000
ОтложитьЧитал
– Видите? – выждав несколько минут, спросил Комиссар.– А теперь зажмурьтесь и посмотрите на это спокойно и отстранённо. Посмотрели?
– Посмотрел.
Мне показалось, что сквозь прищур я вижу двор детства, только вместо храма старая водонапорная башня у колхозного рынка.
– И что?
– Ничего определённого. Всего понемногу, как… в оливье!
– Браво! Точнее не скажешь! – Мне показалось, что не меня несколько раз опустили бетонную плиту – так комиссар похлопал меня по плечу. – Вот это и есть Чёрный Квадрат! – Тут он обдал меня таким перегаром, в сравнение с которым исчадие ада – невинный дымок от спички! – И вы – его Председатель! Чёрный Квадрат, как истинное этическое воплощение солнечной стороны жизни! Каково!
– Весомо и однозначно, как приговор! – честно признался я. Нет-нет, серьёзно, его слова глубоко запали мне в душу! – Тогда вопрос!
– Валяйте!
– Если я – этическое воплощение, то зачем тогда вы?
21.
– А мы, извините, только фильтруем. Если что – по балде! Так что всё теперь в ваших руках! Рулите правильно и когда-нибудь куда-нибудь доедете!
Не знаю, откуда это, но меня не покидало ощущение, что богатырь всё время произносит чужой текст – так не вязалось всё сказанное им с его сногсшибательным, эпическим раздолбайством!
Добрыня Никитич вернулся к столу и всё-таки осушил стакан, в результате чего количество пятен на рубашке увеличилось вдвое.
– Слева по коридору бывший спортзал. Теперь это ваш офис. Ваше министерство. Ваш командный пункт. Ваша звёздная пристань, чёрт вас всех задери! Могу перечислять ещё полчаса. Могу, но не буду! – И повторил, как-будто кто-то сильно настаивал на перечислении, – Не буду и всё!
– Ну и правильно, – поддержал я Комиссара. – И не хер тут!
Видно, в знак особого расположения, он собирался дать мне по морде, но я увернулся, при этом больно ударившись головой об оконный косяк!
Он с трудом нашёл рабочий стол, а на нём – уже только исключительно на ощупь – нужную бумагу.
Я всё ещё находился возле окна и видел, как Площадь Вздохов пересёк духовой оркестр, исполняющий марш Лейб-гвардии Преображенского полка. Виду того, что сильно фальшивил бас-кларнет и ещё сильнее – почти все медные, включая литавры, мотив угадывался с трудом. Музыкантов это, впрочем, совсем не беспокоило, ребята были, как один, веселы и бодры, не сомневаюсь, что каждый из них смертельно бы обиделся, назови вы его Сальери, а не Моцартом!
Я хотел спросить, кто они и по какой нужде в столь поздний час отпечатывают по брусчатке, но, трезво оценив возможности Комиссара, понял, что до ответа не доживу. Добрыня Никитич поманил меня рукой, передал распечатку и, удостоверившись, что я крепко держу её в руке, бессильно склонил буйну голову на стол. Читай – на плаху!
Пока за мной не придут, сам я решил никуда не двигаться. Доел салат, глотнул вина и принялся изучать бумагу. То был крайне важный и любопытный документ, выданный мне Важным Специалистом. Прочтём его вместе!
Для служебного пользования.
РЕКОМЕНДАЦИЯ.
( Дана для вступления в члены ВКП(б) пациенту Дзержинскому З.Ф. )
В результате предварительного собеседования с пациентом Д.З.Ф, были выявлены следующие основополагающие аспекты его личности: как положительные, так и отрицательные.
Положительные:
Характер мягкий, но неуравновешенный. Легко поддаётся убеждениям в случае их убедительности.
Темперамент средний, временами вялый и мизантропический.
Лоялен и общителен. При этом не способен к проявлению глубоких чувств, таких, как любовь, ревность и ненависть. Скорее всего, следствие воспитания в сочетании с генетической предрасположенностью.
Полное отсутствие каких-бы то ни было личных привязанностей.
Эмоциональная и экзистенциальная зависимость от конкретных климатических условий. Крайняя неустойчивость политических взглядов и низкая социальная активность.
22.
Склонность к самопожертвованию. Смутное целеполагание. Проникновение в суть вещей на инстинктивном уровне. Отсутствие персональных потребностей и рефлексии в анализе событий и явлений.
Возраст максимальной дееспособности и невозможность обнаружения точек приложения энергии.
И, наконец, самое важное качество данного пациента: спонтанное амёбно-улиточное миросозерцание, открывающее неограниченные возможности несистемного порядка.
Отрицательные (см. пункт 1).
Подпись: Важный Специалист.
Прочитанное не произвело на меня никакого впечатления, может, потому и дали почитать. Узнал ли я что-то новое о себе? И да, и нет. Слова могли быть такие, а могли и другие, суть оставалась одна: лучшей кандидатуры на роль Председателя ЧК не найти. Об этом мне позже сказало моё «Я» – типа, как нельзя быть чуточку беременной, так невозможно сойти с ума наполовину. Но твой случай особенный, вернее – наш случай. Если его использовать с умом, можно хорошо навариться! Такая вот у них логика!
Алконост подоспела вовремя, а как иначе? Зашла тихонько, покашляла в кулак.
Тихо так, чтобы, не дай бог, не разбудить вулкан:
– Идём?
Я смутился – не знаю, куда бумагу сунуть!
Девушка тоже как-то напряглась, потому что оркестр как раз стих и остался в нашей с ней жизни один только храп, да посвистывание.
– Вы на стол её положите, – предложила девушка. – Она ж для служебного пользования. У меня примерно такая же была. С тем же содержанием. Как сейчас помню: «Отсутствие персональных потребностей и рефлексии…
Забыла!
– В анализе событий и явлений».
– Точно!
И мы пожали друг другу руки. Мне это, помню, так понравилось! Понравилось держать её руку в своей! И приятно и страшно – она же всё знает, о чём я думаю! Это как держаться за оголённый провод!
– Персональные потребности есть у каждого, – сказала Алконост, – это неправда. Вот вы, например, мечтаете о мягкой подушке и скрипучему одеялу, не так ли?
– Именно, скрипучему, – согласился я.
– Что ж, попробую приблизить этот счастливый миг! Только не отставайте, держитесь ко мне поближе. Хорошо?
– А то?
– Очевидное-Невероятное не любит новичков и вы об этом прекрасно знаете! И потом, вы сейчас на пике событий, тут важно не свалиться вниз!
Мне показалось, что в этот момент она распустила крылья! И, о, счастье, я тоже!
Сколько длился наш полёт, я не помню! Но зато помню Чёрный Квадрат под нами и то, что я вижу его целиком, говорило в пользу того, как высоко мы забрались!
23.
Хочу описать этот момент поподробнее. Я думаю, не трудно представить себе, что вы летите на самолёте. Внизу, куда не глянь, сплошное море огней: красных, синих, розовых, фиолетовых и, Бог знает, каких ещё! Вся поверхность земли откликается на ваш взор миллионами цветовых оттенков и этот световой напор
настолько интенсивен и настойчив, что в какой-то момент у вас начинает кружиться голова и вас буквально физически тянет блевать! Каждый цвет – это не просто оттенок цветовой палитры, но ещё и выражение определённой эмоции: красный – гордыня, оранжевый – спесь и ханжество, фиолетовый – непомерные амбиции, пурпурный – зависть и высокомерие и всё в таком духе! Вы, конечно, этого не понимаете, но блевать вас тянет как раз именно поэтому! Оттого, что Земля целиком в плену всей этой человеческой мерзости, которая, оказывается, и выражает собою
высший предел цивилизации! И, когда, кажется, что вы от всего этого готовы сойти сума, горизонт начинает разъедать тёмная прореха! По мере вашего приближения, она растёт и ширится, взгляд ваш, почувствовав спасительную темноту, устремляется ей навстречу и вы уже не можете желать ничего иного, кроме того, чтобы осточертевшее, беспредельное пиршество цвета и света, наконец, погрузилось в это спокойное величественное Отсутствие чего бы то ни было, туда, где ещё ничего не начиналось! Вот это и есть Чёрный Квадрат, откуда может появиться нечто небывалое и неосуществлённое. Всё чудо в том и состоит, что ещё ничего нет! А главное, у тебя есть выбор и, если ты захочешь, ничего и не будет! И это здорово! Это грандиозно! Пока вы этого не осознаёте, но дайте время и всё придёт.
Всему нужно своё время!
В комнате, где я пришёл в себя, лежа на кровати, кроме меня никого не было. Осмотрелся – так себе каморка, не доставало только нарисованного на холсте, очага. Кровать, тумбочка, на полу затасканный коврик с инвентарным номером и картина Малевича на стене. Та самая. Был ещё, правда, туалет с умывалкой, что меня сильно порадовало!
В атмосфере явно ощущался запах варёной картошки вперемешку с пряными ароматами нестиранных носков. В коридорчике у двери стоял мой чемодан, я ему порадовался будто близкому родственнику, на которого получил похоронку!
Поднявшись в туалет, я обнаружил на тумбочке записку от Алконост, написанную какими-то малопонятными буквами, складывающимися в ещё более непонятные слова. Разгадка была в конце письма, в котором она сообщала о том, что события последнего дня меня так сильно измотали, что я непотребно уснул, не добравшись до кровати. Она раздела меня до трусов и уложила. «Спите спокойно и ни о чём не волнуйтесь, с вами всё будет хорошо. На всякий случай пишу записку на португальском! Спокойной ночи и с добрым утром. Алконост».
Как-то странно мне всё это показалось – если я могу читать по-португальски, то тогда при чём здесь эта тумбочка, этот вонючий ковёр и облупившиеся стены?
– Сходи сначала, куда хотел, потом всё объясню.
Снова «Я»! Не надо было просыпаться, авось пронесло бы!
– Вот именно что – пронесло! – Хихикнуло «Я» подленько. – Не волнуйся, теперь я уже долго не появлюсь. Дам кое-какие указания и – спокойной ночи, малыши! Иди в туалет, а то я тоже страдаю!
Сходил, куда надо, снова сел на кровать, сижу, как дурак.
– Что значит, «как»? – снова хрюкнуло «Я».
Кто-то прошёл по коридору, постучался в соседнюю дверь.
Открыли.
– Игрушки все готовы, проверили? – спрашивает тот, кто в коридоре.
– Все, – отвечают из палаты.
24.
– Вешаем только сертифицированные, надеюсь, вы это помните?
– На том стоим!
– Тогда завтра после дождичка. Завтра же четверг у нас?
– У нас – да. Если учитывать, что сегодня воскресенье, то без вариантов.
– Значит, до завтра!
Такой вот разговор. Воспроизвожу буквально слово в слово!
Говорили мужчина и женщина. Мне показалось, я уже где-то слышал эти голоса, типа в «Новостях» или вроде того. Таким голосам доверяют на слово и относятся к ним, как к истине в последней инстанции.
– Значит, дело такое… – Это уже «Я». – Твоё начальство открыло на меня тихую охоту и может в любой момент застукать, поэтому я на какое-то время должен буду исчезнуть. В принципе, всё очень плохо. Представь, что твоя палата – это
лучшее, что здесь есть! Место практически заброшенное. Финансируется по остаточному принципу. На прошлой неделе в два раза урезали паёк и отключили электричество.
– Чёрный Квадрат? – Я кивнул на картину.
– Именно. Чернее не бывает. Короче, люди мрут, как мухи. Поэтому оставаться здесь в полном уме и здравом рассудке не безопасно для жизни. Что до меня, то я постараюсь всё это время держаться на максимальном расстоянии. Ну вот, всё вроде.
– Постой, паровоз! – Мне не хотелось, чтобы «Я» уходило так быстро, мы всё же не чужие. – Я про оленя хотел спросить? Ну, который провожал меня? Почему олень? Откуда олень?
– Из сорок восьмой квартиры. Электрик Митя. Он на смене был, а к жене его парень приходил и ты, будто слышал за стенкой охи, да ахи! Ну и сказал Мите при встрече, что он теперь рогатый! Мите это не понравилось и он позвонил в диспансер. Но зато ему понравилось, что соседняя квартира освободилась. Вот он и пришёл проститься. Как не прийти! Ты чего приуныл?
Я почувствовал на плече руку, свою руку – тёплую и родную!
– Ну всё, пора мне! Будь здоров, приятель, подключаемся к собственным источникам питания! Да, и вот ещё что – чемодан я забираю с собой.
В детстве родители несколько раз сдавали меня в санаторий. Именно – сдавали, другого слова не подберёшь! Село Дундук. Ничего особенного – просто чаще, чем у других болела голова. А в санатории этом – жуть с тележкой! Хочешь, чтоб здоровый ребёнок заболел – милости просим в Дундук! Но я – ничего, освоился как-то. Всем укольчик – и мне укольчик! Всем апельсинку – и мне апельсинку. Хватило здоровья! А вот чего я больше боялся, боялся по-настоящему – с надрывом, так это прощания с родителями. Они меня на мотоцикле привозили, и вот стою я в воротах, отец по стартёру топает – раз топает, другой, третий, а я Бога молю, чтобы мотоцикл не завёлся. Но он заводится, мама забирается в коляску и они уезжают. И всё, на какое-то время жизнь для меня заканчивается. Может всё специально так в жизни устроено и это подготовка к неизбежной смерти?
Вот такое у меня было чувство после «Моего» ухода. Только на этот раз мотоцикл завёлся сразу и время счастливой надежды сократилось до нуля.
4.
КОНСИЛИУМ.
25.
С утра, пока я спал, прошёл дождь. Я слышал его сквозь сон. Дождь сквозь сон – это подарок Бога! Один из немногих, что хранятся в его скудном наградном фонде. Было так хорошо и спокойно и, как бывает в такие минуты, совершенно неважно, сколько тебе лет, весна сейчас или осень и какая у тебя зарплата? Шёл дождь и мне почему-то верилось, что сегодня меня ожидает хороший день!
Я лежал на широкой кровати, в приличной комнате – чистой и ухоженной. Здесь было всё для комфортного и беззаботного существования. Это я понял сразу, как только открыл глаза. Открыл и тут же закрыл. Решил сыграть в «угадайку». Представлю себе что-то и проверяю, то ли, там ли и так ли? Такая-то люстра, хоп и – прям такая, какую загадал! Шторы, бабах и – всё сходится: расцветка, материал, длина! Дальше: цвет паркета, узор на обоях, даже запах – весеннего морского бриза: всё, как говориться, в яблочко! Единственное, что не требовало дополнительной проверки, это репродукция, висевшая на том же самом месте, что и вчера.
Радость пробуждения возросла многократно, стоило мне распахнуть шторы! Даже вечером, в отсутствие солнечного света, я нашёл Очевидное-Невероятное весьма привлекательным и гостеприимным, чего уж говорить о том, какой восторг оно вызывало у меня днём, когда даже самое Невероятное становилось Очевидным!
С удовольствием совершив утренние процедуры, (прежде столь нелюбимые мною), я с приятным шуршанием откатил зеркальную створку шкафа и обнаружил внутри несколько костюмов, висящих на плечиках. Это мало походило на содержимое моего чемодана, воспоминания о котором заняли у меня ровно три секунды. Все костюмы были в безупречном состоянии, что-то мне подсказывало, что сегодня я должен надеть что-нибудь строгое и деловое, соответствующее моему новому назначению.
И кожанная тужурка, и галифе, и сапоги – всё подошло идеально! Только облачившись в обмундирование полностью, я с удивлением обнаружил, что костюм мой был покроен по старинному образцу и носил явный отпечаток прошлого. И меня это, признаться, здорово порадовало! Часто мне казалось, что лицо у меня какое-то уж совершенно не современное и к нему вполне бы подошло что-нибудь из минувших времён – в самых смелых фантазиях, это, например, могла быть греческая туника или латы римского легионера! И вот теперь я наблюдал нечто подобное, пусть не император в пурпурной мантии, но уж Железный Дровосек, изживший свои девичьи комплексы – точно!
В дверь постучали.
«Что ж, – подумал я, красуясь перед зеркалом, – как раз вовремя!»
В коридоре стоял молодой красивый человек в форме ВВС. Я сразу узнал его – это был Гагарин. Я подумал, немножко необычно видеть его на пороге своего дома в столь ранний час!
– Доброе утро, – обратился он ко мне со своею привычной улыбкой. – Я вас не разбудил?
– Ну что вы, что вы! – Я засмущался, хоть и понимал, что по рангу мне это вряд ли позволено. – Вы не представляете, как я рад я вас видеть. Именно, вас! Проходите, присаживайтесь.
Космонавт принял моё приглашение, мы прошли в комнату и сели за стол. Хотелось достать из бара коньяка, но я, если честно, постеснялся. Кажется, Гагарин раскусил меня.
– Зря смущаетесь, – сказал он просто, по-приятельски. – Это хороший коньяк. Вкусный и весьма полезный.
Я слушал его и думал, какой же у него приятный голос!
26.
– А главное, – продолжал мой гость с тою же доброжелательностью, – в нём нет ни капли алкоголя, о котором так часто пишут в своих утопиях научные фантасты. Вот начитаешься таких и жить не хочется. А ещё лучше джин. Он делается из можжевельника, известного своими тонизирующими свойствами. Мы часто пьём его перед полётом!
Тогда выпили и мы. По вкусу напиток сильно напоминал микстуру Павлова.
– Ну как? – поинтересовался Гагарин.
Я утвердительно кивнул и показал большой палец.
– Не имеет противопоказаний даже при беременности и лактации. – Космонавт украдкой осмотрел мой живот. – Представляете? Ну, хорошо… Теперь о деле. Мы вас тут все очень ждали. Вы не представляете, насколько своевременным оказался ваш визит! Так что, примите наши искренние поздравления: и с прибытием, и с назначением!
Мы пожали друг другу руки.
– Я видел вчера ракету возле Храма, – мне показалось, что дальнейшее молчание может быть воспринято как неучтивость. – Ваша?
– Моя.
– Собираетесь лететь?
– Ещё бы! Дело всей моей жизни!
Мы выпили ещё. Никогда раньше коньяк не казался мне противным до такой степени!
– Один летите? – спросил я вообще ни к селу, ни к городу, хотя по-настоящему меня заботило только одно – как всё это проглотить до конца?
– Мысленно со мною вся прогрессивная часть человечества! – как «Отче наш» выпалил космонавт.
– Это верно!
Я прополоскал рот слюной и глубоко вздохнул. При этом мне хотелось как-то поддержать этого чудесного улыбчивого парня!
– Через полчаса мы должны быть в офисе ЧК. Там вас будут ждать представители Консилиума, так называется наш высший государственный орган управления. Сразу предупреждаю, сколь бы широки не были их полномочия, члены Консилиума – это простые, душевные люди, только облечённые в белые одежды. На повседневную жизнь страны они непосредственного давления не оказывают – Консилиум решает лишь самые насущные вопросы, вопросы жизни и смерти. Передаточным звеном между верховной властью и гражданским обществом является Верховный Комиссар, иногда его ещё называют Регистратором, а его ведомство Регистратурой. Регистратура – второй по значимости институт ВКП(б). – Гагарин доверительно заглянул мне в глаза, а лучше сказать – в душу. – Алконост предупредила меня о степени вашей компетенции, надеюсь, я ничего не напутал?
– Всё точно, – похвалил я космонавта. – Точность – вежливость королей…
– И космонавтов, – добавил Гагарин и простодушно рассмеялся. - Почему-то Алконост сочла, что я лучше всех подхожу для роли проводника. Вы не против?
– Ну что вы, – признался я абсолютно искренне, – для меня это такая честь! А почему она не позвонила, разве так не проще?
– Вы имеете в виду сотовую связь? – Гагарина явно забавляло моё невежество. – Мы отказались от неё в самом начале. При всех очевидных достоинствах подобного типа коммуникаций, у него есть один не менее очевидный недостаток: пользование сотовыми аппаратами вызывает деперсонализацию. Вот скажите, лично вы хотели бы чувствовать себя одновременно Иваном Грозным, дворником Касымом и, к примеру… кухонной табуреткой?
27.
– Я – нет! – решительно сказал я.
– Вот видите? – Гагарин поднялся, подошёл к стене и долго рассматривал бессмертное творение Малевича. – Жуть какая – ни одной маломальской звезды!
Я подумал, что это замечание касалось также и его мундира.
– Сколько раз я видел эту картину, столько раз мне хотелось дорисовать хотя бы пару созвездий! А вам?
– Вообще – ни разу, – искренне признался я и тут же испугался, а не обидел ли я его?
Гагарин тем временем перевёл взгляд с картины на часы.
– Хорошо, отложим этот разговор до лучших времён. Вы готовы?
– Так точно! – отрапортовал я, чуть не сказав «Ваше благородие».
- Тогда на посошок.
– !!!
Через пять минут мы покинули спальный корпус № 1 и вышли прямо на Площадь Вздохов. А минутою раньше, проходя по коридору мимо соседской двери,
которая в тот момент была слегка приоткрыта, я услышал позвякивание стеклянных предметов, укладываемых в коробки, и тут же получил исчерпывающий комментарий на сей счёт. Оказалось, это комната министра культуры с труднопроизносимой фамилией Ждименяиявернусь. По фамилии её, впрочем, тут никто не называл – себе дороже, звали просто Арина Родионовна, чему она была несказанно рада! На сегодняшний вечер был назначен важный государственный праздник с ёлкой и ёлочными игрушками, так вот Арина Родионовна была его главным куратором.
– Поверьте, – сказал Гагарин, – нет в мире человека, который подбирает игрушки лучше неё!
Мы пересекли площадь по диагонали и оказались на главной улице страны, именно так с этого момента я буду называть территорию, где мне предстояло прожить лучшие дни своей жизни!
Улица называлась «Коридор» и вызывала только самые положительные чувства, когда хотелось петь! Это был тот самый Коридор, по которому мы с Алконост вчера добрались до лифта. Только вчера перед нами простирался тёмный тоннель, уводящий в неизвестном направлении, сегодня же это была дорога, ведущая к Храму!
На нашем пути встретились несколько точек общепита, офисов и прочих заведений, которые можно без труда найти в любом городе любой страны мира. Правда, тут они назывались несколько иначе, чем мы привыкли. Ну, например, вместо вывески «Чебуречная» здесь вы спокойно могли увидеть что-нибудь, типа «Прачечная», а там, где вы ожидали найти «Консерваторию», вам почему-то попадалась «Лаборатория». Был тут даже свой ПО, то есть, то, что принято расшифровывать, как Парк Отдыха. Являясь тем же самым по сути, местное ПО, тем не менее, «распаковывалось» несколько иначе, а именно, как Патологоанатомическое Отделение.
Всюду сновали люди примерно одного возраста, примерно одинаково одетые и примерно с одним и тем же выражением лица, которое мне не очень понравилось. Гагарину вот не доставало звёзд на тёмном небе, а мне так улыбок на их скучных лицах. Или слёз. Не хватало эмоций, люди казались отстранёнными или, может быть, отлучёнными от родного города и будто бы слегка стеснялись своего присутствия.
А, может быть, они, как и я, просто искали сбежавшего Себя…
28.
Транспортные средства попадались не так часто и лица водителей равно, как и у пешеходов, выражали некоторую озабоченность по поводу того, куда и зачем они едут. Вернее, идут. Потому, что в большинстве своём машины не имели возможности передвигаться самостоятельно, и их приходилось толкать, схватившись за специальные поручни, приделанные к ним сзади.
– Экономия топливных ресурсов, – сухо пояснил мой спутник. – Всё топливо уходит на ракету!
Поскольку Коридор был главной улицей, жилых палат тут не было. Насчёт «палат», кстати, Гагарин сказал, что это весьма показательное название. «Тогда, как жители прочих стран, – сказал он не без гордости, – живут в многоквартирных строениях, напоминающих муравейники, каждый второй житель нашей страны обеспечен, как какой-нибудь боярин или вельможа, собственной палатой каменной! Почему каждый второй? Потому, что палаты, в основном, предусмотрены на двоих!»
Из распахнутых дверей одного из кафе с ярким названием «Процедурное» доносились звуки песни «Ты не шей мне, матушка, красный сарафан», из чего
можно было заключить, что кафе арендовано работниками весьма лёгкой промышленности.
В целом же, повторяю, город произвёл на меня хорошее впечатление. Вчера, стоя за оградой, или, правильнее сказать, за границей и изучая внешние контуры Очевидного-Невероятного, я и представить себе не мог, что в его чреве скрываются такие огромные человеческие и инфраструктурные ресурсы!
Гагарина узнавали, многие пытались поздороваться с ним за руку и, если бы он её вовремя не одёргивал, это бы у них наверняка получилось. На него не обижались и каждый обязательно спрашивал:
– Когда летите?
– Скоро, – устало обещал Гагарин и брал «под козырёк».
На мой вопрос, почему он не даёт им руку, космонавт не раздумывая отвечал:
– Оторвут!
Мы были уже у лифта, когда навстречу нам попались два дюжих молодца, размерами своими сильно напоминающих мне Добрыню Никитича. Они сопровождали лысого человека с клинообразной бородкой. На лысого надели рубаху 78-ого размера, рукава которой были стянуты в узел на спине. Пленник «метал молнии» и ругался матом. Увидев меня, он вообще взбеленился:
– Революция, о необходимости которой всё время говорили большевики, – прокричал он мне в самое ухо, – сорвалась! Вот эти суки помешали!
– Кто этот рубаха-парень? – спросил я Гагарина, когда матершинника увели.
– Ленин, – просто сказал космонавт. – Не обращайте внимания – это он на вид страшный, а так – больной человек. Страшно больной. От одного названия мутит – нейросифилис!
– Его хоть вылечат? – с надеждой спросил я.
– Говорят, что жил, жив и что, мол, будет жить. Чего и всем желаю. Наверх поднимитесь один, таково распоряжение Консилиума. – Гагарин запустил меня в кабинку. – Желаю вам всего самого хорошего, Зигмунд Фрейдович. Приятно было познакомиться. И мой вам совет – почаще щёлкайте каблуками! – Он нажал на кнопку и крикнул:
– Мы ещё увидим небо в алмазах!
На этот раз лифт домчал меня до места за три секунды. Выйдя на втором этаже, я без труда нашёл спортивный зал, о котором мне давеча говорил Комиссар-богатырь. На двери висела свежая табличка, указывающая на то, что это «Офис Председателя ЧК Дзержинского З.Ф.» Не знаю почему, но табличка расстрогала
29.
меня до слёз, пришлось лезть в карман за носовым платком. И вообще такая странность: оказавшись здесь, я всё время испытывал одно неловкое колючее чувство – мне казалось, что это и есть моя настоящая, подлинная Родина!
Зал пока что больше напоминал сам себя, чем, чей бы то ни было офис. Просто на самой его середине, прямо в центральном круге, где судья совершает первый вброс мяча, разместили буквой «Т» два стола: длинный и короткий. Судя по нервным смешкам, исторгаемым членами Консилиума, я слегка припаздывал. Сами они расположились за длинным столом, меня же пригласили за короткий.
Было немного страшно. Я ведь, признаться, очень надеялся на поддержку Комиссара, но он почему-то не пришёл. Почему он не пришёл? И почему нету Алконост? Они мне что, приснились оба? Сидят люди в белых одеждах, почти ангелы, их лица светлы и мудры! Их позы выдают благородство и сдержанность, в их глазах вселенская мудрость и сострадание! А вот где твоя недавняя бесшабашная богатырская удаль, Добрыня, мать вашу, Никитич, непонятно? Всё-таки, что ни говори, куда приятнее жрать оливье и получать по морде, чем сидеть на райском облаке перед Всевидящим Оком Его!
Эх, Родина, Родина, почему сразу, как только начинаешь испытывать к тебе нежность, ты тут же тащщишь в кабинет!
В ожидании опоздавшего один играл в мяч, я его не сразу заметил. Такой ловкий и юркий. Всё время кидал мяч мимо корзины! Как только я занял своё место, его окликнули и мазила нехотя вернулся за стол.
– Ну что ж, коллеги, начнём, пожалуй, – обратился к соратникам человек с головою льва. Его звали Василий Васильевич и был он тут, судя по всему, главный. – Проговорим ситуацию ещё раз – от начала и до конца! Я думаю, не повредит?
– Не повредит! – согласились члены Консилиума вразнобой.
– Тогда, погнали, – сказал Василий Васильевич, покрутив головой вправо-влево. Вправо-влево. За ним и я. Разминка такая – всем советую. – Как почивали-с, Зигмунд Фрейдович?
– Для человека в моём положении, – сказал я, стараясь держаться, как можно свободнее, – лучше не бывает!
Голову вверх-вниз, вверх-вниз!
– Отлично, – сказал Василий Васильевич, – а что это за положение такое, позвольте полюбопытствовать?
Члены Консилиума одобрительно загудели.
– Я ведь говорил уже Важному Специалисту: у меня «Я» убежало!
– И что? – встрял в беседу юркий. – Подумаешь, потеря! У моей жены вон молоко вчера убежало и что?
Ему сделали знак – мол, ты чё, вообще спятил: говоришь такое! Но юркого это не смутило, он тут же показал жестом: мол, сам знаю, отвяньте!
И снова за своё:
– Вот вы сидите теперь против нас, отвечаете на наши вопросы, отвечаете внятно, не пыжась! И ведёте себя адекватно. А это что значит? Значит, ничего страшного с вами не произошло. Ну, так ведь?
– Логично, – вынужден был согласиться я.
Тут мы вместе: я и Василий Васильевич сделали несколько круговых движений головой – до хруста в позвонках. Юркому пришлось терпеливо ожидать завершения процедуры
– Значится, всё зашибись, верно? И мы всецело и трезво можем на вас рассчитывать?
– Можете, – сухо пообещал я.
30.
– Мне показалось, вы кого-то искали взглядом? – обратилась ко мне женщина с присобаченным к маленькой голове огромным шиньоном. – Я права?
– Логично, – снова сказал я.
– Собутыльника потеряли?
Я кивнул.
– Воблина Викентьевна, ну зачем вы так, в самом деле?
Человек-лев поменял дислокацию, встал со своего и места и картинно оседлал уголок стола.
– Заболел ваш Добрыня Никитич, голубчик! Это я ещё мягко выражаюсь. Выпил вчера литр ментолового спирта и как говорится: не жди меня, мама! Да-да. Именно! Еле откачали его. Хорошо, физические параметры – ё моё, не то бы вынесли вперёд ногами!
– Вынесли, ща-ас… – не сдержался любитель мяча. – Такого ещё поди подними!
– Ну да… – Василий Васильевич на секунду-другую сбился. – Да… Именно… А ведь мы делали на него ставку! Открытый, общительный – такой, знаете ли, чувашский богатырь. Слегка – недотёпа, чуть-чуть – герой, но всегда готов
протянуть руку помощи! Одним словом, свой среди чужих, чужой среди своих! Да-с…
В разговор, наконец, вступил четвёртый ангел – самый молодой из них. Молодой, да, видно, ранний. Говорил, будто милостыню протягивал.
– Позвольте, Василий Васильевич?
– Да-да, Густав Карлович, пожалуйста…
«Ну, если Густав Карлович, – подумал я, – то это уж точно добра не жди!»
И почему я так подумал?
Юркий, меж тем, вытащил откуда-то мяч и давай катать его по столу.
Коллеги сначала завороженно наблюдали за манипуляциями коллеги и только после оклика главного сделали вид, что это им вообще неинтересно!
– Семён Семёныч! – Василий Васильевич вернулся на место и отобрал у проказника мяч. – Ну, зачем же на столе, голубчик? Если уж совсем невтерпёж, шли бы вон под щит! Мы вас слушаем, Густав Карлович!
Мы, главное! Нет, вы слыхали? А я тут что, для мебели?
– Значит, смотрите, что у нас получается…
Как он выглядел, этот Густав Малер? Малер – это композитор такой, великий! А этот Густав – его полная противоположность! Наверное, если нигде не сгодился, самое лучшее – подать заявку на членство в каком-нибудь Почётном Комитете. Или Ассоциации. Или, что там у нас ещё? Бюро, Синклит, Президиум, Совет Старейшин! И не то, чтобы он был плох собой – нет, наоборот: позировки, костюм, красноречие! И главное, голос! Голос, который я уже где-то слышал. Слышал вот-вот, совсем недавно! Всё силился вспомнить и никак!