000
ОтложитьЧитал
– Ну всё, Муравьёв, тебе конец, – сказал капитан Гришин, разглядывая чернильные пятна. Он был нашим курсовым офицером и по совместительству партийным секретарём.
Я был уже на третьем курсе и за несколько лет выучил все шуточки старшего начальника. Стоял и скорбно ждал, пока он насладится своим превосходством и перейдёт к делу. Как ни странно, но в этот раз воспитательная работа Гришина закончилась, не успев начаться. Он достал из тумбочки маленький пузырёк с завинчивающейся пробкой и сказал:
– Предлагаю сделку. Я тебе даю флакон с волшебным настоем, а ты выполняешь одно моё желание.
– А что это за настой? – спросил я, зная заранее, что желание будет не сложным и пристойным.
– Это раствор хлорки. Удаляет фиолетовые чернила на раз. Ты думаешь, почему я всю служебную документацию веду перьевой ручкой. За всю службу ни одной помарки или подчистки. После каждой проверки – благодарность. Я тебе и ватку дам. Скрутишь тампон, обмакнёшь в хлорку и аккуратненько все чернила сотрёшь. А я потом все печати тебе снова проштампую.
– А какое желание?
– Пойдёшь сегодня в Петроградский райком, там будет какое-то мероприятие, по подготовке к празднованию семидесятилетия Брежнева.
– И что мне там делать?
– Думаю, как обычно, – изображать нерушимый блок коммунистов и беспартийных.
– А если меня что-нибудь спросят?
– Что?
– Ну не знаю…
– Тогда будешь действовать по обстановке, как учили. Но уверен, никто там тебя ничего не спросит. Там будут торжественное собрание снимать. Надо, чтобы в зале люди сидели… Разные. Ты будешь в парадной форме олицетворять наши славные Вооружённые силы. Внешность у тебя вполне фотогеничная. Я думаю справишься. Будем потом тебя по телевизору смотреть.
– А Брежнев будет?
– Что, боишься, целоваться заставит?.. Не бойся. Брежнева не будет. Но Романов может быть. Так что не расслабляйся. В буфет сходи. По такому случаю там, может быть, бутерброды с красной рыбой выбросят.
Раствор хлорки уничтожил чернильные пятна без следа.
Что было на собрании в райкоме я не помню. Проспал. Наверное, поэтому я и не сохранился в кадрах кинохроники. Справа от меня сладко посапывал ветеран-рабочий, пиджак которого был увешан фронтовыми медалями вперемешку с почётными знаками ударника и победителя в социалистическом соревновании. Слева боролась со сном крупная женщина средних лет в синем кримпленовом костюме с пышной белокурой башней на голове. На лацкане её пиджака блестел эмалевый ромбик с открытой книгой, на которой было написано: «Отличник народного просвещения».
При выходе из зала я увидел Надю.
Она шла в окружении молодых весёлых комсомольцев, одетых в модные приталенные костюмы с белыми рубашками и яркими галстуками. Они ещё не знали, что всего через десять лет будут активными участниками перестройки, а через пятнадцать поделят между собой землю, заводы и фабрики. Кто-то из них станет олигархом, а кто-то сядет в тюрьму или ляжет в могилу.
Хотя, может быть, Надежда мне только померещилась.
Реально я встретился с Надей Гречихиной только через три года. Как она и предсказывала, после окончания Академии меня распределили в Мальцево, в наш научно-испытательный центр. Родственные связи сыграли, конечно, некоторую роль в моём назначении, но чужого места я не занял, так как учился хорошо, а гонка вооружений и постоянное военное противостояние с Америкой способствовали расширению оборонных исследований.
Вновь прибывший сотрудник начинает службу с посещения нескольких обязательных кабинетов. Для начала, естественно, – отдел кадров. Потом следует определиться с финансовым и вещевым довольствием. Побеседовать с сотрудником особого отдела – так просто, для знакомства. И наконец – встать на партийный учёт, для ведения которого в политотделе за железной дверью была выделена специальная комнатка, где в бронированных сейфах хранились учётные карточки на всех коммунистов воинской части, а может быть и всего Мальцевского гарнизона.
Заведовала партийным учётом Надежда Константиновна Гречихина.
– Привет, – сказала она мне. – С приездом.
– Здравствуйте, – нейтрально ответил я, не зная как, «на ты» или «на вы», надо обращаться к партийному чиновнику.
– Давай партбилет, – сказала она, не замечая моего смущения, и стала переписывать учётные данные в толстую тетрадь.
Я осмотрелся. Большую часть длинной комнаты занимали железные шкафы и сейфы. На противоположной стене через толстую решётку уныло белело окно. Рабочий стол заведующей партучётом скрывался позади массивного деревянного барьера, какими со времён Николая Васильевича Гоголя государевы слуги отгораживаются от назойливых посетителей в бесчисленных присутственных местах необъятной Российской империи.
С левой стороны от стола из побелённой стены рыбьим глазом торчали круглые электрические часы с выпуклым стеклом. Стрелки часов замерли в положении десять часов десять минут. Современные маркетологи считают такое положение наиболее выигрышным для рекламы. Циферблат хорошо виден, а стрелки напоминают улыбку, что вызывает у покупателя подсознательно положительную реакцию. Сомневаюсь, что кто-нибудь думал о подобных глупостях в эпоху развитого социализма. Часы замерли в таком положении уже много лет назад, сразу после очередного ремонта, когда штукатуры нечаянно оборвали и замуровали в стену электропровод.
С правой стены, лукаво прищурившись, смотрел на меня… товарищ Ленин, навеки запечатлённый Николаем Андреевым в желтоватых тонах. Портрет был вырезан из журнала «Огонёк» и обрамлён ажурным позолоченным багетом, который по стилю совершенно не подходил к рисунку, но однозначно демонстрировал высокую степень любви и уважения к персонажу. Сверху рамку обвивала цветочная гирлянда, увешанная оранжевыми коробочками физалиса, похожими на китайские фонарики. Пахло растворимым кофе и шоколадными конфетами. А в моей голове крутилась великая строка Александра Блока: «… в белом венчике из роз – впереди – Исус Христос».
Сплетни – неотъемлемая часть жизни дружного трудового коллектива. За чаем с ванильными сухарями я узнал много интересного. Наше управление по партийно-политической линии курирует Николай Тарасович Фомин, инструктор политотдела. Надя Гречихина – девушка хорошая, засиделась в девках и стала совершать неприличные поступки. Попыталась соблазнить Николая Тарасовича, и все это видели. А он её отверг. Потому что, во-первых, она ему не нравится, а во-вторых, он уже женат и жену свою Наташу очень любит. Хоть и политработник…
Политработников в армии никогда не любили. Лишний чужеродный элемент. Проповедуют, но не священники; в душу лезут, но не психологи; нормальной профессии не имеют и дружбу водят только между своими.
Я этого Николая Тарасовича знал плохо, два раза только близко пересёкся. Первый раз, в команде молодых лейтенантов помогал ему переезжать на новую квартиру. За что после целого дня таскания мебели на четвёртый этаж без лифта мы не удостоились не только благодарственного обеда с рюмкой водки, но даже кружки горячего чая. Не понятно, куда чайник запропастился, – виновато объяснила его Наташа. У замполитов, как оказалось и жёны такие же…
А через несколько лет я его случайно обидел. Делал доклад на политзанятиях о роли науки в военном деле – удивительно глупая тема для сотрудников научно-испытательного центра – и сказал, что метеорология – недостаточно исследованная область знаний. Прогнозы редко сбываются. При этих словах Николай Тарасович, который пришёл нас проверять и тихонько дремал в уголке с блокнотом в руках, оживился и спросил:
– А вы, товарищ капитан, что собственно имеете против метеорологии?
Завязалась дискуссия, в результате которой мы с удивление узнали, что инструктор политотдела не всегда был таковым, а в начале своей карьеры закончил авиационное училище по специальности военная метеорология и даже служил на военном аэродроме пока не разобрался, где кормят сытнее, а спрашивают меньше.
– Извините, что невольно вас обидел, – сказал я в заключении. – Я не знал, что вы метеоролог. Я думал, что вы политработник.
– Я, к вашему сведению, товарищ капитан, – гордо заявил он и черкнул карандашом в блокноте, – в первую очередь – коммунист, во вторую – политработник, а уже в третью – военный метеоролог! И именно в таком порядке!
Партийная стойкость и коммунистическая принципиальность Николая Тарасовича проявились и на его личном фронте.
– Ты, говорят, нашего Тарасыча обидел? – сказала мне Надя при случайной встрече в магазине.
– Я не обижал. Он сам обиделся. Выяснилось, что он в душе метеоролог.
– Так ему и надо… С ним вообще никаких прогнозов не сделаешь. Нет бы прямо говорил, а то всё изворачивается…
– Понятно. Он ведь замполит.
– Это ты мне брось! Обойдёмся без критики. Если ты забыл, то я сама в политотделе работаю… Я тебе не про политику толкую, а про Тарасыча… Товарищ Ленин нам что завещал, помнишь?
Я осторожно промолчал. Очередь продвинулась на одного человека.
– Товарищ Ленин завещал нам: быть искренними друг с другом, и особенно с женщинами… А он?.. Представляешь… Ходил-ходил ко мне в партучёт… То копирку для машинки попросит, то скрепки и кнопки ему нужны. Я расслабилась… Думала он с хорошими намерениями… Испекла как-то пирог с капустой. Ты же знаешь, я хорошо пироги с капустой пеку. Это мой конёк…