000
ОтложитьЧитал
– Стоять! – приказал Такэда. – Всем отойти от него! – князь Каи встал со своего стула и сделал несколько шагов вперёд, то ли для того, чтобы лучше разглядеть воина-они, то ли для того, чтобы тот увидел его. – Успокойся Ятаро! Я не причиню тебе вреда!
– Думаешь, я боюсь тебя?! – голос Оникоджимы стал походить на гулкое рычание. Какое-то потустороннее и чуждое миру людей. – Я ни страшусь ни твоего войска, ни смерти!
– Я вижу. – спокойно произнёс Харунобу, смотря на гиганта с неподдельным восхищением. – Такой воин, как ты заслуживает большего. Что может дать тебе Нагао? У него нет цели, он, словно маринованный овощ в сосуде, не видит дальше своих земель за теми горами. – Такэда кивнул в сторону севера, где возвышались пики гор Этиго. – Я же вижу будущее и оно за кланом Такэда. Переходи ко мне. Я дам тебе землю и высокое жалование. В моих рядах ты прославишь своё имя на века.
– Никто не может увидеть будущее. – Ятаро немного успокоился, но всё ещё был настороже. – Будь вы людьми чести, вы бы не позволили произойти тому, что произошло. Можете убить меня сейчас, но я унесу с собой не одну жизнь, и вы лишитесь своих драгоценных полководцев. Будет весело, если я смогу удавить всех, прежде чем мой дух отправится в круг перерождений! – Оникоджима оскалился словно волк, обнажая белые зубы с неестественно острыми клыками.
– Боюсь, что с твоей смертью, твой дух останется не упокоенным и навлечёт на нас проклятие. – Такэда хмыкнул себе под нос. Бросив последний взгляд на Ятаро, он вернулся на своё место. – Ведь так, Кансукэ?
– Вы верно говорите господин. – согласился одноглазый стратег. – Такие воины должны умирать в сражении, но даже это, зачастую, не освобождает их от этого мира. Слишком много в нём ярости. – Ямамото смерил гиганта из Этиго заинтересованным взглядом. – Но если убить его священным, то есть заговорённым оружием, то последствий можно избежать.
– Ну, так тащи своё оружие! – вновь разъярился Ятаро. – Мне надоело с вами болтать!
Самураи Такэды, окружившие Оникоджиму, начали сужать кольцо.
– Отойдите от него! – приказал Харунобу. – Я его отпущу! Пусть возвращается к своему господину, которому он так предан!
– Но господин! – возразил один из вассалов. – Он опасен! В сражении, он унесёт много жизней и создаст помеху в наших рядах! Лучше убить его сейчас, пока он без оружия!
Многие поддержали эти слова, но князь покачал головой.
– Конечно, вы правы. Я бы и сам так поступил, но, я помню добрые дела. Пусть Нагао говорит обо мне всё, что угодно, что я без чести, что выгнал своего отца и всякую чепуху. Однако, Ятаро ответь? Не ты ли сражался с моим «Красным отрядов» в деревне Фусэ, два года назад?
– Я был там! – ответил гигант. Гнев снова начал отступать, поскольку он научился его контролировать. Когда самураи Такэды начали расходиться, в бездумной ярости не было нужды. Ятаро прогнал её. С большим усилием, но он это сделал.
– И, это ты позволил их командиру уйти, дабы тот смог спасти моего сына, раненого в бою? – продолжал Харунобу.
– Я не знаю его имени, но да! Он был командиром! Я сражался с ним, но пощадил! – кивнул Ятаро.
– Он тоже не знал твоего, зато описал внешность в подробностях. Могучий воин, каких не было! В красной броне, знаками демона и со страшным оружием. – Такэда немного помолчал, следя за реакцией гиганта. С виду, тот был уже спокоен и князь, еле заметно, вздохнул облегчённо. – Того воина звали Обу Гэнджиро Масакагэ и он жаждет встретиться с тобой на поле брани. Его сейчас здесь нет, но поскольку я перед ним в долгу, то с удовольствием верну этот долг. Ступай Ятаро! И передай своему господину, что ему меня не победить!
Оникоджима выпрямился. Хмуро оглядел всех, находившихся в маку, отвернулся, не поклонившись и направился к выходу. Этот бесцеремонный жест заставил всех вскипеть, но Такэда приказал оставаться на своих местах.
* * *
Месяц Фумидзуки(июль). Сайгава, Синано.
Начался период застоя. Обе армии, как и месяц назад, не двигались с места. Кагэтора не мог перейти в наступление из-за реки, поскольку во время переправы, Такэда мог нанести непоправимый удар. Собственно, по этой же причине, князь Каи, тоже не спешил с наступлением. Так и стояли, день и ночь, мирно разглядывая позиции друг друга. Иногда построение менялось, но на это никто не обращал внимание, каждый ждал какой-нибудь ошибки. Войско Такэды тоже окопалось на своей территории, и теперь нападение на него усложнялось во сто крат. Скучающие воины обеих сторон находили себе всяческие развлечения. Всё, что угодно, лишь бы не проводить день, сверля взглядом небо или землю.
Первое, что устроили воины, это всеобщую перепалку. Пехотинцы и низко ранговые самураи из Этиго и Каи, выстраивались отрядами, каждый на своём берегу и начинали крыть друг друга на чём свет стоит. Победителя выявляли по количеству разнообразных и неповторяющихся ругательств. Это своеобразное искусство, под названием гэнсэн6 практиковалось не только среди пехоты-ашигару, но и в рядах полководцев. Самым главным сквернословом среди бусё, считали Какидзаки Кагэиэ, но его среди воинов не было, поэтому тут появились свои победители. Больше всего этого ужаснейшего словоблудия, вылетело из глоток воинов Этиго, которые и победили в этом состязании, получив от противника победный титул «хамских деревенщин». Но, как только этот галдёж дошёл до ушей полководцев, чемпионов тут же наградили заслуженной наградой, – рытьём траншей, в самой грязной местности.
На время сие «развлечения» прекратились, но после пары дней продолжились. Причём зачинщиками были не ашигару, а высокопоставленные самураи. У них-то забавы оказались не только жесткими, но и, как они утверждали, полезными. Воины, с двух сторон, устроили между собой стрельбище по живым мишеням. Расстояние между ними было не меньше пятидесяти шагов. Договорились об очерёдности. Сначала, самурай Этиго вставал на своём берегу, вооружённый мечом или копьём, по желанию, а его оппонент, на другом берегу, целился в него из лука. Живая мишень имела право только отбивать или ловить стрелы, уклонение и бегство приравнивалось к трусости и накладывало штраф. Проштрафившаяся сторона пропускала ход и вновь становилась мишенью. Но, если всё шло гладко, то после своего хода, самурай Каи, менялся местами со своим противником, оставаясь на своем берегу. Всем было весело. Воинов даже не смущали пробоины в их кирасах, звоны в ушах, когда стрела попадала в шлем или лёгкие ранения. Иногда случались и казусы. Одному из северян насквозь прошило ногу, а противнику даже пробило доспех в боку и его унесли с игрищ на носилках. Закончив со своими соревнованиями, воины обменялись тыквами с сакэ, перекидывая их через реку и разошлись, каждый в свой лагерь.
Так и стояли.
Со временем, противники даже начали называть друг друга по именам, перекрикиваясь между собой о том, о сём.
Боевых действий по-прежнему не происходило. Князь Нагао, заскучавший, сам стал проводить тренировочно-соревновательные мероприятия между своими вассалами, самолично принимая участия. А иногда, Кагэтора удалялся в горы, для личной практики в эзотерике.
Так и стояли.
Но, человек такое существо, что может нарушить и такую военную идиллию.
В один прекрасный, солнечный день, собрался отряд ашигару из стана Этиго, повторить, не дающую им покоя, игру самураев. Вышли на берег, позвали противника, договорились и начали играть. То была та самая «весёлая» игра в живую мишень. Не додумались эти ашигару, что в данном развлечении нужны исключительные навыки, да к тому же крепкие доспехи. Ни того, ни другого у пехотинцев не было. Вот тут-то всё и началось. За прострелянными конечностями последовали ранения головы, лица и туловища. Стрелы прошивали их лёгкие кусари7, как игла пронзает тонкую ткань, раня во все части тела. Некоторым везло и их дешёвые и тонкие доспехи спасали их от ранений, но оставляли страшные синяки и ссадины. В скором времени, развлеченье превратилось в настоящее побоище. Смертей не было, но не долго. Одному из ашигару Такэды, видно, опостылело то, что воины Этиго ранят его товарищей гораздо чаще, чем они их. Он, без своей очереди и предупреждение, достал откуда-то тэппо, быстро зарядил, прицелился и выстрелил в одного из противников, стоявшего на противоположном берегу. Если бы он промахнулся или хотя бы ранил, ничего не подозревавшего северного пехотинца, может всё бы смогли уладить миром, в конце концов, они были почти товарищи, за столько-то дней общения. Однако, пуля угодила ашигару Этиго, прямо в середину головы, разворотив его лицо в кровавую кашу.
Наступила тишина. Северяне панически разглядывали своего товарища, а люди из Каи, терпеливо ждали, что будет дальше. А дальше, тишина оборвалась так же быстро, как и наступила. Самый ближний к берегу, где «развлекались» пехотинцы, отряд, увидав, что произошло, кинулся к единственному мосту, что вёл на тот берег. Воины Такэды не стали себя упрашивать и бросились на встречу.
Столкновение случилось, когда бойцы Этиго уже почти перешли мост. Завязался бой. Сражались не только копьями и мечами, в сражение пошли даже те, кто в это время был занят работами, похватавшие с собой кирки, лопаты и внушительные молоты-оцучи, которыми работяги вбивали столбы. Северяне пёрли с такой яростью, что воины Каи, уже через несколько минут боя начали отходить. За месяц с небольшим, бойцы настолько заскучали, что кидались в гущу битвы, словно обезвоженные, бросались в чистый водоём. Они, буквально, шли грудью на вражеские копья. Такой напористости отряд из Каи не ожидал, и пехота Этиго всё больше и больше продвигалась на «не свой берег». Бой был жестоким. Те, что были с копьями, шли в первых рядах, за ними, протискивались мечники, а когда порядок противника нарушался и создавалась брешь, туда устремлялись все остальные. Лопаты использовали как топоры или короткие копья, поражая противника по шее, горлу или по пальцам ног. За ними шли кирки, пробивая грудную клетку насквозь. Молоты крушили черепа и ломали конечности. Ашигару в своих круглых металлических шляпах-дзингаса, сильно уж напоминали гвозди со шляпками, которые вбивались в землю под ударом оцучи.
Как только отряд Этиго полностью оказался на другом берегу, по мосту ринулась конница. Какидзаки Кагэиэ, решив поддержать сражение кинулся в бой, выкрикивая своим хриплым, но зычным голосом, боевой клич. Он то и добил отступающую пехоту Каи, но тут же нарвался на подкрепление. Сначала его осыпали стрелами, а потом в бой пошли копейщики. Кагэиэ развернул свою конницу и хотел было устремиться назад по мосту, но было уже поздно. Мост был завален своими, которые, завидев подходящую вражескую армию, начали поспешно отступать. Какидзаки не мог продолжать бой в таких условиях, он либо погибнет, либо вернётся с большими потерями. Ни то, ни другое, для армии Этиго не являлось приоритетным, тем более лошадей у них и без того было мало. Кагэиэ решил отступить через реку. Благо вода уже спала и течение не было таким стремительным.
Выбор оказался правильным, и конница перебралась через Сайгаву без потерь. Почти без потерь. Войска Такэды решили проводить их залпом из тэппо и дождём стрел. Несколько лошадей было несерьёзно ранено, а некоторых всадников выбило из седла, что их пришлось вылавливать из воды баграми под обстрелом вражеских войск.
Бой закончился так же быстро, как и начался и всё пошло своим чередом. Только вот командующие отрядами северян, теми, что участвовали в бою, незамедлительно были вызваны в ставку князя.
* * *
Нагаацу сидел перед князем, сжав губы, будто терпел нестерпимую боль или срочно желал справить нужду. Глаза его были направлены в пол, но смотрели будто в пустоту. Тело его дрожало, но молодой самурай изо всех сил пытался сдерживаться. Провинность перед господином была самой страшной ошибкой, которая, как он себе представлял, может с ним произойти. Несмотря на то, что Нагаацу был воином не ахти каким, смерти он не страшился, а смерти в бою тем более. Служа господину с самого своего совершеннолетия, он всячески пытался выслужиться и показать себя доблестным бойцом и отменным командиром, но в итоге у него получалось лишь писать письма изысканным, каллиграфическим почерком и разбираться в многочисленных документах, коими князь зачастую пренебрегал. По сути, Нагаацу имел должность косё – оруженосца и личного слуги своего даймё. Функций у этой должности было хоть отбавляй. Косё должен знать о господине всё, когда он ложиться спать, когда просыпается, что будет есть на завтрак и ужин, какое косодэ наденет, на какой лошади желает поехать и ещё много чего. Во время похода, оруженосец отвечал за сохранность и состояния экипировки князя, чистил и поил его боевого коня, надевал доспехи, а во время боя всегда был подле него и в случае необходимости подавал ему оружие, которое таскал за собой. Косё даже мог вступить в бой, если господину требовалась помощь или прикрывал его спину. За всяческие заслуги перед князем, оруженосцы, очень часто становились влиятельными кокудзин и главами больших кланов. Конечно, таких слуг у даймё было несколько и Нагаацу являлся самым бездарным в военном деле. Зато он прекрасно выполнял всё остальное, за что удостоился от своих соратников прозвище «домашнее косодэ», что намекало на его мирские способности. Нагаацу обижался и из кожи вон лез, чтобы доказать обратное. Он даже вызвался стеречь переправу со своими, двумя сотнями ашигару и вот что из этого вышло.
– Гэнширо! – громко произнёс князь его личное имя. От голоса господина у Нагаацу по спине побежали мурашки. – Я тебя спрашиваю, как такое могло случиться? Подними голову и смотри мне в глаза!
Молодой косё, с гладким лицом, большими глазами и сросшимися на переносице, густыми бровями, медленно выпрямился и нерешительно посмотрел на господина.
– Я приказал не пускать на берег никого, без особого разрешения! – Кагэтора был недоволен. Он пронзал своим взглядом напуганного оруженосца, не применяя своих ментальных способностей. Он вообще старался не делать этого со своими вассалами. Только в крайних случаях. – Ты получал такое разрешение от гун бугё? Может, твои гасира получали разрешение? Что ты молчишь Гэнширо?
– Я-я сам разрешил им. – заикаясь, ответил Нагаацу. – Они решили сыграть в «живую мишень», как наши бусё.
Какидзаки расхохотался. Он сидел позади молодого косё, вызванный князем за то, что самовольно покинул свою позицию, рискуя потерей конницы. Даймё приструнил его испепеляющим взглядом и Кагэиэ умолк.
– Ну, так, что Гэнширо? – продолжил Кагэтора. – Объясни мне, как твои ашигару могли без жертв сыграть в такую игру? Ты первый раз видишь этих людей, которые тебе подчиняются?
– Нет, господин. – виновато и сдавленно произнёс Нагаацу. Кажется, он хотел заплакать, но держался изо всех сил. – Я не первый раз вижу их.
– Тогда ты должен знать, что ашигару выбраны из простолюдинов, крестьян, земледельцев, наскоро обученных воевать. Даже год обучения не хватит, чтобы хеймин смог поймать или отбить стрелу, выпущенную с пятидесяти шагов. – Кагэтора стал ещё суровей, его голос уже раздавался в голове оруженосца колокольным звоном. – Скажи мне, можешь ли ты отбить или поймать стрелу?
– Я-я не…
– Отвечай чётко!
– Я не уверен. – глаза Нагаацу всё же увлажнились.
– Тогда почему ты разрешил делать это своим ашигару? Как видишь, твой поступок привёл к ряду последствий. Сначала ранение, потом убийство и в заключении ненужное сражение, которое чуть не лишило нас конницы. – Кагэтора перевёл взгляд на Какидзаки.
– Господин я… Простите меня! Я готов понести наказание! – отчаянно и надрывно выдавил Нагаацу.
– Понесёшь. – коротко бросил князь, не глядя на своего косё. – Кагэиэ, тебе сколько лет?
– Сорок три, господин! – почтительно поклонился самурай.
– Гэнширо исполнилось восемнадцать. Объясни мне Кагэиэ, чем воин восемнадцати лет, отличается от воина сорока трёх лет? – спросил Кагэтора.
– Опытом и умением, господин! – прорычал Какидзаки.
– Кроме того, этот воин, сорока трёх лет, является бусё, дайсё и кокудзин с очень большими землями. – дополнил князь ответ своего вассала. – А теперь скажи мне Кагэиэ, почему я сегодня не заметил разницы между тобой и Гэнширо?
– Я спасал молодого Нагаацу от гибели! – громко заявил Какидзаки. – Если бы мои всадники не подоспели вовремя, его отряд перебили бы враги!
– Он сам повинен в том, что чуть не погиб. – строго сказал Кагэтора. – Тем более, рядом стояли воины Сайто, они смогли бы вывести Гэнширо из боя.
– Отряд Сайто пеший, он не поспел бы вовремя! – отстаивал свою позицию Кагэиэ. – Кагэтора-сама, вы сами всегда говорили, что нужно уберечь каждого человека! Это значит, что мы должны поддерживать друг друга, выручать, не бросать!
– Это верно. – согласился князь и казалось он смягчился, но нет. – И мы уберегли бы больше людей, если бы не ошибка Гэнширо.
Все умолкли. Нагаацу ждал приговора, а Кагэиэ переживал больше за него, чем за себя. Кагэтора выдержал долгую паузу.
– Шибата Гэнширо Нагаацу! – после долгого молчания провозгласил князь. – Ты больше не мой косё! Теперь ты самостоятельный бусё, представитель своего клана в моей армии. Я лишаю тебя командования над двумя сотнями ашигару и передаю их Шимоде Шинсиро Фуджикагэ, моему родственнику. Ты же поступаешь под начало Санпонджи Саданаги и будешь стоять у слияния рек Сусохана и Сай. Ты понял меня?
– Да господин! – Нагаацу чувствовал себя угнетённым. Мало того, что даймё прогнал его от себя, так ещё лишил командования и отдал под начало Санпонджи, этого бахвала, грубияна и пьяницы. Его, наследника клана Шибата, самого богатого клана в Этиго, после Нагао. Так низко пасть из-за одного лишь проступка. «Лучше бы я совершил сэппуку. – подумал про себя Нагаацу. – Хотя, нет, не лучше. Ничего, я ещё докажу князю, что достоин его похвалы!».
– Господин! – обратился к Кагеторе Кагэиэ. – Но Санпонджи ведь стоит рядом со мной? А в том месте, о котором вы говорите, сейчас рыщут нокидзару вместе с Каджи!
– Больше не стоит. – отрезал князь Нагао. – Я слышал, что во время атаки ты был пьян. Саданага весьма способствовал этому, навещая твой лагерь каждый вечер, разве не так?
– Так, господин. – сквозь зубы процедил Кагэиэ, проклиная про себя шпионов и доносчиков Усами. – Я всё понял.
– Я рад. – одобрительно кивнул Кагэтора – Отныне, дисциплина в лагере будет усилена вдвое! Все вопросы будете согласовать с гун бугё 8Иробэ Кацунага! Ни одного шага без его согласия, это понятно? – вассалы дружно согласились. Теперь князь позволил себе немного улыбнуться. – И всё-таки, даже сегодняшняя глупость обернулась для нас небольшой победой. Наши воины показали, что гораздо лучше подготовлены, чем воины Такэды.
Последние слова немного сняли напряжение. Они заставили самураев Этиго расслабиться. Чувство, что они превосходят врага в умениях, усыпило их бдительность. Это была ещё одна ошибка, допущенная воинством севера, а значит и самим Кагэторой.
* * *
Ночь была безлунной, поэтому в лагере Этиго удвоили число факелов и фонарей. Стража на стенах и ягура не смыкала глаз, но всё же, из-за отдалённости вражеской армии и многодневного затишья, внимание их ослабло. Лагерь очень хорошо освещался внутри и немного снаружи. Патрули нередко ходили и по периметру наружной стены, что усиливало безопасность. Несколько раз за ночь были слышны переклики и каждый раз новые пароли, обговоренные заранее. Казалось, через такую защиту невозможно проскользнуть даже какой-нибудь ползучей гадине. Но, то гадина, а для человека нет никаких преград. Особенно, если человек способен подражать птице.
Он спустился с неба на самой тёмной стороне лагеря, в самом тылу, в то самое время, когда патрульные разошлись в разные стороны. Человек или же существо, очень похожее на него, невысокое, лохматое или пернатое, оказавшись на земле, юркнуло в тёмный угол лагерной стены. Замерев в одной позе, он укутался в накидку из тёмных перьев и практически слился с темнотой. Никто не мог его заметить, если специально не посветит. Патрульные не светили и проходили мимо.
Человек, если это был он, дождался, когда стражники снова разойдутся и повернутся к нему спиной. Он высунул из-под перьев свою уродливую, длинноносую голову, приложил к губам, вполне человеческим, узкую трубку и едва слышно дунул. Сначала упал один из стражников, потом, когда пернатый дунул второй раз, свалился второй. Пока на стенах не появился очередной патруль, ночной летун убрал тела, спрятав их в густой траве, в пятнадцати шагах от лагеря. Сделал он всё быстро и без лишнего шума.
Вскоре, на стене появился очередной страж и перегнулся через заграждение, чтобы осветить местность снаружи. Удивление его было не долгим. Мало того, что он не увидел своих соратников, которые должны были появиться здесь одновременно с ним, так ещё и увиденное заставило его замереть от страха. Некое пернатое существо с красным лицом, длинным носом и всклокоченными, седыми волосами смотрело на него, лёжа на земле. Оно поднесло к губам трубку и через мгновение, страж повалился через стену, упав рядом с чудовищем. Этого летун утаскивать не стал, а приложил плотно к стене.
Выждав немного времени, пернатый заскользил вдоль стены, ещё дальше удаляясь в неосвещённую часть лагеря. Всю дорогу он проверял почву под ногами, используя некую раздвижную трость, которую достал из-за своей оперённой накидки. Наткнувшись на небольшой валун, летун остановился. Издав, исключительно точный, крик совы, он прислонился к стене ухом. Через какое-то время, по другую сторону раздался шёпот:
– Тэнгу, тэнгу, научи меня ждать.
– Ждать – удел вечных, людям не понять. – последовал ответ из уст пернатого.
– Тэнгу, тэнгу, покажи, как горит огонь. – вновь зашептали за стеной.
– Огонь – оружие вечных, людям не совладать. – ответил тэнгу.
Через недолгое время, пернатый услышал потрескивание подожжённого дерева и звук горящего пламени. Тэнгу бесшумно зашевелил губами, будто читал молитву и загнул пальцы в замысловатый знак, замерев на месте. Простояв так несколько ударов сердца, он сорвался с места и расправив свою накидку, словно крылья, устремился в противоположную от лагеря сторону. За спиной послышались человеческие крики и ругань. Люди требовали воду, чтобы потушить горящий амбар. Если со стены, кто-то не отвлёкшийся на пожар, увидел, как от их лагеря летит одинокая сова, то не придал этому значение. Сова – ночная птица и нередко залетает к людям, а увидев пламя, каждый зверь бежит и ищет спасения.
Наутро, в нескольких ри к востоку от лагеря армии Этиго, у придорожного святилища, высеченного в скале, сидел одинокий монах. Помолившись за усопших, он поклонился алтарю и присел рядом, прислонившись спиной к камням. То был обычный ямабуси, в дорожной, красно-белой одежде, с четырьмя помпонами-бонтэн на груди, в маленькой шапочке на завязке, сдвинутой на лоб и длинным посохом с металлическим навершием, с закреплёнными на нём кольцами. Подобным образом одевались последователи сюгэндо – бродяги и отшельники, жившие в горах и странствующие по стране в поисках знаний и занимавшиеся пропагандой своей веры. Этот монах был не исключением и по его виду, легко можно было догадаться, что он давно уже странствует по земле, неся свет своей веры. Помимо пыльной одежды, рваных сандалий и грязных, седых волос, у него была пошарпанная, наверняка пустая, корзина, которую он таскал за плечами. В такую корзину, они обычно собирали подаяния, – еду, одежду, дрова для костра и очень редко деньги. Казалось, странствующий монах задремал, но его глаза были полуприкрыты, и он следил за всем, что происходит вокруг него.
Вскоре, к святилищу подошёл ещё один человек, тоже монах, но совершенно другой веры, что можно было определить по одежде. На этом другом, была тёмная, длинная хламида, с прохудившейся сумкой на гуди и соломенная, широкополая шляпа, покрывавшая бритую голову. Он присел перед алтарём, поклонился, помолился, и не отрывая глаз от святилища, произнёс:
– Томита Годзаэмон, я полагаю?
Ямабуси лишь медленно опустил веки, тоже не глядя на второго монаха.
– Говорят, этой ночью было очень жарко, словно при свете дня? – спросил молящийся.
– Во всём виновата бешеная пляска тэнгу. – ответил бродяга, названный Годзаэмоном. – У них очень скверный характер, поэтому от их веселья часто страдают люди.
– Что есть, то есть. – согласился монах в шляпе. – Но некоего господина из Каи, весьма забавляют подобные вещи.
– Передайте ему моё почтение. – Томита еле заметно поклонился.
– Непременно. – произнёс другой монах. Он ещё раз поклонился и поднявшись молча пошёл своей дорогой. Вскоре и Годзаэмон поднялся, закинул корзину за плечи и направился в противоположную сторону, звеня кольцами своего посоха.