31 августа 1983 года, аэропорт Елизово, Камчатка
Наша экспедиция на Камчатку завершилась парой дней ранее, но у меня лично и ещё у одного коллеги по имени Сергей возникли некоторые затруднения в личном плане. Если коротко, то нам задолжал крупную сумму один товарищ из местных, звали его Лёлик Рабинович, а когда пришла пора вылетать, мы его не смогли отыскать. Ни дома его не было, ни на работе, друзья и знакомые пожимали плечами, мол, это с ним бывает. Вот мы и отпросились у нашего руководителя Юрий-Константиныча задержаться для отлова неуловимого Рабиновича. Деньги всё же немалые были одолжены…
Всё сложилось удачно, на следующий же день Рабинович благополучно отыскался (он, как оказалось, неделю жил на другом конце Петропавловска у своей очередной подруги), он торжественно вручил нам с Сергуней по две сторублёвые купюры, добавив сверху червонец за неудобства, и мы к вечеру спокойно отправились в аэропорт. В августе поток желающих улететь отсюда на Большую Землю резко сокращается, народ наоборот начинает прибывать сюда из отпусков, поэтому билеты на ИЛ-62 до Домодедова мы купили абсолютно свободно. Взяли по кружке пива в буфете и сидим, значит, ожидаем объявления посадки. Аэропорт в Елизово типовой-типовой, таких с сотню наверно построили на просторах СССР, как входишь, на первом этаже кассы и два прохода к самолётам по бокам. Справа служебные помещения и туалеты, и еще две лестницы по краям ведут наверх, где зал ожидания с огромными стеклянными окнами и два же буфета по углам.
– Хорошая была экспедиция, – сказал мне Сергуня, выцедив пиво до дна, – не без помарок, но закончилось же всё путём.
– Абсолютно с тобой согласен, – откликнулся я, прихлёбывая из своей кружки, – и программу исследований выполнили, и на вертолётах полетали, и рыбы наловили. А ещё и при своих деньгах остались. И пиво здесь классное, хотя называется так же, как и у нас, Жигулёвское, но отличается примерно, как Волга от Вольво.
– Пиво просто зашибись, – ответил он, – наверно дело в воде, она здесь очень мягкая.
Но тут вдруг прорезался громкоговоритель – молчал-молчал, самолеты же по вечерам отсюда редко улетают-прилетают, а тут заговорил. Причём совсем не то, что мы с Сергуней ожидали услышать.
– Уважаемые пассажиры, – сказал он хриплым басом, – если среди вас есть лица, владеющие корейским языком, большая просьба подойти к справочному бюро.
– Ни хрена себе заявочки, – развеселился Сергей, – а чёж сразу не про китайский спросили.
– Я знаю корейский, – похоронным тоном ответил я, – не вот прямо свободно, но понимаю и ответить могу.
– Ну тогда иди, – предложил мне Серега, – я думаю, что ты сейчас один такой во всём Елизово. Если не на Камчатке.
И я оставил свою сумку под присмотром Сергуни, а сам спустился на первый этаж к справочному бюро. Там стояли двое военных в форме лётного состава, один майор, второй капитан.
– Я знаю корейский, – сказал я им, безошибочно определив в них заказчиков такого переводчика.
– Как зовут? – спросил майор.
– Петя… то есть Пётр Балашов, в командировке здесь.
– Откуда язык знаешь? – поинтересовался уже капитан.
– Отец кореец, вот и научил…
– Ну так ответь мне на такой вопрос, – и он открыл книжечку, видимо разговорник, и зачитал оттуда с корявым акцентом, – ольмана манн сиган (сколько времени)?
– Йотоси бан, – ответил я, – то есть полвосьмого, – и показал на круглые часы над расписанием.
– Пошли, – скомандовал майор, – дело есть.
И мы все втроём двинулись в сторону служебных помещений – в самом дальнем конце этого прохода была неприметная дверь без таблички, мы в неё и зашли. Это оказалась диспетчерская с зелененькими экранами радаров.
– Нашёлся переводчик, – сказал майор лысому человечку в гражданской одежде, видимо главному здесь, – звать Петей.
– Петя, значит, – посмотрел на меня лысый, – это хорошо, Петя. Сейчас вот что, – продолжил он, – сейчас, Петя, ты будешь слово в слово переводить в этот микрофон то, что я тебе буду говорить. А потом сообщать мне ответы с корейского борта. Готов?
Я задавил на корню готовое вырваться «всегда готов» и просто молча кивнул головой.
– Рейс КАЛ-007, рейс КАЛ-007, ответьте Елизову, – сказал он и сунул мне в руки потёртый микрофон.
Годом ранее – август 1982, Нижнереченск
Серая громада здания ИПП (института прикладных проблем) Академии наук, сокращённо ИППАН, высилась в самом конце улицы имени товарища Луначарского, строительные леса еще кое-где убрать не успели, да и забор, окружавший пятый корпус, был на месте, хоть и он был покосившимся и в многочисленных дырах. Я подошёл к главному входу, подёргал дверь, запертую на висячий замок изнутри и огляделся по сторонам. Народу ни души, слева и справа висит по изрядно потрёпанному лозунгу, «Решения 26 съезда КПСС в жизнь» и «Планы партии – планы народа», а напротив входа имеет место забор и КПП в виде избушки в один этаж, рядом мелкая какая-то надпись.
Подошёл поближе, надпись прочиталась – «Клиническая психиатрическая больница №1 города Нижнереченска». О как, невольно подумалось мне, приятное соседство, ничего не скажешь… не хватает ещё травматологии и родильного отделения, тогда бы цикл замкнулся полностью.
– Чего надо? – из избушки высунулся дедок, по виду типичный ВОХРовец.
– Мне бы в институт попасть, – показал я рукой в ту сторону, – а дверь закрыта.
– Тут никто в него не ходит, милок, – смягчился дедушка, – надо обогнуть это здание или по Семашко или по Провиантской, там и будет вход. На работу что ли пришёл устраиваться?
– Ага, – не стал отпираться я, – после института распределили сюда.
– Дело хорошее, – подобрел лицом дедуля, – устраивайся. А если что, милости просим в наше заведение, у нас тут день открытых дверей скоро.
– Обязательно, – не стал его расстраивать я, – а как ближе-то к входу, по Семашко или по Провиантской?
– Без разницы, – отрезал он и захлопнул дверь.
Я вздохнул и выбрал Провиантскую, чисто название больше понравилось. Примерно через полкилометра и пять минут хода передо мной действительно нарисовался большой и красивый вход в научное заведение, но называлось оно немного не так – НИИИП, научно-исследовательский институт, как вы уже и сами догадались, изучения проблем.
– Мне бы в ИППАН попасть, – сказал я вахтёру на входе, копии того психиатрического охранника.
– Документы какие-то есть? – сурово спросил он меня.
– Вот направление на работу, вот паспорт, – выложил я ему всё это на прилавок.
Тот глянул одним глазом и завернул меня в третье место:
– Из этого крыльца налево два раза, там будет домик с надписью «Отдел кадров», тебе туда надо.
Я вздохнул и отправился по указанному адресу – и точно, на особняке постройки явно 19 века я узрел ту самую надпись, про кадры. Тут на входе никого вообще не было, так что проник я в кадровое заведение без особенных проблем, на второй этаж, правда, пришлось залезть по скрипучей лестнице.
– Добрый день, – сразу же сказал я всем кадровичкам, сидевшим тут в большом зале с шикарной лепниной на потолке, – я Петя Балашов, пришёл устраиваться на работу в ваш институт.
– Петя, говоришь? – отвлеклась от своих бумажек самая молодая кадровичка, не сказать, чтоб сильно привлекательная, но на фоне остального контингента вполне достойная внимания. – Ну давай сюда свои бумаги…
Я вынул из папочки всё, что у меня там было, и разложил перед ней.
– Из политеха? – спросила она, кинув взгляд на всё это. – Как там в политехе-то?
– Жить можно, – лаконично отвечал я, не хватало ещё вываливать разные детали первому встречному.
– Сборы прошёл? – продолжила допрос она.
– У нас на сборы только командиры ездили, а я инженер, – просветил я её, – так что с военными делами у меня всё закончено.
– Ну тогда вот тебе временный пропуск, инженер Петя, – сунула она мне бумажку с лиловой печатью, – пойдёшь в пятый корпус, в зал управления, найдёшь там Бессмертнова Александр-Сергеича, с ним все и порешаете. А к нам зайдёшь завтра… нет, лучше на следующей неделе, мы тебе трудовую книжку оформим.
– А тебя как зовут-то, красавица? – сам не знаю почему спросил я.
Красавица зарделась и назвалась Викой, а я бросил ей «увидимся, Викуся», быстренько собрал бумаги и отправился обратно к входу. Зал управления нашёлся не сказать, чтобы очень быстро, но нашёлся, если поплутать минут пять по общему двору НИИПа с ИППАНом, то можно было обнаружить вход в 4-й корпус, а уж из него рукой подать до пятого. Оказалось, что это совсем рядом с той самой дверью к психушке, в которую я с самого начала тыркался. А Александр Сергеич Бессмертнов оказался шустрым мужчиной субтильного телосложения и неопределённого возраста, то ли 28, то ли 48 лет, сразу и не скажешь.
– О, – сразу взял он быка за рога, – молодое пополнение прибыло. Из политеха, говоришь?
– Так точно, Александр Сергеич, – взял под козырёк я. – Из него самого.
– С тобой вроде ещё двое должны быть, судя по нашей разнарядке, – залез он в какие-то бумажки, заполнявшие его стол чуть менее, чем целиком.
– Ага, – не стал отрицать я, – ещё от нас в списочек новобранцев вошли один мальчик и одна девочка, Сергей и Марина.
– Чёж вместе-то не пришли?– попенял он мне, но не слишком сильно, для проформы. – Ну да делать нечего, примем пока тебя одного. Куратором я тебе поставлю… кого ж блять тебе определить-то? – задумался он, нимало не заботясь об обсценности своей речи, – да хоть Колю Карасёва, Колян, иди сюда! – позвал он кого-то из-за своей занавески.
Тут наверно надо пару слов сказать про зал управления, куда меня определила невидимая рука политехнического рынка. Это было необъятных размеров помещение, вот не совру, если скажу, что 50х100 метров по горизонтали и 8 в высоту, в левом ближнем углу которого и притаился этот зал управления, отгороженный зарешёченными панелями. Остальное помещение зала было пустым и пыльным… ну не совсем пустым – что-то строительное там имело место, но не особенно много. Так что в оставшихся трёх четвертях можно было хоть скачки устраивать, хоть забеги по пересечённой местности, хоть танцы. А сам зал управления ещё и делился пополам по вертикали, внизу какие-то экранные комнаты были, судя по табличкам, которые я увидел по дороге, а на антресолях собственно и сидел тот самый отдел, куда меня определили. При этом отдельные отсеки этой антресоли разделялись занавесками в дурацкий розовый цветочек, видимо затем, чтобы соблюсти хоть какую-то приватность, а не совсем уж как в чистом поле сидеть, глядя в затылок впереди идущему.
А Коля-Колян тем временем вылез из-за занавески и оказался пареньком чуть старше меня и с огромными прыщами по всей физиономии… ой, понимаю я тебя, Коля, с женским полом у тебя серьёзные проблемы, невольно подумал я.
– Коля, принимай стажёра, – быстро сказал ему начальник, – звать Петей, только что закончил радиофак, как и ты…
– Радиотехник? – спросил Коля.
– Нет, – залез в мои бумаги Сергеич, – системотехник он.
– Ну неважно, – махнул рукой Колян, – пошли что ли, Петюня, будешь вливаться в наш дружный коллектив.
И я пошел… но тут наверно надо бы сказать несколько слов о том, кто я, зачем я и как я оказался в горячем августе 1982 года прямиком из своего 2021-го… А вот и не знаю я, что вам ответить, если вы спросите меня об этом. Жил-был в своём 21 веке, никого не трогал и готовился выйти на пенсию, но однажды утром проснулся не в своей постели в доме на набережной реки Тёши (пять лет строил этот дом, честное слово, а под старость оказался один-одинёшенек), а неизвестно где и на 40 лет моложе. Адаптация прошла довольно быстро, благо в доме, где я проснулся, никого не было, так что до вечера я изучил все документы и фотографии, кои обнаружил в этом жилище и понял, что из родственников у меня здесь одна мать, учительница математики в соседней школе, вон её из окна видно, а отец мой умер, когда мне было 5 лет, братьев же и сестёр у меня не случилось. Так что к возврату мамы, Клавдии Николаевны, я уже был во всеоружии.
– Как там в школе-то? – спросил я, чмокнув её в щёку.
– Всё по-старому, – ответила она, разуваясь, – какие там дела в августе, через месяц вот начнётся. А ты когда в свой институт поедешь?
– А когда надо? – по-еврейски ответил я.
– Завтра-послезавтра вроде собирался, – сказала она.
– Завтра, значит, и сорвусь, – пообещал ей я, – хватит у тебя на шее сидеть, буду сам на жизнь зарабатывать.
– Ой-ой, – закатила глаза мама, – добытчик нашёлся.
Мама у меня красивая, с отцом, судя по прочтённым мной письмам, встретилась на Западной Украине, работала она там по распределению после пединститута, а папа, значит, служил в воинской части неподалёку от города Ковеля Волынской области и был он этническим корейцем. На танцах и познакомились… А потом что-то там случилось в их воинской части, и отца срочно, в 24 часа демобилизовали. И они вместе со мной, годовалым, перебрались в Нижнереченск, отец собственно отсюда родом был. Потом он пытался выучиться на радиотехника, но не успел – помер, когда мне 5 лет стукнуло, но в общих чертах научить меня говорить по-корейски он научил. Так, в общих чертах, и случилось моё внедрение в мою новую старую жизнь.
А мы возвращаемся в зал управления ИППАНа. Коля показал мне свободный стол со стулом, на котором громоздились три измерительных прибора, которые я узнал, и одна штуковина, совсем незнакомая.
– Вот твоё рабочее место, Петя, – сказал Коля, – слева от тебя будет сидеть Антон, сейчас он соседнему отделу помогает, появится позже, а справа Вася, его тоже пока нет. Напротив Оля, – и он показал на скромную беленькую девочку в блузке с кружевами, она действительно сидела напротив, едва видная из-за приборов.
– Привет, Оля, – сказал я ей, – меня Петей зовут. Как жизнь?
Оля засмущалась (да что они все тут какие стеснительные-то?) и ответила в том смысле, что жизнь бьёт ключом. Страшненькая она на личико-то, но, как говорится, родственников и соседей не выбирают.
– Паять умеешь? – сразу же взял быка за рога Коля.
– Натюрлих, – ответил я, – после радиофака да не уметь паять…
– Тогда вот тебе схема, – и он вытянул из ящика стола лиловый чертёж, – вот плата, вот паяльник, элементы возьмёшь у матответственной, это вон там, в конце антресолей. За день управишься?
Я подтянул схему, окинул её быстрым взглядом и понял, что тут и за час можно всё сделать, но озвучивать свои выводы не поспешил, а ответил просто:
– Это будет сложновато… вот только если Оля поможет…
– Оленька, помоги молодому, – бросил ей Коля через плечо.
– А вообще хотелось бы узнать, так сказать, сверхзадачу, – продолжил я, – для чего нужна эта схема и вообще над чем работает отдел, к которому я теперь, так сказать, причислен?
– Ух ты, – восхитился Коля, – а больше тебе ничего не надо?
Надо, хотел ответить я, миллион долларов и визу в Федеративную республику Германии, но задавил в себе этот позыв.
– Согласитесь, Николай, – вместо этого сказал я (можешь на ты, тут же предложил он), – что работается гораздо быстрее и эффективнее, если ты понимаешь цель своего труда.
– Паяй пока, – хмуро отвечал Коля, – а вот в обед пойдём в столовку, там я тебе всё и расскажу.
И занялся своими делами. А я выписал на бумажку требуемые элементы и побрёл в дальний конец антресолей к матответственной. Это оказалась дебелая дама в возрасте за сорок с пергидролевой завивкой, звали её Валей.
– Новенький? – спросила она, с интересом изучив мой экстерьер.
– Так точно, товарищ матответственная, – молодцевато взял под козырёк я, – только что из политеха.
– Как там у вас политехе? – повторила она вопрос кадровички Вики, изучая мой список.
– Да так, – неопределённо покрутил руками я, – всё по-старому.
– Вот это и это, – подчеркнула она две строчки, – я тебе сейчас выдам, а остальное сам подбирай вон на том стеллаже, – и она махнула рукой совсем уже на край антресоли, где была дверь в какую-то подсобку.
––
Через два с половиной часа и два десятка напаянных микросхем (в основном там были незабвенные 155ЛА3 и 155 же, но ТМ2) мы с Шуриком выдвинулись в столовку. Почему с Шуриком? Коле прилетело срочное задание, и он сказал, что сходит попозже в буфет, а ты, молодой, прогуляйся до столовой с Шурой. Это был паренёк очень немаленького роста, сидел он в соседнем отсеке за розовой занавеской и занимался примерно тем же, что и Коля – паял какие-то схемы.
– Ну чего, молодой, – сразу же сказал Шура (прилепилось ко мне, видимо, это словечко, теперь не отлепишь), – идём обедать что ли.
И мы вышли тем же сложным путём на улицу имени товарища Калинина.
– Я что-то не понял, – сказал я ему, – мы куда-то в другое место идём есть? Что, в нашем институте столовой нет?
– А вот прикинь, – ответил тот, – не успели построить, через пару лет только обещают вон в том (и он махнул рукой куда-то назад) новом корпусе. А мы все пока ходим в Кремль, там хорошо кормят.
– А пустят в Кремль-то? – забеспокоился я.
– Не волнуйся, пацан, – усмехнулся тот, – со мной куда хочешь пустят. Да, так ты там хотел узнать сверхзадачу нашего отдела, как Колян сказал?
– Хотел, – осторожно отвечал я, – а то в безвоздушном пространстве сложно работать.
– Ну слушай тогда сюда, – и он коротенько обрисовал мне ситуацию.
Оказалось, что наша ИППАН совсем недавно отпочковался это этого НИИПа, через который мы только что вышли, на почве открытия одного академика, он, кстати, сейчас наш гендиректор. Какого открытия? Это я тебе вряд ли смогу объяснить, это понимает академик и пара его заместителей, но на бытовом уровне оно вылилось в бункер, над которым и стоит наш зал управления.
– А если совсем в общих чертах, что там за хрень такая? – начал упираться я, – что-то оборонное?
– В том числе да, – сказал Шура, – если совсем грубо, то лазер, только немного в других диапазонах частот. В бункер я тебя сегодня отведу, сам посмотришь. И вот они там изучают поведение этих, значит, лазеров при различных внешних условиях, а мы обеспечиваем управление их научными экспериментами. Считывание разных там сигналов, подачу управляющих импульсов, ВЧ-накачку и всё такое.
– Стрёмно, наверно, в этом бункере, – предположил я.
– Есть такое дело, – не стал возражать Шурик, – во время выстрела…
– Чего-чего? – не понял я.
– Чтобы плазма образовалась, – пояснил он, – нужно напряжение не ниже 35 киловольт, вот когда оно пробивает насквозь бочку, это напряжение, мы и называем это выстрелом. Так вот во время него прёт жёсткое рентгеновское излучение, недолго, но интенсивно, до тыщи рентген. И СВЧ-лучей тоже нихило добавляется. Мы тут все надбавку за вредность получаем, 15% – тебе тоже оформят через месяц-два.
– Мда… – призадумался я, – а другие какие-то направления в вашем ИППАНе имеются?
– В нашем, Петя, в нашем, – поправил он меня, – ты теперь член коллектива. А так-то конечно – гидрофизика, в просторечии мы их гидриками зовём, потом оптика, очкарики в народе, эти классические лазеры усовершенствуют, и совсем новое направление, твердотельщики, это которые высокотемпературную сверхпроводимость изобретают – им пока никакой клички не придумали.
– А туда нельзя перейти? – спросил я, когда мы уже подошли к кремлёвским стенам, – а то что-то рентгены меня не особо привлекают.
– Поработаешь немного, а там видно будет, – хмуро ответил Шура, – нам сюда, – и он показал рукой наискосок.
– Вот там написано «столовая», – попытался возразить я.
– Это офицерская, там дорого и невкусно, а мы пойдём в так называемую «боковуху» – называется она так, потому что вход в неё сбоку от облсовпрофа, вон, видишь?
––
Там ещё была очередь из примерно таких же, как мы с Шуриком, научных сотрудников минут на сорок, а потом довольно вкусный, надо признать, обед за не слишком большие деньги. На обратном пути я с большим интересом обозревал транспорт из 1982 года – иномарок не было совсем, да и отечественных легковушек тоже немного, Волги да Жигули-классика, переднеприводные восьмерки-девятки появятся года через 3-4. А так-то сплошные грузовики и автобусы типа Икарус или ЛИАЗ, чадящие чёрным-пречёрным дымом из выхлопных труб.
– У тебя студенческий-то остался? – спросил меня Шура, когда мы уже почти ко входу пришли.
– Ну да, – ответил я, – как знал, что пригодится, поэтому сказал, что потерял, когда диплом получал.
– По студенческому проездному, значит, еще год-два ездить сможешь, – задумался он, – а мне можешь прикупить такой проездной?
– Какие вопросы, Александр – их в последнюю неделю месяца начинают продавать, вот через десять дней куплю и себе, и тебе.
– Спасибо, друг, – поблагодарил он, – четыре рубля экономии в хозяйстве пригодятся.
До вечера я вливался, так сказать, в коллектив и усиленно паял какой-то там усилитель низкочастотного сигнала, а вечером по дороге домой (институт стоял на противоположном конце города, так что ехать туда надо было на автобусе битый час) заглянул в магазины на моей улице. Они все в семь закрывались, так что времени в обрез оставалось – пробежался в быстром темпе.
Вечер трудного дня
А дома я съел приготовленный матерью ужин и призадумался… что же мне делать и как жить в этом новом мире? Моя старая жизнь в принципе не слишком отличалась от этой, за той разницей только, что жил я в другом городе и в другой семье – а так-то и политех у меня был, и НИИ, и далее сложный путь через пред-, после- и собственно перестроечные годы. Надо что-то менять, Петя, надо… На глобальные перемены я наверняка не сподвигнусь, но на локальном уровне почему бы и нет? Путь в тысячу ли, как учат китайские товарищи, начинается с маленького шага. И ещё они говорят, что не надо искать черную кошку в темной комнате, хотя это неточно. Вот и будем шагать потихоньку, стараясь не залезать в тёмные комнаты с чёрными кошками, а там глядишь, и метры в ли пересчитаются…
А мать тем временем включила телевизор, это был цветной Рекорд-В312 , и по нему началась пятая серия «Берегов»… да-да, та самая, где шустрил грузинский Робин Гуд по имени Дата Туташхиа. Это было чересчур, я и в первой жизни не переваривал грузинский кинематограф (исключая, может быть, творчество Данелии), второй раз наступать на те же грабли не хотелось. Сказал, что устал и лёг спать. Но не тут-то было, в дверь зазвонили.
– Сынок, – сказала мать, открыв дверь, – там к тебе пришли.
– Не может быть, – с досадой ответил я, надевая майку и тренировочный костюм, – кому это я понадобился.
Оказалось, что понадобился я некому Димону… покопавшись в памяти, я вытащил оттуда, что это главная шишка во дворе нашей сталинки, рулит процессами он там, значит, творческими.
– Пошли поговорим, – предложил он мне, и я не смог отказаться.
Вышли во двор, там на лавочке возле детского грибочка сидело ещё трое таких же здоровых и глупых парней.
– Ну чо, Петюня, – сразу же приступил к разборкам Димон, – долги будешь отдавать или как?
– Напомни, – ответил я, сев на лавочку с краю, – сколько я там тебе задолжал и по каким поводам…
– Головкой стукнулся что ли? – перешёл на агрессивный тон он, – ты мне должен был полтинник, в очко проиграл, а теперь время прошло, счетчик включился – восемь червонцев уже натикало.
– Я с тобой в очко играл? – поразился я, – да я сроду в карты ни с кем не садился… я и правил-то этого очка не знаю…
– В отказ, значит, пошёл, – с некоторой радостью сообщил Димон, – это хорошо. Валерыч, Вован и Санёк не дадут соврать, верно?
Большие и тупые парни покивали головами – и точно, не дадут.
– Тогда мы тебя прямо щас отмудохаем и далее будем мудохать раз в неделю, это еще по-божески, некоторые кажный день это делают. Но счётчик всё равно тикать будет. Нравится такой вариант? Всё равно ведь отдашь.
– А ещё какого-нибудь варианта нет? – с надеждой спросил я.
– Есть и другой, – внимательно посмотрел на меня Димон, – ты у меня в обязаловке будешь… что я скажу, то и сделаешь.
– Дай мне подумать до завтра, – предложил я, – в это же время я к вам выйду, там и порешаем вопрос.
– Ну смотри, я тебя за язык не тянул, – с волчьей ухмылкой отвечал Димон, – завтра в девять-ноль пять на этом месте. Тогда с тебя уже не восемьдесят будет, а восемьдесят пять, – добавил он мне в спину.
Вот же новая напасть, думал я, возвращаясь в квартиру – не было печали, так Димон какой-то объявился… неужели я, то есть мой бывший хозяин тела с этим дебилом в карты сел играть? Да у него же на роже написано, что они все краплёные и что он не играет, а мухлюет. Ну да делать нечего, надо искать выход… утро, как говорится, вечера мудренее, подумал я, заваливаясь спать.
Утром ранним я таки вспомнил всё про этого Димона, игру в очко и проигрыш, вытащил из памяти бывшего Пети. Коротко если, то история банальнейшая – нажрался я после получения диплома в политехе, вместе с однокурсниками в Александровском садике. А когда возвращался, возле дома меня эта компания перехватила и развела на слабо. Вот и всё…
Ну что ж, Петюня, со вздохом сообщил я сам себе, умел впутаться, умей и выпутаться – думай, что тут сделать можно. Деньги на службе мне выдадут только через месяц, так что это вариант сразу отбрасываем. У матери просить… не, до этого я не опущусь, тем более, что у неё и лишних-то никогда не было. И в обязаловку к этому вурдалаку тоже идти не хочется, мало ли что он там придумает. Занять у кого-то? Нет у меня таких друзей, не к однокурсникам же идти, они сами голые, как соколы… так что продолжай, Петюня, думать дальше, времени у тебя остаётся 14… нет, уже 13,5 часов до времени Ч.
А мы пока вот чего, кофе попьём и на службу съездим – рабочий день же на дворе стоит. Растворимое кофе в 82 году надо было «доставать» – иметь связи в торговле или обменивать на какие-нибудь свои уникальные услуги. Поэтому неудивительно, что на нашей кухне такого продукта отродясь не бывало… нет, что это я, один раз заимели мы баночку, родственница из соседнего города расщедрилась. А так-то обходились так называемыми кофейными напитками типа Ячменный, Колос или Летний. Конкретно сейчас у нас в шкафчике стояла Новость, у неё в составе хотя бы 10% натурального кофе было, в отличие от остальных.
– У тебя всё хорошо, сынок? – спросила мать, выйдя из ванной.
– Да, более-менее, – буркнул я, – всё по плану.
– А кто это тебя вчера во двор вызывал?
– Да парень один – я у него брал игрушку одну, кубик Рубика называется, теперь отдал вот… – быстро соврал я.
– Всё в игрушки играешь, – вздохнула мама.
– Ага, в детстве не наигрался, – ответил я, проглатывая на ходу кофе с печенькой, – вечером как обычно.
И вымелся из квартиры на улицу. К своей новой работе можно было доехать на автобусе либо на двух трамваях. Второй маршрут был более длинным, поэтому я выбрал автобус. Вообще-то официально рабочий день начинался в пол-девятого, но как мне сообщили люди в теме, к этому времени никто не приезжал, хорошим тоном считалось прибыть в районе девять-пол-десятого. Я и не торопился особо.
КАМАК
Автобус 60-го маршрута, ускоренный супер-экспресс, подошёл быстро и совсем почти пустым, все желающие уже уехали. Сверкнул проездным в воздух, на всякий случай, и устроился на задней площадке, обозревать окрестности. А были они, эти окрестности, сероватыми и безрадостными, примерно как упаковочная бумага в нынешних магазинах. Во всём царила какая-то страшноватая определённость – мол, как было всегда, так и дальше будет до скончания веков, аминь. И будешь ты, Петя, до самой пенсии ездить на этом вот 60-м автобусе в свой ИППАН, если раньше не помрёшь от жёстких рентгенов и СВЧ-излучения из таинственного бункера.
На рабочее место прибыл почти ровно в девять, вторым по счёту – первым всё же пришёл начальник Бессмертнов, как это ему и полагалось по должности.
– Аааа, молодой, – поприветствовал он меня, – как в коллектив вживаешься?
– Да всё хорошо, Александр Сергеич, – успокоил я его, – коллектив хороший, люди душевные.
– Ну ладно, – неопределённо хмыкнул он, – на вот тебе книжечку про наш стандарт, почитай – пригодится.
И он сунул мне отксеренную… нет, слово ксерокс в русском языке ещё не прижилось… тут говорят «отъэренную» книжонку с размытыми картинками. Называлась она «Стандарт КАМАК».
– Спасибо, Александр Сергеич, обязательно проштудирую до вечера, – заверил я его и сел на своё рабочее место.
Схему, предложенную мне вчера Коляном, я вчерне уже всю спаял, теперь, очевидно, её надо было протестировать и выявить узкие места и непропаи… как это делать, мне никто пока не объяснил, поэтому схему я отложил в сторону и открыл методичку про стандарт.
Написана она была дурашливым языкам и содержала немало неказистых шуток, но в целом я уяснил, что КАМАК это такая штука, выдуманная в европейском институте ЦЕРН, предназначенная для состыковки физических процессов с компьютерами с целью измерения параметров этих процессов. Расшифровывалось, кстати, оно так: CAMAC – Computer Automated Measurement and Control. А не так, как вы подумали.
Короче говоря, те самые страшные и неопознанные мной штуки, стоявшие тут у каждого на столе, и были компонентами КАМАКа, контейнерами, в кои засовывались отдельные модули, разрабатываемые нами, сотрудниками ИПП. А ещё в разделе «Итоги» я нашёл такую порадовавшую меня фразу «Так что же такое КАМАК? Это просто имя, такое же, как Петя». А тут и Колян с Шуриком подошли.
– КАМАК изучаешь? – спросил меня хмурый Коля.
– Так точно, тщ начальник, – отрапортовал ему я, – Бессмертнов снабдил методичкой.
– И что понял из неё? – продолжил он.
– Что КАМАК это Петя, – весело ответил я.
– А и точно, – подтянулся из соседнего отсека Шурик, – если КАМАК это Петя, то верно и обратное – Петя это КАМАК. Давай мы тебя теперь будем звать Камаком.
– Мне-то что, – пожал плечами я, – хоть Осциллографом зовите.
– Не, Осциллограф это длинно, а Камак в самый раз, – поддержал коллегу Колян. – Схему-то спаял?
– Готово, – показал я пальцем, – теперь тестировать наверно надо.
Колян включил магнитофон на своём столе (самоделка, судя по виду, сам наверно спаял) и запустил кассету с Высоцким, а потом дал мне в руки удлинитель.
– Вот эту хрень суешь в крейт…
– Крейт? – сделал я удивлённое лицо, – а, вспомнил, в книжечке рисунок был.
– Да, суёшь в крейт… на любое свободное место… вставляешь свою плату в него и измеряешь параметры… вот тестер, вот осциллограф, – и он показал на эти приборы. – Осциллограф заодно отладишь, у него вентилятор ревёт, как реактивный двигатель.
– Понял, – козырнул я, – а инструменты?
– В ящике твоего стола что-то лежит, а если не хватит, обращайся… – буркнул Коля и отвернулся.
И я вытащил из стола отвёртку с пассатижами и начал заниматься тестированием под «Кривую и Нелёгкую» Владимира Семёновича… а тут и девочка Оленька подтянулась, всё в тех же жутких кружавчиках. Я с ней поздоровался, но форсировать отношения не стал – пусть сама хоть немного вперёд продвинется.