000
ОтложитьЧитал
Со времен глубокого Средневековья, от границ монголо-татарского ига, на Руси, в народе был избран мудрый путеводитель – могильный крест с косой поперечиной снизу. В тяжелую минуту, когда незнакомый путник, не зная местности, не мог определиться по звездам, на помощь приходила могила усопшего человека. Верхним концом короткая поперечина всегда указывала на Полярную звезду. В древних летописях бытует упоминание, как славные воины безошибочно возвращались домой в любую непогоду, при густом тумане и прочих неблагоприятных условиях, пользуясь могильным крестом. Это служило своеобразным путеводителем для передвижения, когда не был изобретен компас, а однообразная равнина не давала определенных ориентиров.
Многие века канули в историю. Не каждый человек сейчас скажет, почему и для чего на могильном кресте врезают дополнительную поперечину. Старые традиции в память покойным сохранили уважение – надо делать так, а не иначе, – но забылось, зачем это надо и как правильно ставить кресты на могилах.
В горах все сложнее. Там нет кладбища. Многочисленные высоты, хребты, белки для непосвященного человека сливаются в одну непроходимую тайгу. Куда и как идти без солнца, в тумане, при густых облаках, может знать только опытный человек, истоптавший немало таежных троп.
Есть в сибирской тайге два гольца. Их высота не преобладает над соседними горами, что намного выше, грациознее, величавее. По площади и размерам они тоже вряд ли превзойдут горную тайгу других участков. Единственное их отличие заключается в том, что при хорошей видимости они видны с расстояния ста километров со всех сторон, являются отличным ориентиром для любого страждущего, пустившегося в далекий путь без компаса и карты.
Кавалькады гор, Оскольчатый и Крестовый пики имеют неповторимое отличие от других каменных братьев. Один из них похож на сломанный после схватки с собратом клык медведя. Второй от одной вершины расходится четырьмя большими равномерными отрогами, дающими точное направление сторонам света. Если посмотреть на этот голец с высоты птичьего полета или какой-то другой превосходящей вершины, можно увидеть схожесть с розой ветров, указывающей человеку нужное направление: надо только знать, какой отрог показывает на север.
Многие годы Оскольчатый и Крестовый гольцы служили людям. Сколько жизней спасли они в этих краях в тяжелую минуту, знает только один Бог. По рассказам старожилов, выбравшихся из глухомани к редким поселениям, каждый отчаявшийся странник вспоминал этот край добром: «…поднялся на вершинку, увидел крест, понял, где нахожусь. Слава тебе, Господи, указал путь оной горой, не оставил в беде, отлучил от смерти…»
За долгие годы жизни в этой суровой, таежной стране род Макаровых изучил эти места, как грядки в огороде. Больше ста пятидесяти лет они промышляют зверя в этих краях. Неизвестно, сколько мягкого золота было вынесено ими. Вспоминая былые годы, девяностолетний Иван Макарович щурит глаза, смотрит куда-то на ближний перевал, на одноименное озеро, мечтательно говорит:
– Наверно, собольими шкурками можно это озеро в одеяло одеть…
Неизвестно, прав ли он. Один скажет: «Эх, загнул!..» Другой, представляя небывалую картину, в изумлении округлит глаза: «Это сколько же? Не пересчитать…»
Так это или иначе, но в честь драгоценного шоколадного хлеба названы две речки, упирающие свои истоки в родники между западным и южными отрогами Оскольчатого гольца. Соболинка и Аскыриха, норовистые, непроходимые, порожистые подруги, параллельно текут вдоль Оскольчатого хребта на большом расстоянии: «Покуда глаз хватает!» Поэтому и нечетки границы промыслового участка рода Макаровых: «Ходи, где хочешь, все одно места хватит!» Наверно, так это и было до тех пор, пока власть Советов, появление промышленного охотничьего хозяйства не ограничили тайгу по поймам рек. Отошла по закону южная Соболинка другому промышленнику, осталась Макаровым северная Аскыриха. Да только не печалились старые соболятники. Проложенные путики можно было обойти в круг только за четырнадцать дней, а сезонный улов шкурок соболя в котомках вряд ли стал бы меньше.
За долгие годы существования промхоза по соседней Соболинке промышляло много охотников, но каждый из них задерживался на участке не больше трех лет. Бывали и такие случаи, что знатный соболятник, отходив месяц до глубокого снега, бежал из тайги прочь: «Пусть по этим горам черти лазят! На вершину смотришь, шапка с головы падает!» Тяжелый участок вспоминался дурной славой, любой отказывался от охоты на нем. А вот Анатолий Давыдов напросился сам.
Первое время Макаровы с сожалением вздыхали: «Эх, молодой пацан, где ему перевалы ломать? И опыта никакого… От силы год простоит, и то ладно». Однако новоявленный сосед задержался на Соболинке второй сезон, третий, пятый. Ко всеобщему удивлению, Толик оказался настырным парнем. Он без чьей-то подсказки со временем освоился на своем участке основательно и уже на шестую осень по рации попросил повышения плана по сдаче соболей с двадцати пяти до пятидесяти шкурок.
Присмотрелись Макаровы к новоявленному соседу: «А ведь неплохой человек к тайге стремится! С таким не грех дружбу вести!» И подружились, поверили. Как оказалось, не ошиблись. Дошло дело до того, что стали охотники доверять друг другу самые сокровенные тайны. Иван Макаров передал Анатолию все премудрости промысловой жизни, нажитые родом Макаровых за несколько поколений, а тот любым делом помогал семье, благодарно отвечая за доверие.
Больше десяти лет прошло с тех пор. В семье Макаровых случилось несчастье. В метельном феврале под Оскольчатым гольцом пропал Иван. Как это произошло, никто не знает. Охотник был один, все следы замело снегом.
Долго и настойчиво искали мужика всем промхозом. Бригады охотников проверяли все уголки тайги, директор дважды нанимал на поиски человека вертолет, однако все безрезультатно. С растаявшим снегом утекли, испарились надежды увидеть следы Ивана. Мужики подавленно пожимали плечами: «Бывает… В промхозе каждый год один-два несчастных случая… Сегодня ты, завтра я… На это надо смотреть реально». И только жена Ивана, Вера-соболятница, не отчаивалась, жила надеждой, что муж найдется и все наладится.
Потерялся охотник. Не стало в семье кормильца Ивана, некому было обрабатывать огромную территорию Аскырихи, ловить соболей. Девяностолетний дед Иван мог ходить только вокруг озера, свекор Макар Иванович в день мог пройти не больше двух часов, а маленький Макар еще не вырос, ему было тринадцать лет. Пошла Вера на соболевку сама: кому же еще? Стоит пропустить год, не выйти на охоту, отдадут участок другому промышленнику. Как тогда жить дальше? Ушла женщина в тайгу в сентябре, вернулась перед Новым годом, принесла не меньше, чем добыл Иван прошлой осенью. С тех пор и пошло. Отдавая дань уважения охотнице, дали мужики соседке новое имя – Вера-соболятница, от которого она не отказалась.
С Анатолием Давыдовым в тайге Вера не встречалась по понятным причинам. Избегая сплетен, в лучшем случае, мудрая женщина переговаривалась с соседом по рации или оставляла на совместной избе записку. Злые, завистливые языки плели небылицы о том, как хорошо живется Толику в тайге. Прекратились пересуды тогда, когда Анатолий за один удар кулаком выбил Витьке Лешему сразу четыре зуба. Веру-соболятницу стали уважать еще больше, а резкого, справедливого Толика побаиваться.
В этот год у соболятницы появилась новая проблема: дочь Людмила оканчивала одиннадцатый класс. Пора определяться, что девчонке делать дальше – учиться или работать. Люда хотела поступать в университет, чему любящая мать не была против, образование необходимо. Только вот обучение дочери будет стоить немалых денег.
Чтобы хоть как-то связать концы с концами, в этом сезоне Вера решила задержаться в тайге дольше обычного. За две недели охоты можно добыть еще несколько соболей, а это значительный довесок к пустому карману. Большую часть пойманных аскыров она попросила Анатолия Давыдова взять с собой, сдать на пушно-меховой базе. Охотница доверяла Толику полностью: никогда не обманет, вернет все деньги за шкурки до копейки. Предварительно договорившись об этом, Вера упаковала в котомку шкурки соболей, оставила мешок на совместной избе, написала дополнительную записку и ушла к себе.
Анатолий пришел на зимовье через день. На столе для него лежало послание, точное количество шкурок и мелкие просьбы: «Анатолий! Купи Таисии Михайловне цыганскую шаль; Макару Ивановичу – куртку с меховым подкладом; деду Ивану – новые ичиги; Людмиле – весенние сапожки 37-го размера (самые модные, спроси у продавщиц, что носят в городе), Макару – свитер теплый, на снегоходе гоняет, боюсь, как бы спину не застудил…» Она писала что-то еще, заботясь о родных и близких, а о себе – ни слова. Когда ее спрашивали: «Что надо тебе?», охотница всегда уходила от ответа: «Ничего… У меня все есть».
Несмотря на разницу в возрасте в семь лет (Толику 32 года), он всегда разговаривал с Верой на равных. И сейчас, восседая на тесовых нарах у раскаленной печки, перечитывая записку, он не мог удержаться от жалости к женщине.
– Эх, Верка, таежная твоя душа! Три твоих желания стоят ровно сто рублей: шоколадка с орехом, сливочное мороженое да бутылка газировки «Буратино». Все другим, а себе… Так и пройдет твоя бабья жизнь в этих горах!..
Собака под нарами вскинула остроухую голову, уставилась на хозяина: «Ты это мне?» Толик потянулся рукой, погладил Ветку по голове:
– Да нет, не тебе я это говорю. Про Веру… Всегда в делах, в работе, ни минуты продыха, и о себе не заботится. Тут еще Иван потерялся… Трудно бабе. Теперь уже, наверно, точно мужика не найти. Хоть бы замуж кто взял, но годы не те, двое детей, да и какой дурак в тайгу жить поедет?
* * *
Успокаивающе постукивая на стыках рельсов колесами, пассажирский поезд замедлил движение и остановился. Темно-зеленые вагоны последний раз щелкнули сцепками, вытянулись друг за другом во всю длину освещенного перрона. В одном из них, выпуская клубы теплого пара, открылись двери. Недовольная, сонная проводница подняла площадку, сердито посматривая на немногочисленных пассажиров, кутаясь в форменную курточку, спустилась на землю:
– Не напирайте, все успеете, – глухо заметила она и болезненно кашлянула. – Вагон плацкартный, но свободных мест много. Рассаживайтесь сами кто где может.
Пассажиры отнеслись к ее словам равнодушно. Стоянка поезда длилась десять минут. За это время, при желании, можно посадить в вагон половину драматического театра. Семь человек успеют войти по ступеням черепашьим шагом. Все же, как это бывает в необычных ситуациях, найдется какой-то торопыга, которому надо быстрее всех. Соседка Анатолия, тетка Наталья, взяла эту роль на себя. Большая, тучная, в старой (под норку) искусственной шубе, с шумом дыхнув на всех чесночным духом, проворная пассажирка растолкала всех по сторонам и схватилась за поручни:
– Мне надо вперед! У меня радикулит!
Уступая дорогу больной женщине, удивленная проводница так и осталась с вытянутой для проверки билета рукой, безмолвно взирая, как первая тихим сапом закидывает наверх объемный баул, в котором лежало полпоросенка.
Анатолий и Александр помогли ей с поклажей, затем, пропуская всех вперед, пристроились в конец небольшой очереди. Не в их правилах торопиться. Поездка до города займет несколько часов, можно на ногах постоять. Не выпуская из рук сумки, Шура крутил головой по сторонам, Анатолий докуривал сигарету. Когда подошла их очередь, проводница, кажется, проснулась, открыла глаза, улыбнулась уголками губ:
– Самые дисциплинированные пассажиры, люблю таких возить!
– Да уж, мы, люди тайги, народ терпеливый. Лучше подождать, чем догонять: быстрее будет! – в тон ей ответил Анатолий, протягивая свой билет.
Даже не взглянув на контроль, проводница сунула билет в папку:
– Охотники, что ли?
– Да, – не скрывая гордости, ответил Александр.
– В город?
– На людей посмотреть, себя показать… Полгода в тайге – не шутка, воли хочется! – улыбнулся Анатолий.
– И вы туда же: воля! Где она воля-то? Сидели бы, лучше у себя в тайге. Город – это суета, шум, гам, ничего хорошего. А в лесу, наверно, сейчас хорошо… – что-то вспоминая, протянула проводница. – Я сама из деревенских. Да вот пришлось в город переехать… – и перевернула ладонь. – Ну, что встал? Давай проходи, сейчас поедем.
Толик подхватил свои сумки, заторопился за Шурой, выслушивая негромкие, но внушительные слова товарища насчет распустившегося языка. Ему стоило улыбнуться: всегда недовольный напарник кирзовый сапог за вечер загрызет. Он к этому привык. Что такого в том, что он перекинулся несколькими фразами с работницей железнодорожного транспорта? Полный веселых мыслей, Анатолий посмотрел на ноги, поднимаясь в вагон, хотел сбить снег с ботинок о ступеньку, но остался недоволен, когда уперся головой в узкую спину Шурика:
– Что встал? Лыжи сломал?!
Александр стоял в проходе, загораживая его. Что-то завладело его вниманием. Чтобы узнать причину, Анатолию пришлось приподняться на носки, выглядывая из-за спины товарища.
Она была невысокого, среднего роста. Удивленно выщипанные под крыло ласточки брови подчеркивали ее невинный взгляд больших голубых глаз с проницательной, как глубина горного озера, чистотой. Слегка вздернутый носик придавал чертам лица девушки притягательную мягкость. Пухлые губки, которые мог прикрыть один лепесток жарка, напитались соком красной смородины. Угловатый, приподнятый, с ямочкой подбородок заострял плавные формы милого лица легкой тенью превосходства. Шелк ухоженной кожи тонкой шеи дышал свежестью зарождающейся весны.
Возможно, девушка была не так красива, но отточенная фигура вызывала в мужском взгляде огонь взрывных эмоций. Две пуговицы джинсовой курточки разрывала полная грудь. Желтая кофточка имела волнующий разрез. Тонкая кошачья талия изогнулась лукой черемухи. Велюровые сапожки на высоком каблуке напрягали открытые колени. Черные колготки обтягивали стройные ножки до определенного уровня, на ладонь выше коленей, что придавало особе некоторую строгость: я не ношу мини-юбки. На вид пассажирке было не больше двадцати пяти лет. Спокойный, несколько уставший взгляд сквозил холодом: я не такая, и как вы мне, все мужики, надоели. Плавно откинув за хрупкие плечики льняные прядки волос, она безразлично посмотрела на Александра и Анатолия и отвернулась. Но все же в конце безмолвного общения каждому показалось, что девушка улыбнулась. И улыбнулась только ему!
Толик и Саша – в данную минуту два марала – растерялись. Надо проходить в вагон, а ноги не идут. Каждый хочет задержаться на минуту в тамбуре, заговорить с незнакомкой, но не знает, с чего начать. Толик, кажется, нашел дежурную фразу: «Ах, какие цветы распустились зимой!» Но она даже не посмотрела на него – так и стояла, отвернувшись с сигаретой к темному окну.
Шокированные короткой встречей, Толик и Шура друг за другом прошли в конец темного вагона. В пустом купе, занимая места, они наконец-то обрели дар речи:
– Ты видал, какая? – зацокал языком Шура.
– Тебе-то что? У тебя дома Танюха. Что, из тайги вчера пришел? – уколол Толя.
– Да ты видел, она мне улыбнулась!..
– Конечно, тебе… Сначала прыщи выдави!
Шура не обижается, все еще полон впечатлением от встречи, зашипел гусем:
– Эх, а ножки! А шейка! Соболя не жалко!
– Ну, так давай его мне, все одно я сейчас в тамбур пойду! А ты сумки карауль! – снимая с головы соболью шапку, заторопился Толя.
– Что, думаешь, в гости позовешь?! – присел на лавку Шура.
– А то! У меня проколов нет, я знаю что говорить!
– Смотри, наверно, муж есть, может, спит. Как бы морду не набил… – предостерег Шура.
– Вот еще! А я что, драться не умею? Если что, поможешь!
– А кто сумки караулить будет? – притих Шура.
Выходить в тамбур не пришлось. Повелительный перестук каблучков в коридоре заставил охотников насторожиться: неужели маралушка продвигается в их сторону? Предположения подтвердились в ту же минуту. Плавно наклонив голову от угловатой полки, девушка остановилась напротив них и заговорила мягким, певучим голосом:
– Мальчики, извините! У вас есть свободное место? Там, в моем плацкарте, какой-то дядя спит громко.
Анатолий и Александр – образцы галантности! Как же! Места свободные есть только у них! Товарищи наперегонки бросились за вещами обаятельной особы, принесли дамскую сумочку, пальто, шапочку, шарфик: «Что вы, нам это не трудно!» Затем посадили девушку на почетное место, у окна, и после непродолжительной паузы перешли в наступление. Холостой Толик возымел явное преимущество, очаровывая даму рассказами об удивительных явлениях природы и случаях, произошедших с ним в тайге, и так себе, ненавязчиво, о многочисленных подвигах, совершенных им во время охоты. Несколько сконфуженный напором друга, Шура пытался добавить, что и ему приходилось носить продукты на своих плечах, сколько весит ощипанный глухарь, или же, из какой шерсти вязать носки, чтобы в холода не мерзли ноги.
Познакомились. Девушку звали Лена. Оказалось, что она едет в город на повышение квалификации, была замужем, но развелась, детей нет, устала от жизни, в настоящую минуту спать не хочет, проголодалась, немножко поела бы чего-нибудь, а может, и выпила пятьдесят граммов легкого вина.
Толик и Шура быстро распределили обязанности. Александр важно полез в свою сумку за продуктами, еще раз подчеркивая, что настоящий охотник должен все свое носить с собой. Показательно перебирая упакованных соболей перед изумленными глазами Лены, парень щедро выложил на стол котлеты, колбасу, молоко, хлеб и прочие яства, что могли понадобиться в дороге путнику. С некоторым сожалением он заметил, что можно было сварить и пельмени, но как это сделать в поезде?
Толик в это время мчался на всех парусах в вагон-ресторан, на ходу вычисляя, какой суммой нужно воспользоваться, чтобы насквозь прострелить сердце Лены. В настоящий момент в дырявом кармане Толи было две тысячи рублей, но этого хватило, чтобы в столь ранний час растормошить сонную буфетчицу и за полторы тысячи приобрести бутылочку вина «Серебряный берег», пол-литра водки, зеленый лимон и сто граммов винограда. Сейчас деньги для охотника – не главное. Эх, гуляй, душа! Соболятник из тайги вышел! Дело того стоит, чтобы очаровать «мармеладку!». Главное, пока он здесь, – чтобы Шура не успел договориться.
А Шура времени даром не терял. Согревая своим волнующим дыханием котлеты из сохатины, охотник красочно описывал Лене свое благосостояние: какой теплый у него дом, сколько километров намотал на своей «Ниве», каких черных соболей отдал за новый мотор «Вихрь» и прочие мелочи, что могли поразить прелестную соседку по купе.
Может, он и успел бы выложить пару своих заветных черных аскыров на колени непокорной попутчице, но Толик успел вовремя. После первого тоста за знакомство он добродушно похвалил вкусные котлеты его жены Тани. Шура замолчал, уныло уставился в черное окно. Предусмотрительно подливая в пластиковые стаканчики вино, Толик восхищенно рассказывал, каким удивительно прекрасным бывает солнце в горах на рассвете, как томительно пахнут в гольцах пожухлые травы, как часто бьется сердце на вершине перевала.
Кажется, Лена была восхищена. Или это Толику казалось? Но поведение девушки изменилось. От холодного бледного лица не осталось и следа. Ее глазки заблестели, щеки разрумянились, приоткрытый ротик ловил каждое слово рассказчика. В краткие минуты она высказывалась, только поджигая и без того распаленное состояние охотника. Возможно, соседка была достаточно опытна в общении с мужчинами, или это исходило искренне. Тонкие заметки девушки вроде: «Вам, наверно, там тяжело», «Как вы спите у костра?» и «Вы настоящие мужики!» действовали на друзей пьяняще. И вот уже, как два глухаря на току, кто кого лучше, они стали голосить на весь вагон.
Вскоре пришла проводница, шикнула на компанию. Охотники притихли. Лена предложила Анатолию выйти в тамбур, покурить. Унылый Шура вылил остатки алкоголя себе в стакан.
А, в общем, попутчица предстала неплохой, скромной, умной, доброй, спокойной, тихой, прекрасной девушкой. За двадцать минут общения Толик почти в нее влюбился. Может, этому способствовали напичканные алкоголем флюиды или зачерствевшая без женщины за время охоты душа мужчины потребовала ласки. Он слушал подругу неотрывно, а она, Лена, ненавязчиво, спокойно, глядя ему прямо в глаза, говорила о несложившейся жизни, муже-алкоголике, потерянном времени, капризах судьбы, бесполезном будущем и прочих обременительных обстоятельствах, что могут разжалобить мужика до слез. Наверно, она точно знала, что надо человеку тайги, прожившему в лесу пять месяцев. И так очаровала, что к концу разговора Анатолий был готов бросить к ногам новой пассии всех соболей, что лежали в его сумке. Однако нельзя, чтобы он сделал это при всех. Она просто отстранилась от его решительных, горячих губ: «Я не такая… не могу… не хочу!» И все же, покорившись силе, как бы случайно прильнула к нему: его сильные руки метнулись к гибкой талии, а потом, на мгновение, скользнули по упругой груди.
Дело было сделано. Под ребрами влюбленного марала закипела кровь: «Эх, жизнь моя, жестянка! Сколько можно одному в холодную постель ложиться? Для чего живу – неизвестно. А женщина хорошая, верная, вот она, рядом! Если в руки не дается первому встречному, точно из тайги будет ждать. Все, хватит! В моем доме будет новая хозяйка!» Через два часа Толик забыл свое обещание больше никогда не жениться. Попался таймень на блесну за один заброс!
Поведение Лены было достаточно понятным. Она не желала натолкнуться на ошибки прошлого и была не прочь продолжать знакомство с настоящим мужчиной. Конечно, Толик сделает все, чтобы его любимая женщина (в этом он уже не сомневался) была к нему благосклонна. Дело стоит того, чтобы не позже вечера он добился ее любви. Утро только начинается, весь день впереди, тем более они едут в один город.
Придерживая даму под локоток, Толик проводил спутницу в вагон, к своим местам.
В купе царил переполох. Переживая поражение на любовном поприще, Шура допил остатки водки, прошелся по коридору, разбудил мужика, грозно предупредил его, чтобы тот не храпел. Не разобравшись в происходящем, мужик запросто заехал кулаком Шуре в глаз. Завязалась драка. Проснувшиеся пассажиры быстро угомонили дерущихся, растащили по своим местам. Было смешно наблюдать за тем, как с ложкой на глазу Александр теперь объяснял соседке, тетушке Наталье, как он в былые годы служил в элитном подразделении морской пехоты.
Толик поспешил к проводнице, сунул ей в кулак оставшиеся пятьсот рублей, чтобы та не вызывала милицию. Обстановка нормализовалась.
За окном брезжит сиреневый рассвет. Никто не заметил, как пролетело время. Проводница прошлась по вагону, предупредила пассажиров, что через две остановки будет город.
На сборы ушло пять минут. Анатолий помог накинуть Лене на плечи пальто, оделся сам, с достоинством водрузил на голову соболью шапку, достал из-под полки свою сумку. Небрежно закидывая остатки продуктов в сумку, Шура собрал свою поклажу. Он все еще доказывал тетушке Наталье, что там, на перроне, точно набьет физиономию храпящему мужику. Соседка, страдающая от радикулита, как могла, успокаивала Шуру добрыми словами, коварно рассчитывая на то, что тот поможет ей донести сумку с поросенком до автобуса.
Наконец-то покачивающийся вагон замедлил движение. За морозным стеклом замелькали станционные огни, окна большого вокзала, разноцветная реклама, суетливая толпа на перроне. Пассажиры потянулись к выходу. Впереди всех, расталкивая зазевавшихся соседей, тетушка Наталья. Следом с теткиным баулом и своей сумкой, Шура и сонный мужик, заехавший Шуре кулаком под глаз. Последними неторопливо выходили Лена и Толя: влюбленным надо тянуть время как можно дольше.
А на перроне слышны громкие восклицания! Толик насторожился, распознал взволнованный голос товарища, заторопился, подумав, что храпевший пассажир опять лупит напарника. Оказалось, все иначе. Александр… Обнимался с тем мужиком! Здесь, на улице, он узнал в нем одноклассника по школе, Витьку Сорокина, с которым сидел за одной партой! Надо же, в сумеречном вагоне не узнали друг друга. А тут – на тебе! Вот так встреча! Пятнадцать лет не виделись…
Толик в растерянности: что делать? Их должен встречать брат, они заранее договорились по телефону, а Шура разыгрывает спектакль, с одноклассником братается. Рядом радикулитная соседка терпеливо ждет, когда ей Шура поможет до автобуса донести сумку с поросенком. Сбоку дрожит Лена, в легком пальто на улице морозно. Анатолий поторопил Шуру, напомнил, зачем они сюда приехали. Александр, – о, настоящая русская душа профессионального охотника! – по всей вероятности, от впечатления встречи с одноклассником совсем оттаял душой. Всем сразу предложил поехать с ними, потому что их встречали на машине: куда кому надо, довезут без проблем! Витька Сорокин и тетушка Наталья с радикулитом, конечно, согласились. Толик украдкой показал Шуре кулак. Александр сам понял ошибку, но поздно. Компания в составе пяти человек двинулась на выход в город. Впереди, освещая глазом дорогу, «подстреленный» Шура.
На привокзальной площади образовалось столпотворение. Пассажиры спешили добраться домой: кто на автобус, другие – на такси. Шум, грохот, звонки, сигналы. Люди, машины, автобусы, все смешалось в одну кучу!
Из толпы выскочил двоюродный брат Анатолия, Сергей. Он живо подскочил с распростертыми объятиями, распахнул дубленку, задвинул соболью шапку на затылок, протянул руки:
– Здорово, братан! Как доехал? Ну, ты и худой после тайги! Как галета, краше в гроб кладут! Шура, привет! И ты здесь? Опять с синяком?
Недолго осмотревшись, Серега заметил Лену, затем перевел взгляд на Толика: это с тобой? Твоя?!
Анатолий недвусмысленно прищурил глаза. Серега засуетился, потянул в сторону: «Поехали, чего мерзнуть?» Все пошли за ним. Брат приостановился, недоуменно посмотрел на шествие за ним. Он никак не ожидал, что пассажиров окажется больше, чем надо.
– Серега, давай довезем!.. – засуетился Шура. – Что, бензина жалко? Я заправлю…
Сергею бензина было не жалко. Не взять знакомых брата и друга он тоже не мог, не таков был его деревенский уклад, характер сговорчивый, безотказный. Однако кислая физиономия выдавала, что в данном случае что-то кроется.
Как оказалось в следующую минуту, все дело в транспорте. Машина Сергея, «Ока», выглядела недостаточно представительно. Непонятно, как в нее могли поместиться шесть человек. Возможно, все было бы не так сложно, если бы не тетушка Наталья в шубе и сумка с поросенком. В нерешительности гости остановились перед жалким созданием КамАЗа, но тетушка Наталья была оптимисткой:
– Мы, вон, на «запорожце» по девять человек ездили, и ничего…
В первую очередь затолкали в багажник сумку с поросенком. Бедная машина жалко пискнула амортизаторами, но все же вынесла неподъемную кладь достойно. Только смеющиеся таксисты могли подсказать, как выглядела «цыганская кибитка» со стороны.
Сели. Шесть человек. Четверо сзади, тетушка Наталья с Серегой впереди. Для Толика это были счастливые минуты: согнувшись под низкой крышей пополам, Лена сидела у него на коленях! Потускневший Сергей дрожащей рукой щелкнул стартером. «Ока» завелась и, ко всеобщему удивлению, поехала.
Дальнейшее передвижение однозначно походило на езду каскадеров. Показывая дорогу к дому дочери, тетушка Наталья систематически хваталась за руль и поворачивала машину в нужном направлении на перекрестках. Сергей ругался. Шура рассказывал Виктору, как ходил в этом году на промысел. Холодея душой, Толик прижимал к себе дрожащими руками Лену.
С помощью тетушки Натальи они искали дом дочери два часа. Наконец-то свиная кладь и радикулитная соседка освободили резиновую «Оку». Прощаясь, тетушка Наталья недвусмысленно намекнула, что она не против ехать домой назад, в таежный поселок, с полюбившимися земляками вместе, если последние заедут за ней на этой машине. Отъезжая на полном газу, Сергей негромко заметил, что обратной дороги с тетушкой Натальей он и его «лягушка» не переживут.
Найти дом Витьки Сорокина оказалось проще. Без путеводителя Серега быстро проехал по полупустым улицам города до указанного места. Прощание с одноклассником было продолжительным. Предчувствуя банкет охотников, Витька медлил покинуть машину, напрашивался в гости (давно не виделись) и вылез только тогда, как Шура написал на клочке бумаги адрес Сереги. Твердо заверив: «Буду к вечеру!», Витька, наконец-то недовольно хлопнув дверкой «Оки», пошел к своему дому.
Наступила очередь Лены. Серега вопросительно посмотрел на брата в зеркало заднего вида, улыбнулся:
– А даме куда?
– Дама едет с нами! – ответил за Лену Толик.
Лена удивленно вскинула брови, тяжело вздохнула, но от предложения не отказалась, улыбнулась, тихо ответила:
– Но к вечеру мне надо быть у родственников.
– Не переживай, доставим в лучшем виде! – пообещал Толик и довольно заметил, как новознакомая спутница – будущая жена, приятно покраснела щеками.
– Теперь поехали, дела сделаем, – важно приказал Шура. – Вези туда, где были в прошлом году!
Серега послушно надавил на газ, погнал машину на пушно-меховую базу.
После недолгих поворотов и светофоров «лягушка» резво подкатила к высотному кирпичному зданию с надлежащей вывеской. Шура схватил свой саквояж, не дожидаясь друзей, проворно побежал к полированному крыльцу.
– Он всегда такой. Думает, у него соболя лучше, больше денег дадут. Пусть сдает первый, какая разница? – с усмешкой заметил Анатолий, и уже Лене: – Пойдем с нами?
Девушка нехотя повела равнодушным взглядом: зачем я там? Однако, судя по поведению, она ждала этого предложения.
Все прошли по высоким ступеням, Серега открыл лакированные двери. На входе стояли двое охранников:
– Вы сдавать? Направо, по коридору…
– Знаем, были…
В огромной комнате чувствовалось строгое напряжение. Несколько девушек-приемщиц в ожидании начала процесса с улыбкой посмотрели на охотников: «Вот, еще одни лохи подвалили!» Но все же, соблюдая положенные нормы приличия, ласково поприветствовали:
– Здравствуйте! Проходите, раздевайтесь!
Шура, чувствуя себя как дома, присел за столик напротив, сложил ногу на ногу, распахнул шубу, соболью шапку заломил на затылок, одновременно оглядывая окружающих. Ни дать ни взять великий золотопромышленник сибирских приисков! Да что там золотарь? Купец Ухоздвигов! А в сумке под ногами сорок самородков по кулаку! Видно, что для Шуры данная минута – главная в году, подведение итогов проделанного труда. Может, еще потому, что в бытовой жизни на «вы» с ним никто не общается. Жена Татьяна, в лучшем случае, когда он выходит из тайги, нагонит самогона да в первый вечер потрет ему в бане спину. А тут! Длинноногая брюнетка в короткой юбчонке, с волнующим разрезом кофточки на груди, с прелестной улыбкой предлагает ему кофе. Важный Шура набивает себе цену: