1
– Где же ты… где…– пробормотал Виктор, устремляя полупустой взор на водную гладь пруда. Он сегодня чувствовал себя особенно несчастным, а потому каждое мгновение потирал нос, стараясь эитм неловким движением словно бы смахнуть неприятное ощущение колкости и пощипывания, которые всегда появлялись при набегающих слезах. Слёзы он терпеть не мог. «Мужчине не положено,» всегда помнился ему голос покойной матери всякий раз, когда предательские слезинки катились по щекам. Вот и сейчас он хлюпал носом и всё натирал его докрасна, сам смущаясь своих ощущений.
Они всегда гуляли в этой части сада с Ларой. Он наизусть помнил их короткие разговоры, её легкие, почти невесомые движения, её смех, её томный взгляд с лёгкой укоризной. Цветы занимали особое место в её жизни. Будучи студенткой биохимического факультета, она гордилась, что однажды проходила практику в «ЗАСЛОНЕ». Он помнил, как каждый вечер Лара обрушивала на него лавину новостей о своей студенческой жизни, тактично не спрашивая о его собственной трудовой ситуации. Ей всегда было что поведать ему. Её дружелюбный характер располагал к себе, и в студенческом кругу она слыла настоящей заводилой, увлекая множество молодых людей своей красотой и ярким умом. Девушки тоже души в ней не чаяли, и у Лары завелось множество истинных подруг, с которыми она проводила большое количество времени как корпя над книгами, так и легкомысленно сплетничая.
Виктора тогда уволили из Дома Брюсова, где он отвечал за безопасность территории, – за непотребное поведение, а попросту – за пьянство. Когда болезнь пришла в город, он странно воспринял её визит. Надеясь, что горе коснётся «любого, но только не оного», он храбро ступал по московским улицам, останавливаясь разузнать новые слухи и не сильно от них отличающиеся новости. Но смерть постучала в дверь и его съёмного жилища. Сначала его оставила мать, затем отец, а затем и горячо любимые сёстры-близняшки, которые не успели даже встретить совершеннолетие. За короткое время мир вокруг Виктора изменился до неузнаваемости. Его размеренной, беспечной жизни пришёл конец. Ему хорошо помнились дни, когда его соседи и сослуживцы собирались по выходным и играли в шахматы и карты, веселились и обменивались новостями, как рукопожатия и объятия были делом обычным и непримечательным, как легко было смотреть друг другу в глаза и улыбаться. Всё это осталось теперь в прошлом, когда ворвалась эта невиданная язва.
Люди умирали. Люди пропадали. Люди менялись.
И каждое из этих знамений Виктор встречал бутылкой водки. Вот и сейчас он, пошатываясь, дышал перегаром на подплывшую к нему утку, чувствующую себя обманутой, что он подозвал её не ради лакомства, а чтобы «поговорить».
– С вами, утками, всегда так, – ухмыльнулся Виктор, рассматривая птицу, которая неохотно словно бы пошатывалась по мелким волнам, идущим непрерывными крохотными волнами по воде от порывов ветра. – Нос воротишь, а? А могла бы завести беседу, рассказать о своих утиных буднях, что ли. Вас то, птиц, зараза не берёт.
Осенний сад был, за исключением самого Виктора, абсолютно пуст. Когда-то здесь люди ютились на лавочках, уткнувшись в телефоны, или же коротали время, прогуливаясь и беседуя. Сад был полон жизни, ухожен и играл всеми красками природы, как и вся тамошняя Москва. Столица всегда была шебутной и громкой, полной энергии и народа со всего света. Её дороги всегда были закучены автомобилями, пиликающими и жужжащими. По улицам толкали друг друга спешащие люди, всем своим видом показывающие, сколько у них сегодня много дел. Но вот в садах и парках так себя вести было не положено – надо было показывать походку вольную, размеренную, без ненужной спешки, а то Небесам ох как не нравится тщетная суета. Посему в таких вот рекреациях люди вели себя милее и дружелюбнее, шли по аллеям медленнее и даже как бы смущались глядеть в свои мониторы, когда рядом кто-то увлечённо читал книгу или журнал. В парках надо всегда быть частью природы и бытия. А Виктор и Лара ели мороженое и дарили друг другу поцелуи, прогуливаясь по курчавым аллеям каждый вечер. Они вообще редко суматошились, предпочитая жизнь спокойную, пусть и не безбедную. Как говорится, лучше последним на марафоне, но дойти, чем калекой, но добежать.
2
– Ты любишь меня?– без тени смущения как-то спросила Лара.
Виктор покраснел, как рак. Такие признания мало кому даются легко. Прочистив горло, он протянул: