптав её потом. Мне предстояло всю оставшуюся жизнь посвятить себя совершенно иному делу. Ни о каком семейном быте не могло идти и речи. И когда я уже была готова выскользнуть из объятий любимого и отправиться дальше к назначенной цели, недалеко от нас появилась ведьма.
Никакого грохота и дыма или прочих устрашающих явлений не было: она просто стала медленно проявляться на поляне, пока не показалась полностью. Увидев, что появилась чуть дальше, чем сидели мы, женщина с тяжёлым вздохом заковыляла к нам.
Когда она подошла и, кряхтя, присела возле меня. От неё пахнуло душистым мхом и сосновыми шишками, словно старуха только что лежала на лесной подстилке. И я догадалась: запах – её собственный, пропитавший тело и душу после выбранной жизни в лесу. Стало грустно. Ведь такой выбор подразумевал отказ от всего: никаких привязанностей, никакого общества, никаких радостей жизни – только изоляция и отчуждение. Простыми словами, теперь и мне предстояла полная одиночества жизнь.
Ведьма долго сидела молча. Её голова была склонена к ручейку, журчащему размеренно и усыпляюще. Она вслушивалась в тихое рокотание, словно он шептал какие-то важные слова. И, думаю, это было действительно так. Потом она резко повернулась, пристально всматриваясь уже в мои глаза.
– Ты его тоже любишь, – внезапно сказала она.
Слова хлыстом стеганули по сердцу, но я постаралась придать лицу холодное выражение, чтобы ведьма не догадалась об истинности своего предположения.
– Ой, вот не надо, по тебе и так всё видно, – она пыталась вызвать меня на откровенный разговор, но я молчала. Не хотелось бередить рану ещё больше. Ведьма продолжала:
– Тебе эта привязанность сильно помешает на службе, но благодаря ей ты поймёшь всю важность предназначения. Думаю, тебе не стоит упрямиться: можешь подарить своему избранному ещё денёк. Но после я жду тебя, сильно не задерживайся. У тебя очень много работы.
Старуха не без труда поднялась и исчезла.
Итак, я получила отсрочку, по прошествии которой мне всё равно предстояло найти поляну, где живёт Хранительница Леса, и посвятить себя чему-то важному. Грусть понемногу отходила. Эта встреча давала понять, что и ведьме не чужды нежные, земные чувства. Вероятно, за столько лет она не превратила своё сердце в камень и понимает каково это – любить и быть желанной. Именно это и успокаивало, вселяя уверенность, что не всё потеряно в человеке. В любом.
Очнувшись от недолгого забытья, Хотен крепкой рукой схватил моё запястье, словно проверяя, на месте ли я. И только после этого его глаза открылись. Он не желал меня отпускать, однако принимал мой выбор.
Мы провели чудесный день: питались ягодами, волшебным образом появляющимися на поляне, купались в роднике, а затем обсыхали на жарком солнце. Вечером же отыскали ветки ели и сосны и соорудили уютный шалаш. В ту ночь я поняла: Хотен навсегда останется в моём сердце. Что мне предстоит просыпаться по ночам от тени его голоса в голове – и меня это устраивало. Ведь именно память будет связывать меня с человечеством, от которого я ухожу.
В тяжёлые времена, зачастившие погостить в настоящем, я всегда вспоминаю тот день, словно светлый лучик отделяющий меня от тьмы. После отведённой отсрочки я снова отправилась искать поляну – на этот раз, чтобы окончательно отдаться делу своей жизни. И уже тогда я несла под сердцем тебя, Ванечка.
***
Фаня замолчала, сказав главное: она – мать Ваньки. Раньше он думал, что его мама умерла. Отец мало рассказывал о ней, лишь частенько с нежностью смотрел на сына, словно ища в его чертах эхо любимой женщины. Теперь-то Ванька догадался, отчего отец так оберегал его: не получилось спасти любимую, а ныне и сын пропал. Ваньке стало тревожно, ведь он оставил отца в жуткой безызвестности. Что же с ним стряслось, когда наутро его встретила пустая сыновья лежанка?
Зная продолжение истории, Илья нахмурился. Ему не очень-то нравилось, что в итоге маленькому мальчику пришлось остаться одному, точнее, без матери, без тёплых, понимающих глаз, часто видящих много больше, чем отцовские.
– Через девять месяцев, на пороге семнадцати лет и в начале моего обучения – которого не должно было случиться, – разным премудростям, появился на свет ты, – продолжила Фаня погрустневшим голосом. – Моя наставница, Мо́ра, поведала, что не чувствует в тебе никаких магических способностей. Она поделилась виде́ниями, в которых на протяжении долгого времени тебя нет рядом со мной. Ведьма посоветовала не мучить твою невинную душу колдовским обществом и отдать отцу. У меня было два пути: либо ослушаться знаков, оставив тебя при себе, либо отдать на попечение не менее близкому человеку. Мне долго пришлось колебаться, но потом я решила: ты мальчик, юноша, в будущем – мужчина. Тебе предстоит обучиться определённому ремеслу, остепениться, завоевать сердце какой-нибудь красавицы. Мне думалось, что расти с образцом для подражания, с отеческим наставлением тебе будет сподручнее. Нет ничего хуже для парня, чем бабское общество. А только оно у меня и было.
Фаня примолкла.
– Ты, наверно, хочешь узнать, что же тогда тут делаю я? – вступил в разговор Илья. Он сказал это бодрым, храбрящимся тоном, словно никакой исповеди сейчас и не было.
– Да, можно и это узнать! Почему бы и нет? Особенно после новости о живой родной матери, оказавшейся ведьмой, – недовольно отозвался Ванька, не заметив, как сжалась Фаня. Было больно признавать, что он чего-то лишился за свою пока ещё короткую жизнь. Но такова человеческая доля: приходится чем-то жертвовать. Ванька вырос бы либо не зная отца, но под уютным крылом матери, либо получилось, что есть. И уже невозможно понять, что стало бы лучше для него.
Но больше всего Ванька не понимал, как можно было отказаться от обычной жизни и посвятить себя долгому служению неясному существу. Причём не имея возможности обрести близкого человека, вот так отречься от родных, просто уйти в изгнание и ради чего? Чтобы присматривать за Лесом, который со своим волшебством и могуществом не в состоянии самостоятельно справиться с человечеством? Пока что Ванька больше всего не хотел мириться именно с этой несправедливостью.
– Мы называем себя Хранительницами – просто и понятно, и вполне объясняет наше предназначение, – начала тихо оправдываться Фаня, но, заметив суровый и непонимающий взгляд Ваньки, замолчала.
Наступила неловкая тишина, которая, как понял Ванька, могла бы нарушиться лишь беспечным рассказом Ильи. Точнее, он надеялся, что рассказ окажется таковым, иначе пришлось бы взвыть от грусти и просто-напросто сбежать.
– Илья, что же ты? Как тут оказался? – Ванька решил нарушить молчание, чтобы не быть уж слишком неблагодарным за вылитую на бедную голову горькую правду.
– Эта история намного короче, чем… – Илья запнулся, стрельнув глазами в Фаню. – В общем, меня так же призвал Лес. Так сказать, попросил о помощи и направил в этот дом. Родился же я задолго до твоего, да и Фаниного, рождения, но до прихода на поляну ни про каких лесных ведьм не ведал. Где и когда именно я родился, тоже не помню. Возможно, родители меня бросили, узнав, кем я являюсь, а может, были оборотнями и их убили. Теперь это невозможно узнать. В начале жизненного пути я был, как и обычный человек, очень слаб и хрупок, но годы брали своё, делая меня старше, осмотрительнее и сильнее. Теперь я могу с лёгкостью нести на себе человека, бежать сутками и практически не уставать, видеть в темноте, чувствовать запахи на больших расстояниях. Короче, я стал полноценным оборотнем, вот, правда, шкура мне выпала немного необычная. Где ещё ты видел оборотня-вепря?
Казалось, Илья вполне серьёзно задал вопрос, некоторое время ожидая ответа. Чтобы не предстать невеждой, Ванька отрицательно покачал головой, как бы говоря, что нигде, ты первый и единственный.
– Вот то-то же! – гордо закончил Илья.
И снова наступило неловкое молчание.
Ванька принялся ковырять край стола, чтобы хоть чем-то занять руки, пока в голове проносился вихрь разнообразных образов и мыслей. Илья взялся подъедать оставшиеся сушки, задержавшиеся на столе. Фаня же глубоко вздохнула: ей было грустно, что сын, родная кровь, отреагировал не так, как она рассчитывала.
Фаня надеялась, что после открытой правды Ванька бросится к ней в объятия, приговаривая, как ему не хватало её. На деле же он больше стал переживать за отца. С одной стороны, Фаня понимала: это правильные чувства, возникшие у ребёнка, росшего с одним родителем и ничего не знавшего про второго. Но с другой – досада мутным дымком просачивалась в душу несчастной ведьмы. Верно, она не воспитывала и не участвовала в его жизни, но она следила. Да, следила. Разве не она тогда спасла его из реки, приказав сому вытолкать Ваньку на поверхность? Или не она эхом вывела из чащи заблудившегося молодого и неопытного Ваньку-грибника? Она всегда незримо находилась рядом с ним во время его взросления, он же сам её не замечал. Фаня встряхнулась, заменяя свою досаду виной, которую и должна была испытывать. Она сама отдала его. Это было только её решением, хоть и принятым с лёгкого намёка Моры – предыдущей ведьмы.
На этой мысли Фаня запнулась. Мора утверждала, что у мальчика нет никаких способностей и ему легче будет жить с обычными людьми. Но ведь сейчас Ванька находится в избе лесных ведьм, а Фаня собирается просить у него помощи. Лес поведал, что только Ванькины способности могут помочь в этой нелёгкой борьбе со Злом. Но какие такие способности, если ничего не должно быть? И вдруг теперь в Ваньке найдётся хоть капелька волшебного и необычного, разве не зря тогда Мора подтолкнула Фаню отправить сына к отцу? Что-то тут не сходилось.