Vita somnium breve1.
1
Меня зовут Ким Барр, и я не знаю, сколько ещё мне осталось. Правда не знаю. Я пишу в стенах тюрьмы, рядом с потрёпанным томиком «Дон Кихота», в ожидании приговора, который со дня на день должен прийти в исполнение.
Знали бы вы, как здесь смердит, как пугают красные зрачки копошащихся в углу крыс. Скудного света с улицы, проникающего сквозь крошечное зарешёченное окошко в потолке, едва хватает, чтобы читать и оставлять записи в дневнике. Но в углах, в углах – постоянный мрак. С сумерками чернота расползается по камере, и они, считающие себя хозяевами здесь, выбираются из щелей, стремятся меня окружить.
Я стараюсь не спать, под рукой у меня палка, и я неплохо наловчился швырять ей по крысам. Но время от времени всё же проваливаюсь в тревожное, зыбкое забытьё, нарушаемое писком и шорохом в углу.
Что до еды, то кормят здесь какими-то отвратительными объедками… даже собаки питаются лучше. В самом деле!
А впрочем, для меня это не играет уже никакой роли. Да, прав был автор «Дон Кихота», когда говорил «Самая лучшая приправа в мире – это голод».
Но чёрт, я ещё живой, я ведь ещё здесь и… пишу в своём дневнике, пишу и живу!
Здесь я – узник, но таким же узником я был и наверху, на свободе, в Гипнополисе2. Да и можно ли вообще говорить о свободе, если весь мой город окружён высокой каменной стеной? Эта стена была здесь всегда. Вернее, она была ещё до моего рождения. Её возводили много лет после какой-то катастрофы. Многие тогда погибли, а те, что чудом уцелели, со временем стали винтиками этой дьявольской системы, стали её частью.
Говорят, что по ту сторону стены обитает нечто вроде саранчи, готовой истребить всё живое. И поэтому перелезть её – значит подписать себе смертный приговор. Впрочем, никто и не пытается это делать. Ведь стену всё время охраняют люди в чёрной форме, сопровождаемые крикливым вороньём. Только раз в неделю, в ночь с субботы на воскресенье она остаётся без присмотра. В это время людям запрещается покидать свои дома. Строгий комендантский час – но никто из обывателей не жалуется и даже не вздумает нарушить правила. Просмотр увеселительных передач превосходно заменяет им свободу. Только стражи могут выходить в это время, но и они не слишком пользуются этой привилегией.
Да, мой мир – это проклятая стена, да и люди, живущие здесь, в сущности, такая же стена. Именно поэтому меня с ними ничего не связывает. Это настоящий мир отчуждения.
Мир, где любые человеческие связи под запретом, а произведения искусства, книги перестали по-настоящему волновать, щекотать, напрягать извилины. Словом, вызывать живой интерес.
Мир, где, с одной стороны, ты свободен от каких-либо родственных уз, а с другой – за каждым твоим действием следит ВО3. Что такое ВО, спросите вы? А это такой орган контроля. От него ещё никуда не скрыться. Что-то вроде гигантского механического паука с восьмью глазами, которому подчиняются те самые люди в чёрной форме.
Центр ВО находится на Сенатской площади, в высокой башне серого готического собора, откуда виден весь город. Всё пронизано его незримой сетью, и ничто не ускользает.
С каждым восходом солнца жители города выходят на площадь и, воздев руки, начинают бубнить себе под нос слова молитвы ВО. От этого гула даже становится не по себе. И в то время, когда одни находятся на площади, другие – на посту – охраняют стену. Примечательно то, что никому и в голову не приходило сопротивляться системе. И мне не приходило. Я был одним из них, таким же болотным безвольным существом, возносящим хвалу механическому небожителю с перевернутым чёрным крестом, чей холодный металлический голос звучал, как сама смерть. Как и все, стоял у стены – в чёрной форме и с таким же крестом на рукаве.