Родная речь. Уроки изящной словесности

Не костыли, но фонарь – вот как я бы для себя охарактеризовала эту книгу. Честно, что вы вынесли из школьных уроков по литературе? Кого из русских классиков смогли искренне понять и полюбить? Я встречала, конечно, таких изумительных людей, которые в 15 лет прочитали программных Толстого и Достоевского, всё уяснили, радостно написали сочинение и вовсе даже не возненавидели этих титанов от литературы. Но лично моя превалирующая эмоция от школьного изучения – раздражение. Я ничего не понимала и никого (кроме Булгакова) не полюбила и, хотя прочитала практически всё, не запомнила почти ничего. Разумеется, в этом отчасти есть и моя вина, я недостаточно впахивала на ниве освоения литературных залежей, но и с преподавателем мне, пожалуй, не повезло. Добрейшей души женщина, уже сильно в возрасте, она волновалась лишь о том, чтобы мы идеологически правильно написали сочинение, для чего предлагалась жесткая схема. С сочинениями у меня проблем не было, но пятёрка по литературе в результате не стоила ломаного гроша. После школы лет 10 я декларировала свободу от классиков и меня не волновало, что я сходу не могу вспомнить автора «Обрыва». Однако чем больше я читала относительно серьезных книг, тем острее чувствовала нехватку корней, какого-то базиса, без которого ощущала собственную поверхностность. У меня хватило смелости на Чехова, но на Достоевского рука не поднялась. Да, я собиралась его почитать, но не доставало волшебного пинка. Вайль и Генис такой пинок мне предоставили: вот, пожалуйста, сказали они, попробуй представить, что наша книга – это твой школьный учебник. Конечно, в моём школьном учебнике не было написано, что стихи Лермонтова – сухи, шаблонны, вымучены. Нет, ну что вы, это было сложно вообразить. В моём учебнике не было написано, что роман Чернышевского «Что делать?» – удивительно плох с литературной точки зрения, зато огромное количество времени мы должны были потратить на разбор унылого, зубодробительно скучного четвертого сна Веры Палны, связанного с социальным устройством будущего. Вы серьёзно, да? Детей в 15 лет редко волнует общественное устройство, зато вотТретий же сон – явление исключительно интересное и даже загадочное. Он снится Вере Павловне на четвертом году супружеской жизни. Она все еще хранит девственность.<…> И тут – сон, будто списанный из фрейдовского «Толкования сновидений»: отчетливо эротический, хрестоматийный. Чего стоит только голая рука, которая размеренно восемь раз высовывается из-за полога. Чернышевский не трактует сон, но поступает нагляднее и убедительнее – взволнованная Вера Павловна бежит к мужу и впервые отдается ему. <…> Можно было бы сказать о явном влиянии фрейдизма, если б Фрейду в год выхода «Что делать?» не исполнилось семь лет.Мне кажется, что с таким разбором произведения любой учитель литературы добился бы если не полного понимания от класса, но заметного интереса. А там уж можно и про социальный аспект ввернуть. После «Уроков изящной словесности» к классикам приступить не так страшно – можно не бояться видеть недостатки в произведениях, но авторы учебника помогут не пропустить несомненные достоинства, которые в 15 лет ещё невозможно почувствовать. Муахаха! Трепещите, Гончаров с Островским, я иду к вам!*слышен удаляющийся демонический хохот*

Вот так в один день могут у человека появляться любимые книги. Вот просто «из ниоткуда»(с).Впрочем, что это я говорю?! Появилась она из игры «Книжный сюрприз», благодаря выбору дорогой Женечки Lettrice , приславшей мне бонусную посылку!!! Итак, я читала и просто наслаждалась!!! И новым взглядом на известные (давно изученные и изучаемые, но по-прежнему очень любимые) имена и книги! И спорными моментами! И в целом – сознанием того, что авторы этого альтернативного учебника литературы (ведь можно так назвать, правда?!) тоже любят то, о чем пишут. Но любовь их более свободная и не задавленная стереотипами.Прочитав во вступлении нижеприведенные строки, я сначала заметалась: где? где они подсмотрели мои мысли???…твердо усвоенное в школе преклонение перед классикой мешает видеть в ней живую словесность. Книги, знакомые с детства, становятся знаками книг, эталонами для других книг. Их достают с полки так же редко, как парижский эталон метра.Тот, кто решается на такой поступок – перечитать классику без предубеждения – сталкивается не только со старыми авторами, но и с самим собой. Читать главные книги русской литературы – как пересматривать заново свою биографию. Жизненный опыт накапливался попутно с чтением и благодаря ему. Дата, когда впервые был раскрыт Достоевский, не менее важна, чем семейные годовщины.Мы растем вместе с книгами – они растут в нас. И когда-то настает пора бунта против вложенного еще в детстве отношения к классике. Ну и дальше понеслось!… Мне понравились все главы. С жадностью читала: – и о метком пародийном изображении Фонвизиным не невежества, как мы привыкли думать, а как раз нелогичности наук и многих знаний, показанном через сцену с Митрофанушкой (помните:"Дверь?.. прилагательна!" – сразу вспоминается книга Чуковского «От 2 до 5», где дети порой более точно глядят в суть предмета);– и об основоположнике российского диссидентства Радищеве (да, и я всегда говорю, что сила его – не в писательстве!);– и о создателе не литературного жанра, а этической системы Крылове (и это я вдруг осознала: Почти ровесник Карамзина, он был на 30 лет старше Пушкина и на 45 – Лермонтова, и пережил их всех.);– и о «божественном эгоизме» Пушкина;– и о «добросовестном комментаторе эпохи» Белинском;– и о «мещанской трагедии» Островского «Гроза» (да, и я всегда чувствовала иррационализм драмы Катерины),– и о «несвершившемся человеке» – так назвали героев Чехова авторы учебника, а также о героях его пьес, которые «мечутся по сцене в поисках роли» (я всегда примерно об этом говорила при обсуждении чеховских пьес),– и....Я в этом отзыве проскочила галопом по Европам, жадно оглядывая всю книгу и желая и то вам показать, и на то намекнуть – чтоб убедить: стОит, стОит читать!!!! И учащимся-студентам, и преподавателям, и всем читателям, для кого имена русской литературы 19 века – не пустой звук…Вам будет легко, уютно и интересно пробегаться по любимым страницам классики и замечать новые нюансы, порой меняющие ракурс восприятия книги…

Я влюбилась в комбо «чтец Игорь Князев + Петр Вайль», когда прослушала книгу «Гений места», поэтому «Родную речь» пошла слушать без раздумий. А ещё потому что я как раз достигла того витка жизни, когда с особенной жадностью хочется перечитывать и переосмыслять классику....диалектика жизни ведет к тому, что твердо усвоенное в школе преклонение перед классикой мешает видеть в ней живую словесность. Книги, знакомые с детства, становятся знаками книг, эталонами для других книг. Их достают с полки так же редко, как парижский эталон метра. Тот, кто решается на такой поступок – перечитать классику без предубеждения – сталкивается не только со старыми авторами, но и с самим собой. Читать главные книги русской литературы – как пересматривать заново свою биографию. Жизненный опыт накапливался попутно с чтением и благодаря ему. Дата, когда впервые был раскрыт Достоевский, не менее важна, чем семейные годовщины. Мы растем вместе с книгами – они растут в нас. И когда-то настает пора бунта против вложенного еще в детстве отношения к классике. Книга читается/слушается с чрезвычайной лёгкостью; мне понравилось не подглядывать в содержание и предвкушать: кто следующий? Малопонятный Белинский или любовь всей жизни Пушкин? Достоевский или Толстой?Как будто с кучей любимых друзей повстречалась, наобнималась, по-новому на них взглянула. Единственная побочка от этой книги для меня – то, что хочется жадно перечитать все упомянутые произведения (а лишних часов в сутках по-прежнему не подвезли).Очень хорошая литературоведческая книга для того, чтобы вспомнить позабытое и заново прикоснуться к любимому. Возможно, для кого-то более глубоко образованного (или имеющего личные эмоциональные сцепки с кем-то из авторов классики) некоторые утверждения покажутся категоричными и смелыми, но лично мне было в самый раз («я по жизни так необразован, что всё время что-то узнаю», как говорится у Губермана): я люблю, когда мне что-то трактуют и объясняют.Помимо всего прочего, книга завораживает динамикой, она НЕ СКУЧНАЯ (да, это важно подчеркнуть капслоком, когда идёт речь о классике), и сам по себе текст доставляет море удовольствия. «Родную речь», журчащую, как ручей, сопровождает неназойливая,необременительная ученость. Она предполагает, что чтение – это сотворчество. У всякого – свое. В ней масса допусков. Свобода трактовок.Книга в меру ироничная, очень глубокая, лиричная; книга, оставляющая после себя светло-грустное послевкусие.Те, кто должны насадить завтрашний сад, вырубают сад сегодняшний. На этой ноте, полной трагической иронии, Чехов завершил развитие классической русской литературы. Изобразив человека на краю обрыва в будущее, он ушел в сторону, оставив потомкам досматривать картины разрушения гармонии, о которой так страстно мечтали классики. Чеховский сад еще появится у Маяковского («Через четыре года здесь будет город-сад»), его призрак еще возникнет в «Темных аллеях» Бунина, его даже перенесут в космос («И на Марсе будут яблони цвести»), о нем в ностальгической тоске еще вспомнят наши современники (фильм «Мой друг Иван Лапшин»). Но того – чеховского – вишневого сада больше не будет. Его вырубили в последней пьесе последнего русского классика.