000
ОтложитьЧитал
Глава 3
«…И услышал я другого от жертвенника говорящего: Ей, Господи Боже Вседержитель, истинны и праведны суды Твои…»
Потерянная Душа город ненавидела из-за шума. Рычащие автомобили, кричащие приемники, магнитофоны и телевизоры, гул толпы и рев самолетов угнетали ее, но она следовала за Ариконой, которая в дебрях каменных джунглей искала то, ради чего заключила сделку с дьяволом – месть.
Они опустились за чертой города и пешком вошли в него. Потерянная Душа сморщилась от шума, но для Ариконы это был привычный мир, в котором еще недавно она жила и познавала страсти земные.
Город двадцать первого века... В нем было до страшного много страданий. Арикона шла по улице и краем сознания улавливала сигналы, поступающие к ней со всех сторон: где-то кого-то избивают, где-то кого-то травят и грабят, где-то кто-то расстался с жизнью по вине врачей... Стенания и плач неслись к ней со всех сторон, но она уже успела привыкнуть к ним и среди всеобщего рыдания умела находить то, что считала необходимым. Для обычных людей горе стало вполне привычным делом, они смирились, теша себя надеждой о светлом мире там, за пределами неба и разума, они жили, потому что никакого выбора перед ними не ставилось, и они наивно полагали, что так и должно быть.
Город, порабощенный злом... Злом? тут же спросила себя Арикона. Что эти люди знают о зле? Только то, что оно доставляет им неприятности. Но они не знают, что не зло виновато в их несчастьях. Что угодно, только не зло.
Утреннее солнце отражалось в зеркальных витринах, играло на плафонах уличных фонарей, отражалось слепящим блеском в лужах, оставленных водяными уборщиками улиц. Толпа текла рекой во всех направлениях, бурным потоком пересекая перекрестки, дружно замирала у светофоров и толкалась в дверях автобусов. Ревели гудки автомобилей, скрипели тормоза, постукивали каблуки туфелек, ботинок и сапог, шуршали бумажные пакеты и целлофановые мешки.
Арикона скользнула по краю ветра и мягко опустилась на крышу городской ратуши. С него открывался отличный вид на город. Утренний смог струился над улицами, благоухая бензином и угарным газом, слабый аромат цветочный клумб терялся в зловонии.
Арикона оперлась плечом о стальную иглу шпиля, сложила крылья и закурила сигарету. Она не торопилась окунуться в свои дневные заботы. Каждое утро она старалась встретить на какой-нибудь высокой точке, откуда бы разворачивался вид – неважно, какой это был вид: речная протока, гладкое озеро, горная долина, шумящий лес или дымный город. Разглядывая пейзаж, она на некоторое время отрекалась от всего, что существовало внутри нее, что было раньше и что окружало ее в данный момент.
Часы на ратуше пробили девять раз. Вибрация от ударов огромного молота подалась и в шпиль, проникнув в тело Ариконы. Она сделала последнюю затяжку и швырнула сигарету вниз, глядя, как кувыркается она, прокладывая себе путь к асфальту.
Расправив крылья, она черной большой птицей пронеслась над улицей и коснулась ногами земли в самом центре шумного города.
Прямо перед ней сияли двери оружейного магазинчика, куда она частенько заглядывала по делу и без. Огнестрельное оружие ее совершенно не интересовало, но вот холодное… У нее была особая страсть к холодному оружию.
Она толкнула дверь, и над ее головой звякнули колокольчики. Продавец тотчас же поднял голову и улыбнулся ей, как старой знакомой. Потерянная Душа с наслаждением втянула в себя ни с чем не сравнимый запах стали и кожи, громко чихнув при этом.
– Будь здорова, душенька моя, – сказал продавец. Душа что-то пробормотала в ответ.
Арикона подошла к стенду с коллекцией холодного оружия. Это был ее любимый стенд, да и хозяин магазина сам оставался неравнодушен к ножам различного типа.
На зеленом сукне с белой неоновой подсветкой красовались настоящие произведения искусства и шедевры мастеров криминального мира. Здесь были микрокинжалы – коварные вещицы размером в три-пять сантиметров, в собранном виде напоминающие стилет. После удара таким ножом в мягкие ткани или живот делался резкий поворот вбок, и лезвие оставалось в теле жертвы, нанося ей еще большие повреждения и боль при малейшем движении.
Отдельно расположились многопредметные складные ножи, ножи охотничьи и туристические без фиксаторов лезвия, ножи автоматические, инерционные и гравитационные – клипиты, ножи Боуи, представленные сразу двумя типами – тяжелым тесаком с массивным перекрестием и скосом обуха, и более легким клинком с кинжальной рукоятью в "византийском" стиле и симметричным стрелообразным участком возле острия, параллельными прямыми лезвием и обухом с односторонней или полуторной заточкой.Рядом таинственным одиночкой сиял складной одно-предметный нож с фиксатором. Хозяин магазинчика частенько говорил с гордостью, что это самое замечательное изобретение двадцатого века. Однако его утверждение было ошибочно. Прообразом этой модели являлись популярные в испаноязычном мире навахи и альбацеты. Именно они предвосхитили появление модели, признанной классической в этом направлении – модели 110 фирмы Buck. Идея такого удобного, компактного и не противоречащего закону ножа просто носилась в воздухе и поэтому сразу и безоговорочно была принята на ура. Несмотря на появление достаточно поздно – во второй половине века, – эта модель по популярности соперничала только со складным многопредметным ножом и копировалась с различными незначительными изменениями и дополнениями практически повсеместно. В настоящее время этот вид ножа плотно сросся с клипитами, радуя своих поклонников разнообразием форм и технических решений.
Украшением стенда служили несколько удачно выполненные танто – японских ножей, бализонг – «бабочка» и мачете, украденный, возможно, из музея, потому что его внешний вид был изрядно подпорчен временем и неаккуратным хранением во влажной среде. На вид ему было лет триста, и за этим старичком никогда особенно не ухаживали – хозяин магазина «великанов» из простонародья не слишком жаловал.
Еще на стенде были скандинавские ножи, финские, французские, но их Арикона даже взглядом не удостоила – плебеи.
– Колюще-режуще-кромсающее, – сказала Арикона удовлетворенно. Продавец покинул стойку и приблизился к ней.
– Ты, как всегда, чертовски красива по утрам, – сообщил он ей. Арикона сняла с пояса свой топорик.
– Затупился. Посмотри.
Продавец попробовал пальцем остроту лезвия, взвесил на руке вес, ответил:
– Сейчас все сделаем, – и ушел за витрину.
Звякнули колокольчики. Вошли еще двое покупателей – молодые крепкие парни. Ариконе они не понравились. Она давно научилась перехватывать дерзкие взгляды отчаянных людей, готовых на любые подлости. А у этих двоих взгляды были более чем выразительные. У одного под курткой сбоку что-то топорщилось и он придерживал это рукой. Арикона шагнула за стойку.
– Я могу вам чем-то помочь? – спросила она.
Парни мигом оценили обстановку – пустой магазин, за прилавком щуплая девчонка, и на улице ни души, за исключением незадачливого водителя, копающегося во внутренностях своего автомобиля.
То, что топорщилось под курткой у одного из парней, было немедленно извлечено на свет божий. Обрез.
– Кассу на стол, детка, – зловеще приказал он, наставляя дуло обреза на Арикону. Она обратила тихий задумчивый взгляд на второго парня. Он припер дверь плечом и вывеску повернул надписью «Закрыто».
– Кассу? – переспросила Арикона. – Торговли с утра пока не было, какая может быть касса, ребята?
В тени витрины кто-то выразительно зарычал.
– Не злите моего друга, парни, – сказала Арикона. – Он с утра не в настроении.
Парень обернулся. В проходе между витринами стоял невероятной величины белый лохматый пес. Глаза его блестели красноватыми огоньками, с оскаленных клыков на пол капала слюна, а шерсть на загривке встала дыбом. Угрожающий рык рождался в глубине могучей груди, а поддергивающиеся в оскале губы и капающая слюна немного дезориентировали бандитов.
Тот, что держал обрез, вдруг резко вскинул оружие, развернулся и выстрелил в пса. Собака необычайно грациозно подпрыгнула в воздухе, как-то странно кувыркнулась, щелкнула челюстями и опять вздернула губы, демонстрируя пойманную пулю. Смачный плевок – и пуля со звоном покатилась по полу.
Напряженно прижимаясь к полу, пес двинулся по направлению к парням. Глаза его загорелись двумя дьявольскими кострами, и в этом огне бандиты неожиданно увидели самих себя, корчащихся в адском пламени и завывающих от боли. Пес приподнялся и оглушительно гавкнул. Зазвенели стекла, за спиной Ариконы на стенде сами собой взвелись курки на пистолетах, а многочисленные ножи и топорики покинули полки и вознеслись над ее головой, подрагивая и в любую минуту готовые вонзиться в беззащитные людские тела.
– Дьявол! – вскрикнул один из парней.
– Всего лишь маленький демон, – скромно поправила Арикона. Дверь отворилась сама. Парни выскочили наружу, бросив обрез, следом за ними гигантскими скачками летел лохматый пес, хватающий их за пятки.
Арикона повела рукой в сторону, и ножи спокойно вернулись на свои места. На шум выскочил хозяин. В руке он зажимал топорик.
– Что случилось? – спросил он, оглядываясь.
– Все в порядке, тебя хотели ограбить, – сказала Арикона, покидая место за прилавком.
– А я испугался было, – облегченно вздохнул он. – Держи, острее бритвы.
Арикона провела пальцем по лезвию, придирчиво осмотрела оружие и, не найдя ни единого изъяна, повесила его на пояс.
В дверь вальяжно вошел белый пес.
– Это достаточно остроумно – стать собакой, – сказала Арикона.
– Одно из самых лучших моих превращений, – ответила самодовольно Душа, становясь опять самой собой. – Они будут бежать еще несколько кварталов. И до конца дней своих близко не подойдут к месту, где обитают белые псы.
Арикона прислушивалась к чему-то на улице, словно уловила какой-то звук, понятный только ей одной, но пока что слишком далекий и рассеянный пространством. Она всегда слышала подобные звуки, и они звали ее, хотя и не были обращены непосредственно к ней. Адское пламя ненависти вспыхивало в ней с необыкновенной силой и Арикона, отдавшая некогда свою душу, тело и разум на растерзание Сатане, спешила на зов даже помимо своей воли.
Поспешно кивнув на прощание хозяину магазина, она стремительно вышла на улицу и опять прислушалась. Следуя за магнитной стрелкой компаса-крика, она миновала несколько кварталов, оглядываясь по сторонам, потом приложила ладонь к кирпичной стене одного из домов и поняла, что не ошиблась адресом.
Стальная дверь, накрепко запертая стальной же задвижкой изнутри, поддалась под напором ее руки без всякого сопротивления. Арикона спустилась по стертым кирпичным ступенькам в полутемный подвал. Душа, прижимаясь к влажным стенам, плыла следом.
Семеро подростков-мальчишек, пыхтя от напряжения и усердия, методично пинали три жалкие фигурки, калачиками свернувшиеся на грязном полу. Избиваемые не произносили ни звука, только старались закрыть голову руками, да свернуться поплотнее, чтобы было не так больно.
Ребята на полу были гораздо младше тех, кто их бил.
Арикона остановилась за их спинами, не вмешиваясь. Покачавшись на каблуках, она забралась на шаткий деревянный стол у стены, подтянула колени к подбородку, обхватила их руками, и стала смотреть на сцену избиения. Подростки явно начали уставать, пинали не слишком активно и уже без всякого удовольствия. Сначала один из них отошел в сторонку, вытирая пот с лица и доставая измятую пачку сигарет из кармана, потом к нему присоединился второй, а потом и остальные устали и, покряхтывая, уселись на полу. Один из подростков прикурил сигарету и швырнул непогашенную спичку в скрюченные тела.
– Курить – здоровью вредить, – негромко произнесла Арикона, не меняя позы.
Дружный вздох испуга был бальзамом на ее прежние раны. Ребята повскакивали, вглядываясь в темноту, а Душа раздула щеки, и белый свет ее тела залил подвал. У мальчишки выпала сигарета изо рта.
Арикона спрыгнула со стола, подтянула голенища черных сапог и покосилась в сторону побитых малышей.
– Никакой справедливости в этом мире, – покачала она головой. – Верно, Потерянная?
– Никакой, – эхом отозвалась Душа.
– Семеро против троих… Просто зверство какое-то.
– Определенно, – поддакнула Душа.
Арикона подошла вплотную к мальчику, оказавшемуся к ней ближе всех. Он весь побелел от страха и если не рванул с места, то только потому, что ужас его парализовал.
– За что вы избили деток? – спросила Арикона, брезгливо беря подростка за подбородок двумя пальцами. – Они не захотели делать за вас домашнее задание? – мальчишка не ответил, и Арикона рявкнула прямо ему в лицо: – Отвечай!
– Нет! – не произвольно выкрикнул перепуганный ребенок, округляя глаза.
– Что – нет? – спросила Арикона. Ее взгляд внезапно упал за обнаженные руки подростка. Она схватила его за запястья, повернула к свету и поморщилась. На тонких детских венах виднелись черные следы уколов. – Вот дерьмо, – сплюнула она.
Шесть ребят, стоящих чуть поодаль, вышли из ступора и начали медленное отступление к спасительной двери. Их маневр Арикона без внимания не оставила.
– Стоять, – сказала она, не глядя на них, и они замерли, как куклы.
Душа, придерживая развевающиеся полы своего плаща, обошла ребят кругом.
– У всех – то же самое, – сообщила она.
– Маленькие уродцы, – в сердцах сказала Арикона. – Через день они решат, что я – всего лишь плод их одурманенного воображения. Никакой благодарности.
Она оттолкнула от себя мальчишку, подошла к скрюченным фигуркам на полу и рывком поставила одного избитого на ноги. Он жалобно смотрел на нее огромными глазами. Он даже не боялся ее, потому весь страх уже из него выбили. Двое других малышей несмело подняли головки, поняв, что бить пока что их не будут.
Вены у этих несчастных были чистыми.
Душа нависла над группкой юных наркоманов и сверлила их глазами.
– Как тебя зовут? – спросила Арикона ребенка.
– Инко, – ответил тот тонким голосом.
– За что вас били?
– Мы не хотели продавать вот это на улицах, – он раскрыл ладошку и показал целлофановый пакетик с белым порошком.
– Сколько тебе лет? Где твои родители?
– Восемь… Бросили…
У Ариконы раздулись ноздри. Еще секунда – и она бы непременно сверкнула глазами, но что-то удержало ее. Она вырвала у Инко белый пакетик, ткнула рукой в стальную дверь, задвижка на которой сама собой отвалилась, и сказала, глядя в пол:
– Уходите отсюда, и больше никогда не связывайтесь с преступниками.
Малыши, вытирая кровь с разбитых лиц, и хватаясь за животы, поспешили наружу. Подростки безучастно смотрели им вслед.
Больше ничего Арикона сделать не могла. Прежде, в первые дни своих странствий, она пыталась как-то влиять на затуманенный наркотиками разум, внушала страх к иглам и белым порошкам, к сигаретному дыму, но ни разу это не оказывало того эффекта, которого она ждала. Несколько часов жесточайшей ломки и – либо смерть, либо новый источник фальшивого наслаждения. Поэтому сейчас она влепила каждому по подзатыльнику, обеспечивая им головную боль, по крайней мере, на сутки, и ушла из подвала.
Глава 4
«…Молим вас, братия, о пришествии Господа нашего Иисуса Христа и нашем собрании к Нему, Не спешить колебаться умом и смущаться ни от духа, ни от слова, ни от послания, как бы нами посланного, будто уже наступает день Христов…»
Сплевывая ругательства, она стремительно шагала по улице, и металлические подковки на каблуках ее сапог высекали гроздья искорок из булыжников. Миновав несколько кварталов, и избавившись из избытка ярости, она пнула ногой каменную стену какого учреждения, отчего все оно заходило ходуном, и с размаху села на бордюр тротуара.
– Ты видишь, что происходит? – с ненавистью спросила она. – Ты видишь, как бессильна я, наделенная неограниченной властью над людьми? Всего щепотка порошка, – она покачала на ладони белый пакетик, – и человек больше не человек. Он животное, тупая скотина, которой я даже не могу преподать урок!… А ведь я знаю, кто мне противостоит в моей драке!
– Арико, свет моих глаз, прошу тебя, потише! – шепотом сказала Душа, оглядевшись. – Его шпионы везде! Они могут тебя услышать!
– Это было бы очень кстати! – воскликнула Арикона. – И самое мерзкое то, Потерянная, что честные граждане этого мира думали, думают и будут думать, что наркотики – происки Лорда. И попробуй сказать им что-то другое!
– Арико… – пыталась успокоить ее Душа. Поглаживая Арикону по плечу, Потерянная озиралась, словно ждала удара в спину.
– До чего я докатилась? – вопрошала Арикона, поднимая лицо к небу. – Когда-то я мстила за обиженных, и чувствовала удовлетворение. Черное удовлетворение от того, что те, на кого Отцу, в сущности, плевать, могут все-таки рассчитывать на какое-то подобие справедливости. В былые дни я знала, что делать в любой ситуации, а сейчас я пасую перед кучкой паршивых щенков, которые в Судный день попросят прощение за свои грехи и будут, – БУДУТ! – прощены!…
– Всякий раскаявшийся будет прощен! – произнес мужской голос у нее над головой.
– Тебя мне только не хватало! – огрызнулась Арикона, не оборачиваясь. – Вонь твоей поганой святости вызывает у меня тошноту!
– Я искал тебя, Арикона, – сказал Михаил, присаживаясь с ней рядом. Белые крылья за его спиной шуршали и отливали серебром. Белая ряса до пят была украшена по подолу золотой вышивкой, талию перетягивал витой шнурок сложного плетения с пушистыми кисточками на концах. При каждом движении эти кисточки ударялись о материал рясы и издавали мелодичный звук множества крохотных хрустальных колокольчиков. Светло-зеленые глаза, полные грусти и смирения, окруженные пушистыми светлыми ресницами, уперлись на несколько секунд в белые редкие облака неба, а потом взглянули на Душу. Она тотчас же стушевалась и поспешила спрятаться за спиной Ариконы.
– Ты напрасно потерял свое драгоценное время, – бросила через плечо Арикона. – Нам с тобой обсуждать нечего.
Михаил вздохнул грустно и произнес:
– Ты падаешь все ниже и ниже, сестра моя. Ты губишь себя. Но Отец милостив и каждому даровано его прощение. Приди к нему. Он хочет видеть тебя.
Потерянная Душа поняла, что сейчас последует атомный взрыв могучего и справедливого гнева ее подруги, и юркнула в тоненькую щель между камнями, торопливо подбирая конца своего одеяния.
– Он хочет видеть меня? – зловеще переспросила Арикона, сужая глаза. – А может ему лучше взглянуть на это? – Она швырнула на колени Михаилу тот самый пакетик, что отобрала у маленького Инко. Он надорвался, белый порошок потек из него тонкой струйкой и на коленях архангела превратился в запекшуюся кровь. Страдальчески поджав губы, Михаил молитвенно сложил ладони и склонился над пакетиком. – Молись! Только это вы и умеете делать! – прошипела Арикона. Она сжала кулаки, и из камней мостовой пошел дым, запахло серой. – Вы молитесь о спасении души! Вот ваши души, в этих пакетах! Их миллионы, сотни миллионов – жалких, никчемных душонок, ползающих перед вами на коленях!…
Архангел Михаил смиренно принимал удары молний, вызываемых Ариконой, в свои объятья.
– Сестра моя, Отец милостив ко всем. Ты придешь к нему через покаяние, – сказал он мягко, пытаясь затушить пожар ее ненависти. – Просто он хочет поговорить с тобой.
– А что, ему больше не с кем поговорить?
Арикона выхватила топорик, размахнулась и швырнула его в небо. После этого она немного успокоилась. Топорик со свистом вернулся в ее руку, а потом на пояс.
– Я в дурном настроении с самого утра, – сообщила она, закуривая сигарету. – Ты появился в самое неудачное время, Михаил.
– Его терпение безгранично, Арикона, – сказал Михаил.
– Не скажу, что мне приятно это слышать, – ответила она и сплюнула сквозь зубы.
Мимо них шли люди. Они проходили через них насквозь, не замечая, но каждый такой контакт оставлял свой собственный след как в мыслях архангела, так и демона.
– Много лет назад Отец оставил меня именно тогда, когда я впервые в жизни поверила в него, – проговорила Арикона. – Он предал меня тогда, когда я больше всего нуждалась в нем. Он и Мария. И все вы. Вы смотрели на меня и на человека, умирающего на моих руках, смотрели и смиренно улыбались той неизбежности, которая ждала нас…
– Мы скорбели вместе с тобой, – возразил тихо Михаил.
– Я молилась и плакала, я звала вас, ангелы, я отдавала себя взамен того человека… Где были вы тогда? Почему, будучи в состоянии хотя бы ослабить предсмертные муки, вы не только не сделали этого, но еще и заставили меня разрываться на куски от боли?… Будьте вы прокляты, – сказала Арикона без всякого выражения. Она говорила те же самые слова, наверное, уже более тысячи раз и все время Михаил точно также смотрел на нее с выражением тоски и печали на лице. И точно так же, как и прежде, она перестала ощущать в себе ненависть и ярость, а лишь немыслимую усталость и пустоту в груди. Она знала, что последует за ее проклятьем. И Михаил сказал:
– Прости, господи, рабу твою, ибо не ведает она, что говорит…
– Ты его раб, и люди – его рабы. Я же свободна. Понимаешь ли, ты, раб, что такое получить свободу?
Михаил скорбно качал головой.
Шумел город. Арикона поднялась с камней, проверила, хорошо ли закреплено оружие на поясе. Бросив недокуренную сигарету на дорогу, она затушила ее носком сапога, и пошла по улице. Михаил догнал ее в три шага. На подоле его рясы отчетливо краснели пятна крови, в которые превратился белый порошок, а кисточки шнурка позванивали при каждом шаге. Вдвоем они шли молча, невидимые для людей – маленькая стройная молодая женщина, одетая в старые, затертые до белизны джинсы и черный кожаный корсет, и высокий белокурый мужчина ангельской красоты, в белом одеянии. Потерянная Душа скромно болталась позади и задерживалась у зеркальных витрин, чтобы посмотреть на свое размытое отражение.
Арикона опять слышала идущие к ней со всех сторон звуки несчастий. Но, сопровождаемая архангелом, она двигалась строго вперед и не могла найти в себе силы ответить на призывы. Так было всегда, когда кто-то из ангелов навещал ее. Они подавляли в ней огонь, ради которого заключила она сделку с Лордом, они пытались своей святостью заглушить вечную жажду мести внутри нее. Но они не понимали, что свой выбор она сделала в тот момент, когда, отчаявшись получить помощь от неба, обратилась она к земле, и услышала долгожданный ответ. Назад для Ариконы пути не существовало…
Так они дошли до центральной городской площади. Часы на городской ратуше собирались пробить двенадцать раз.
– Не ходи на бал сегодня, – сказал вдруг Михаил и взял Арикону за плечи. Вырываться из его рук ей не хотелось. Подняв на него затуманенные глаза, она покачала головой. – Не ходи. Он погубит тебя.
– Это ОН погубил меня, – ответила она едва слышно и выразительно указала взором на небеса. – ОН уничтожил меня, мою веру и мою душу. Я ненавижу его. Так ему и передай.
– Скажи ему сама об этом.
– Никогда, – процедила она сквозь зубы, бледнея, – никогда я не приближусь к нему. Он предал меня. Этого я ему не прощу.
– Арикона, – с мольбой в голосе произнес Михаил. – Книгу судеб не обманешь. Величие света ждет тебя. Ты все еще можешь отказаться от своей миссии и принять тот путь, который указан тебе книгой судеб.
– Я не знаю, что сказано в книге судеб, – Арикона выскользнула из его рук. – Прощай.
Распахнув крылья, она взмыла вверх, обдав Михаила волной горячего воздуха. Потерянная Душа извиняющимся тоном сказала:
– Может, сейчас не самое удачное время для бесед? Она все равно пойдет на бал. Особенно после того, как ты попросил ее не делать этого.
Михаил скрестил руки на груди.
– Ты ведь знаешь, что написано в книге, Душа. Знаешь?
Потерянная Душа отпрянула в сторону и испуганно ответила:
– Я знаю. Но дорогу к книге Арикона тоже сумеет найти. Только ответов там не найдет.
– Ответы есть у Отца. Она должна прийти к нему.
– Нет, она ему уже ничего не должна, – и Душа, сотрясаясь от страха за столь откровенные слова, рванулась следом за исчезнувшей с горизонта Ариконой.
Михаил шевельнул крыльями и горестно вздохнул. По улицам города прокатились отголоски его тяжкого вздоха, заставив содрогнуться всех, кто его услышал.
Арикона отправилась туда, где ее никто бы не потревожил.
С невероятной высоты обрушивался на скалистые уступы грозный водопад, за столетия своего существования сточивший камни и построивший глубокий бассейн в твердой породе.
Арикона прилетала сюда купаться. На такую высоту люди обычно не поднимались, да и окруженный вокруг лесом водопад мало кого привлекал – разве что экстремалов, ищущих острых ощущений. Его шум несся над лесом и достигал в тихие дни даже города. Когда-то сюда привозили туристов, к водопаду вела хорошая бетонная автострада, на самом водопаде строились подвесные мостики и дорожки, но пять лет назад в результате извержения молодого вулкана все это погибло за считанные часы, и до сих пор городские власти не сумели довести до ума дорогу и подъезды к водопаду – город тоже сильно пострадал, и в первую очередь принялись восстанавливать его.
Так что Арикона не опасалась, что кто-то может нарушить ее уединение. Возле самой воды невозможно было разобрать звуков собственного голоса, воздух был напитан мельчайшими брызгами и пах тропиками.
Арикона поболтала в воде рукой, а потом быстро разделась. Смуглое загорелое тело золотом засияло в безупречно прозрачной голубизне бассейна, и Арикона нырнула, коснулась дна и снова появилась на поверхности. Солнечные лучи пронизывали толщу воды, превращая белые камни внизу в драгоценные жемчужины.
Потерянная Душа разлеглась на камнях и блаженно обмахивалась уголком белого плаща.
Арикона поднялась по камням и встала под сильную струю воды, позволяя ей массировать крепкие плечи и гладкую спину.
Краем глаза она увидела движение сбоку, и разум осознал, кто это, еще до того, как сама Арикона успела это понять. Инстинктивно она прикрыла обнаженную грудь руками и посмотрела через плечо.
Шагая по воде каменного бассейна, к ней приближался молодой высокий человек. Белокурые кудри его тотчас намокли и прилипли ко лбу, легкая белая рубашка с широкими рукавами, собранными на запястьях узкими манжетами, напиталась водой и отяжелела, по черным кожаным брюкам побежали сапфировые водяные струйки.
Арикона опустила глаза вниз.
Мужчина подошел к ней и остановился, разглядывая ее наготу.
– Нет преград для гения природы, – сказал он, наклоняясь к ее уху. Сквозь грохот водопада она без труда услышала его, и предательский румянец выступил на щеках.
– Абигор! – назвала она его имя в ответ.
– Конечно. А ты ожидала увидеть кого-то другого?
– Вообще-то, – произнесла она, не отнимая руку от груди, но поворачиваясь лицом к неожиданному визитеру, – я никого не ожидала здесь увидеть.
Он скользнул взглядом по ее тонкой талии и упругим бедрам.
– Я не могу сказать тебе, что ты прекрасна, – говорил он, обходя ее кругом, и она, не поднимая глаз, следила за ним. – Ты не красива, и не прекрасна… Ты очаровательна.
– Неужели? – спросила она, сдерживая дрожь в плечах.
– Ты очаровательна, – с чувством повторил он. При каждом шаге ноги его поднимали фонтанчики брызг. – Красота – это застывшее искусство. Красота мертва и противоестественна. А ты очаровательна. Очарование всегда живое, настоящее… Любая красавица даст тебе фору в сто очков, но любая красавица рядом с тобой будет просто говорящей куклой, и не более…
– Ты весьма любезен сегодня, Абигор.
– Я просто откровенен, – он остановился и осторожно дотронулся до ее локтя. Она едва заметно вздрогнула.
Он не мог не замечать ее сдерживаемого глубокого дыхания, трепещущих ресниц и стыдливых движений, словно она пыталась укрыться от беззастенчивого взгляда Абигора. Арикона прилагала все усилия, чтобы вернуть себе полное самообладание, но понимала, что получается это у нее слишком плохо. Тогда она решительно отняла руку от груди, не прикрывая ее больше, вскинула подбородок и произнесла твердо:
– Думаю, ты пришел сюда не для того, чтобы говорить мне любезности. Что ты хочешь?
– Я много хочу получить от тебя, – ни на секунду не задумываясь, ответил он, улыбаясь уголками красивого чувственного рта. – Только, боюсь, моим мечтам не суждено сбыться. Увы, таким демонам, как я, уготована судьба быть одинокими и непонятыми.
– Тебе ли жаловаться на одиночество? – усмехнулась Арикона. – Все женщины земли не в силах сопротивляться твоему очарованию и галантности.
– Мне не нужны все женщины, – сказал Абигор, мрачнея. – Мне нужна только одна-единственная женщина. Но она, к сожалению, занята своей работой.
– Мне жаль, – холодно бросила Арикона.
Внезапно он схватил ее за плечи, больно сжал их и притянул Арикону к себе. Она оказалась слишком близко от опьянящих красотой больших голубых глаз.
– Почему ты не веришь, что сердце демона способно любить? – со злостью спросил он, и его горячее дыхание обожгло лицо Ариконы. Ее сердце застучало еще громче и быстрее, кожа вспыхнула огнем страсти. Но она сжала кулаки и ответила возможно резко:
– Отпусти. Я не верю в добропорядочность демонов и в то, что у них вообще есть сердце.
– Оно есть, и оно молит о любви! – он произнес это с издевкой, и ей стало вдруг страшно. Страсть и страх – они всегда приходили вместе с Абигором.
– Пусти! – прошипела она и по ее ладони ударила рукоятка подлетевшего кинжала, который повиновался каждой мысли и движению Ариконы. Она рывком вскинула его и прижала к горлу Абигора.
– Ты хочешь убить меня? – поинтересовался он.
– Ты бессмертен, но покалечить я тебя сумею. А потом все во дворце будут интересоваться – какой это талантливый художник тебя разукрасил?. И ты постыдишься объяснять, что жалкая шлюшка ловко орудовала ножом…
Он оттолкнул ее от себя, и она едва удержалась на ногах. Он со злостью щурил глаза, а Арикона прерывисто дышала, держа перед собой кинжал и всем своим видом показывая, что шутить не собирается. Абигор рванул ворот шелковой рубашки, словно он душил его, и оторвал несколько пуговиц. Однако спокойствие быстро вернулось к нему.
– Лорд желает видеть тебя перед балом, – сказал он обычным голосом, но Арикона поняла, что он сейчас готов разорвать ее на части. – Он желает, чтобы ты пришла пораньше.
– Я буду на балу. Скажи Лорду, что я приду.
– Я надеюсь, – сказал он, поворачиваясь и собираясь уходить. Она напряженно смотрела ему в спину, не выпуская ножа. Абигор почти дошел до острых уступов водопада, и вдруг обернулся, решительно сделал руками какие-то знаки в воздухе и щелкнул пальцами. В следующую секунду он исчез, а вместе с ним и шум водопада.
Арикона вскинула голову. Вода среди камней пропала, а вместо водяных брызг и громыхающего потока с небес летели лепестки роз, струились мягкими волнами, ложились на плечи и волосы Ариконы, скользили вниз и наполняли пространство райским благоуханием. Водопад превратился в струи розовых лепестков.