Сказ о том, как в Острове мост появился

Эта история случилась в стародавние времена, когда еще не было в Острове мостов, а ходил паром с берега до берега.

Рядом с паромом жил паромщик и была у него жена Глафира. Глафира была молода и красива, кровь с молоком, талия как осинка, кожа белая, волосы огненно-рыжие в мелкую кучеряшку и огромные голубые глаза. В общем, первая красавица в городе. Но поговаривали, что она была рождена от водяного. Как будто, мать ее, Агафья, ходила купаться в ночь на Ивана купала, да там и согрешила с водяным. Уважила. А пока тот отдыхал, быстренько домой убежала, чтоб с собой не утащил. А через девять месяцев, родила чудную девчушечку. Но Агафью никто замуж и не взял, но детей еще народила, да с родней воспитывала Глафиру с братьями и сестрами. Та выросла на зависть всем, красавицей и умницей. Все у нее спорилось, но никто ее замуж не звал, шла ведь молва, якобы она от водяного. Но влюбился в нее паромщик, парень молодой, но уже дюжий. Не верил, что такая краса может родиться от чешуйчатого. И она в него влюбилась, парень то был видный, хоть и не богатый. Зажили они счастливо, не богато, но в достатке. Детей народили мал-мала, четверо по лавкам. Жили лет семь, бед не знали. Но однажды под Рождество пошла Глафира по воду на прорубь, когда стемнело, да не вернулась. Думали в прорубь провалилась, да и унесло под лед. Искали с неделю, но тело так и не нашли. Долго горевал паромщик, пил с месяц, детей теща забрала, жил в плохо истопленной избе, ел что придется. Пока не пришел к теще навестить детей и те его не испугались. Стоял перед ними не папка, а существо грязное, заросшее, смердело за версту. Тут он и понял – хватит горевать, этим ее не спасешь и себя с детьми погубишь. Баньку истопил, паром и веником дурь из головы выгнал, сорочку чистую надел и новым человеком стал, звериное свое обличие за порогом бани оставил. за зимою весна пришла. Жизнь стала потихоньку в колею входить.

И вот шел он во хмелю от шурина, обмывали новую телегу, шурин купил, красивая, колеса на железных гвоздиках. Шел он к себе вдоль берега, тропинку новую вытаптывая, в старую не попасть было, да поскользнулся и упал лицом в реку. Захлебнулся бы на смерть, а так воды напился с пиявками – все не пустая, а с мясом, почти суп. Но вынесла его сила не ведомая и положила на бережок и камыша не забыла под него постелить чтоб не простыл. И чудилось ему, что говорил с ним кто-то, – Рано тебе Иван, с земли уходить. За детьми смотри, оберегай, не давай Коленьки одному на речку ходить, он еще маленький.  И все это сквозь сон, а голос до боли знакомый, но уже забывать его стал. А когда вспомнил, что голос Глафире принадлежал, вскочил, да поздно, петухи уже пропели, пора и за работу браться. С той поры стал он после вечерке немного у реки прохаживаться. Чувство у него такое было, что любуется им кто из реки, и придумал он себе, что это Глафира его, и не умерла она, а водяной забрал к себе и неволит, не пускает дочку к мужу и деткам.